Наша оттепель

Собрались как-то пару следователей, оперативник, судмедэксперт и адвокат в баре… Звучит как начало плохого анекдота, подумал Арно и усмехнулся своим мыслям. Впервые они собрались своей разношерстной компанией ровно год назад, на зимний излом, и с тех пор старались не пропускать изломных праздников. И если на осенний и весенний собирались не все, то пьянство на летний и зимний почитало почти свято. Что-то вроде корпоративов, только в приятной, от и до изученной компании. Начало этой традиции положил вездесущий Алва, чуть было не загремевший в Багерлее и играючи того избежавший. Естественно коллеги, друзья (чаще друзья-коллеги) и ставшие почти родней люди захотели поздравить паршивца и поблагодарить его гениального адвоката. Гоняя джин с тоником по стакану в свой третий корпоратив, Арно все гадал, почему они так легко приняли Джастина в свой сложившийся не хуже диковинного пазла коллектив. За спасение Рокэ? Ведь то была не просто добротно выполненная работа, то было на самом деле спасением. И это, конечно, причина резонная — за Алву они могли простить и принять многое, очень многое — но точно не главенствующая. Задержался среди них Джастин явно не поэтому. В нем была та же искра, то же желание бунта и рвение к справедливости. Спрут мог быть холоден, но его лед обжигал. Иногда младшему Савиньяку казалось, что за этим отчаянным рвением к жизни скрывался не менее отчаянный надрыв, хотя и порядком застарелый… Мысли о Джастине неизменно приводили к мыслям о его брате — той еще загадке если честно. Одна радость, больше Арно не нужно было мучиться над решением. Догадываться, строить теории… Савиньяк перевел взгляд на сидящего бок о бок с ним Валентина. Спрут расслабленно покачивал головой в такт музыке и цедил виски в пол арновой зарплаты за бутылку. Больше нет нужны гадать. Можно просто спросить. И, как ни крути, вместе с пушистыми хлопьями за окном это вызывало счастливую улыбку. — Чего скалишься так приторно? — беззлобно поинтересовался Придд. — Рад я ужасно. Особенно тому, что ты здесь. Как всегда Арно был предельно откровенен, и точно знал — его искренность бьет в цель, не взирая ни на какую броню. И прячущий благодарность в стакане дорогущего пойла Вальхен подтверждал это лучше любых слов. Арно так и не научился себя останавливать. Привык не ждать от Придда ответных признаний, но не говорить сам просто не мог. Да и возможно ли это, когда душа на распашку, а объятия так широко раскрыты, что можно распять? Пусть у Придда надрыв, раздор, раскол и закатное пламя в голове, хоть тысячу раз пусть, от Арно он никуда не денется. — Сестренка, подлей-ка еще джина. — За мой счет, — бросил Придд рыженькой красавице за баром и добавил уже тише, только для Арно, — чтобы ты пошире скалился. И друг не стал его разочаровывать: засиял ярче бенгальских огней, хотя и так уже готов был заискриться от беззаботной радости. Да и девчонка за барной стойкой компанию им составляла просто чудную. Этот паб они любили вместе со всеми работниками, а в рыженькой гоганке так вообще души не чаяли. Особенно один кудрявый бледный зануда, что уже который раз садился на одно определенной место, удивительным образом удобное как для просмотра зала, так и для разговоров с барменом. — Нравится? — как-то рискнул Арно, готовясь получать стальным взглядом по внутренностям. — Нравится, — удивительно легко признал Валентин. — Сердечные дела у Придда, ну надо же… — рассмеялся друг и все-таки получил локтем под ребра. Впрочем, тогда его это не сильно опечалило. А сегодня был Зимний Излом, их друзья громко и весело спорили, а они снова сидели на тех самых местах, и Арно, чего греха таить, позволил себе робко поверить в будущее. Почему нет? Тем более, когда лучший друг выглядит так спокойно и расслабленно. Искренне умиротворенно, а не как обычно. — Перекурим? — спрашивает Валентин, и отказать невозможно. Ни сейчас, ни потом, никогда. В дверях они почти сталкиваются с Джастином и внепланово задерживаются. Зов жаждущих никотина легких силен, но любопытство сильнее. Придд пролетел мимо них до того взвинченный, что даже про дежурные вежливости