Немезида

      Очнулся Рико из-за жуткой боли в бедре, которая огненными потоками разливалась по венам почти до груди и пульсировала горячими вспышками, обжигавшими всё тело от макушки до пяток. Не разлепляя век, он потянулся к покрытому испариной лбу и тут же слабо застонал. Левая рука при малейшем движении отзывалась острой болью и в то же время как будто не ощущалась. Рико почти не чувствовал её ниже плеча.       Но что же случилось? В первые мгновения Рико даже не мог понять, где он. И почему здесь так холодно?       Кажется, его снова били, потому что в памяти то и дело всплывали слова Бишопа: «Оглушите его!», а ещё Рико будто бы слышал выстрел, но связать эти воспоминания в единую картину не получалось.       Открыть глаза удалось не без труда, и, оглядевшись по сторонам, Рико понял, что и голова у него тоже нещадно раскалывается, словно её кто-то наполнил раскалённой лавой. Вокруг были деревья, наверху — редкие проблески вечернего неба, а внизу — холодная земля, отдающая сыростью. Рико несколько раз моргнул, чтобы сфокусировать взгляд, но увидел в итоге только то же самое небо, на котором уже почти не осталось закатных красок, и уходящие ввысь тёмные сосны. Лес полнился звуками: легонько шумел ветками ветер, где-то вдали ухала сова, со всех сторон доносились едва различимые шорохи, а в кронах слышалось хлопанье крыльев, но не было в этих звуках ничего, что намекало бы на присутствие других людей.       Рико всё ещё пытался вспомнить, что произошло, и побороть противную немощность в теле. Оно никак не хотело слушаться, и только рука с бедром отзывались болью, а в голове по-прежнему шумело. Ещё через несколько мучительных минут Рико почувствовал нестерпимую, обжигающую горло жажду, и только потом к телу постепенно начала возвращаться чувствительность. Вскоре он мог уже с уверенностью сказать, что пролежал здесь довольно долго: пальцы успели онеметь от холода, который давно забрался под одежду и сдавил грудную клетку. Рико попытался подняться, но не сумел даже оторваться от земли, потому что ногу, а вместе с ней и всю правую часть тела прострелило болью. Он снова сделал над собой усилие, но на этот раз направил все свои силы не на то, чтобы встать, а чтобы вспомнить, что же произошло. Как он оказался в лесу? Или всё это ему лишь снится и на самом деле он, избитый до полусмерти, лежит на жёсткой кровати в своей каморке?       Да, в первую очередь нужно было разобраться, где он находится: в реальности или в плену галлюцинаций, поэтому спустя ещё несколько неудачных попыток, сопровождаемых отчаянными криками боли, Рико всё-таки сел, прислонившись спиной к стволу дерева. Тяжело дыша, ощущая в теле неимоверную слабость, он огляделся. Вокруг (Рико не мог в это поверить) действительно был лес. Такой знакомый сосновый лес, на который Рико всю жизнь мечтательно засматривался, а теперь мог наконец разглядеть во всей красе. Сосны росли так близко друг к другу, что увидеть то, что находилось в десятке ярдов дальше, было просто невозможно. Со всех сторон пейзаж был абсолютно одинаковым: между деревьями стелется полупрозрачная пелена тумана; какая-то пожухлая трава с тонкими стебельками устилает землю вперемешку с засохшей хвоей; кроны сосен загораживают небо, отчего здесь, наверное, и днём всегда царит полумрак, и всё время, словно отовсюду, доносятся какие-то шорохи, сливающиеся в один монотонный звук. Недалеко от себя Рико разглядел паутину с застывшими на ней мелкими капельками и попытался дотянуться до неё рукой. Правой он опёрся об землю, а левую вытянул вперёд, но она отозвалась резкой болью, и только тогда Рико заметил, что рукав шинели, в которую был одет, в районе запястья пропитан кровью.       Рико снова вспомнил о боли и пронизывающем холоде, которые несколько минут назад привели его в чувства. Теперь он увидел, что не только рукав пропитан кровью, но и правая штанина. Боль возникала, видимо, именно из-за этих ран, причём если к руке всё-таки хоть немного вернулась подвижность, то ногу будто полностью отняло. А холод так сильно донимал потому, что под шинелью на Рико были лишь тонкие льняные штаны.       