Немезида

      За окном уже стояла кромешная тьма, когда Элен, медленно потягивая чай из фарфоровой кружки, наблюдала, как Глория меряет кабинет шагами, как делает это обычно, когда пытается справиться с эмоциями. На столе, рядом с чайником и сахарницей, стоял стакан с бренди, который она успела опустошить уже почти три раза. Выглядела она при этом по-прежнему трезвой, и Элен бы удивилась этому, учитывая миниатюрное телосложение главы клана, если бы сама лично не видела, как Глория в одиночку выпивает целую бутылку чего-нибудь покрепче, даже глазом не моргнув, и сохраняет ясный рассудок.       Сегодня привычную темноту, разгоняемую лишь парой неоновых ламп, заменил мягкий желтоватый свет люстры. Элен отметила про себя, что так кабинет стал выглядеть гораздо уютнее. Когда полумрак не окутывал окружающую обстановку, обиталище главы клана теряло всякий намёк на зловещую атмосферу. Обычный такой кабинет: ковёр на полу, массивный письменный стол, несколько стульев с обитыми бархатом спинками, стеллажи вдоль стен и даже фикус возле окна, чьи листья в темноте смотрелись устрашающе.       Элен начала общаться с Глорией, когда ту ещё все знали всего лишь как капризную дочку влиятельного отца. Элен посчастливилось попасть в число личных телохранителей Глории. Общаться они стали с тех пор, как Элен подхватила какую-то язвительную шутку, которую Глория бросила в лицо очередному сынку, который пытался к ней подмазаться. Глория тогда окинула Элен оценивающим взглядом, впервые всерьёз обратив на неё внимание, и одобрительно хмыкнула, а потом уже завязался разговор.       Элен не думала, что это можно было назвать настоящей дружбой, но, во всяком случае, Глория относилась к ней лучше, чем ко многим другим. И это был очевидный плюс.       Элен было интересно, для каких целей Глории нужен Нильс, но спрашивать её об этом было бесполезно, потому что та упорно молчала. Может быть, она верит в то, что Нильса якобы не было на казни, и хочет найти его, чтобы захватить власть? Но Элен больше склонялась к версии, что где-то в среде глав кланов ходит слух о том, что Нильс — Меченый. Внезапно объявившимся сыном императора было уже никого не удивить, потому что уже несколько раз главы кланов пытались выдать самозванца за настоящего Нильса, чтобы агитировать людей встать на сторону якобы законного наследника престола. Обман каждый раз рано или поздно раскрывался, и в конце концов люди просто перестали верить очередному самозванцу. А вот если Нильс — Меченый, то объяснить, зачем он нужен Глории, проще простого, ведь кому бы не хотелось иметь при себе человека, который может воскрешать мёртвых и убивать людей силой мысли. Элен хотела как бы невзначай спросить, верит ли Глория в Меченых, и посмотреть на её реакцию, но всё никак не могла улучить нужный момент.       — Так куда ты собираешься? — спросила Глория, задумчиво рассматривая янтарно-золотистую жидкость в стакане, хотя на самом деле слышала ответ на этот вопрос уже несколько раз.       — На встречу с Кауцем-младшим в районе Главной площади, — ответила Элен так, словно говорила о чём-то абсолютно незначительном вроде погоды.       Глория, немного склонив голову набок, смерила её внимательным взглядом:       — Ты думаешь, он что-то знает?       Элен неопределённо повела плечами. Не хотелось говорить, что это всего лишь предчувствие, и она едет на встречу, которая может оказаться опасной, исходя только из того, что говорит ей интуиция.       — Он врал насчёт того, что якобы сам застрелил Нильса, — ответила Элен, тщательно подбирая слова и не находя, какие ещё аргументы можно привести в свою пользу.       Больше всего она боялась, что Глория запретит ей ехать, посчитав перспективы этой затеи чересчур туманными. Элен сама не знала, зачем вообще пришла рассказывать о своих планах, когда ей вообще-то был дан карт-бланш. Снова предчувствие? Интуиция, которую Элен привыкла слушать?       «Нет, — ответила она себе, — скорее, просто потребность выговориться, чтобы успокоить себя».       