Немезида

      Пауль чувствовал себя ужасно. Он только что дошёл до двери своей квартиры и остановился, облокотившись спиной о стену. Внутри кипела такая смесь из досады, обиды, горечи и злости, что хотелось выть, но ему приходилось лишь устало прикрывать глаза, мечтая поскорее принять холодный душ и оставить этот ужасный день позади.       Сначала был Август Кауц, который не сообщил ничего нового и постоянно переводил тему на то, что Лестеры опять воюют против Галифаксов. Потом Пауль едва не вскипел от ярости, когда увидел Элен, неизвестно откуда узнавшую о том, куда он уехал, и наорал на неё прямо в доме Кауца, да так, что на его крики сбежались со всех комнат. И самым противным было то, что Элен выслушала его тираду с абсолютно бесстрастным выражением лица, а потом произнесла тихим спокойным голосом, в котором чувствовалась сталь:       — Я тебе не зверушка, которую ты можешь посадить на привязь, и не кукла, которую можешь оставить, где захочется, так что будь добр считаться и с моим мнением тоже.       И Пауль остался посреди холла в чужом доме, глядя на её удаляющуюся спину и чувствуя на себе взгляды больше дюжины людей, бессильно сжимать кулаки.       А потом была Глория, до которой со скоростью света дошли новости о случившемся и которая готова была разорвать Пауля на куски. Она, помимо того, что описала в красках всё, что о нём думает, ещё и дала пару оплеух. Учитывая, что удары у неё были крепкими, щека уже покраснела и распухла, а чёртова субординация не позволила ударить в ответ. Чёрт бы побрал это всё, Пауль никогда не чувствовал себя таким униженным. Раньше, всего полгода назад, его уважали, ему доверяли, с его мнением считались, а теперь пинали, как какого-то мальчика на побегушках, только вот Паулю пока не хватало духа спросить, кто в этом виноват.       Но тогда, врываясь в кабинет Глории, он думал совсем о другом, потому что в голове набатом звучали слова Мартина Кауца: «Красивая у тебя подружка».       — Убери её от меня! Уже пошли слухи, что мы пара! — выкрикнул он, едва увидя Глорию, за что получил первую пощёчину и язвительное:       — Помнится, раньше тебе было плевать на слухи.       Да, раньше слухи вызывали у него лишь смех, ведь Пауль понимал, что от злых языков, любивших все перевирать и переиначивать, никуда не деться. Что же стало теперь? Почему слова Мартина до сих пор звучали в голове? Почему Паулю было так противно, словно его с головой окунули в грязь? Как будто... Как будто его уличили в измене...       Глубоко вздохнув, Пауль всё-таки заставил себя открыть глаза, оторваться от стены и зайти к себе в квартиру. Он отказался жить в доме клана и снял второй этаж в строении, располагавшемся достаточно далеко от Глории, чтобы Пауля не могли тревожить по пустякам. Пусть Глория сама разбирается со всеми проблемами, а его задача только найти Нильса и ничего более.       Средних размеров спальня была выполнена в синих оттенках и обставлена тёмно-коричневой мебелью, отчего казалось, что в ней постоянно царит полумрак, и это Пауля вполне устраивало. Он быстро перенёс сюда свои немногочисленные пожитки и стал жить. Нанял горничную, чтобы приходила убирать раз в неделю, а в остальном не особо заботился о порядке.       Он нашёл в себе силы, чтобы избавиться от вещей Кэрол, кроме пары рубашек, на которых особо отчётливо остался запах её духов, но это не спасало от воспоминаний. Всё ассоциировалось с Кэрол: часы на руке — её подарок на двадцатипятилетие; сигареты той же самой фирмы, какие она покупала для него по дороге домой, хотя сама не курила; парфюм — тот самый аромат, который она любила чувствовать, прижимаясь к Паулю; перстень на пальце — дешёвый, но дорогой сердцу, потому что она в шутку подарила его незадолго после начала их отношений, и много чего ещё. На каждый из этих предметов невозможно было смотреть без горечи, но перестать ими пользоваться было выше его сил. Эти предметы были священны: казалось, стоит от них избавиться, и уйдёт память. Безжалостная память, которая не просто не давала забыть, но и постоянно подкидывала всё новые воспоминания...       