забыл — совершенно невозможный уровень для этой семейки. Появление произвело впечатление и на лениво спорящюю троицу: Ариго, Ли и Алва, удобно устроившиеся в креслах, с интересом вгляделись в новоприбывшего. — Три месяца, три гребанных месяца мы ювелирно выстраивали защиту почти безнадежного дела. И для чего? Чтобы через десять минут от начала заседания подсудимый признал всю вину?! — прошипел Джастин срывая с шеи шарф и сдергивая перчатки. Арно и вспомнить не мог, когда последний раз видел Придда в состоянии «убью любого, кто дернется». Сейчас, казалось, даже дергаться было излишним. Валентин сделал пару шагов к брату с намерением что-то сказать, но не успел. Рокэ поднял со своих колен прилетевшую туда в запале перчатку и с усмешкой уточнил: — Думаешь дуэль со мной уравновесит вселенскую несправедливость? Джастин от неожиданности опешил, замер, как стоял, в попытках сложить два и два. Получилось у него это довольно быстро, и он не смог сдержать смешок. «Ай да Рокэ, — подумал младший Савиньяк, — мориска остановить, да на полном скаку, ну каков паршивец!» — С тобой на дуэль — только если самоубиваться, — заметил Джастин, чей праведный гнев начал сменяться на смертельную усталость. — Я рад, что до таких крайностей они тебя довести не успел. Придд потянулся было за перчаткой, но Алва перехватил его руку, задержал в своей и оставил на тыльной стороне ладони целомудренный поцелуй. — Пойдем, — раздалось у Савиньяка над ухом, — они разберутся без нас. — Перчатки брошены, и страсти кипят, — усмехнулся Арно и выскользнул за другом. Пушистый снег только-только перестал вались. Вся улица, сколько хватало глаз, укуталась в сверкающее колючее одеяло. Так и подмывало истоптать нетронутое совершенство. И ощущение было, будто они вышли в другой мир: тишина обрушилась на головы, а янтарный свет паба сменился холодным электричеством фонаря. Не зимним человеком был Арно, совсем не зимним, но это нисколько не мешало ему любоваться безмолвным покоем. Нахохлившись при этом, как воробей, в своем огромном и теплейшем пуховике. Шелест бумаги вернул внимание Савиньяка к другу. Вальхен, разумеется, выскочил нараспашку. Да и пальто его кашемировое никогда не внушало Арно доверия — но куда там ему понять северную кровь. Ариго вон в одной рубашке мог на морозе стоять, и ничего, здоров как бык, здоровее Арно будет. Младший Савиньяк больше про позднюю весну, или даже раннюю осень, когда может таскать неделями одни кеды, не вылезать из коричневой кожанки и рвать с деревьев кислые яблоки (пока несешься из экспертизы в участок, как ужаленный)… За мечтами о тепле он откровенно прошляпил момент, когда в дверях появилась голова Рокэ. — Господа, не одолжите зажигалку? — Вам с Ли прошлого раза не хватило? — пробурчал Арно, бездумно отнимая у Валентина сигареты и вкладывая в тонкие пальцы свои перчатки. — Для меня чудо, что нас вообще пустили в этот бар. — Пустить то пустили, но воспламеняющиеся предметы доверять отказываются. — И о чем вы поспорили на этот раз? — О, ты же знаешь, наша с твоим братом фантазия поистине безгранична… — Моньсеньор, — перебил Арно, протягивая зажигалку, — извините, я передумал. Я не хочу иметь об этом не малейшего представления. Рокэ хитро ухмыльнулся и довольный скрылся за дверью. Не менее довольный Арно, задумчивый Придд и их дымящаяся спутница снова остались наедине, причем так же внезапно, как до того были прерваны неугомонным Алвой. Савиньяк пустил в затянутое тучами небо облачко дыма и внезапно встрепенулся. В руке замаячил сотовый, а сигарета перекочевала в ведение друга. — Я тут нашел еще один вариант… Посмотришь? Валентин кивнул, да и вопрос был скорее риторическим. Вместе с последней зарплатой Арно получил щедрую премию, а с дюжину дней назад — недвусмысленный намек начальника о том, что после излома его ждет добротная прибавка к зарплате. Не такая, конечно, чтобы распивать любимый виски Придда или задумываться о серьезных покупках, но вот снять квартирку поближе к работе он, пожалуй, мог себе позволить. С того момента, стоило им увидится, Арно подсовывал другу на одобрение какое-нибудь очередное