Золотой закат

Свадебная церемония Жюли и Альфреда, которой Мэй несколько опасалась, вспоминая свадьбу брата, прошла на удивление быстро. Старший Стоцкий, Артур с Джимом и родители жениха все же добрались до Сибири, но ни традиционной проходки к алтарю, ни букета невесты не было. Полная женщина с мягким круглым лицом сказала торжественную речь, из которой большинство присутствующих не поняли ни слова, сверкнули золотые ободки колец, и вот все дружной толпой идут в сторону столов с едой. Мэй даже испытала некоторое разочарование. С другой стороны, не зря ждала обеда. Завтрак они пропустили по всяким разными причинам, так что желудок активно требовал сатисфакции. Вид стола с тарелками закусок, украшенных цветочками из редиса и моркови, мисками соленых грибов и огурцов, целых батарей порционного жюльена и пирамид фаршированных блинчиков заставил Мэй вспомнить о существовании гастроэнтеролога. — Держи, — брат сунул ей в руку маленький пакетик, — открой и съешь. — Это легально? Мэй рассматривала маленькую розовую мармеладку в виде желудка. Забавная штуковина. На вкус как малиновая газировка. — Это ферменты, чтобы пережить застолье по-сибирски, — сказал Джим. Со своего места Артур дал понять, что все в порядке, малиновый желудок не повредит. Умный человек их отец, заранее готовится к опасным испытаниям. Мэй отправила ему воздушный поцелуй и принялась за первую порцию салата. На сибирских свадьбах она раньше не была, но помнила, как выдавали замуж какую-то дальнюю кузину в азиатской части Тау. Поесть там не удалось: многочисленная родня принялась говорить тосты, все слушали и выражали восторги, а потом перепились и разъехались. — Из чего это сделано? — спросила она шепотом у Йонаса прежде чем подцепить вилкой часть многослойной конструкции из мелко порубленных ингредиентов, горчицы, майонеза и гранатовых зернышек сверху. — Не знаю, — ответил он, — попробуй. Не сладкое? — Нет. Вроде съедобно. Похоже на салат, только… — Только его резал опасный псих, не мог остановиться. Мэй прыснула от смеха, закрывая рот, чтобы не заляпать все вокруг. Отец Жюли недовольно покосился — он всегда недолюбливал Мэй, считал ее слишком легкомысленной, а за последние пять лет твердо убедился в своей правоте. Тем потешнее было выражение его лица, когда, перехватив у ведущего слово, Жюли объявила, что будет говорить тост первой, а главный человек, которому она обязана своим счастьем — это Мэй Беллами. — Если бы не моя самая дорогая подруга или почти младшая сестра, ни приключений, о которых я читала в книжках, ни встречи как лучшем любовном романе, ни обычного человеческого счастья, ни этого дня — ничего бы не состоялось. Мы любим тебя, Мэй, будь счастлива! — Я тоже вас люблю, — пробурчала она, шмыгая носом от острого приступа сентиментальности. Щеки горели, как будто их натерли жгучим перцем. Фигура Жюли в белом шифоне расплывалась. Мэй опустошила бокал. Легкое опьянение не унесло такую же легкую, но назойливую тревожность. Есть больше не хотелось, и вытерпев еще два бесконечно длинных тоста, она улизнула из-за стола. Йонас проводил ее обеспокоенным взглядом, а сам остался изображать послушного мальчика перед Смирновым. Это было глупо и забавно, Мэй не могла на него сердиться. На улице солнце клонилось к закату. Золотые лучи путались в причудливо закрученных листьях деревьев, отчего кроны становились похожи на огромные розы из фольги. В столице парки и аллеи сплошь засажены адаптированными культурами, а в Новой Сибири бушевала родная флора Тау, прямо из учебника биологии. Мэй осмотрелась в поисках скамейки, но не нашла ничего похожего. Только в стороне, ближе к жилым домикам, стояли простенькие