Они познакомились в те времена, когда клан Кортесов только-только начинал набирать силу и Паулю стало не хватать времени, чтобы справляться со всеми обязанностями, которые возлагал на него Фридрих. Кэрол стала незаменимой помощницей, а вскоре и просто подругой, и Пауль соврал, если бы сказал, что сразу же не обратил на неё внимания. Они побыли друзьями совсем недолго — около месяца, — притворяясь, что ни один из них не замечает знаков внимания от другого, пока он не поцеловал её однажды, поддавшись порыву.       Пауль обхватил голову руками, тяжело дыша и чувствуя, как всё тело пробирает крупной дрожью. Захотелось выпить. Достать виски и сделать то, что он не позволял себе все эти месяцы: напиться до беспамятства, чтобы на время забыть обо всём. После смерти Кэрол Пауль запрещал себе притрагиваться к алкоголю, потому что боялся, вернее, был уверен, что не сможет остановиться...       Солнце давно скрылось за горизонтом, небо потемнело, начали появляться звёзды, и комната погрузилась во мрак, но Пауль не хотел включать свет. В темноте было лучше. Чёрт, даже на звёздное небо он не мог смотреть без боли, потому что помнил тот день...       Тот день примерно за полгода до смерти Кэрол, когда они пришли на плоскую крышу какого-то заброшенного здания...       Днём нещадно палило солнце, а к ночи, когда спадала жара, откуда-то с севера лёгкий ветерок приносил прохладу. Это было идеальное время, чтобы любоваться тёмными водами реки Ренд, разделявшей город на западную и восточную половины. Теперь, после того как порт практически прекратил работать, в южной части Рендетлена перестало вонять тухлой рыбой, а в воде больше не плавал мусор, поэтому эти места стали поистине замечательными для прогулок. Пауль же выбрал для свидания не берег реки, а крышу здания неподалёку. Пусть Кэрол и любила проводить время за ужином в каком-нибудь дорогом ресторане или на торжественном приёме, свидания на природе ей нравились не меньше. Они с Паулем бывали в «высшем свете» едва ли не ежедневно, поэтому прогулки были и в прямом, и в переносном смысле глотком свежего воздуха.       Они лежали на прихваченном с собой пледе и смотрели на мириады звёзд в ясном ночном небе. Где-то рядом лежала пустая бутылка из-под вина, которую они уже распили на двоих. Они не произносили ни слова, просто молча держались за руки, и им было хорошо. Эту тишину не надо было заполнять словами, потому что они и так понимали друг друга.       Кэрол, не отрываясь, смотрела на звёзды, а Пауль любовался ей — такой красивой, такой идеальной. Её точёным профилем; гладкой бледной кожей, на которой отражался мягкий свет луны; чёрными, как смоль волосами, пахнущими мандарином и бергамотом; чертами лица, кажущимися одновременно и мягкими, и грубыми.       — Знаешь, было бы здорово куда-нибудь уехать, — тихо произнесла Кэрол, не отрывая взгляд от неба.       — Насовсем? — так же тихо спросил Пауль.       — Насовсем. В Рихмии полно мест, куда можно сбежать, и там нас никто не найдёт.       — Не найдёт, — задумчиво прошептал Пауль и понял, насколько она права: фактически, гражданская война продолжалась только в Рендетлене и нескольких других крупных городах, куда главы кланов отправляли своих наместников. В маленьких городах и деревнях борьба давно закончилась: там людям давно стало наплевать, кто в очередной раз захватил власть в столице. Чёрт с ним, они просто хотели, чтобы на престол сел тот, кто восстановит страну, кто заново отстроит разрушенные города и сожжённые деревни, до которых сейчас никому не было дела. Вот там Пауль и Кэрол могли бы укрыться, и вряд ли бы их кто-то нашёл, но правду говорили: раз приехав в Рендетлен, ты уже никуда не захочешь уезжать. Здесь, в столице, смертельно опасно было даже просто зайти не на ту улицу, здесь сотнями гибли люди, когда кланы в очередной раз затевали войну, но никому и в голову не приходило бежать из Рендетлена, наоборот, сюда со всей страны непрекращающимся потоком стекался народ.       Вся эта информация быстро пронеслась в голове Пауля, и он вдруг улыбнулся. Да, ему было бы трудно оставить нынешний образ жизни, потому что работа и связанные с ней риски стали для него почти что наркотиком, от которого Пауль пока не планировал отказываться, вернее, готов был отказаться только ради Кэрол и последовать за ней хоть в самую глушь, но не прямо сейчас. В конце концов, времени у них ещё много.       