Вряд ли Глория попыталась бы остановить Элен, потому что они были, как говорила про себя Элен, почти подругами и ей было позволено и пререкаться с главой клана, и иногда перечить, делая всё по-своему. Кто-нибудь другой за неподчинение приказу, даже самое незначительное, мог и пулю в лоб получить, особенно, если Глория была не в духе, в то время как Элен вовсю пользовалась своим положением.       — Кого из охраны возьмёшь с собой? — спросила Глория, поколебавшись несколько секунд и, очевидно, придя к выводу, что план Элен может принести плоды.       — Я поеду одна, — небрежно бросила Элен.       — Он может обмануть тебя, — сказала Глория, отрешённо глядя в темноту за окном, а потом нахмурилась и в упор посмотрела на собеседницу. — Ты понимаешь, что он может попытаться выведать у тебя тайны клана?       Элен бесстрастно воззрилась на Глорию в ответ, слегка приподняв одну бровь, как бы спрашивая: «Ты что, сомневаешься во мне?» Внутри что-то кольнуло при мысли, что Глория беспокоится о тайнах клана больше, чем за жизнь Элен, но она тут же тряхнула головой, отгоняя от себя подобного рода размышления, и хмыкнула про себя: «Что за бред? Что это за глупая ревность?»       — Я всё прекрасно понимаю, — теперь уже серьёзно ответила Элен. — Если со мной поедет охрана, это может помешать моему плану, — увидев, что на лице Глории всё ещё читается сомнение, она попыталась непринуждённо улыбнуться и добавила: — Ты ведь знаешь, что я бывала и в более опасных ситуациях.       Дальше разговор не клеился, потому что Глория так и продолжала сохранять мрачное расположение духа и упрямо хмурить брови, поэтому Элен решила поскорее уйти, пока та всё-таки не запретила ей ехать к Мартину.       «Ну и чёрт с тобой, — думала Элен, покидая кабинет под пристальным взглядом Глории. — Потом ещё спасибо будешь мне говорить».       Она не боялась, нет, она была наполнена решимостью и абсолютно уверена, что всё пройдёт гладко. Да и что может случиться? Мартин думает, что она притворилась, что поверила в его историю об убийстве Нильса, чтобы использовать это как предлог для свидания, и ничего не подозревает, искренне веря, что именно он хозяин положения. Элен забавляло, как легко некоторые теряют голову всего лишь от флирта и пары намёков. С первого взгляда было понятно, что Мартин как раз такой. Что ж, пусть тешит своё самолюбие, думая, что сумел покорить Элен. Потом достаточно будет хорошенько напугать его, и он выдаст всё, что на самом деле было на казни.       Собираться долго не пришлось (Элен ещё раз поблагодарила своё умение быстро делать макияж и укладку), оставалось только выбрать подходящий парфюм, накинуть свою любимую кожаную куртку и доехать до Главной площади.       С тех пор как кланы Лестеров и Галифаксов затеяли войну, по ночам в Рендетлене никогда не было тихо. Именно в это время, когда мрак окутывал улицы, начинались перестрелки, страшный грохот которых далеко разносился по городу.       Сейчас в Рендетлене было пять крупных кланов: Кауцы, Кортесы, Галифаксы, Лестеры и Уайты. Все имели своё влияние и территорию не только в столице, но и в других крупных городах, все они могли претендовать на власть в Рихмии, но при этом ни один из них, даже вместе со всей своей армией, ни за что не решился бы сунуться в южную часть Рендетлена. Там трущобы — смрадное место, куда стекались те, кому нигде больше не нашлось пристанища; там район Окуфа — обиталище группировок гангстеров, которые иногда решались даже устраивать налёты даже на территории кланов; там то, что раньше называлось промышленным районом, а теперь было просто огромным наркопритоном и местом, где обычно укрывались от преследования преступники. Как бы ни хотелось главам кланов избавиться от всех этих рассадников хаоса или хотя бы установить над ними какой-никакой контроль, приходилось признать, что жители южного Рендетлена не хотели расставаться со своей свободой даже под страхом смерти. Проще было оставить их в покое до тех пор, пока страна наконец не обретёт правителя.       Памятуя о том, что на те территории не следует соваться по ночам, особенно в одиночку, Элен не стала делать крюк через заросший Городской парк, хотя в дневное время не преминула бы пронестись по пустынным аллеям, поднимая тучи пыли.       