Затем он посмотрел на свои руки и ощутил, как готовый вырваться наружу крик плотным комком застрял в горле. Обе они были в крови, причём Рико был уверен, что эта кровь, вернее, большая её часть принадлежит не ему. И кожа на лице почему-то тоже ощущалась так, будто на ней высох слой чего-то липкого. Рико был даже рад, что у него нет зеркала, чтобы увидеть себя со стороны.       «Что случилось?» — вновь спросил он у себя, но на этот раз обратил внимание на одежду. Серая шинель и ватные сапоги... Вся одежда, кроме штанов, принадлежала явно не самому Рико, потому что шинель была ему коротка, но при этом слишком широка в плечах, а обувь и вовсе едва не спадала при малейшем движении — настолько была большой. Но кому всё это принадлежало?.. Ответ на этот вопрос пришёл быстро, однако ситуации не прояснил. Рико понял, на ком сотни или даже тысячи раз видел такую одежду. Часовые у ворот... Они носили такие шинели и сапоги, но...       — Открывай, — Рико вдруг отчётливо вспомнил, как произносил это слово и, кажется, указывал на ворота, но свой голос, раздавшийся в голове, едва узнал. Хриплый и тихий, но в то же время твёрдый, уверенный и... насмешливый...       Дальше Рико вспомнил, как стаскивал с часового эту треклятую шинель, а тот неподвижно лежал на земле рядом со своим товарищем и даже не пытался сопротивляться...       И Бишоп, застывший на полу в неестественной позе, тоже вдруг предстал перед мысленным взором, вызвав новую волну удивления. И ещё несколько человек, которых словно отбросило назад ударной волной и которые почему-то так и остались неподвижно лежать, устремив остекленевшие взгляды в одну точку где-то на потолке... И пистолет, зажатый в руке Бишопа, мертвенно бледной и отчего-то кажущейся не живой, а сделанной из пластика... И Луиза... Луиза, возле которой Рико рыдал в голос...       Воспоминания, наполненные чужими криками, мольбами, яркими и отчётливыми ощущениями и сценами, из которых память не стёрла ни единого фрагмента, хлынули на него огромной волной. Рико пришлось заново пережить все вчерашние события, но на этот раз в ясном, не замутнённом силой уме. За какие-то десять секунд он увидел, услышал и почувствовал абсолютно каждое мгновение из того дня и пожалел, что до сих пор не умер...       Когда поток воспоминаний иссяк, Рико вновь вернулся в реальность, чувствуя, как душу пожирает безысходность. Глаза стали мокрыми от слёз, уже успевших проложить на щеках несколько влажных дорожек, а изо рта, разинутого в беззвучном крике, вырывались невнятные хрипы. Рико понял, что дрожит и что реальность почему-то начала ощущаться гораздо острее после этой вспышки воспоминаний. Холод теперь пробирал до самых костей, заставляя ёжиться и пытаться хоть как-то согреть уже побелевшие и начавшие терять чувствительность пальцы. Раны отзывались острой болью, но хуже было то, что тонкая корка спёкшейся крови, которой они едва-едва успели покрыться, могла разойтись от любого неосторожного движения. К предыдущим двум пунктам теперь добавился ещё и голод, точнее, он был и до этого, просто на фоне других проблем почти не ощущался.       И сила. Рико вздрогнул, когда вспомнил про неё, а затем со смесью удивления и облегчения понял, что она вновь ушла куда-то на задворки сознания. Она больше не рвалась наружу, не пыталась перехватить контроль, но и уходить не спешила. Рико каждое мгновение ощущал её присутствие, и это... раздражало. Да, ощущение было едва заметным, и, наверное, со временем он смог бы к нему привыкнуть, но гораздо сильнее хотелось от него избавиться. Оно походило на жужжание мухи где-то на грани слышимости или на мелкую деталь в окружающей обстановке, незначительную, но сильно режущую глаз.       Рико крепко зажмурился, отгоняя ненужные мысли. В нём боролись два абсолютно противоположных желания. Боль и холод заставляли отчаянно желать сохранить жизнь, а разрывающее чувство вины в душе твердило, что нужно поскорее умереть и что жизни Рико не заслуживает. Хотелось лечь и молча ждать своей смерти, пытаясь вымолить прощение у тех, кого он убил, но в то же время разум грела мысль, что если приложить усилия, то есть шанс, пусть и крошечный, что удастся найти людей.       