Пауль посмотрел на Кэрол, чувствуя, что начинает улыбаться, как влюблённый идиот, но не стал сопротивляться этой улыбке и произнёс, уверенный, что его слова обязательно сбудутся:       — Однажды я увезу тебя отсюда, обещаю...       Не увёз. Не уберёг. Пауль проклинал себя за это, за то, что сразу не послушался её, а дождался, когда станет слишком поздно, и теперь кусал локти. Раньше он не понимал, насколько сильно Кэрол важна для него. Да, понимал, что любит её, что готов отдать за неё жизнь, но никогда не задумывался о том, что без неё всё остальное в его жизни потеряет смысл. Зачем ему деньги, если он больше ничего не может для неё купить? Зачем ему престижная должность в клане, если она уже никогда не разделит с ним успех? Зачем ухоженная внешность и стильная одежда, если она не может порадовать её глаз? В том-то и беда, что за десять лет отношений Пауль стал так зависим от Кэрол, что просто не знал, что делать без неё и ради чего вообще жить.       Отдушиной для него стала жажда мести. Он ничего больше не мог сделать для Кэрол, кроме как отомстить за её смерть. Паулю хотелось этого сиюминутно. Он готов был ухватиться за любую, даже самую призрачную возможность найти того, кто убил Кэрол, поэтому приходилось мириться со странностями Глории и принимать, пусть и нехотя, её условия.       Засыпал Пауль с надеждой, что за ночь злость и обида, накопившиеся за сегодняшний день, покинут душу. Сейчас Пауль понимал, что излишне эмоционально отреагировал на Элен, а в разговоре с Глорией так и вовсе выставил себя полнейшим дураком с какими-то детскими капризами. Следовало проявить большую осмотрительность, не выставлять на показ все свои чувства, а лучше сделать равнодушный вид и не реагировать на провокации.       Укрепившись в этой мысли, Пауль на следующей день, около часа пополудни, подошёл к дому клана, готовый испробовать новую стратегию поведения. Глория ещё вчера хотела поговорить о чём-то, по её словам, важном, но в итоге заявила, что не желает ничего слышать от Пауля, пока тот не успокоится. Сейчас же к главе клана его проводили без всяких вопросов, и, открывая нужную дверь, Пауль мысленно взмолился, чтобы всё прошло хорошо.       Кабинет Глории был погружён в привычный полумрак, но, в отличие от прошлого раза (щека до сих пор болела), Пауля встретила не отборная брань от разъярённой, как бестии, главы клана, а стакан с виски и явственно витающий в воздухе запах чистящего средства. Пауль смутно припомнил, что слышал утром о том, что Глории, буквально помешанной на чистоте и порядке, показалось, что горничные недостаточно хорошо убираются. Представлять, что она сделала с ними, не хотелось, но результат был один: сегодня всё было вычищено до блеска.       Глава клана, по обыкновению, проигнорировала приветствие и лишь молча кивнула на свободный стул. Пауль осторожно пересёк кабинет и медленно сел, постоянно оглядываясь, будто ожидая подвоха. Он не знал, зачем Глория его вызвала, и, учитывая, чем закончилась их последняя встреча, думал, что опять идёт слушать нотации по поводу сотрудничества с Элен. Но нет, кажется, Глория была в хорошем расположении духа, а благодушно предложенный виски окончательно сбил Пауля с толку.       — Что ты думаешь об этом? — внезапно спросила Глория без всяких предисловий.       Пауль едва успел проглотить виски, ощутив, как алкоголь обжёг внутренности, и задал встречный вопрос:       — О чём об этом? — на что Глория закатила глаза, словно Пауль не понимал очевидных вещей:       — Сейчас все только об этом и говорят. Лестеры и Галифаксы.       Пауль прокрутил в голове всё, что слышал об этом, понимая, что располагает только той информацией, которую услышал позавчера от Августа Кауца.       Он пытался убеждать себя, что не следит за новостями, потому что ему абсолютно всё равно, но довольно быстро осознал, насколько неубедительна эта ложь. Пауль уже спустя три месяца после смерти Кэрол, когда рана окончательно зажила, а горечь утраты совсем немного притупилась, был в курсе всех событий, знал о каждом слухе и занимал себя одними лишь раздумьями о политике. Пауль нашёл в этом утешение и поначалу считал, что этим просто немного отвлекает себя от реальности, а потом с яростью понял, что ещё немного, и он будет готов вернуться к прежней жизни. Тогда и появилась выдумка о том, что новости ему неинтересны.       «Серьёзно? Ты готов загнать себя в могилу просто потому, что боишься снова начать жить?» — раздался в голове ехидный голос, и Паулю почему-то показалось, что это Элен смеётся над ним.       Он отогнал от себя все непрошенные мысли и, взглянув на Глорию исподлобья, равнодушно пожал плечами, не собираясь показывать, что что-то знает:       — Война двух кланов. В этом разве есть что-то необычное?       — Дураком не прикидывайся, — процедила Глория, презрительно скривившись. — Мне интересно, что ты думаешь об этой войне, а не твоя кислая морда.       — Для этого у тебя есть командующий армией, вот у него и спрашивай. Меня это не касается.       — Ещё как касается, упрямец, мать твою, — возмутилась Глория. — Я уже выслушала Саймона и теперь хочу услышать твоё мнение. Мой отец считал тебя лучшим, ты разбираешься в политике больше всех в клане вместе взятых, ты решал все вопросы, начиная от закупки оружия и набором солдат и заканчивая разработкой стратегий и личного командования армией. Ты делал столько, сколько не делал никто, а теперь, мать твою, не хочешь просто высказать своё мнение?!       Пауль насупился и в первое мгновение хотел выплеснуть клокотавшую внутри злость на Глорию, но потом лишь вздохнул:       — Перевес явно на стороне Галифаксов, и, судя по заявлениям Железной Леди, они не остановятся, даже если Лестеры будут умолять о мире. Я думаю, что скоро у нас останется только четыре крупных клана.       — И что, по-твоему, будут делать Галифаксы после того, как захватят новую территорию?       На секунду задумавшись, Пауль отхлебнул ещё виски и медленно ответил:       — Если Железная Леди не дура, то сначала наведёт порядок на новой территории, а потом пойдёт дальше.       Всем давно стало известно, что Железная Леди — так прозвали главу клана Галифаксов — не остановится, пока не уничтожит все кланы и не захватит власть в Рихмии. И первыми по её плану должны были пасть Лестеры.       В кабинете повисло напряжённое молчание. Глория задумчиво смотрела в одну точку невидящим взглядом, и Паулю не хотелось разрушать это видимое спокойствие.       — Не хочу нагнетать, — осторожно произнёс он, прочистив горло, внимательно следя за реакцией Глории, — но следующей её целью будут либо Уайты, либо мы. Я ставлю больше на Уайтов, но она вполне может посчитать, что мы ещё не до конца восстановились после чистки и напасть на нас.       После того, как Фридриха Кортеса убили и стало известно, что в клане завёлся предатель (как выяснилось потом, несколько предателей), Глории, занявшей место отца, пришлось провести глобальную чистку. На плаху отправились все, кто вызывал хоть каплю подозрения, а другие кланы решили воспользоваться шатким положением Кортесов. Никто не верил, что Глория, которой едва исполнилось двадцать, сумеет удержать власть, но, жаждущая мести за отца, она выстояла, и в последние полгода всеми силами пыталась восстановить нехватку кадров и навести порядок, чтобы вернуться на политическую арену.       Пауль смотрел, как по лицу Глории пробегают тени, как смятение сменяется злой решимостью, а потом вновь возвращается на её кожу бледными пятнами. Внутри неё шла борьба: юношеское самонадеянное желание поскорее расправиться со всеми врагами и рассудок, твердящий о том, что клан ещё не до конца восстановился и ввязываться в бой слишком опасно.       — Что ты предлагаешь делать? — наконец спросила она.       — У нас есть только один вариант: заключить союз с Кауцами и вместе напасть на Галифаксов.       — А что насчёт союза с самой Железной Леди?       — Объединиться с ней, значит, просто отсрочить свою смерть. В таком случае Железная Леди будет просто пользоваться нашим оружием и солдатами, пока будет завоёвывать Кауцев и Уайтов, а потом просто раздавит нас, когда других врагов не останется.       Глория удовлетворённо кивнула, и Паулю вдруг подумалось, что весь этот разговор и её удивительно благостное расположение духа — обычный фарс. Только вот зачем он? Чтобы проверить компетентность Пауля? Чтобы Пауль мог потешить своё эго и вновь почувствовать себя нужным?       «Какой же всё это бред», — подумал он, ощущая нарастающее внутри раздражение.       