объявление. А Валентин, как истинный логик, взвешивал все плюсы и минусы, предоставляя на выходе краткую выжимку. Савиньяк с умным видом слушал, кивал, ставил галочку и забывал об этом до следующей встречи. И потом все начиналось заново. Каждый раз они упорно делали вид, что все под контролем и никого ничего не смущает. — Расположение отличное. До участка минут двадцать на трамвае от силы. Пешим ходом и на машине — плюс минус десять минут соответственно. Судя по фотографиям квартира довольно приятная, но дома годов пятидесятых, поэтому могут быть проблемы с… Вальхена прервал бесцеремонно прилетевший в него снежок. Арно понимал, что ведет себя как мальчишка, но разве возможно было удержаться? Когда Валентин весь такой серьезный, важный, безупречный. Удивленный — да что уж там — охреневший взгляд Придда красноречиво давал понять, что подобного предательства от лучшего друг он не ожидал. Арно расхохотался в голос, звонко и беззаботно. В уголках его озорных глаз выступили слезы. До чего замечательный день! Потом он, конечно, извиниться перед другом, отряхнет его дорогущее пальто и может даже раскошелится на стаканчик горячительного. Но это будет потом, а сейчас легкость разливалась по его телу, и все кошки на душе распадались снежными хлопьями. Или не кошки. Вряд-ли душа Арно за шиворотом, а именно там сейчас рассыпается что-то колкое и морозное. Подождите-ка… — Зараза! — завопил Арно и дернулся за угол — ровно за секунду до того, как на его прежнее место приземлился очередной снежок. Времени на размышления не оставалось — он клеил снаряды один за другим и давал встречный огонь. Тишины зимней ночи будто и не было. Арно хрустел снегом, шуршал пуховиком, весело вскрикивал и — кошки всех раздери — готов был поклясться, что слышит тихий смех Вальхена. Он по пальцам мог пересчитать моменты, когда Придд при нем смеялся. Не зло, с иронией и сарказмом, а вот так просто и по-доброму, по мальчишечьи. К улыбке Валентина он почти привык, насколько можно было привыкнуть к чудесам, но этот смех… Он должен был насладиться им в полной мере. Вылетая из своего убежища, собирая снежки грудью и голой шеей, Арно несся на всех парах к другу, чтобы поймать его в охапку и повалить в белый пушистый снег. Миг полета он использовал с умом — прижал Вальхена к себе покрепче и сунул руку ему под голову. Кому в изломные праздники нужен разбитый череп? Правда, что за такую выходку друг сделает с его головой Арно знать не мог, потому откатился на шаг стоило достигнуть земли и предусмотрительно сжался в комочек. Секунды шли, а возмездия все не следовало. — Ну ты и паршивец, Арно. А как же иначе, подумал Савиньяк и приготовился достать из укрытия свою самую лучезарную улыбку. И закономерно получил по ней снежком. — Справедливо, — согласился он, вытирая с лица снег и уже без опасений укладываясь на спину рядом с другом. Они уставились в ночное небо — или, скорее, в тучи — разгоряченные, запыхавшиеся и счастливые. Наверное, скоро снова пойдет снег. Надо было подумать о скором возвращении к друзьям, об отмороженных руках и намокших местами джинсах, но… но Арно было так все равно. Лежать бы и лежать, уставившись в небо и не чувствуя холода — ни физического, ни морального. — Арно, ты ведь на самом деле не хочешь никуда переезжать. Даже не спросил, сказал кошкин Придд, и Арно резко развернул к нему голову. Придд продолжать смотреть вверх. — Объявление, которые ты мне сегодня показал — отличный вариант, наверное лучший из тех, что мы видели. Но ты и без меня это знаешь. Тебе ведь не аналитику хотелось услышать. Я сомневаюсь, что она вообще была тебе когда-нибудь нужна. Савиньяк молчал. Молчал, боясь и желая услышать, что ему скажут. — Я понимаю, думаю, что понимаю, насколько эта квартира важна для тебя. Первый шаг во взрослую жизнь, первый самостоятельный выбор… Целый период жизни. Но, Арно, все эти воспоминания не в обоях с пионами. Они в твоей голове. — Даже если так, как я могу взять и отказаться от своего дома? От места, которое, я хочу верить, стало домом и тебе. Хотя бы отчасти. Хотя бы на крупицу. Арно говорил негромко, а Валентин и