По мере того как Элен приближалась к Главной площади, решительность внутри неё всё возрастала. С неба светила половинка луны, и груды развалин, некогда бывшие самыми красивыми зданиями в городе, выглядели в её свете зловеще. Всё вокруг скрывали тени, остатки стен и кучи обломков причудливо вырисовывались на фоне тёмно-синего неба с россыпью звёзд, а шаги по пыльной мостовой и лёгкий хруст камешков звучали в царившей тишине неприлично громко. Элен держала оружие наготове, помня, что встреча с кем бы то ни было в этом районе не сулит ничего хорошего, особенно, в ночное время суток, когда нынешние обитатели этих мест чувствовали себя, как рыбы в воде. А ведь когда-то здесь всё было по-другому. Ещё лет двадцать назад никто и предположить не мог, что однажды сердце Рендетлена в одночасье превратится в руины...       Элен вдруг с удивлением поняла, что даже не представляет себе этот район другим, хотя ещё лет двадцать назад это место называли Сердцем Рендетлена. На месте развалин стояли здания, над которыми несколько веков назад трудились лучшие архитекторы, и венчал их композицию дворец императора — воплощение изящества и совершенства. Широкие улицы освещали фонари, по тротуарам гуляли люди, туристы приезжали в столицу, чтобы увидеть Сердце Рендетлена своими глазами... Мог ли кто-нибудь из них предположить, что однажды Сердце Рендетлена в одночасье превратится в руины? Могли ли они представить, сколько крови здесь прольётся, сколько взрывов прогремит?.. Элен стало не по себе. Она нервно сглотнула и поняла, что это за ощущение. Точно так же она ощущала себя, приходя на кладбище — место, где всегда была тишина, где невозможно было чувствовать себя по-другому, потому что мороз пробегает по коже от осознания, сколько здесь лежит людей, которые уже никогда не проснутся.       Мартин ждал её в том месте, которое раньше именовалось Главной площадью и располагалось прямо напротив дворца императора, а теперь представляло собой островки уцелевшей плитки на фоне развороченной земли и, наверное, самой высокой груды обломков — того, что осталось от замка. Глядя на Мартина, Элен испытывала раздражение. На его лицо, всегда сохраняющее высокомерное и насмешливо-снисходительное выражение, невозможно было смотреть без неприязни.       «Чем ты кичишься? — так и рвалось у Элен с языка. — Всё твоё бахвальство заключается в том, что ты постоянно рассказываешь, как героически потерял руку в бою. В своих бравадах изображаешь себя эдаким храбрецом, а на деле папенькин сынок».       — Ты одна? — спросил Мартин, когда Элен только-только появилась в кругу света, отбрасываемом несколькими напольными фонарями.       — Как и договаривались, — ответила она.       Элен долго раздумывала, что будет делать во время встречи, но в итоге всё ещё мучилась в сомнениях. Сразу же взять Мартина на прицел и потребовать выложить всю известную информацию или немного пофлиртовать с ним, чтобы ещё больше усыпить его бдительность? Насколько близко подойти, прежде чем достать пистолет?       Глядя на самодовольное лицо ничего не подозревающего Мартина, который уже пожирал Элен глазами, она мысленно усмехнулась и одновременно скривилась: этот человек ничего, кроме омерзения, у неё не вызывал, и снова изображать перед ним наивную дурочку абсолютно не хотелось, поэтому Элен решила действовать сразу. В считанные мгновения она ловко вытащила спрятанный под курткой пистолет, и Мартин оказался на прицеле.       — А теперь не двигайся, — произнесла Элен, не скрывая ликования в голосе и не спуская с застывшего Мартина глаз. — Давай-ка ты расскажешь мне всё, о чём я попрошу, и я отпущу тебя.       Она приблизилась к нему на пару шагов, чтобы в неверном свете ламп, расставленных специально для встречи, не пропустить ни одного движения со стороны Мартина, и только тогда почуяла неладное. На его лице не было ошеломления. Он не только абсолютно точно ни капли не боялся того, что сейчас происходило, но и совершенно не был удивлён.       «Не может же он так хорошо держать лицо?» — успело пронестись в голове, застывшей на месте Элен, прежде чем она увидела, как на губах Мартина появляется ухмылка.       Развернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу она уже не успела. Дуло пистолета упёрлось ей в затылок, и оставалось только замереть на месте, стиснув зубы, с ненавистью глядя в глаза Мартина.       — Только попробуй двинуться, и он снесёт тебе голову, — теперь уже он не скрывал ликования в голосе, и Элен почувствовала, как невольно скривилась от отвращения. Захотелось сплюнуть, будто это могло помочь избавиться от горечи в душе.       «И кто теперь наивный? Кто думал, что можно так просто обвести вокруг пальца сына Августа Кауца? Кто считал себя настолько умной, что даже не позаботился о своей безопасности?»       Она-то была абсолютно уверена, что он сказал прийти без охраны, потому что рассчитывал на свидание.       Второй солдат вышел из тени обломков и заслонил собой Мартина, давая тому отойти с линии прицела. Теперь у Элен не осталось шансов.       «Они не убьют меня сразу же», — эта мысль одновременно успокаивала и пугала.       — Не стоило меня недооценивать, дорогая, — Мартин хищно осклабился, — а теперь опусти пистолет, будь добра, а ещё лучше брось его на землю.       Но Элен лишь упрямо стиснула зубы, с яростью отгоняя все самые страшные мысли, и ещё крепче сжала рукоять пистолета. Мартин недовольно прицокнул языком и покачал головой, сложив руки за спиной. Солдат, стоящий рядом с Элен, с силой ударил её между лопаток, и она выронила пистолет из рук и сама рухнула следом. Во рту появился металлический привкус: она до крови закусила губу, когда падала, пытаясь не издать ни звука, чтобы у этого подонка Мартина не было повода для насмешек.       Приподняв голову, Элен почувствовала, как перед глазами всё расплывается. Трещины на плитке двоились и плясали, а Мартин казался смутной фигурой на фоне пятен света. Вот на плитку капнуло что-то тёмное, потом ещё и ещё, и только спустя пару секунд Элен поняла, что это её кровь, которая течёт из разбитого носа. Постепенно перед глазами начало проясняться, и к Элен вернулась решимость. Нужно было попытаться добраться до пистолета, который выпал из рук во время падения. Да, она понимала, что это бесполезно, что, даже если получится схватить оружие, выстрелить она всё равно не успеет, но уж лучше умереть, продолжая бороться, чем сдаться и молча ждать смерть.       Элен приподнялась на локтях и резко кинулась вперёд в попытке осуществить свой план. И конечно, удар по спине, на этот раз ногой, обрушился на неё раньше, чем она успела дотянуться до пистолета. С едва слышным стоном она ударилась челюстью о землю, и тут же её грубо схватили за плечи и рывком подняли.       Дальше всё было как в тумане, Элен ничего не видела перед собой и давно бросила всякие попытки вырваться из стальной хватки удерживающего её солдата. Запястья и плечи, покрывшиеся багровыми синяками, нещадно болели, но она не чувствовала ничего, кроме гнетущей пустоты внутри. Кричать было бесполезно: места слишком безлюдные, сопротивляться тоже смысла нет.       «Какая же я дура, — и в этой мысли было столько отчаяния и досады, что Элен невольно стиснула зубы. — Я подвела всех: Глорию, Пауля, весь клан...»       Кажется, Мартин в это время о чём-то спросил, но Элен ничего не услышала. Не дождавшись ответа, он отвесил очередной удар, но и теперь Элен ничего не почувствовала. Боль стала восприниматься с какой-то пугающей отрешённостью, и, наверное, это было даже к лучшему. Элен не хотела знать, что хочет от неё Мартин. Какие тайны будет выпытывать? И как долго будет мучить, прежде чем убить?       «Да и чёрт с ним. Всё равно ничего не скажу», — подумала она и опять ничего не ощутила. Никакого отклика в душе, только пустота, которая появилась там от безысходности. Плевать на Мартина и то, что он опять что-то говорит, а потом бьёт. Плевать на все синяки и разбитые губы и нос.       Один из солдатов рухнул на землю, как подкошенный, и Элен, погружённая в кокон своих мыслей, не сразу поняла, что раздался выстрел.