Рико заставил себя на время забыть обо всём: о ноющей боли, остро вспыхивающей во время проходящих по телу судорог, о голоде, о мизерной надежде на спасение... Обо всём, что мешало сосредоточиться на вопросе, который мучил больше других: как жить дальше с осознанием, что ты убил невинных людей? Рико ненавидел Бишопа, но заслуживал ли тот смерти? Определённо, нет. А остальные?.. Они должны были жить независимо от того, какие чувства к ним испытывал Рико. Это была та истина, которую он давно сформулировал для себя, размышляя о казни отца: убийство — проявление власти над другим, над самой жизнью, и ни один человек не вправе обладать такой властью. А значит, Рико должен избавить этот мир от себя, чтобы больше никогда не повторить уже случившееся, чтобы чувство власти не смогло развратить его и подчинить себе...       В какой-то момент мысли прервались: это Рико на несколько часов впал в спасительное забытьё, после которого очнулся с гудящей от напряжения головой. Около минуты понадобилось на то, чтобы в очередной раз восстановить в памяти цепочку событий, предшествовавших пробуждению, и только затем Рико тяжело застонал, стиснув зубы от прошившей всё тело боли и скрутившего желудок голода.       Вокруг стоял почти непроглядный мрак. Ночь вступила в свои права, и здесь, в самом низу, под старыми соснами, заслонявшими своими широкими кронами почти всё небо, не был виден призрачный свет луны и звёзд. Ветер усилился, и его пронзительный вой в вышине походил на отчаянный плач, перемежающийся резкими вскриками, а деревья заскрипели, протестующе закачав ветвями, сопротивляясь сильным порывам и не давая им опуститься к земле.       Спустя несколько минут после пробуждения, когда остатки тревожного сна, наполненного горячечным бредом, покинули сознание, до Рико дошло, что, несмотря пронизывающий до костей холод, лоб покрыт испариной и одежда липнет к влажной коже, которая буквально горит.       «Лихорадка», — констатировал Рико, устало поджав губы, и ощутил, как всё тело, охваченное жаром и ноющей болью, отозвалось протестом в ответ на попытку поднять голову. Нестерпимо хотелось пить. Рико прикрыл веки в надежде, что боль, плотным кольцом обвившая голову, перестанет давить на глаза. И тут же открыл их, потому что понял, что вокруг творится что-то странное.       Свет. Он был повсюду. Свет в ночном лесу, ни капли не похожий на голубоватое свечение звёзд. Рико резко поднялся, отчего раны отозвались болью, а перед глазами на миг помутнело, словно после удара по голове, но всё же сумел встать прямо. Пришлось, правда, перенести вес тела на здоровую ногу и опереться рукой о ствол дерева, но Рико не особо-то обратил внимание на эти действия. Гораздо больше его сейчас занимал вопрос, откуда исходит свет. Неужели здесь есть люди? И если да, то откуда они: из Сэвила или из какого-то другого места? Но вокруг было тихо, если не считать завываний ветра. Ни один посторонний звук, намекавший на присутствие человека, не нарушал мерного течения лесных шорохов. Да и сам свет, как потом заметил Рико, мало походил на свет от фонаря или костра. Он шёл словно ото всюду, со всех сторон одновременно. Создавалось ощущение, будто за каждым деревом кто-то поставил по какому-то огромному прожектору, но в то же время казалось, будто светится сам воздух, озаряя мягким сиянием дорожку. Да, именно дорожку, проходящую меж двух стройных рядов сосен, растущих так, словно их когда-то специально посадили в идеально ровные линии. А в конце виднелось что-то вроде поляны, посреди которой стоял... колодец?              «У меня галлюцинации?» — подумал Рико, впрочем, не сильно удивившись.       Он попытался шагнуть вперёд, но забыл про раненую ногу, и всю правую сторону тела прострелило вспышкой боли. Рико коротко вскрикнул, едва не потеряв равновесие, однако идеи добраться до колодца, в котором могла быть столь желанная вода, не оставил. И пока рассудок твердил, что всё это лишь игра воображения и попытка воспалённого сознания выдать желаемое за действительное, Рико сделал большой шаг левой ногой, перенёс на неё вес тела и схватился руками за следующий ближайший ствол. Получилось довольно неплохо, и Рико облегчённо выдохнул, заметив, что невольно задержал дыхание во время этих манипуляций. До колодца пройти нужно было ярдов пятнадцать, что представлялось почти непосильной задачей. Рико крепче стиснул зубы и двинулся дальше, до крови закусывая губу, когда приходилось опираться на больную ногу.       