Немезида

      Элен не нравилось в Уэнте. Маленький захолустный городок, который мог бы сейчас процветать, но превратился в глушь из-за революции в стране и последующего спада в экономике. Печальная картина. У Уэнта, конечно, была своя романтика, но ощущение безнадёжности не отпускало Элен ни на секунду и походило на то леденящее душу чувство, какое она испытывала, бывая в трущобах на юго-западной окраине Рендетлена.       А ещё в Уэнте было холодно и не прекращался снегопад, часто переходивший в метели и бураны. Больше всего Элен хотела бы безвылазно сидеть в маленьком, покосившемся от времени доме, снятом возле въезда в город. Медлить, однако, было нельзя, поэтому спустя два дня общего знакомства с обстановкой в Уэнте она решила отправиться на то место, где Меченый совершил убийство, и попытаться найти свидетелей среди жителей ближайшего района.       Элен шла, держа руки в карманах и пряча нижнюю часть лица под шарфом, чтобы защититься от промозглого ветра. Ник шагал рядом, тревожно озираясь по сторонам (Элен удивлялась, насколько сильно в него въелась привычка всё время искать поблизости копов и ожидать засаду). Пауль остался в доме, сославшись на то, что ещё не может долго ходить.       С одной стороны, Элен было жаль его, потому что она помнила, как тот почти приполз в гостиницу и лишь через несколько часов смог рассказать, что случилось. Ночь он провёл в полубредовом состоянии. Элен неожиданно для себя не могла успокоиться, зная, что в соседней комнате Пауль мечется по кровати. Не удержавшись, она пару раз зашла к нему, а затем долго смотрела, как бледный свет луны неровными полосами ложится на опухшее лицо напарника. Оно то искажалось судорогой, то расслаблялось, принимая умиротворённое выражение, и тогда Элен чувствовала странную симпатию по отношению к человеку, которого считала предателем. Хотелось погладить его разбитые губы, что то и дело подрагивали, будто пытались что-то беззвучно промолвить.       С другой же стороны, у Элен возникла масса вопросов, когда Пауль сказал, что его избил Кауц. Ей так и захотелось спросить: «Избил за то, что ты не принёс ему никаких новых вестей? Или вы специально решили разыграть этот спектакль с угрозами и избиением, чтобы запудрить мне мозги?»       Элен уже замучилась искать в каждом действии Пауля что-то подозрительное. Домыслов у неё скопилась чёртова куча, но никаких доказательств не было.       «Пауль сам наговорил столько, что хватит на несколько расстрелов, но я до сих пор не рассказала об этом Глории. И про то, что он наркоман, я тоже молчу уже несколько месяцев. Зачем? — со вздохом подумала она. — Зачем я пытаюсь дать ему шанс выбраться из ямы, в которую он сам себя столкнул?»       В последнее время плохие новости вообще сваливались одна за другой, так что, едва отвлёкшись от размышлений о предательстве Пауля, Элен в ту же минуту вспомнила о недавних известиях из Рендетлена.       Пока Железная Леди хозяйничала в столице, Кауц подчинял себе всё новые города Рихмии, и Элен это абсолютно не нравилось. Августу никто не мог помешать, потому что у других кланов попросту не было столько сил и средств, чтобы и держать оборону в Рендетлене, и воевать на других территориях страны. Таким образом, у Кауца в руках оказывалось всё больше городов, и однажды мог настать такой момент, когда ему уже не нужна будет власть в столице. Август объявит себя императором, как только овладеет крупными транспортными узлами и центрами промышленности.       Но больше всего Элен волновало, что Кауц подобрался совсем близко к Филийским лесам. Разумом она понимала, что на той территории есть гораздо более крупные города, чем Глан, и на него, скорее всего, просто не обратят внимание, но в душе никак не могла успокоиться. Ещё находясь в Рендетлене, Элен отправила брату письмо, в котором попросила его в случае опасности уехать самому и увезти родителей.       «Кауц не щадит представителей знати на захваченных территориях, прикрываясь идеями равенства. Вспомни хотя бы, что он сделал в Ашене...»       «Ты предлагаешь нам бросить свой дом и позорно бежать? Прости, Элен, но уподобляться тебе я не намерен. Не беспокойся за нас. Я смогу отстоять честь семьи в любой ситуации и никогда не стану крысой, которая первой бежит с тонущего корабля», — получила Элен в ответ.       