***

      Пауль уже спал, когда Глория прислала за ним Нейта — одного из своих личных телохранителей, с которым Пауль был достаточно хорошо знаком.       — Чего?.. — непонимающе переспросил он, пытаясь продрать глаза, когда ближе к полуночи его разбудил настойчивый стук в дверь.       — Госпожа Глория хочет немедленно видеть Вас, — спокойно ответил Нейт, однако во всех его жестах сквозило нетерпение. Достанется же бедняге, если сиюминутно не притащит Пауля к Глории.       Наспех одеваясь, Пауль мысленно проклинал Глорию и свою жизнь и чертыхался вслух, когда спросонья не мог попасть в рукава куртки. «Это так странно», — подумал он в какой-то момент и остановился, прислонившись к стене, потому что не мог понять, что именно странно. Что раньше он был готов проснуться в любой момент и ему не нужно было время, чтобы начать ориентироваться в пространстве? Или что раньше он в это время ещё сидел в своём кабинете и даже не думал ложиться, а теперь ранним вечером уже видит десятый сон? Хотя... раньше-то он сам заставлял себя работать допоздна, потому что ему нравилось то, что он делал, а сейчас... Чем ему заниматься? Ну, вытребовал он у Глории несколько людей и поручил им разыскать тех, кто работал в числе личной прислуги покойного императора. А дальше-то что?       Пауль остановился перед ночным столиком, задумчиво глядя на пистолет, — брать его или нет? — и, поколебавшись, всё-таки пристегнул кобуру к поясу.       Он искренне надеялся, что Глория вызвала его из-за чего-то действительно серьёзного, а не из-за того, что ей ударило в голову в двенадцать ночи обсуждать, например, обстановку в городе.       Позже он, конечно, пожалел о своих мыслях. Уж лучше было бы обсуждать обстановку в городе, чем услышать от Глории то, от чего волосы на голове зашевелились и глаза полезли на лоб.       — Куда она поехала?! — воскликнул Пауль, ощущая одновременно ошеломление и... страх. И он не знал, чего боится больше: того, что Элен могут убить (да, Пауль мог сколько угодно недолюбливать и презирать напарницу, но хладнокровно думать о том, что она может погибнуть, не получалось), или того, что Элен, чёрт её дери, отправилась на встречу с Мартином, мать его, Кауцем. Случись что с Мартином, и у всего клана будут большие проблемы, потому что Август никого не прощает, особенно, если дело касается его сына.       — Куда слышал, Крол, — раздражённо огрызнулась Глория. — И запомни: если с ней что-то случится, я тебя по стенке размажу.       — А почему ты её не остановила? Ты могла приказать ей остаться. Ты могла приказать ей взять охрану!       — Я приказываю тебе поехать за ней, — ответила Глория стальным голосом. — Этого достаточно?       Пауль долго молча вглядывался в её лицо, пытаясь понять, какие чувства скрываются за маской упрямства и раздражения, какие цели на самом деле двигают Глорией. Но нет, ни в её взгляде, метающем молнии, ни в мимике, ни в жестах не было ничего, что выдавало бы истинные эмоции.       — Я просто не понимаю, чего ты этим добиваешься, — наконец проговорил Пауль и ушёл.       Он не понимал Глорию и не мог найти с ней общий язык, хотя каждый раз отмечал, насколько она похожа на своего отца. Тот же характер, та же модель поведения, только вот Фридрих никогда не менял ни с того ни с сего отношение к определённому человеку. Если он считал Пауля своим другом, то никогда не позволял себе пренебрежительных жестов по отношению к нему. Если недолюбливал Саймона, то никогда не сменял к нему гнев на милость. Зато Глория то угощает виски и любезно расспрашивает о жизни, то вызывает посреди ночи для того, чтобы... Да для чего вообще?! Чтобы показать Паулю свою власть? Чтобы потешить собственное самолюбие?       «И почему именно я? У неё полно тех, кто профессионально занимается слежкой. Почему нельзя было тайком отправить кого-нибудь из них за Элен?»              