Немезида

      Рико казалось, что судьба его решена, и он не знал, что чувствует из-за этого в большей степени: радость или тревожное волнение. Он старался думать о том, что наконец-то сбывается его главная мечта, а не о том, что её исполнение может сорваться в самый последний момент.       — Я готов помочь тебе сбежать, — эти слова Рико вспоминал с приятным волнением.       В мыслях он часто возвращался к тому разговору с Гауте и, чувствуя неподдельное удовольствие и душевный подъём, заставлял себя раз за разом прокручивать в голове все последующие диалоги, которые теперь были лишь об одном.       — Наверное, в душе я всегда понимал, что однажды ты захочешь уйти, — говорил Гауте почти ежедневно, и его всегдашнее полушутливое ворчание звучало обречённо и грустно. — Ты и так много натерпелся. Сначала от Лабберта, теперь от этого ублюдка.       Рико было горько от мысли, что, скорее всего, с Гауте он после побега никогда не увидится. Выбранный день неумолимо приближался, план был готов, и к назначенному времени Рико извёлся так, что вздрагивал от каждого шороха и едва ли не дрожал под взглядом Бишопа, боясь выдать себя каким-нибудь неверным движением. Теперь Рико абсолютно во всём мерещилось подозрение; ему казалось, будто каждое его движение выглядит подозрительно, будто абсолютно все вокруг уже обо всём догадались, будто часовые стали следить за ним пристальнее. Он тоже наблюдал за ними и, если раньше Рико чувствовал где-то в глубине души затаившуюся злобу, потому что именно молчаливых часовых с самого детства винил в своей неволе, то теперь испытывал жалость. Это ведь им достанется больше всего, когда обнаружится пропажа...       «Впрочем, с этим, наверное, можно будет смириться, — успокаивал себя Рико. — В конце концов и Бишопу тоже достанется за то, что недоглядел, от тех, кто прислал его сюда, но не буду же я ради него здесь оставаться».       Свою главную просьбу Рико сообщил Гауте практически сразу после того, как тот согласился помочь, и она тоже касалась безопасности других.       — Только не нужно устраивать резню, — тихо произнёс Рико, но, увидев, что, Гауте, кажется, не расслышал, повторил уже чётче и громче, давая понять, что это условие не обсуждается: — Я не хочу никого убивать. Никто не должен пострадать из-за меня, и уж точно никто не должен отдать жизнь ради моего спасения.       Рико вновь и вновь повторял про себя уже выученный план и лихорадочно метался по комнате отчаянным взглядом, будто ища что-то важное — малейшую деталь, случайное совпадение, которое помогло бы принять верное решение, но всё в обстановке было настолько обыденно, что Рико невольно начинал чувствовать отчаяние. Ещё недавно, мечтая о побеге, он думал, что этот момент будет особенным и волнительным, что каждый предмет будет видеться в каком-то новом свете, но сейчас ничего подобного не чувствовал. Наоборот, знакомая обстановка словно давила на него своим равнодушием, заставляя сидеть в нервном ожидании. Он так долго мечтал выбраться из Сэвила, а теперь, когда вот она, свобода, совсем близко, терзался в сомнениях.       «Ещё не поздно передумать», — так и подначивал внутренний голос и тут же с противной издёвкой задавал следующий вопрос:       «А что ты будешь делать, когда окажешься на свободе? Милостыню пойдёшь просить?»       Рико крепко стиснул зубы, отгоняя все сомнения, но тревожных мыслей, казалось, стало от этого ещё больше. И Рико прекрасно понимал, что опасения вполне разумные. Кому он нужен? Ну, нашёл Гауте ему пристанище на первое время, но дальше-то что?       «Ещё не поздно передумать», — вновь раздалась в голове навязчивая мысль, но на этот раз Рико смог с ней справиться, потому что решил напомнить себе не о том, что за пределами Сэвила его ждёт неизвестность, а о том, что будет, если он останется...       — Странный ты какой-то, — Бишоп устремил на него взгляд, то ли насмешливый, то ли пренебрежительный, и Рико тайком сжал кулаки под столом и опустил голову, пряча лицо, на котором отразилось раздражение. — Сидишь в своём саду целыми днями, ни с кем не разговариваешь. Или тебе есть с кем поговорить, а? — и комендант перегнулся через стол, не скрывая издевательской ухмылки. — Может, ты слышишь голоса?       Рико пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить хоть каплю спокойствия. Только слова, которые он процедил сквозь зубы, и взгляд исподлобья были полны ненависти:       — Я не сумасшедший.       С Лаббертом всё было понятно: тот просто бил за любую провинность и никогда не выказывал к Рико ничего, кроме равнодушного презрения. А вот поведение Бишопа вгоняло в ступор, меняясь чуть ли не ежеминутно: он то нещадно бил, то сочувственно рассматривал оставленные собой же синяки; то пытался поддеть и откровенно издевался, то участливо расспрашивал о самочувствии. И Рико, ничего не понимая, каждый раз испытывал такую палитру эмоций, что спустя пару недель начал гораздо чаще испытывать приступы внезапного страха. Он слишком мало знал людей, чтобы обратить внимание на опасный огонёк в глубине холодных глаз Бишопа, который означал вовсе не безумие, а интерес — интерес опытного дрессировщика.       В тот раз, когда Бишоп назвал его сумасшедшим, Рико испытал такую волну ярости, что до сих пор вздрагивал при одном воспоминании о ней. Он и сам не знал, что способен на такую ненависть, и ещё несколько дней не мог смотреть на своё отражение в зеркале без страха, граничащего с отвращением. Порой ему казалось, что из зеркала на него и вовсе смотрит другой человек, которого он никогда не знал. Не мог знать. У этого человека была слишком чёрная душа и слишком жестокий взгляд.       «Может, я и правда схожу с ума?» — думал Рико в такие моменты и тогда ему казалось, что незнакомец из зеркала смеётся над ним.       Не ярость так пугала Рико и не ненависть, а сила, которую он ощущал в себе, когда сидел в тот день перед Бишопом, и какая-то безумная решимость. Он старался, как мог, не вспоминать о том, к чему однажды эта сила привела. Он почти заставил себя забыть об этом, он почти убедил себя, что то был лишь кошмар, что не могло это случиться в реальности, и только отрывочные, покрытые мутной пеленой картинки изредка всплывали в памяти, и Рико вздрагивал и нервно сглатывал от страха и от фантомного ощущения в руках — отголоска той ужасающей силы. И сейчас, спустя год отчаянных попыток забыть, когда у Рико почти получилось перестать мучиться от кошмаров, он снова начал чувствовать то же, что и тогда. И ему нужно было сбежать от этого, сбежать от Бишопа, который провоцировал в нём ненависть.       Теперь, проходя мимо беседки, Рико каждый раз вспоминал Луизу и наравне с бесконечной жалостью и теплотой, с какой он воскрешал в памяти образ Луизы, чувствовал ненависть — ненависть к Бишопу, которая с тех пор стала гораздо сильнее. И именно после того случая Рико впервые признался себе, что то, что он чувствует к коменданту, называется ненавистью.       Другое дело, что с самой Луизой Рико с тех пор начал видеться чаще и не мог не радоваться каждый раз, когда она как бы невзначай оказывалась рядом во время прогулок. Они почти всегда молчали, ограничиваясь лишь парой дежурных фраз, но что-то всё же тянуло их друг к другу — что-то неуловимое и понятное обоим интуитивно. Рико понимал, что будет тосковать по этому молчаливому родству душ. До сих пор он никак не намекнул Луизе о том, что собирается сбежать, хотя в душе понимал, что не сможет уйти, не попрощавшись с ней, но Рико всё откладывал этот момент, потому что каждый раз, когда выдавалась нужная минута, вдруг начинал ощущать ком в горле и продолжал молча идти, стараясь ничем не выдать своего замешательства.       