Под конец пути он почувствовал, что слабеет, что перед глазами плывёт и что рана, кажется, снова кровоточит, потому что штанина в её районе опять стала мокрой. Рико ничего не оставалось, кроме как опуститься на землю, прислонившись спиной к древесному стволу, и жадным взглядом уставиться на колодец. Он был совсем близко, шагах в десяти, но до него нужно было пройти по открытой местности, ни на что не опираясь. Рико понял, что в нынешнем состоянии ему такой путь не преодолеть, разве что проползти. И это было до безумия обидно: потратить столько сил на то, чтобы почти добраться до источника воды, а затем, когда осталось пройти всего-ничего, понять, что от ещё одного шага можно потерять сознание. Рико готов был выть от досады.       — Ну и долго же ты, — откуда-то слева раздался слегка насмешливый голос с приятными высокими нотами.       Рико резко повернул голову в сторону голоса и увидел неподалёку от себя человека — мужчину, в облике которого в первую очередь бросались в глаза ярко-рыжие волосы и широкая улыбка. Рико подумал, что, скорее всего, не заметил его раньше, потому что был слишком сосредоточен на дороге, но... Откуда этот незнакомец здесь взялся? И что на нём за мундир? Чёрный, с обвившей правый рукав змеёй, вышитой серебряными нитками, нагрудной лентой, тоже серебристого цвета, и стоячим воротником, украшенным замысловатыми узорами...       Пока Рико, напрочь забыв обо всём, разглядывал незнакомца, тот уселся рядом, только под другое дерево. Рико отшатнулся было, но затем понял, что... у него не получается этого человека бояться. Тому на вид было лет двадцать пять, но походил он скорее на подростка, чем на взрослого, потому что смотрел на Рико полным любопытства и почти детской наивности взглядом и продолжал улыбаться, светясь от восторга.       — Ты не представляешь, как давно я не говорил ни с кем из живых, — вдруг выпалил незнакомец, и Рико вздрогнул от этих слов.       — Кто ты и что это за место? — Рико постарался сделать свой голос твёрдым, игнорируя упорно бьющуюся мысль: «У меня точно галлюцинации».       — Можешь называть меня Джеком, — ответил незнакомец после недолгих раздумий. — Для тебя это место силы. Место, в котором когда-то умер Меченый в свою последнюю реинкарнацию, в данном случае — я.       Рико смерил на Джека таким взглядом, что тот рассмеялся и пояснил:       — Души Меченых не умирают. Слабые Меченые сразу после смерти снова перерождаются в человеческом теле, а сильные становятся Альварами — посланниками Смерти.       — И ты… тоже?..       — Да, я Альвар и навсегда привязан к тому месту, в котором когда-то умер и стал им. Теперь я провожаю души умерших людей до Чертога Смерти, — и Джек опять мягко рассмеялся в ответ на изумлённый взгляд Рико: — Нет, не волнуйся, ты жив. Это обычные люди могут увидеть меня только после смерти, а ты Меченый. И если попал в место силы, то можешь получить здесь исцеление. И разговор со мной в качестве приятного дополнения, — Джек снова широко улыбнулся, как довольный кот, показав два ряда ослепительно белых зубов.       Рико на минуту задумался, переваривая информацию, а затем осторожно спросил, надеясь, что правильно всё понял из слов Джека:       — Значит, я когда-то уже жил? И... буду бесконечно перерождаться?       — Нет, не бесконечно. Ты будешь перерождаться до тех пор, пока не наберёшь достаточно силы, чтобы иметь возможность существовать без физической оболочки. Правда, времени на это может уйти очень много. Я перерождался девять раз, прежде чем стал Альваром.       — А я? Сколько раз я уже перерождался?       Джек лишь развёл руками:       — Этого я не знаю. Обо всех своих реинкарнациях ты вспомнишь только после того, как станешь Альваром. Тебе что, об этом никогда не рассказывали?       — Мне вообще ни о чём не рассказывали, — буркнул Рико, насупившись. — И уж тем более не рассказывали о том, что я монстр, который убивает людей.       — Ты не монстр, — возразил Джек, и на мгновение с его лица исчезла улыбка, сменившись твёрдым выражением. — Человек — создание Жизни. Меченый — творение Смерти. Мы нужны, чтобы поддерживать баланс между миром живых и миром мёртвых.       Рико выслушал эти слова, вперив остекленевший взгляд куда-то вдаль, где по воздуху, отделяя место силы от реальности, проходила рябь, и тихо произнёс, обращаясь скорее к самому себе, чем к Джеку:       — Нет, я монстр.       — Ты Меченый.       — Но я убил людей, — продолжал настаивать Рико. — Это нельзя оправдывать тем, что я Меченый.       — Правильно. Оправдывать нельзя, но нужно смириться с этими смертями, чтобы жить дальше.       — Нет! — выкрикнул Рико во внезапной вспышке ярости и презрения, обращённой к этому недочеловеку, который, казалось, не видел ничего ужасного в том, что Рико совершил: — Ты ничего не понимаешь! Я убил кучу невинных людей. Почему ты продолжаешь улыбаться?! Я собственными руками убил девушку, которую любил. И ты хочешь, чтобы я так просто забыл об этом? Просто взял и выкинул из памяти, что любимый мною человек умер из-за меня?..       Остановился Рико только тогда, когда понял, что весь трясётся и что его голос звучит настолько громко, что теперь эхом разносится по лесу. Та пылающая ярость, которая заставила произнести всю эту тираду, вдруг разом иссякла, и на её место пришло опустошение. В наступившей тишине Рико почувствовал, как горько и одиноко на душе, и всхлипнул, крепко зажмурив глаза, словно это могло помочь избавиться от вновь возникшей в памяти картины. Он впервые (даже для самого себя) признался, что любил Луизу, и от этого признания стало ещё больнее, хотя казалось, что уже некуда больше. Рико мог сколь угодно много думать о том, как ужасна смерть Бишопа, или о том, что у убитых есть те, кому они были дороги, или о том, что в Сэвиле остался полугодовалый Алан, которого Рико лишил родителей, но всё это меркло на фоне образа мёртвой Луизы.       Но Джек оставался всё так же невозмутим. Он смотрел на Рико немигающим взглядом, в котором не было ни жалости, ни сострадания.       — И что? — спросил Джек ровным тоном, и Рико вместо того, чтобы вновь разразиться тирадой, вдруг почувствовал, как спокойствие и уверенность собеседника понемногу переходят к нему самому. — Тебе всё равно придётся смириться с этими убийствами. Ты, конечно, можешь умереть сейчас, переродиться в новом теле и забыть о них, но это будет лишь временная отсрочка. Рано или поздно ты в любом случае станешь Альваром и вспомнишь абсолютно все свои жизни. И тебе придётся смириться со всеми ошибками, которые в них были. И поверь, легче даже после десятка реинкарнаций не станет, поэтому лучше принять эти убийства сейчас.       Рико попытался усмехнуться, но смог лишь скривиться и увести взгляд к небу, пытаясь сдержать слёзы.       — Как я могу с этим смириться? — глухо спросил он. — Как? Как мне перестать ненавидеть себя за это? А главное, как сделать так, чтобы я больше никогда никого не убил?       — Ты должен понять, что в случившемся нет твоей вины. Ни один Меченый ещё не смог удержать контроль, когда проявлялась метка. Поэтому в случившемся виноваты те, кто не объяснил тебе, что на время проявления нужно либо запереться в одиночестве где-нибудь подальше от людей, либо попросить более опытного Меченого помочь с удержанием контроля.       Рико тяжело вздохнул:       — Хорошо, я ни в чём не виноват, наверное, со временем я смогу заставить себя поверить в это, но... — он бросил на Джека взгляд, полный отчаянной мольбы. — Как мне смириться с тем, что она умерла из-за меня? Она жила вместе с мужем, которого не любила. Ей с ним было очень плохо, и я столько раз думал об этом, столько раз жалел её у себя в голове. Где-то в глубине души я... мечтал, что рядом со мной она была бы счастлива. Но убил её в итоге не муж, а я. С этим мне как смириться? Или просто забыть обо всём этом? Я ведь однажды так уже делал.       Рико не стал рассказывать Джеку про тот случай с Лаббертом. Он просто не смог бы заставить себя произнести вслух всё то, казалось бы, забытое, что сейчас вновь всплывало в памяти...       