Уже стоя на улице возле своего мотоцикла и надевая шлем, Пауль ощутил, как его захлестнула волна гнева. Буквально пару секунд назад из кабинета Глории он выбежал, гонимый страхом не успеть до того, как либо с Элен, либо с Кауцем случится что-то непоправимое, а теперь готов был рвать и метать от мысли, что она без спроса отправилась неизвестно куда, ставя под удар и его самого, и клан в целом, а Глория, которая должна была остановить эту безумную затею, сделала виноватым Пауля. И в этом порыве злости он понял, что есть то, что он хочет себе вернуть. После смерти Кэрол его потребности снизились до самых базовых, которые нужны были, чтобы вести какое-никакое существование, и Пауль не хотел ничего менять, однако было всё-таки кое-что, что он хотел бы обрести вновь. Уважение. Чтобы Глория не могла помыкать им, как мальчиком на побегушках, чтобы Элен не могла вот так самовольно уйти, куда вздумается, чтобы его слова снова стали иметь вес.       «Я просто хочу, чтобы меня уважали, — сказал он себе и попытался успокоить начавшее ныть сердце: — Это ради неё, ради моей Кэрол, чтобы я мог быстрее добиваться того, что нужно».       Проносясь по пустынным, Пауль старался не давать волю чувствам. Он уверял себя, что нельзя, чтобы ярость застелила глаза, и пытался сосредоточиться на дороге. Он знал Рендетлен наизусть: сотни раз ездил по этим дорогам то по долгу службы, то просто так. Он обожал Рендетлен со всеми его недостатками, обожал носиться на мотоцикле по пустынным улицам и постоянно чувствовать опасность. И, когда в темноте ночи Пауль гнал что есть мочи, огибая выбоины на том, что уже и дорогой-то назвать не получалось, он вздрогнул от внезапного осознания: ему нравилось. Он больше не чувствовал апатию или пустоту внутри, сердце восторженно билось в груди, и всё в Пауле сладостно трепетало от предвкушения. Это адреналин так действует? Пауль-то знал, что нет, это предчувствие приближающейся опасности оказывает такое влияние на него. Больше всего в своей работе он любил как раз это ощущение.       После смерти Кэрол Пауль начал осознавать возраст и понимать, что ему уже не двадцать лет, чтобы постоянно рисковать собой, что пора бы уже остепениться и перестать везде лезть на рожон. Он стал напоминать себе об этом каждый раз, когда внутри появлялся хотя бы намёк на азарт. Глядя в зеркало, Пауль специально постоянно обращал внимание на появившиеся на висках седые волоски, на потяжелевший после пережитых несчастий взгляд, на осунувшееся лицо, словно говоря: «Посмотри, как ты изменился, и подумай, как глупо выглядишь: тридцатилетний лоб, который до сих пор не понял, что пора уже оставить юношеские забавы».       «Почему я без охраны?» — эта мысль пришла в голову внезапно, и Пауль на секунду удивлённо замер. Как можно было забыть об этом? Да, он не любил ходить в сопровождении телохранителей в обычной жизни, но никогда не пренебрегал ими в таких ситуациях, как сейчас.       «Молодец, — сказал он себе, — ты просто молодец. Настолько рвался выполнять приказ, что забыл о том, что в твоём положении непростительно забывать о собственной безопасности».       Оставалось только уповать на волю судьбы, чтобы вместе с Мартином не было слишком много солдат. Тихо чертыхаясь и проклиная Элен всеми известными ругательствами, Пауль оставил мотоцикл подальше от площади, чтобы не привлечь ничьё внимание лишним шумом, и двинулся вглубь тёмной улицы, держа руку на пистолете. Включать карманный фонарик — одну из вещей, которые в обязательном порядке всегда были с собой — не хотелось, однако приходилось признать, что грохот, которым в противном случае будет сопровождаться каждый шаг, выдаст скорее, чем маленький луч света.       «При нём не может быть много солдат, — успокаивал себя Пауль, осторожно продвигаясь среди разрушенных зданий и участков развороченной земли. — Он не мог взять с собой слишком много солдат, потому что иначе об этой встрече обязательно узнал бы Август. А Август об этой встрече ничего не знает, иначе бы её просто не было... Или знает?.. Вдруг Мартин вообще не приехал сегодня сюда, а послал десяток солдат, чтобы взять Элен в плен? Нет, Август бы не одобрил это, он ведь понимает, что таким образом нарвётся на войну, которая ему сейчас абсолютно ни к чему».       