И вот теперь, когда времени ломаться больше не было, Рико не знал, что делать. Что сказать Луизе и как это сказать? «Прощай, я бегу от зверя, которого ты называешь своим мужем, а ты оставайся с ним и дальше»? Получалось глупо, но Рико понимал, что любые слова прощания будут звучать именно с таким смыслом.       «Я могу спасти не только себя...» — эта мысль всё больше и больше укреплялась в Рико.       Он не знал, что сказать Луизе. Ему было важно просто увидеть её напоследок и хотя бы попытаться выразить перед ней свои мысли. Только вот искать её в саду было сегодня бессмысленно, потому что ночью прошёл сильный дождь и ходить по превратившимся в грязное месиво дорожкам было просто невозможно, а во дворе, мощённом плиткой, они, по негласным правилам, никогда не встречались, потому что там со всех сторон на них были бы направлены взгляды часовых. За обедом рядом с Луизой беспрестанно сидел Бишоп, а при нём Рико боялся даже лишний раз взглянуть на неё.       «Заглянуть в их спальню? — подумал было Рико, расхаживая по комнате в поисках решения, но тут же одёрнул себя: — А что если Бишоп сейчас там? Нужно сначала узнать, где он».       И Рико, уверившись в правильности своего решения, вышел в коридор, делая вид, что собирается бесцельно бросить по крепости, и спустя какое-то время надежды увенчались успехом. Рико увидел, как Бишоп прошёл по коридору в сторону своего кабинета, но вместо облегчения ощутил страх и ещё большее, чем раньше, желание трусливо сбежать куда подальше. Рико даже развернулся было, чтобы уйти, но тут же почувствовал укол совести и, вздохнув, поплёлся к двери, ведущей в спальню Бишопов. Учащённый пульс набатом отдавался в груди; Рико боялся, что комендант может вернуться в любой момент, и несколько раз тревожно огляделся по сторонам, прежде чем войти. Он даже невольно задержал дыхание, когда поворачивал дверную ручку, словно боясь издать лишний звук.       Рико ни разу не был в спальне Бишопов, но определённо представлял её себе совсем по-другому. Здесь было очень светло и уютно: светло-голубые обои, белый ковёр у кровати, заправленной таким же белым постельным бельём. Шёлковый тюль слегка колыхался от потоков воздуха, в комнате стоял мягкий аромат свежести и цветов. Рико не мог представить Бишопа, ассоциировавшегося исключительно с чем-то тёмным и мрачным, в этой комнате, зато Луиза здесь смотрелась настолько гармонично, что Рико невольно залюбовался, а затем, поняв, что слишком долго молчит, стушевался. Быстрым шагом он пересёк расстояние от двери до кровати, на которой сидела Луиза держа на коленях какую-то книгу, стараясь не поднимать взгляда, чтобы снова не забыться. Луиза, как всегда, была невероятно красива.       — Пойдёмте со мной, давайте сбежим вместе, — с жаром прошептал Рико, чувствуя, как сердце восторженно бьётся в груди, но стоило ему взглянуть на Луизу и увидеть, как она слегка покачала головой, не пытаясь, однако, скрыть своей грусти, как энтузиазм мигом угас, и Рико прошептал уже растерянно: — Или Вы... всё-таки любите его?..       — Не люблю, — тихо ответила она. — И никогда не любила. Но я его жена, хоть и против своей воли.       Внутри у Рико будто что-то рухнуло вниз и разбилось, больно резанув по сердцу. Он быстро прошептал:       — Извините, — и выбежал из комнаты, чувствуя, как горят щёки. Он ощущал себя побитым, и теперь предложение сбежать вместе казалось ему неимоверной пошлостью.       «Это всё мои фантазии, — корил себя Рико. — С чего я взял, что вообще нужен ей? Кто я такой, чтобы предлагать ей бросить мужа и ребёнка? И что она теперь будет думать обо мне?»       