Это случилось год назад, когда Рико только-только исполнилось семнадцать. Тогда ещё не было ни силы, ни видений с мертвецами, ни проявляющейся на правой руке метки. Было только вечное одиночество, временами разбавляемое разговорами с Гауте, и Лабберт, в руках которого частенько появлялась плеть. Рико к этому привык и всегда безропотно принимал все наказания, даже мысли не допуская сопротивляться, но в тот раз...       Из-за чего Лабберт тогда взялся за плеть, из памяти давно стёрлось, да и не играла причина особой роли. В тот момент важно было лишь то, что он ударил уже шесть раз из положенных двадцати. Рико чувствовал, как горят ягодицы и спина, с которых ещё не успели сойти следы предыдущей порки, и пытался издавать поменьше звуков, которые, однако всё равно прорывались даже сквозь крепко стиснутые зубы. Он до крови впивался ногтями в ладони, вдыхая спёртый воздух, от которого вскоре начинала кружиться голова, и старался хоть как-то отвлечься то и дело сыплющихся ударов. В комнате не было окон, так что освещало её только пламя свечей с люстры, отчего молочно-бежевые стены принимали тёплый желтоватый оттенок. Рико от этого становилось тошно, но, кроме стен, смотреть было больше не на что, потому что стол и два стула, составлявшие весь интерьер, остались где-то за спиной.       Плеть рассекала воздух с противным свистом, а Лабберт вдобавок к ударам ещё и читал нотации. Рико знал, что, когда эта пытка закончится, начнётся другая: его запрут в этой комнате на несколько часов с ручкой и бумагой, на которой нужно будет подробно описать, как он раскаивается в своём поступке. Потом, если Лабберту сочинение не понравится, порка повторится.       Рико так и понял, что именно заставило его внезапно ощутить приступ такой ярости, что он вдруг развернулся, издав звук, больше всего похожий на рычание раненого зверя, и выхватил у опешившего Лабберта, не привыкшего встречать сопротивление, плеть. Замахнувшись, ударил его по лицу, а затем почувствовал разливающееся в душе удовлетворение от вида покрасневшей ссадины и капель крови, выступивших из рассечённой губы. Возможно, на этом бы всё и закончилось, если бы Рико в ту же секунду не встретился с чужим взглядом и не увидел бы в нём ошеломление вперемешку со... злостью. Лабберт не испугался внезапного сопротивления — он лишь сильнее разозлился, и это осознание заставило Рико вновь замахнуться плетью и ударить ещё сильнее. Так, чтобы изо рта столь ненавидимого человека наконец-то вырвалось шипение и едва слышный стон боли.       Затем последовал третий удар, после которого Лабберт попытался закрыть лицо руками, затем четвёртый, пятый... Рико бил не целясь, но с таким остервенением, что скоро запыхался.       Остановился он только тогда, когда сквозь монотонный гул в ушах и свист рассекающей воздух плети пробился дрожащий голос Лабберта. В этот момент с глаз спала красная пелена, и Рико замер в растерянности, словно не понимая, как здесь оказался. Посмотрел на плеть в своей руке и, похолодев, перевёл взгляд на Лабберта. Тот лежал на полу, всё ещё закрывая лицо руками, и едва слышно что-то лепетал, так что невозможно было разобрать ни единого слова. Глядя на него сейчас, Рико испытывал шок, потому что в этом трясущемся и вздрагивающем человеке едва ли можно было узнать жестокого, внушающего страх Лабберта. На его руках, от пальцев до локтей, не было живого места — ни единого участка кожи, который бы не рассекала одна кровоточащая царапина, тут же пересекающая другую; на одежде то тут, то там виднелись алые пятна, а голос звучал так хрипло, словно его обладатель несколько часов подряд беспрерывно кричал.       Рико почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота и как ужас всё больше охватывает душу. Плеть выпала из вдруг ослабшей руки, а комната перед глазами поплыла. Рико кинулся прочь, пытаясь избавиться от того, что только что видел, но картинка слишком прочно засела в голове, словно навсегда отпечаталась на подкорке мозга.       Лабберта он с тех пор ни разу не видел.       — Тебе нужно пройти обряд Перехода, — голос Джека вырвал Рико из омута воспоминаний. — В твоём случае без него не обойтись, раз уж тебя никто ничему не учил.       — Что пройти?..       — Обряд Перехода. Это когда душу Меченого связывают с предметом силы. Он никак не влияет на сами способности, но помогает лучше их контролировать. Предметы силы обычно делают в виде украшений: колец, серёжек, кулонов, иногда браслетов или даже наручных часов. Изготавливать их чрезвычайно трудно, поэтому во времена, когда я был жив, предметы силы передавались по наследству и бережно хранились, пока не рождался очередной Меченый. Сам же обряд довольно прост, только название невероятно пафосное. Ты легко сможешь провести его даже в одиночку, главное, найти предмет силы, а после обряда носить его так, чтобы он постоянно прикасался к коже.       Рико сразу вспомнил про кольцо, которое столько раз показывал Бишоп, говоря, что оно принадлежало Ричарду Родерику.       — Я видел предмет силы, — произнёс Рико и тут же вздохнул: — но он остался там, в Сэвиле.       — Тебе нужно вернуться за ним.       — Я не могу, — Рико тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Если я вернусь, то могу уже не выйти оттуда.       — Хотя бы попробуй. Если ты не проведёшь обряд, то в следующий раз опять не сможешь сдержать силу, а так будет хоть какой-то шанс. Ну, и тёплых вещей тоже не мешало бы взять с собой, иначе сдохнешь в лесу. Давай я исцелю тебя, и пойдёшь в Сэвил за своим предметом силы.       — И вернусь сюда?       Джек покачал головой:       — Нет. В одно и то же место силы можно попасть только один раз, поэтому когда ты снова проснёшься, то ни меня, ни этого колодца уже не найдёшь, — Джек задумчиво посмотрел в ночное небо, а затем улыбнулся: — Кстати, Сэвил ведь всё так же стоит, да? Интересно, сколько ему уже лет? Счёт времени я давно потерял, но, думаю, прошло уже не одно столетие с тех пор, как я здесь погиб, а Сэвил и до этого стоял уже лет двести.       — Как это произошло? Как ты погиб? — спросил Рико, и Джек, на секунду задумчиво уставившись в небо, словно не зная, с чего начать, стал рассказывать:       — Насколько я помню, изначально Сэвил был имением какого-то там графа, и где-то рядом располагалась ещё и какая-то деревня. Что стало с деревней, я не знаю, но в моё время её уже здесь не было, а граф этот разорился, и его крепость превратили в промежуточный пункт на пути от Ашена до северных городов. Дорога эта длинная, а кругом одни леса, поэтому в Сэвиле стали содержать небольшой гарнизон, чтобы здесь можно было поменять лошадей или переждать метель. Так вот, однажды солдаты гарнизона напились и убили коменданта, Оливера Бакера, — Рико при этих словах будто током ударило, так что он аж вздрогнул, но Джек на это внимание не обратил, продолжая: — Говорили, что он не очень-то хорошо обходился с подчинёнными и сам частенько перебарщивал с вином, но чтобы дело дошло до бунта... Такого никто не ожидал. Я же в последнюю свою реинкарнацию служил в военной полиции. Меня вместе с отрядом отправили в Сэвил выяснять обстоятельства убийства и отлавливать бунтовщиков. К моменту нашего прибытия все они уже поняли, что отправятся на каторгу, и дали дёру. Только несколько из них остались бродить в окрестностях Сэвила и нападать на проезжающих мимо. Погиб я, можно сказать, случайно. До сих пор думаю, насколько глупо это получилось, но... тогда я был молод и слишком сильно переоценивал себя. Я решил, что быстро смогу взять тех, которые прятались в лесу, и... — Джек картинным жестом взмахнул рукой, — меня первым и подстрелили из засады, которую ни я, ни другие члены отряда не успели заметить.       История закончилась, Джек умолк, и наступило молчание. Рико почти физически ощущал, какое напряжение повисло в воздухе и с какой тоской Джек смотрит в одну точку перед собой.       — Ты скучаешь по тем временам, когда был живым? — нарушил тишину Рико.       — Я не знаю, — со вздохом признался Джек, — я много думал над этим, но так ни к чему и не пришёл. С одной стороны, стать Альваром — это то, о чём мечтает каждый Меченый, и я никогда не был исключением. Мне нравится моя нынешняя жизнь. С другой же стороны, я иногда скучаю по вашему миру, скучаю по своим предыдущим жизням и думаю, что был бы не против ещё одной реинкарнации в качестве Меченого. Я был безумно рад, когда почувствовал, что ты пришёл в место силы. Так я хоть ненадолго смог вернуться в мир живых.       