Впервые за восемь лет Жозеф позволил себе в открытую выказать презрение к ней, и у Элен на глаза наворачивались слёзы обиды, когда она читала его письмо.       «То есть, ты предпочитаешь умереть на потеху публике и обречь на смерть родителей? Имея столько денег, сколько хватит на несколько жизней, ты предпочитаешь остаться в Глане, а не спастись в каком-нибудь укромном уголке Рихмии? — Так и хотелось ей крикнуть в лицо Жозефу. — Честь семьи для тебя заключается в одобрении кучки напыщенных идиотов, называющих себя знатью. Они все, так ратеющие за благополучие страны, не сделали ничего, чтобы остановить гражданскую войну, хотя их денег хватило бы на целую армию. Но нет, они заперлись в своём мирке и свято верят, что беды Рихмии их никогда не коснутся. Вот твои авторитеты, Жозеф. Избавься от них. Сделай хотя бы это. Поборись по-настоящему».       Она этого так и не написала. Она вообще не стала посылать ответное письмо, потому что раз уж не получилось убедить Жозефа с первого раза, значит, не получится и с сотого, а портить и без того натянутые отношения с ним Элен не хотела.       «В конце концов, они все взрослые люди: и Жозеф, и родители — и должны осознавать всю серьёзность ситуации. А я... я для них позор семьи, пустое место, и к моему мнению прислушиваться никто не будет».       Элен выедало чувство обиды и тревоги. Она убеждала себя, что сделала всё, что от неё зависело. Она предупредила Жозефа об опасности. Что ещё можно было сделать? Собственное бессилие приводило в ярость, а душу ни на минуту не оставляло тревожное волнение и предчувствие чего-то ужасного. Элен теперь почти не спала по ночам. Часами смотрела в одну точку на потолке и не могла думать ни о чём, кроме гложущего страха, а днём ходила сама не своя.       — Мы уже пришли... Элен! Мы на месте. Куда ты идёшь?       — А?.. — она резко остановилась и ещё пару секунд ничего не могла понять, прежде чем снова сосредоточилась на реальности.       Ник стоял рядом, и его лицо выражало совершенно детское любопытство. Только сейчас до неё дошло, что это он её окликнул.       — Уже пришли, говоришь? — с сомнением протянула она, пытаясь скрыть царящий в душе бедлам за своей обычной маской живости и энергичности, но на Ника это, кажется, ничуть не подействовало.       — Ты о чём-то переживаешь? — продолжил допытываться он, и Элен захотелось дать Ричардсону хорошую затрещину за совершенно искреннее сочувствие в голосе.       — Со мной всё нормально. — Она процедила это, зная, с каким эффектом на Ника действует строгий тон.       Как Элен и ожидала, наступило молчание, и она наконец-то смогла осмотреться, ни на что не отвлекаясь. Дорогу и узкие тротуары, покрытые смесью снега и песка, с обеих сторон окружали трёхэтажные многоквартирные дома, построенные лет пятьдесят-шестьдесят назад, в эпоху, когда город начинал процветать. Теперь же видно было, что кирпич старый и местами облупившийся от времени, многие окна рассохлись и начали подгнивать от старости. Всё вокруг указывало на упадок и разруху.       «Как и везде в Рихмии», — подумала Элен со вздохом, а затем краем глаза посмотрела на Ника, сиротливо жавшегося позади неё.       Теперь ей стало его жалко. Он не обижался, а именно боялся, когда на него хоть немного повышали голос, и моментально впадал в ступор. Элен корила себя за то, что воспользовалась этим, когда тот хотел проявить участие. Ник вообще был очень чувствительным, даже чересчур, так что и мысли в голову не приходило, что он...       ...Убийца. Вот этот парень, который, как заметила Элен, остро ощущал не только свои, но и чужие эмоции, — убийца? Иногда ей становилось не по себе рядом с Ником от мысли, что он может оказаться психопатом. Элен уже начинала жалеть, что не оставила этого паренька в Ашене вместе со всеми его проблемами.       Зато Пауля, кажется, ничего не смущало. Элен удивлялась, насколько быстро эти двое нашли общий язык. После Сэвила они всё время ходили вместе, и Пауль пёкся о Нике, как о родном сыне. Однако когда Элен назвала напарника молодым отцом, тот почему-то разозлился, но хихикать каждый раз, когда он учил Ричардсона жизни, она не перестала.       — Ник, прости, ладно? Я сегодня что-то не в духе, — Элен обернулась, и ей пришлось поднять голову вверх, чтобы посмотреть Нику в глаза и увидеть, как на его губах появляется робкая улыбка.       — Ничего страшного.       — Хорошо, тогда давай наконец-то сделаем то, зачем мы сюда пришли. С какого дома начнём?       — Знаешь, я лучше останусь на улице на случай если... хм... появится что-то подозрительное. Понаблюдаю.       — Хорошо, — Элен лишь пожала плечами и решила зайти в ближайший дом.       Дверь в подъезд оказалась приоткрыта. Впрочем, глупо было бы надеяться, что в столь обшарпанном доме есть консьержка, поэтому Элен без труда попала внутрь. На узкой лестничной площадке стояла почти кромешная тьма, а в воздухе явственно витал запах мокрой пыли и чего-то жареного, которое, очевидно, готовил кто-то из жильцов. Вид был донельзя мрачный, однако атмосфера царила уютная, и всё-таки Элен хотела поскорее отсюда убраться, поэтому сразу начала поочерёдно подходить к каждой двери.       В первых двух подъездах ей никто не ответил на звонок, но Элен, не отчаявшись, пошла дальше, и там ей улыбнулась удача: дверь квартиры под номером двадцать открыла женщина лет сорока, светловолосая и крепко сбитая.       — Здравствуйте, — Элен ослепительно улыбнулась, стремясь произвести хорошее впечатление. — Меня зовут Анна Миллер. Я журналистка из газеты «Точка зрения» в Ашене. Можно поговорить с Вами об убийстве, которое недавно произошло напротив Вашего дома?       — Да-да-да, — женщина активно закивала головой, — я уже раз десять рассказывала об этом. Сначала полицейским, потом журналистам, а потом частным детективам.       «Частным детективам?» — подумала Элен с недоумением, но возражать не стала и молча прошла в квартиру, которая оказалась просторной и светлой. Преобладали в интерьере оттенки белого и зелёного, в воздухе едва ощутимо витал запах цитруса, а все свободные поверхности украшали либо фотографии в рамках, либо цветы, либо статуэтки.       Хозяйка квартиры, представившаяся Мартой, пошла на кухню за чаем и печеньем, а Элен устроилась на низком диванчике в гостиной и, на несколько минут оставшись в одиночестве, принялась осматриваться. Что могла окружающая обстановка рассказать о том, кто в ней жил?       «Муж и как минимум двое детей, — первым делом отметила Элен, — в прихожей стояла детская обувь двух разных размеров и мужская».       «Чистота, — эта мысль заставила скривиться от мгновенно всплывшего в голове воспоминания о Глории, — здесь куча разных безделушек, и ни на одной ни пылинки. И кто-то в этой семье явно любит путешествовать, потому что тут сувениры со всей Рихмии».       А ещё Марта явно хотела получить внимание. Ей льстило быть свидетельницей шокировавшего всех события, пусть даже убийства, и постоянно об этом рассказывать. Вряд ли, конечно, она видела что-то действительно важное, ведь в таком случае уже давно погибла бы от руки одного из киллеров Кауца.       Хозяйка квартиры вскоре вернулась с подносом, на котором стояла ваза с печеньем, сахарница и две кружки с чаем. Элен не рассчитывала на столь щедрый приём (в душе она вообще не надеялась, что кто-нибудь из жильцов согласится поговорить), но с готовностью поблагодарила Марту и решила сразу перейти к делу. Достала блокнот и ручку, чтобы делать вид, что что-то записывает, и задала первый вопрос:       — Так Вы видели, как Меченый совершил убийство?       — Я стояла у окна. Сэм играл с детьми в другой комнате. Я видела, что на другой стороне улицы возится какая-то компания. Подумала, что либо пьяницы возле подъездов ошиваются, либо малолетки опять разборки устроили. У нас в последнее время покоя от них нет, представляете? — Марта вдохнула, и Элен уже готова была вмешаться, чтобы вернуть разговор в нужное русло, но та сделала это сама: — А потом... одного из них отбросило на середину дороги.       — Он успел закричать?       — Нет, он просто вдруг... — Марта сделала неопределённый жест рукой, — как бы отлетел назад. Я клянусь вам, его как будто какая-то сила вдруг отбросила... Человек бы не смог так бросить.       Она на миг замерла, глядя пустым взглядом в одну точку и нервно кусая губы, и продолжила глухим голосом:       — Он упал с дырой в груди.       — Это мог видеть кто-то ещё, как думаете?       — Нет, на улице было пусто. Но я не вру вам, клянусь!       — Я верю вам, — Элен примирительно улыбнулась. — А самого Меченого вы видели?       — Да, — выдохнула Марта, — он был огромным.       — В смысле, крепкого телосложения?       — Нет, он был тощим, как палка, но высоченным. Лица я не видела, но... это безумец, я вам точно говорю. Вы бы видели, как он накинулся на того... мёртвого.       — Зачем? — Элен замерла от удивления, а Марта посмотрела на неё, как на умалишённую:       — Жрал он его. Жадно так жрал, пока его машина не спугнула.       «Меченый — людоед?» — в такое Элен верилось с трудом.       — Вы уверены, что он именно ел?       — Он ползал по земле возле трупа. Ну явно же куски мяса собирал и жрал. Я потому лица его и не разглядела, потому что он, когда поднялся, весь в крови был.       Задумавшись, Элен несколько раз провела карандашом по листку, до этого идеально чистому, пытаясь понять, что ещё можно спросить.       «Что за компания была вместе с Нильсом? Как он в неё попал? И из-за чего между ними случился конфликт? — Вряд ли Марта могла ответить на эти вопросы, поэтому Элен их сразу отбросила, хотя именно они были ключевыми. — Нужно попытаться найти оставшихся в живых членов «банды», хотя... Они сейчас либо залегли так глубоко на дно, что их теперь не достать, либо до них уже добрался Кауц».       — Вы сказали, что Меченый был высоким и худым, — медленно произнесла Элен. — Может, вы вспомните ещё какие-нибудь приметы? Одежда, цвет волос, причёска?       — Взъерошенный он был, в пальто в каком-то... Какого цвета волосы, не знаю, на улице ведь уже темно было, а в свете фонарей особо не разглядеть цвет.       — Что ж, хорошо.       Ничего интересного Элен больше не узнала и спустя час беседы, выслушав кучу историй про детей Марты, соседей и мужа, наконец вернулась к Нику.       — Ну как? — сразу же спросил он.       Элен неопределённо повела плечами:       — Вроде нормально. Я поговорила с женщиной, которая утверждает, что видела момент убийства, но не знаю, чему в её словах верить, а чему нет.       — Например?       — Ну, я думаю, что саму суть она изложила правдиво, то есть, про то, что Нильс сначала был вместе с какой-то компанией, а потом, скорее всего, у них случился конфликт, и его результатом стало то самое убийство. Смущает меня то, что та женщина, Марта, утверждает, что Нильс потом... ел труп.       — Что?! — Ник выкрикнул это так громко, что на него обернулись несколько прохожих. — Да это... Это невозможно!       — Вот и я о чём, — Элен, уже привыкшая к подобному со стороны Ника, не стала комментировать его чересчур эмоциональный выпад. — С одной стороны, это звучит, как фантастика, с другой же...       — Что с другой же?! Это бред! Нильс, он... он абсолютно нормальный. Он бы не стал...       — Да откуда вы с Паулем взяли, что он нормальный? Вы так свято в это верите, будто общались с ним лично.       Ник даже побледнел от злости, и Элен в который раз удивилась, насколько сильно он попал под влияние Пауля. Тот вообще зашёл дальше всех в построении бредовых теорий и, побывав в Сэвиле, заявил, что после Уэнта нужно ехать к Каэнскому морю.       «Ты дурак? — так и сказала в лицо Паулю Элен. — То ты обвинял меня в том, что я, имея только домыслы и предположения, тащу тебя в северные города, а теперь сам себе какой-то бред выдумал и пытаешься меня в нём убедить. Но у меня хотя бы были слова свидетелей, которые могли сойти за доказательства, а у тебя только какие-то рисунки!»       Пауль пытался что-то доказывать, ссылаясь на психологию, но Элен его доводы сразу отвергла и до сих пор не могла поверить в такую наивность.       «Как он не понимает, что о психологическом состоянии Нильса вообще нельзя рассуждать? Мы ведь не знаем, насколько он адекватен. Может, парень даже не понимает, что творит? А может, Марта сказала правду и он действительно в таком состоянии, что и человечиной не брезгует? А Пауль почему-то абсолютно уверен, что Нильс полностью вменяем. С чего вдруг такие выводы?»       Она нахмурилась и ещё несколько секунд сопротивлялась реальности.       «Кауц что-то узнал про реальное местонахождение Нильса и теперь хочет, чтобы Пауль увёл нас как можно дальше от истины. Чёрт, что мне со всем этим делать? Бежать к Глории? Следить за Паулем? Или наплевать на него и следить за Кауцем?»       «Если попытается — ликвидируешь», — Глория повторила эти слова не единожды, и каждый раз Элен уверенно кивала, хотя в душе не могла избавиться от сомнений. И вот теперь... Пришло время исполнить долг и убить Пауля за предательство, и теперь она поняла, что не сможет это сделать. Какая-то внутренняя жалость не давала ей поставить на нём крест и заставляла из раза в раз оправдывать и давать ещё один шанс.       