Последняя мысль заставила Рико замереть на месте. Ему вдруг захотелось вернуться и ещё раз извиниться, сказать, что он не имел ввиду ничего дурного, что ляпнул, не подумав, а теперь сам понимает, каким дураком выглядел со своим абсолютно бестактным предложением, но Рико тут же с раздражением прервал себя:       «Нет, так я точно буду выглядеть последним бесстыдником», — и он, насупившись и продолжая злиться на себя, пошёл в сторону своей комнаты.       Чем ближе к вечеру, тем чаще на него накатывал безотчётный страх. К наступлению сумерек Рико извёлся уже настолько, что не мог сидеть на месте и беспокойно ходил из угла в угол, то бросаясь на кровать и пряча лицо в подушку, чтобы тут же вновь соскочить с места, не пролежав и минуты, то с пристальным вниманием приникая к окну, напряжённо всматриваясь в фигуры двоих стражников, стоящих на посту у главных ворот. Он считал минуты до предполагаемого времени, когда в крепость должны были приехать с очередной поставкой оружия («Или они приедут, наоборот, чтобы забрать оружие?» — на секунду задумался Рико, но эта мысль заняла его лишь на какой-то краткий миг. Какая разница, кто и зачем приедет? Главное, что Гауте смог договориться с несколькими своими друзьями, которые согласились помочь, а остальное — мелочи). В какой-то момент, когда Рико в очередной раз переводил взгляд на висящие на стене часы, голову вдруг окутало напряжение, почти сразу превратившееся в тяжёлый гул и начавшее быстро нарастать.       «Нет-нет-нет, только не сейчас!» — только и успел подумать Рико, а в следующий момент тяжёлый набат в голове стал настолько невыносимым, что перед глазами начало темнеть от боли. Рико обхватил голову руками и крепко зажмурился, глуша стоны. Боль, казалось, выедала и плавила мозг внутри черепной коробки. Она, словно петля, обхватывала шею и не давала свободно вдыхать, лишая доступа к кислороду, отчего всё тело били судороги. Перед глазами плавали яркие пятна, которые в следующее мгновение сменялись кромешной тьмой, а затем вспыхивали вновь с новой силой. Бороться было бесполезно. Противостоять этой боли Рико не умел. Чего уж там, если бы смерть сейчас стала настолько близкой, что её присутствие можно было ощутить, он не смог бы даже закричать.              Рико не знал, сколько времени прошло, прежде чем боль стала мало-помалу отступать, но, когда наконец смог поднять голову, за окном уже совсем стемнело. Тяжело дыша, он попытался поскорее встать, но тело, всё ещё слабое после приступа, в ответ на резкое движение отозвалось судорогой, и снова упал. Тут же накатила паника, заставившая его отчаянно заметаться в попытках хотя бы перевернуться на бок. Рико чувствовал себя барахтающейся рыбой, выброшенной на берег, но ничего не мог сделать с охватившим его страхом, что он так и пролежит всё время на полу и упустит нужный момент. Только после ещё нескольких не менее отчаянных, но по-прежнему неудачных попыток Рико смог заставить себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить участившийся пульс и справиться с накатывавшей волнами паникой. Затем он вновь попробовал подняться, но на этот раз постарался не делать резких движений и не думать о том, что нужно спешить. Конечности всё ещё плохо слушались и казались почему-то неимоверно тяжёлыми, словно налились свинцом, но Рико всё-таки удалось совладать с ними и вновь пробившей тело дрожью и сесть. Он огляделся, проверяя, нет ли головокружения и не двоится ли в глазах, и только потом, вздохнув, осторожно встал.       На негнущихся ногах Рико подошёл к окну, чувствуя дрожь внутри от неоставляющего душу страха, что уже слишком поздно. Он с облегчением выдохнул, увидев, что внизу, во дворе, всё по-прежнему спокойно, а, судя по времени на часах, у него оставалось в запасе ещё минут двадцать. И всё-таки Рико уже не мог заставить себя успокоиться и собраться неспеша, поэтому во всех его движениях, когда он надевал дублёнку и проверял сумку, было нетерпение. Вещей было не так много: одежда, фонарик, спички, карандаш, пустой блокнот и пара исписанных, с которыми Рико ни за что не хотел расставаться. Из оружия был только складной армейский нож, который Гауте всё же заставил взять с собой, когда Рико отказался брать пистолет, потому что прекрасно знал, что не сможет его использовать против кого-то живого.       