Он обвёл взглядом окружающее пространство и глубоко вдохнул, словно пытаясь запомнить всё до мельчайших деталей, впитать в себя запахи хвои, смолы, влажной земли и увядшей от холода травы, а затем посмотрел на Рико, задержавшись на пятнах крови на его одежде, вздохнул и произнёс:       — Я рад был поговорить, пусть и совсем немного, но тебе нужно идти, пока ты окончательно не замёрз и не ослабел. Сейчас я дам тебе пару советов, расскажу, как проводить обряд Перехода, а потом исцелю твои раны.       И, когда беседа была окончена, звёзды на небосклоне уже начали тускнеть, а ночное полотно подёрнулось предрассветной дымкой. С востока набегали тучи, и, глядя на них, Рико пытался переварить всю полученную информацию, не упустив из виду ничего важного. Ему не хотелось уходить, тем более зная, что он больше никогда не сможет сюда вернуться. На душе было горько.       — Пора прощаться, — сказал Джек, и Рико пришлось закусить губу, чтобы сдержать эмоции.       — Спасибо тебе за всё, — произнёс он в ответ. — Мне стало гораздо лучше.       — Так и это ещё не всё, но для того, чтобы тебя исцелить мне нужно принять своё истинное обличье. Находясь в нём, я не смогу с тобой разговаривать, поэтому лучше попрощаться заранее, — Джек почему-то хихикнул и хитро прищурился.       Рико не успел ничего спросить, потому что в ту же секунду с телом Джека начали происходить метаморфозы. Сначала оно потускнело и стало почти прозрачным, затем утратило чёткие очертания и начало расплываться, будто пытаясь смешаться с воздухом и раствориться в нём, затем потемнело, и тогда Рико на мгновение перестал улавливать происходящие изменения, словно кто-то прикрыл ему глаза рукой и застелил разум туманной пеленой. Когда спустя секунду он очнулся от транса, перед ним был уже не Джек, а существо, от вида которого Рико замер, как парализованный, широко разинув рот и не смея шевельнуться. Альвар походил на огромный сгусток тьмы, чернильно-чёрный, как бездонная пропасть, в середине и бледно-серый, почти прозрачный по краям. У него не было ни лица, ни конечностей — вообще ничего, что делало бы его похожим на человека или животное. Он не имел определённой формы, его очертания постоянно менялись, перетекая из одного места пространства в другое, и даже отдалённо не напоминали тело. Более того, это существо не выглядело цельным. Казалось, будто его слепили из нескольких кусков мрака, походивших на клоки рваной одежды, состоявшей из какой-то призрачной, полупрозрачной материи.       Альвар двинулся вперёд, оставляя за собой тёмный шлейф, и Рико понял, что никогда в жизни не испытывал такого страха, такого животного ужаса, как сейчас. У Альвара не было глаз, но его бездонное, чёрное нутро пугало больше любого взгляда. У него не было ни пасти с острыми зубами, ни когтей, но это почему-то ничуть не успокаивало, наоборот, отсутствие чего-то похожего на лицо навевало ещё больший ужас. Рико попытался отползти в сторону, чтобы затем встать на ноги и побежать, но не смог двинуть ни единой мышцей. Заставить себя помчаться прочь оказалось выше его сил.       Альвар впился в него тысячью жал, тысячью ножей и растёкся по всему телу. Длинные чёрно-серые отростки вонзились в Рико, ушли глубоко внутрь и начали расползаться под кожей. Казалось, они заполнили собой не только тело, но и душу. Рико заорал от дикой, невыносимой боли, и сколько же обиды было в этом крике... Обиды на то, что вот сейчас, когда боль буквально разрывала на части, сила бездействовала и вообще никак не реагировала.       Рико кричал и кричал, а Альвар всё глубже вонзался в тело и душу. Кричал и кричал, а отчаяние всё больше сводило сводило с ума. Скоро Рико перестал чувствовать что-либо, кроме боли, и уже не мог ни о чём думать. Только крики по-прежнему вырывались из горла, и последней связной мыслью стало осознание, что жить ему хочется гораздо больше, чем умереть, и что воды из колодца он так и не выпил.