качели. Ностальгия пощекотала в груди легким перышком: такие же были на Земле, в научном городке. Они с мамой жили там несколько дней после визита в старый дом на море. Очень давно. — Баба! — услышала Мэй звонкий детский голосок. — Бааа-бааа! В ответ тишина. — Баба! Из-за куста с рыжеватыми пушистыми листьями вышла девочка лет трех. Русые хвостики подрагивали на ходу, один белый гольф сполз к щиколотке. На девочке было серое платье с вышивкой, как на Жюли вчера вечером. В руках она держала плюшевого медведя в желтых сапожках и дождевике. Девочка увидела Мэй и остановилась. Маленький круглый нос, почти покрасневший от близких слез, наморщился, а глаза подозрительно прищурились. — Привет! — сказала Мэй без всякого представления, на каком языке говорить с этим существом. — Привет! Я тебя не знаю. Она говорила с таким же акцентом, как у Саяны. Очень бойко для малыша, чей родной язык звучит совсем иначе. — С кем ты гуляешь? — Мэй постаралась спросить медленно и четко. — С мишкой. Знаешь, как его зовут? — Степан… В видении одежда медвежонка была другого цвета, но, определенно, это тот же самый медведь. И он же валялся в машине Смирнова, когда они только прилетели, теперь она вспомнила. — Да! Горячая влажная ладошка доверчиво сжала руку Мэй. Они пошли к качелям. Сначала Мэй качала девочку, потом качалась сама с пассажиром на коленях. Сколько времени прошло? Почему никто не ищет ни ее, ни маленького ребенка? «Маша!» — единственное понятное слово в восклицании Саяны, которая выбежала из-за угла ближайшего домика. Маша — это имя, наверное. Одетая в широкие льняные брюки и длинный кардиган Саяна выглядела непривычно, хотя пара амулетов на шее и браслеты на руках никуда не делись. Мэй засмотрелась на ее волосы, убранные в красиво закрученный пучок. — Познакомились, получается? — Нет, — улыбнулась Мэй, — только встретились. Кто это? — А ты присмотрись. Вспомни. Не видела ее вчера? Мне казалось, ты рассмотрела. Приглядеться к девочке, сидящей на коленях, было непросто, а тут еще показался Йонас, хромающий по дорожке. Все-таки пошел искать. Отчего-то это заставило сердце Мэй приятно подтаивать. — Вот ты где! Зачем нас бросила? Он кивнул Саяне, сделал пару шагов, а потом остановился и недоуменно уставился на девочку. — А это что за чудо чудное? — Это Маша. Как будет полное имя? Мария, да? — Маша! — радостно сказала девочка, спрыгнула с колен Мэй и побежала к Саяне. — Баба, идем обедать?

***

После тоста Стоцкой Мэй как будто занервничала, но когда она сказала, что выйдет, Йонас подумал о дамской комнате. Он сам никогда не любил такие мероприятия, а годы уединенной жизни усилили эту неприязнь. Однако через четверть часа, проверив уборную, Йонас решил поискать Мэй на улице. Ее синее платье он заметил издалека на фоне желто-зеленых кустов и деревьев. Мэй сидела на качелях, рядом стояла Саяна. И только потом он увидел маленького ребенка. Вот это поворот. Что ребенку делать в таком месте, в компании непонятных девиц и шаманки? Никто не собирался отвечать на его вопросы. Девочка, которую вроде бы звали Мария, взяла Саяну за руку и потребовала идти есть. Вслед за ними, обратно к свадьбе, потянулись и Йонас с Мэй. — Откуда она взялась? — спросил он потихоньку. — Гуляла тут, — шепнула Мэй в ответ. Йонас остановился. Солнечный луч заставил его наморщиться и чихнуть. Мария обернулась, и в солнечном свете ее глаза стали ярко-ярко-голубыми. Смешная девчушка, похожа на его сестру в детстве. Они вернулись и сразу попали в цепкие объятия ведущего. Все были уже достаточно пьяны, и Стоцкая хотела веселья в его самом дурацком изводе. Сначала они опознавали друг друга на ощупь — Йонас нашел Мэй и спутал ее