Идя по тёмным коридорам, Рико ловил себя на мысли, что почему-то чувствует страх. Он знал крепость как свои пять пальцев. Он наизусть помнил, какие картины висят в каждом коридоре и какие вазы стоят рядом с ними. Он знал, что скрывается за каждой из многочисленных дверей. Ему не нужен был свет, чтобы ориентироваться в крепости по ночам. Рико с детства нравилось гулять в тёмное время суток. Его тянуло либо в самые отдалённые закоулки крепости, в которые не проникало ни капли света, либо, наоборот, на балконы на верхних этажах, откуда так хорошо была видна луна. Если Лабберт узнавал об этих ночных прогулках, то Рико получал хорошую трёпку, поэтому пришлось отказаться от керосиновой лампы и карманного фонарика, подаренного Гауте. Так было незаметнее.       Но сейчас темнота в этих коридорах, тысячи раз исхоженных вдоль и поперёк и знакомых Рико до мельчайших деталей, почему-то нагоняла страх и вызывала желание поскорее оказаться в каком-нибудь другом месте. Рико с удивлением отмечал это и искал приметы, которые видел несчётное количество раз: половица, которая скрипит сильнее, чем остальные, статуэтка или ваза, чья форма выглядит во мраке особенно необычно или пугающе, или камень в стенной кладке, который на ощупь отличается от всех других. В каждом коридоре были особенности, которые Рико за годы, проведённые в крепости, давно выучил и с лёгкостью находил. И сейчас он тоже примечал их, словно говоря себе: «Смотри, ничего не изменилось», но страх не проходил и по-прежнему сдавливал грудную клетку железными тисками. Хотелось поскорее выбежать из здания, чтобы с облегчением сделать глоток свежего воздуха, но, дойдя до входной двери, Рико заставил себя замереть на месте около ближайшего окна и заглянуть в него, стараясь при этом сильно не высовываться.       Пока что всё было спокойно и часовые, как обычно, стояли на своих местах. Рико в очередной раз выдохнул с облегчением, оттого что не опоздал, и продолжил наблюдать, чтобы не упустить нужный момент. Царившая темнота по-прежнему давила мозг, и Рико отвлекал себя лишь тем, что старался сосредоточиться на мягком свете фонарей, которыми был сплошь утыкан весь двор.       Время тянулось неимоверно медленно. Рико казалось, что прошло уже добрых полчаса, когда на деле вряд ли истекли хотя бы десять минут. Эти минуты ожидания были самыми ненавистными и напряжёнными. Рико чувствовал, как от волнения тело прошибает холодный пот и сердце, казалось, стучит так громко, что его можно услышать даже со стороны. В голове роились сотни мыслей, противоречивших друг другу. Одни убеждали, что ждать осталось совсем недолго и медленно тянущееся время — это всего лишь игра воображения; вторые — что всё сорвалось и никто уже не приедет; третьи — что план ужасный и сбежать у Рико ни за что не получится... Их было столько, что невозможно было ухватиться за какую-то конкретную, потому что остальные тут же начинали тянуть внимание на себя.       