Из кабинета Глории Пауль ушёл, чувствуя одновременно и злость, и навалившуюся вдруг усталость, и какое-то странное отвращение, комом вставшее в горле. Хотелось курить, а лучше наорать на каждого, кто считал, что Пауля надо обязательно вернуть в строй, на каждого, кто пытался лезть в его жизнь, на каждого, кто думал, что Пауль нуждается в помощи. Лица всех, кто встречался по пути, казались донельзя противными. Одного выслушал, за другого вступился, третьему помог материально, и вот уже для многих, кто застал жизнь в клане до смерти Фридриха, Пауль был авторитетом. Раньше это льстило, раньше было приятно видеть, как при виде него в глазах подчинённых загорается неподдельное уважение, а теперь они смотрели на него с сочувствием, готовые поддержать, как когда-то он поддерживал их, но Паулю их жалость была противна.       Он с каменным лицом, не обращая внимания на приветствия, шёл в библиотеку на ещё одну назначенную встречу, рыская в карманах в поисках сигарет и зажигалки.       Боль застала его врасплох, так что Пауль резко подался вперёд, словно получил удар под дых, и прижал руку к груди, в то место, где шрам снова прострелило жгучей резью.       «Нет, нет, только не сейчас, умоляю», — подумал он, стиснув зубы и пытаясь ничем не выдать своего состояния. Шаг сбавить всё-таки пришлось, но, к счастью, боль постепенно унялась, а дыхание выровнялось.       Приступы боли в том месте, куда чуть больше, чем семь месяцев назад, попала пуля, стали ещё одним напоминанием о том, что с жизнью, полной опасностей, покончено. Иногда шрам просто немного ныл, а иногда схватывало так, что Пауль едва мог дышать, и это было страшно. Вдруг приступ случится в критический момент, именно тогда, когда нужна ясная голова и нет времени ждать, когда боль пройдёт?       Библиотека встретила Пауля тишиной, нарушаемой лишь тихим треском поленьев в камине, и запахом старых книг. Всюду здесь были расставлены стеллажи, доверху заполненные разной литературой, стены обшиты панелями из тёмной древесины, а полы устланы коврами, делавшими шаги посетителей абсолютно бесшумными. Пауль усмехнулся, вспомнив, как Фридрих, который чтение вообще-то на дух не переносил, обосновавшись в этом доме, стал покупать книги едва ли не сотнями просто потому, что у уважающего себя главаря клана, конечно же, должна быть библиотека. Что ж, нельзя было отрицать, что помещение получилось достаточно уютным, таким, где можно укрыться от суеты вокруг, усевшись в мягкое кресло у камина с книгой в руках или устроившись за массивным дубовым столом, затерявшемся среди высоких стеллажей где-то в глубине библиотеки.       Пауль понял, что избавиться от Элен будет не так-то просто, особенно, если пытаться её игнорировать. Тогда он решил, что надо хотя бы попытаться относиться к напарнице чуть-чуть терпимее, во-первых, быть может, тогда Элен немного ослабит бдительность, во-вторых, чтобы сохранить остатки здоровой психики и не тратить нервы на бессмысленные пререкания.       Увидев её около стола, что-то выискивающую в книге с потрёпанным переплётом, Пауль постарался придать себе самый жизнерадостный вид, на который был способен, и, опустившись на стул, бодро произнёс:       — Ты что-то хотела показать мне?       Элен подняла взгляд на Пауля, отложила книгу и легко улыбнулась:       — Да, я кое-что нашла.       Сегодня она выглядела иначе, чем в прошлые их встречи. До этого Элен выбирала для себя то, что делало её образ одновременно привлекательным и немного дерзким. Сейчас же она выглядела прямо-таки по-домашнему, однако не растеряла ни капли своей элегантности. Волосы, собранные в небрежный пучок, лёгкий нюдовый макияж, просторная рубашка в красную клетку и слегка потёртые джинсы ничуть не уменьшали красоты Элен и её чувства стиля, а несколько выбившихся из причёски волнистых прядей лишь добавляли ей шарма.       — Я решила посмотреть на ситуацию с Нильсом с другого угла, вернее, попробовать задать немного другие вопросы. Не «как он мог выжить?», а «кому было выгодно, чтобы он выжил?»       — Почему ты думаешь, что дело именно в выгоде? — спросил Пауль, наконец-то закурив. Привычное ощущение дыма, заполняющего лёгкие, одновременно освежающего из-за ментола и в то же время едкого, немного успокоило. — Может, император Ричард просто решил спасти сына.       