Когда-то Пауль был для неё авторитетом. Когда-то она восхищалась тем, что он умеет решать любые проблемы и всего себя отдаёт во благо клана. Когда-то ей нравились его оптимизм, язвительность, прямолинейность и острый язык, от которых теперь не осталось и следа. Пауль стал уже совсем другим, а Элен продолжала видеть в нём образ из прошлого, который никак не хотелось отпускать. И сейчас она готова была в очередной раз дать ему шанс. Элен собиралась оставить предателя в живых в надежде на то, что он догадается залечь на дно и не высовываться.       Весь оставшийся день и всю ночь она пыталась понять, какое решение принять. Гнала прочь противное чувство жалости к предателю. Она и так делает Паулю слишком большое одолжение, оставляя его в живых. Не оставаться же и дальше рядом с ним? Пора было просто забыть обо всех старых симпатиях и наконец-то пойти своей дорогой.       «Он был для меня... да и не только для меня, а почти для всех в клане символом. Известный в Рендетлене человек, пользующийся уважением, занимающий высокий пост и имеющий харизму. Мы все видели его именно таким и не могли знать, что скрывается за красивой улыбкой и публичным образом. Вполне возможно, что Пауль и раньше сотрудничал с Кауцем и ему каким-то чудом удавалось скрывать это на протяжении стольких лет. Готова поставить двадцать ауров на то, что именно Август и заказал Пауля год назад, потому что тот стал ему не нужен, а потом решил снова им воспользоваться, раз уж тот выжил».       Решение Элен приняла ближе к рассвету, когда темнота за окном сгустилась до кромешной черноты перед тем, как уступить место тусклым сумеркам. Звёзд не было: их закрывали тучи, и только снег слабо мерцал в свете фонарей. На окраине города стояла тишина, которую лишь изредка разрывал отдалённый собачий вой. Элен впервые было жутко. Ночная таинственность никогда её не пугала, но сейчас... Сейчас Элен куталась в одеяло почти с головой, будто пыталась спрятаться за ним, будто это не она в детстве пугала Жозефа страшными историями, а потом, смеясь, уходила спать, как ни в чём ни бывало.       С утра Пауль ушёл в город, и Элен решила, что лучшего времени, чтобы воплотить свой план в реальность, не представится.       Она не хотела ни с кем делиться своими подозрениями и предпочла бы уехать в одиночку, но с Ником её связывали обещания, поэтому было бы нечестно просто взять и бросить его. К тому же, Элен как раз собиралась в Рендетлен, чтобы рассказать обо всём Глории и попросить нового напарника для продолжения поисков, и могла со спокойной совестью оставить там Ника.       — Ник, нам нужно поговорить, — он заметно напрягся, но лишь молча замер, продолжая смотреть вниз, избегая зрительного контакта. Элен вздохнула: — Нам нужно оставить Пауля.       — Зачем? — глухо отозвался Ник. Вид у него был одновременно растерянный и насупленный, будто у ребёнка, не понимающего, какую эмоцию нужно испытывать.       — Я не могу рассказать тебе всего, вернее, это будет слишком долго, а мне нужно уехать до того, как Пауль вернётся. Просто поверь, что так надо. Я понимаю, что вы с ним нашли общий язык и тебе тяжело будет принять решение, но... Пожалуйста, поверь в то, что я тебе сейчас скажу, как бы это ни было трудно. Пауль — предатель, поэтому нам нужно его оставить и ехать в Рендетлен.       — Он не предавал меня, — произнёс Ник твёрдо.       — Он и меня лично не предавал. Он предал клан и поэтому заслуживает смерти. Я и так делаю ему большое одолжение, оставляя в живых.       — Но меня-то он не предавал. И я не видел, чтобы Пауль делал что-то плохое. Почему вдруг я должен ненавидеть его? Я верю Паулю.       Элен закатила глаза, досадуя, что приходится объяснять Нику очевидные вещи:       — Иногда есть кое-что поважнее личной привязанности. Иногда нужно пожертвовать ей ради чего-то большего, ради общего блага. Наше общее благо — конец гражданской войны, и Пауль пытается пойти против него, поэтому теперь и мои, и твои чувства должны отойти на второй план. Теперь нужно действовать так, как велит долг, а не сердце. Не знаю, что думаешь ты, но для меня благополучие Рихмии важнее, чем жизнь одного конкретного человека. Я не могу допустить, чтобы нашим императором стал тот, на кого работает Пауль.       