Первым, что увидел Пауль, когда приблизился к площади, был свет, исходивший от нескольких напольных фонарей, как видимо, любезно расставленных Мартином. Пауль осторожно подобрался поближе, уже выключив свой фонарик, и, спрятавшись за остатками стены, осторожно выглянул из своего укрытия. То, что он увидел, ничуть не радовало: на площади было двое солдат: парень и девушка — девушка держала Элен, а парень стоял в нескольких шагах от них с пистолетом наготове. Напротив них стоял Мартин собственной персоной и что-то говорил. Больше никого вроде бы не было, и Пауль решил, что сидеть в укрытии и выжидать подходящий момент смысла нет. Он прицелился в одного из солдатов — того, который стоял отдельно ото всех, — и выстрелил. Как Пауль и рассчитывал, когда солдат упал на землю замертво, вторая вмиг среагировала и выстрелила в ответ в невидимого врага.       «Молодец», — подумал Пауль, когда Элен, воспользовавшись заминкой, сбила свою надзирательницу с ног и выхватила у неё пистолет.       Он вышел из тени ровно в тот момент, когда Мартин наконец-то тоже достал оружие.       Лицо Кауца-младшего при виде Пауля расплылось в противной ухмылке:       — Ну давай, стреляй, Крол. Только помни, что мой отец не простит тебе этого.       — Тебе почти тридцать, а до сих пор прячешься за спиной отца. Да и сомневаюсь я, что он знает о том, что ты здесь и с кем ты собирался встретиться. Он бы тебя из дома не отпустил, если бы узнал об этом.       Паулю нравилось наблюдать, как Мартин краснеет от злости.       — Ты пожалеешь об этом, Крол, — процедил Кауц. — Я посмотрю на твою улыбку, когда ты будешь лежать с проломленным черепом или рыб в реке кормить.       — Плохо, Кауц, такими угрозами уже никого не напугаешь, — скучающе произнёс Пауль. — Придумай что-нибудь более оригинальное.       — Да пошёл ты... — огрызнулся Мартин и перевёл взгляд на Элен, которая тоже держала пистолет. — С тобой я тоже ещё поговорю.       Пауль, не спуская палец с курка, взглядом провожал удаляющегося Мартина, пока тот не скрылся в темноте.       Теперь можно было облегчённо вздохнуть, убрать пистолет в кобуру и наконец-то повернуться к Элен, чтобы выплеснуть на неё всю злость.       — Ты... ты... — поначалу Пауль не мог совладать с собой, чтобы произнести хотя бы пару слов, застрявших в горле вместе с бешеной пульсацией сердца, — ты всех нас могла убить своей выходкой! Неделю назад на весь клан выставила меня идиотом за то, что я не сказал тебе, куда поехал, а сама отправилась на верную смерть, ничего мне не сказав.       — Да хрен бы ты отпустил меня, если бы я хотя бы заикнулась об этом!       — И правильно! Мы делаем всё, чтобы заключить союз с Августом, а ты пытаешься использовать для своих целей его сына. Твоё везение, что Мартин слишком труслив, чтобы рассказать об этой встрече отцу, иначе бы Август либо начал бы войну, либо потребовал твою голову.       Элен попыталась что-то возразить, но Пауль прервал её раздражённым взмахом руки.       — Я не хочу ничего слышать от тебя. Ни-че-го. Ни твоих бредовых домыслов, ни придирок ко мне, — Пауль окинул её презрительным взглядом и ухмыльнулся: — Можешь молча ходить за мной, но желательно где-нибудь сзади, чтобы я тебя не видел. И не думай, что я буду тебе о чём-то отчитываться.       Элен раздражённо бросила пистолет на землю, отряхнула руки и подошла почти вплотную к Паулю, сохраняя каменное выражение лица.       — И если ты ещё раз... — начал было Пауль, но договорить не успел, потому что из лёгких вдруг вышибло весь воздух — это Элен пнула его в живот.       — Я думала, ты обрадовался бы моей смерти, — ядовито прошипела она, пока Пауль, согнувшись пополам, жадно глотал ртом воздух.       Он проводил её угрюмым взглядом, одновременно ощутив, как что-то внутри больно кольнуло, и произнёс тихо, но серьёзно:       — Я никогда не стал бы желать тебе смерти, — и это была чистая правда, потому что Пауль никогда не понимал, как можно ненавидеть человека настолько, чтобы желать ему смерти. Вернее, раньше не понимал, и было безумно больно осознавать, что, оказывается, и он способен на ненависть, на ту безумную ненависть, которая застилает глаза и превращает в животное. Пауль пытался оправдываться, пытался убеждать себя, что это ради Кэрол, что он слишком сильно её любит, чтобы простить кому-то её убийство, что это всего лишь месть... Но ведь желание мстить появляется именно из-за ненависти...