брата с Артуром. Затем жених и невеста по очереди отвечали на вопросы — все узнали, что она ненавидит вставать по будильнику, а он иногда оставляет очки в холодильнике. Наконец, брат Мэй с женой станцевали какой-то древний танец, Артур и старший Стоцкий — ритуальные пляски аборигенов, и Йонас морально готовился отбиваться тростью от ведущего, когда вдруг, чуть раньше плана, развернулась проекция с детскими фотографиями. Все переключились на угадывание. Альфред спутал Мэй и ее брата — оба в белых футболках и с одинаковыми стрижками, гладкие волосы чуть ниже ушей. Елена и Жюли Стоцкие отличались лишь выражением лица — первая восторженно улыбалась, а вторая смотрела на фотографа с плохо скрываемым скепсисом. — Это я снимал, — проворчал ее отец. — Не любишь ты меня, дочь! — Ой, пап, — отмахнулась Жюли, — люблю я тебя. Не переживай. — А это кто? — Елена навела лазерную указку на мальчишку в перепачканной краской куртке. Йонас помахал рукой. Он понятия не имел, как это фото попало к ведущему. Наверное, Смирнов добыл у родителей, а заодно сожрал сковородку мяса под зеленым соусом. — Это я, мне тут лет шесть. Не похож? — Вообще нет. Ты когда такой красавчик стал? — Ну, — он улыбнулся Елене и заметил, как Джим поднял бровь, — годам к двадцати стал ничего, девчонки не отказывали. — К сорока стал еще лучше! К сорока. Йонас отвел глаза. Откуда малышке Стоцкой знать, что он не должен был дожить до сорока. Врачи предрекали остановку дыхания от тотального паралича на исходе третьего десятка. Генетическая терапия выцарапала ему не один год жизни, но сколько там, впереди? — Слушай, Йоник, — Альфред подошел и хлопнул по спине, — а что это за девочка? — Какая-то Мария, Саяна с ней возится. Откуда я знаю? — На тебя похожа капец! Надо срочно сесть. Нет повода дергаться. Ей не больше трех, а он валялся в бреду под сибирским деревом слишком давно. Да и не спал ни с кем из местных девчонок. Кажется. «Мы уже взяли с тебя плату…» Да, девочка похожа на сестру, но все дети похожи. «Узнаешь потом. Не торопись. Всему свое время». Что, если время пришло? Он попытался рассмотреть девочку, но та уже уходила за руку с Саяной. На пороге они остановились - Мария решила попрощаться с Мэй. Йонас смотрел, как они обнимаются, как Мэй пожимает лапу медвежонку и машет рукой. Видит ли она сходство? Замечает похожий разрез глаз или что-то еще? — Такая милая! — Мэй села на стул рядом. — Никогда бы не подумала, что буду такое говорить! — Ты ей понравилась. — Ага. Она попросила завтра с ней погулять. Её беззаботная, даже мечтательная улыбка позволила расслабиться. Йонас потянулся за бокалом, но официант забрал его из-под руки и поставил перед Йонасом чайную пару и ликерную рюмку. Время десерта. Альфред пригласил Мэй танцевать, а на ее место приземлилась воздушной нимфой Стоцкая. — Скажи мне, Келлер, — задумчивость в ее голосе конкурировала с хмельными нотками, — почему вы все такие, будто не жените нас, а хороните? — Кто все? — вытаращился он. — Ну, — Жюли взяла его трость и делала вид, что они с птицей на рукоятке клюют друг друга, — Мэй дергалась. Ты нервный. Дядя Егор мутный, я вот задом чувствую. Дядя Егор? Йонас посмотрел туда, где Смирнов сидел рядом с Артуром и початой бутылкой апельсинового ликера. Огромная ваза с фиолетовым виноградом перед ними опустела наполовину. Давно сидят, получается. — Не знаю. Правда. Вообще не в курсе. — Ладно. Сейчас тортик будет, попробуй обязательно! Жюли вернула трость. Йонас предложил ей медленный танец в качестве компенсации за собственное кислое лицо. С тростью в одной руке — очень медленный. «Елена обзавидуется, а Мэй будет ревновать», — шепнула Жюли ему в ухо. Девчонки!