Ник слушал внимательно, и с каждым словом его глаза, и без того всегда грустные, наполнялись тоской больше и больше, будто способны были вобрать в себя всю мировую печаль. Когда же Элен закончила, он лишь покачал головой:       — Я хочу остаться с Паулем.       — Но почему?       — Ты безжалостная.       — А Пауль не безжалостный?       — Он прислушивается к моим словам, и он лучше, чем ты, понимает Нильса. Думаю, я смогу убедить его, что Нильса нельзя делать рабом.       — Убеждай на здоровье, только вот от Пауля всё равно ничего не зависит. Сейчас, когда всем станет известно, что он вёл двойную игру, он утратит всякую ценность для любого из глав кланов. Пауль не имеет никакой власти, чтобы что-то решать в судьбе Нильса, поэтому твои попытки ни к чему не приведут.       — Приведут, — упрямо заявил Ник, и Элен впервые увидела, как он выглядит, когда по-настоящему рассержен. Куда делся неуверенный мальчишка? На его месте теперь стоял мужчина с гордо выпрямленной спиной, холодными глазами и острыми чертами, приобретшими надменное и грозное выражение.       У Элен же остался последний козырь:       — Ник, я обещала, что смогу обеспечить тебе будущее в клане, но если ты останешься с Паулем, то можешь об этом даже не мечтать, потому что для всех ты станешь пособником предателя. Выбор за тобой.       — Я не собираюсь менять своё решение. Мне будет безопаснее с Паулем.       — Дурачок, — сорвалось с губ Элен.       Меньше, чем через час, она уже готова была ехать, и Ник преградил ей дорогу.       — Не надо. — Он, насупившись, смотрел на Элен исподлобья.       — Ник, если ты сейчас же не отойдёшь, я заставлю тебя это сделать.       Он сжал кулаки и ещё сильнее насупился, но сделал шаг в сторону.

***

      Мир рухнул во второй раз.       Рико смотрел, как Элен уходит. Садится в машину. Напоследок салютует ему. Он же не смог даже махнуть рукой на прощанье. Внутри что-то треснуло. Сосуд, только-только начавший наполняться теплотой, разбился вдребезги и разлетелся тысячей осколков. Они больно впились в сердце, смешались с кровью. Грудную клетку сдавило. Воздуха стало не хватать.       Рико не хотел выбирать. Он одинаково привязался и к Паулю, и к Элен, поэтому теперь метался, как зверь в клетке, и не мог с собой совладать. Хотелось догнать её и умолять вернуться или найти Пауля, рассказать обо всём и схватиться за него, как за единственную надежду.       Бушующие внутри эмоции разрывали Рико на части. Вскоре он перестал понимать, что происходит вокруг. Что он сейчас делает? Стоит на месте, вперив пустой взгляд в одну точку, или носится по комнате, заламывая руки и отчаянно воя? Хотелось поскорее избавиться от урагана чувств, захвативших душу, но Рико просто не находил в себе моральных сил, чтобы справиться в одиночку. Это было слишком тяжело, потому что у него, наверное, впервые в жизни не получалось просто взять и сбежать от всех неприятных ощущений.       Сейчас чувств было настолько много, что подавить их не удавалось. Рико зарычал от напряжения. До боли впился ногтями в ладони, пытаясь хоть как-то, хоть немного успокоиться, но тогда эмоции хлынули лишь сильнее. Вспомнился Гауте и липкое, противное ощущение чужого предательства, а следом пришла тяжёлая горечь, оставшаяся после ухода Элен.       «Я больше не могу», — мысленно взвыл Рико.       И тут решение пришло само. Сила. Она мягко пульсировала внутри и могла подарить избавление...       — Ник?..       Рико обернулся и дикими, налитыми кровью глазами уставился на Пауля.       «Когда он успел прийти? Сколько времени вообще прошло?» — мелькнуло в воспалённом мозгу, и в следующий миг наваждение вдруг исчезло. Перед глазами снова была реальность.       — Пауль... — голос надломился. Слёз не было, но тоска резала душу на части острым лезвием. Он замер, не в силах больше ничего сказать.       Пауль приподнял одну бровь, но Рико не смог ответить на этот немой вопрос. Слова кончились.       А душа, разорванная, кровоточащая, болезненно ныла, и Рико точно знал, что уже испытывал это чувство однажды.       — Что с тобой? — на этот раз вслух спросил Пауль.       — Элен... Она... уехала.       — Куда?       — Не знаю. Она забрала все свои вещи и уехала.       Пауль шумно выдохнул, но не сказал ни слова, хотя Рико ожидал от него совсем другую реакцию. Если Пауль и разозлился, то, кроме потемневших глаз, ничем это не выдал. Вместо любых других слов он вдруг спросил у Рико:       — Ты из-за Элен такой расстроенный? Из-за того, что она уехала, не позвав тебя с собой?       