Элен ухмыльнулась, то ли скептически, то ли снисходительно, и произнесла:       — Если ты хочешь сказать, что он решил выслать Нильса из Рендетлена из соображений безопасности, то это бред. Можно было бы допустить, что он решил спасти своих детей, если бы пропал не только Нильс. Или хочешь сказать, император решил спасти трёхлетнего Нильса, а Георга, которому было пять, посчитал достаточно взрослым, чтобы оставить рядом с собой?       Пауль глубоко затянулся, чувствуя, как тяжело сохранять спокойствие. Разговор с Глорией выбил его из колеи, а сам факт общения с Элен уже раздражал.       — А кому, по-твоему, было бы выгодно оставлять в живых Нильса? — спросил он, надеясь, что его слова прозвучат, как разумные доводы, а не как попытка докопаться до слов собеседницы. — И, опять же, почему именно Нильса? Никому не было выгодно щадить кого-то из императорской семьи, потому что в будущем живой наследник мог бы стать предлогом для лозунга: «Давайте посадим на трон законного императора!»       — Я тоже над этим думала, — ответила Элен, — поэтому и пришла сюда. Захотела узнать немного больше о нашем бывшем императоре и всей его семье в целом.       И она показала Паулю книгу, которую несколько минут назад держала в руках.       — «История династии Родериков: загадки и тайны древнего рода», — прочитал он название книги и перевёл на Элен вопросительный взгляд: — И что такого интересного ты здесь нашла?       — Ну, я узнала многое о происхождении династии Родериков, но меня больше заинтересовало другое. Вот, — Элен показала на иллюстрацию в книге, — чёрная змея — герб Родериков и одновременно символ Смерти. Его же использовали когда-то и другие древние рода, у которых могли рождаться Меченые, обладающие...       — Ты веришь в этот бред? — возмутился Пауль. Он обещал себе относиться к Элен терпимее и вообще стараться не придавать особого значения её словам, но сейчас просто не смог сдержаться. В его голосе сквозило неприкрытое пренебрежение. — Мне казалось, что ты достаточно умна, чтобы не верить во все эти сказки о Меченых.       — Но это реальные исторические факты, — резко возразила Элен, и Пауль понял, что смог задеть её за живое. Едва заметная складка между бровями, поджатые губы, упавшая на лоб прядь волос, которую она сдула с каким-то яростным остервенением, и заплясавшие в глазах огоньки обиды указывали на то, что Элен не на шутку зла, однако говорила она почти так же спокойно, как обычно. — Например, во время сражения за Форсет в тысяча пятнадцатом году Эпохи Власти...       — ...Карл Третий воскресил павших солдат, чтобы разбить вражескую армию, — закончил за неё Пауль, закатив глаза. — Кем этот факт доказан? Это было почти две тысячи лет назад, и единственное, на что мы можем опираться, — это летописи. Но откуда ты знаешь, что летописи не врут? Я тоже могу где-нибудь написать, что император умел... да хоть свинец в золото взглядом превращать, и, поверь, есть вероятность, что спустя несколько тысяч лет мои записи останутся единственным письменным источником. И это примут за правду просто потому, что надо будет написать хоть какую-то историю.       Закончив говорить, Пауль взглянул на Элен и почувствовал удовлетворение. Она стояла, ещё больше насупившись, упрямо глядя на него исподлобья, но не могла ничем возразить.       «Достаточно умна, чтобы не спорить, когда понимает, что неправа», — усмехнулся он про себя, а затем откинулся на спинку стула, чувствуя, как после выкуренной сигареты постепенно отпускает напряжение в теле, и спросил, расслабленно прикрыв веки:       — Вот почему, по-твоему, у нас сейчас ни один император мёртвых не воскрешает?       — Потому что древние рода стали вымирать и Меченые больше не рождаются.       Пауль усмехнулся, не открывая глаз:       — А ты не находишь, что это обычная пропаганда? Родерики просто придумали эту легенду, чтобы объяснять своё пребывание на троне тем, что они какие-то особенные, отличающиеся от других. Если бы Нильс действительно был не таким, как все, да хоть тем же Меченым, чёрт его дери, то, поверь, наш дражайший император сделал бы это событием вселенского масштаба, а не скрывал ото всех. Если Нильс и выжил, то просто благодаря воле случая, а не каким-то магическим способностям, вот и всё.