Рико увидел, что у ворот началось движение — это часовые открывали замок, чтобы впустить прибывших, и весь напрягся, понимая, что нужный момент вот-вот настанет. Оказавшись на улице, Рико, наконец, смог свободно вдохнуть, чувствуя невероятное облегчение, словно с плеч упал тяжкий груз, но у Рико не было времени, чтобы долго наслаждаться этим ощущением. Самое важное разворачивалось сейчас у Рико перед глазами: ворота открыты, часовые досматривают грузовик, оставив на время пост около входа в здание, в то время как двое других ни на минуту не покидают своего места возле ворот. И вот в сопровождении всё тех же часовых грузовик проезжает вглубь Сэвила, и в этот момент хлопок взрыва где-то рядом с оружейной разрывает ночную тишину. Краем глаза Рико видит поднимающийся столб дыма, но всё его внимание сейчас приковано к воротам. Он понимает: если в первые же секунды, движимые замешательством и паникой, часовые не поддадутся на провокацию и не оставят свой пост, то всё кончено. Промедление в несколько мгновений, и Рико мог не успеть пересечь плац и скрыться за воротами крепости до того, как на шум прибегут остальные солдаты, стоявшие на других входах в здание (главным подарком судьбы по праву можно было считать то, что из окон в комнатах Бишопа не было видно происходящее во дворе). Рико нужно было лишь выбраться за пределы Сэвила, а потом неподалёку в лесу его должны были встретить друзья Гауте и отвезти в безопасное место.       Рико понял, что на секунду отвлёкся, и, тут же укорив себя за это, сосредоточил всё внимание на воротах. Часовых действительно не было на месте, и Рико, не веря своему счастью, ринулся к воротам, не чувствуя под собой ног. Он не видел ничего вокруг. Окружающая реальность, казалось, сузилась до двух массивных ставен, отделявших Сэвил от внешнего мира. Рико впервые ощутил, насколько близко свобода, а затем резкая боль пронзила спину чуть ниже лопаток, и в нос ударил запах пыли и земли, исходивший от каменной плитки, которая вдруг оказалась так близко. Рико показалось, будто на какой-то краткий миг он потерял сознание, потому что, приподняв голову и ощутив жжение, каким тотчас же отозвалась разодранная щека, на которую пришёлся удар при падении, не смог сразу понять, что произошло. Как он оказался лежащим посреди плаца? Почему-то теперь реальность воспринималась слишком остро: свет от фонаря возле ворот казался неимоверно ярким, стук сердца — оглушительно громким, вид собственных ладоней, тоже разодранных, на которых выступившая из царапин кровь смешалась с пылью, покрывавшей плитку, — тошнотворным. Попытавшись подняться, Рико ощутил резкую боль в спине и, с трудом сдержав стон, смог лишь сесть, тяжело дыша. Рядом с собой он увидел камень, достаточно крупного размера, и Рико не нужны были пояснения, произнесённые будничным, почти скучающим голосом Бишопа, чтобы всё понять.       — Вообще-то на тебя я мог бы и потратить пулю, но, увы, я стреляю только на поражение, поэтому пришлось воспользоваться камнем.       Чувствуя нарастающую внутри ярость, Рико залез рукой в карман и, нащупав сложенный пополам нож, крепко стиснул зубы, смотря на Бишопа взглядом, полным ненависти и злости. Он мог бы одним быстрым движением достать лезвие из кармана и бросить в коменданта, стоявшего на расстоянии шагов десяти и представлявшего отличную мишень. Рико достаточно сносно умел метать ножи (следовало сказать спасибо Гауте), к тому же, часовые ещё не успели его схватить, поэтому он мог бы успеть кинуть в Бишопа лезвие и если и не спастись, то хотя бы отомстить за себя. Рико сильнее сжал нож в кармане, продолжая в упор смотреть на ухмыляющегося коменданта и ощущая внутри животную ярость. Он уже напряг руку, готовясь отточенным движением вскинуть её вверх и выпустить нож в Бишопа, и...       Рико не сопротивлялся, когда ему заламывали за спину руки. К этому времени он практически потерял связь с реальностью и уже ничего не чувствовал. Пустым, остекленевшим взглядом Рико тупо смотрел в одну точку; окружающие звуки превратились в монотонный гул где-то на краю сознания, и только слова Бишопа, полные злорадного триумфа, надолго остались в памяти ярким пятном:       — Так наивно поверить, — и Рико снова и снова слышались эти слова, пока не потерял сознание.        Так. Наивно. Поверить.