Он хотел было возразить, сказать, что Элен как раз таки позвала его с собой, но... он отказался, потому что её мнение о Нильсе ужасно и слишком категорично. Проблема в том, что сказать об этом Паулю он не мог. Никак. Рико судорожно попытался придумать оправдание, почему он не поехал вместе с Элен, и спустя, наверное, минуту, отчаявшись, пришёл лишь к одному выводу:       «У меня не было причин отказывать Элен. Она ведь обещала мне всё: спокойное будущее, место в клане... И Пауль об этом прекрасно знает, поэтому не поверит ни в какие отговорки».       Лгать не хотелось, тем более Паулю, тем более об Элен, но сказать правду означало убить себя. Да он и не умел врать. Лабберт чувствовал ложь с первого же слова, поэтому Рико с детства привык, что утаивать истину бесполезно. Он отвёл взгляд и уклончиво ответил:       — Я привык к Элен, привязался к ней, а теперь...       — Если она уехала, ничего не сказав даже тебе, то нечего теперь из-за неё убиваться. Она этого не заслужила.       «Заслужила. Элен не поступала так, как ты сейчас думаешь. Просто с тобой мне безопаснее, поэтому я остался», — ложь обжигала изнутри, будто это кислота по каплям падала на сердце, медленно его выедая. Было противно, больно и мерзко от самого себя.       «Ты же хотел быть свободным, — поддакнул внутренний голос, — вот она — цена свободы».       «И я не хочу её платить. Не хочу!»       — У меня никогда не было близких людей, — прошептал Рико, — поэтому...       — Поэтому я буду верить всем подряд, лишь бы не чувствовать себя одиноким? Так, что ли? Да лучше уж быть вообще без никого, чем жить в мире иллюзий, потому что возвращаться в реальность потом слишком больно, знаешь ли.       «Знаю», — мысленно ответил Рико, а перед мысленным взором вновь возник Гауте.       — Быть одному слишком трудно.       — Я и не говорю тебе, что нужно всегда жить в одиночестве, — возразил Пауль. — Просто нужно понимать, какому человеку можно доверять, а какому нет, и не бояться разрывать отношения с теми, кто тебя предал.       — Легко сказать, — вдохнул Рико. — Однажды меня предал человек, с которым я дружил с самого детства, но я не могу просто взять и забыть всё то хорошее, что он для меня сделал.       — Есть вещи, за которые прощать нельзя. Иначе ты просто себя погубишь.       — Ты не простишь Элен?       Пауль поколебался несколько секунд. Его лицо дрогнуло, но тут же вновь приняло непроницаемое выражение, так что Рико не успел понять, какая эмоция на миг отразилась в глазах Пауля.       — У нас с Элен не было никаких обязательств друг перед другом, — вдохнул он. — Я знал, что однажды она уедет. Вопрос был лишь в том, насколько скоро. Элен слишком много знает о моих грехах и вовсе не обязана покрывать меня перед Глорией. В конце концов, мы с Элен напарники, а не друзья.       Воцарилось молчание. Пауль, нахмурившись, думал о чём-то своём, а Рико пытался справиться с тоской, захватившей целиком всю его душу. Слова Пауля ничуть его не утешили, даже наоборот, вогнали в ещё большую печаль. Реальность с каждым днём казалась ему всё более жестокой.       — Что мы теперь будем делать? — наконец вздохнул он.       — Я тебя не держу, — ответил Пауль отрешённо, будто находился мыслями где-то далеко-далеко отсюда. — Рядом со мной тебе будет опасно, а ты говорил, что хочешь спокойной жизни. Оставайся здесь: денег у тебя на первое время хватит, а потом работу найдёшь.       В который раз за день у Рико возникло ощущение дежавю.       «Совсем недавно Гауте говорил мне то же самое, но тогда я не стал возражать против того, чтобы остаться в одиночестве, — подумал Рико. — Теперь же я не хочу искать покой вслепую».       — Я останусь с тобой.       Пауль смерил его долгим внимательным взглядом и вдруг мягко улыбнулся:       — Я понял тебя.       Сразу после этого разговора Рико отправился в город, чтобы прогуляться и развеяться.       Ходить по улицам Уэнта было немного страшно. Он каждое мгновение опасался, что его кто-нибудь узнает, но и оставаться в четырёх стенах было сейчас просто невыносимо.       