***

Свадьба закончилась тем, что Жюли и Альфред разрезали огромный торт в жутких розочках, а затем откусили головы шоколадным зайцам, сидевшим на его верхушке. Это выглядело сюрреалистически, как сцена из авторского кино. Мэй на мгновение почувствовала запах горяего дерева, словно она снова смотрит в костер, но нет — все рядом, настоящие, смеются. Только Смирнов вытирает покрасневший от внезапной сентиментальности нос. — Егор, даже Стоцкий не плачет, — Артур протянул салфетку. — Ты, оказывается, самый чувствительный из старичков. — Будешь девку замуж отдавать, тоже поплачешь. Да и вообще! Смирно шумно высморкался. Вздохнул и похлопал себя по бокам. — И не смотри на меня так! — сказал он, когда заметил Мэй рядом. — Положить тортик тебе? С некоторым опасением, но пришлось попробовать двухэтажное чудовище. Бисквитные коржи оказались мягкими и влажными, с кисловатым джемом или масляным кремом между ними. Мэй решила, что надо попросить Ларри иногда делать такие пирожные. Она заметила, как улизнули Жюли и Альфред, и через несколько минут тоже утащила Йонаса из зала. На улице стемнело. Воздух остыл, стал тягучим и вкусным. Мэй шла босиком по мягкой траве. Ночная прохлада выгоняла из головы остатки хмеля, и на их месте появлялись новые мысли. Когда-то Мэй думала, что Жюли рано или поздно выйдет замуж, а их дружба и жизнь из-за этого сильно изменятся. Вышло так, что все изменилось гораздо раньше, по другой причине. Теперь она размышляла, соберутся ли Жюли и Альфред заводить детей и каким образом. О маленькой девочке, оказавшейся почему-то со старой шаманкой в глухом лесу. И о своем будущем и своей далекой планете. — А что это вы тут делаете? — спросил Йонас. — Вас ждем! — Жюли рассмеялась и обняла их обоих. — Пойдемте, я нашла, как вылезти на крышу. — Я думала вы… Мэй покраснела, а Жюли — белое облако в сумраке ночи — снова засмеялась. Сказала, что устала от гостей и суеты, и хочет побыть только с самыми близкими. На крышу не полезли — Йонас не смог подняться по маленькой лестнице. Сидели до утра в комнате женихе и невесты. Альфред рассказывал о детстве и новой работе. Жюли вспоминала о приключениях на корабле космических пиратов, и, казалось, готова была сейчас же повторить. Мэй просто слушала всех, а Йонас говорил о космосе, Других и огуречных теплицах. И в ностальгических шутках сначала и в теплых слезах под конец пряталось предчувствие скорых изменений — сначала об этом заговорила Мэй, а потом остальные тоже признались. Утром Смирнов вышел к завтраку вместе с Саяной и маленькой девочкой в клетчатом платьице. От неожиданности Йонас уронил ложку, которой вылавливал пельмени, внутрь большой фарфоровой супницы. — Доброе утро! — вежливо и звонко сказала Мария. — Рада видеть вас! — Ничего себе, — шепнул Альфред, — такая мелкая на двух языках болтает? — Что это за ребенок вообще? Жюли сделала страшные глаза и поставила на стол тарелку вафлями и сырниками. Мэй села между ней и Йонасом. Вышло так, что они вчетвером сидели на одной стороне стола, а Саяна с девочкой и Смирнов — напротив. Как будто две команды, подумала Мэй. У него даже рубашка в такую же бело-голубую клетку, что и платье Марии. — Ну что, дети, — вздохнул Смирнов, — давайте, кушайте хорошо, а потом нам нужно серьезно поговорить. — Егор, ты меня пугаешь… Жюли замолчала, когда он выложил на стол открытый документ на зеленой псевдобумаге. Присмотрелась к словам на непонятном для Мэй языке, а потом уставилась круглыми от удивления глаза на Йонаса.