Улицы города, по-зимнему серые, навевали грусть и скуку. В Сэвиле в это время года всегда было красиво, даже несмотря на то, что холодное, ничуть не греющее солнце почти не показывалось сквозь пелену туч. Снег, однако, всё равно блестел, как горы алмазов, и Рико любил валяться в сугробах и возвращаться в свою комнату в насквозь промокшей одежде. Он и не думал о том, что зима может выглядеть как-то по-другому. В Уэнте же вместо красивых сугробов на тротуарах и дорогах лежал слой грязи, состоящей из перетоптанного снега и мокрого песка. Зрелище было ничуть не прилекательным и к прогулкам вообще не располагало, поэтому Рико предпочёл свернуть в ближайшую пекарню.       Внутри была очередь, состоявшая из пяти-шести человек. Рико решил, что лучше подождать, чем возвращаться на улицу.       К прилавку подбежал мальчишка лет шести-семи и, протянув продавцу горсть мелких монет, звонким детским голосом попросил булку с корицей. Рико и раньше, ещё в прошлое своё посещение Уэнта, видел подобные картины и всегда чувствовал, как сердце сжимается от зависти. Дети носились по улицам, гонялись друг за другом с весёлыми криками, покупали в магазинах конфеты и выпечку, и Рико не мог не ощущать себя каким-то неполноценным. У него будто отняли часть жизни. Всё детство он провёл практически в полном одиночестве, а самые обычные для других людей вещи, вроде похода в магазин, стали доступны лишь недавно, и это было почти до слёз обидно.       В надежде отвлечься от тягостных мыслей Рико попытался сосредоточиться на чём-нибудь другом. Например, на звякнувшем на двери колокольчике и оживлённом разговоре двух девушек, которые, войдя в помещение, на мгновение впустили в него шум улицы. Они заняли очередь сразу за Рико, так что он просто не мог не слышать их диалога.       — Да вообще кошмар, — говорила в это время одна из девушек. — Нигде покоя уже нет от этого монстра.       — Ну да, то в Ашене, то в нашем Уэнте... Теперь, благо, он в Рендетлен перебрался.       — Он там точно приживётся среди остальных убийц, — хохотнула вторая девушка. — Ничего, главное, что подальше от нас убрался.       Рико замер. По спине пробежал холодок, а из горла едва не вырвался истеричный смешок.       «Это ведь невозможно, да? Они ведь про какого-нибудь Кауца говорят или ему подобного?»       — Почти двадцать человек за раз уложить... Ты вообще представить себе такое можешь?       Стало совсем дурно. Перед глазами потемнело, будто кто-то выкрутил яркость лампочек на минимум, а пол вдруг зашатался, грозясь вот-вот уйти из-под ног. Всё вокруг двоилось, кружилось и то вспыхивало, то затухало. Привалившись к стене, Рико с трудом боролся с тошнотой.       Грудную клетку сдавливало стальным кольцом. Изнутри что-то рвалось: то ли кашель, то ли рвота...       — Что с тобой?       Рико с трудом разлепил веки и приподнял голову. Перед ним стояла одна из девушек, которая только что рассказывала подруге про... Про то, что почему-то оказало на Рико настолько сильное действие.       — Всё хорошо, — с трудом прохрипел он. К окружающему миру начали возвращаться краски, и Рико, насилу сглотнув тугой ком в горле, смог оторваться от стены и встать прямо, дожидаясь, когда перед глазами перестанут плавать цветные круги. Следующую фразу у него едва получилось выдавить из себя, потому что одна лишь мысль о ней вызывала волну страха: — Я... случайно услышал твой разговор с... подругой, и теперь мне интересно, о чём там... шла речь.       — Тебе интересно, как у моей подруги кто-то стащил утюг?       — Нет, не то, — Рико вытер тыльной стороной ладони холодный пот, выступивший на лбу, — про убийства.       — А... Так про это уже вроде все знают. По крайней мере у нас на парах только об этом и шептались сегодня, — задумчиво протянула девушка, и прежде, чем она заговорила вновь, сердце Рико успело рухнуть куда-то вниз от волнения и нетерпения, а затем вновь вернуться на своё законное место. — Кошмар какой-то творится. Только у нас перестали обсуждать убийство того бедолаги, которому грудь взорвали, как теперь новая напасть. Меченый уже в Рендетлене успел отметиться. Почти двадцать человек прибил, и там прям видел кто-то, как этот монстр людей на куски голыми руками рвал.       Она говорила об этом так легко и задорно, будто рассказывала о чём-то абсолютно обыденном, а Рико в это время чувствовал себя так, будто его окунули в кипяток, а затем выбросили на мороз.       — Ужасно, — выдохнул он, увидев, что девушка замолчала в ожидании его реакции.       На самом же деле сказать хотелось совсем другое:       «Это я Меченый. И я никогда не был в Рендетлене».