вовсе, казалось, вот-вот перейдет на шепот. — Я никогда не позволял себе думать об этом такими словами, хотя это именно то, что я чувствую. Создатель… Нет, нельзя сейчас останавливаться и думать, нельзя, Арно просто разорвется от осознания озвученного. — И вот как, скажи мне, как можно взять и оставить это место? — Для меня дом — это не про стены. Да, твоя квартирка стала дорога нам обоим, но… — Вальхен повернул к нему голову и посмотрел честно и откровенно — глаза в глаза, — …но мы и следующую сделаем не менее важной. Арно вглядывался в стальные радужки и у него по швам расходилось сердце. Как Придд, не сказав толком ничего конкретного, смог вывести его на такие эмоции? Теперь только лицо в ладонях прятать и волком выть. Что, впрочем, Савиньяк и делал. Столько нежности просто не вмещалось в его обычном человеческом сердце. Как ее выразить, как выказать всю благодарность, если ни словом, ни жестом, ни взглядом этого не сделать? Всего перечисленного, да даже вместе взятого — мало, до закатного пламени мало. То, что Придд сейчас сказал, то, что сказал это Придд, было чем-то за гранью возможного. Юноша, который чуть больше полугода назад не мог его даже другом вслух признать, показывал свое отношение только действиями, или отсутствием их — не прогнал, не оттолкнул, не остановил, когда так нагло ворвались в его личное пространство — теперь говорил совершенно удивительные вещи глядя глаза в глаза. Удивительные своей наготой и откровенностью, своей искренностью. Три понятия, которые не смог бы связать с образом Придда даже самый дотошный следователь. — Ва-альхе-ен, — обреченно простонал Арно, — ты прав, как всегда прав. Может, Савиньяк и думал, что незаметно для самого себя повлиял на Валентина, но совершенно точно не замечал, как Валентин повлиял на него. Он не перестал совершать поспешные и необдуманные поступки, не перерос свою любовь в внезапным решениям. Это было частью его характера, и изменить это значило переписать всю личность Арно. Они не пытались друг друга менять, да им и не нужно было. Просто постепенно Савиньяк начал серьезнее относиться к некоторым вещам. Тактичнее и терпеливее — к некоторым людям. И мелочи эти общей картины не меняли, а жизнь почему-то становилась понятнее и ощутимее. Как утяжеленное одеяло или правильно подобранная стелька в обуви. Конечно, Арно пока не был готов отказаться от своих заношенных желтых кед, но теперь это был его осознанный выбор. — Давай сбежим отсюда? — вдруг предложил Арно. — Куда? — последовал резонный вопрос. — Домой. Валентин улыбнулся одними уголками губ. — Поставим тот плейлист, который вместе собирали, напечем печенья или булок с корицей — в целом, что скажешь, я то печь ничего не умею — включим гирлянду на окне и проболтаем всю ночь. В общем проведем вечер с кайфом и… ну… — Попрощаемся с квартирой. — закончил за него Валентин, прекрасно понимая, что вертится у друга на языке. — Да, — выдохнул Арно, — да, именно. Он подскочил на ноги, наскоро отряхнулся и протянул Придду руку. — Ты со мной? Валентин приподнялся на локтях и перехватил чужой взгляд. — Конечно. И с легкостью принял протянутую руку. Они помогли друг другу отряхнуться и привести себя в угодный Создателю вид. Насквозь они промокнуть не успели, но стремились к этому весьма успешно. Арно похлопал себя по карманам покрасневшими на морозе руками и пояснил: — Я только Ли напишу, чтобы заплатил за наши напитки. Не думаю, что Мэллит оценит изломный подарок в три неоплаченных стакана. — Не напишешь, — бросил Валентин, покрутив в руке чужой телефон. — Лучше я предупрежу Джастина. — Вот Зараза, и тут переиграл! И хотя Арно притворно бесился, в глубине души он все-таки был рад проиграть. Сколько бы лет не прошло и обстоятельств не изменилось, ему все еще хотелось доказать братьям свою самостоятельность. Состоятельность и независимость, если угодно. Дурак дураком, но что с него возьмешь. А Валентину ничего брать и не требовалось — он рад был отдать, если только появлялась возможность. — Тогда пойдем, по пути настрочишь. Фибрами души чую — если простоим так еще хотя бы две минуты, сляжем завтра с насморком, причем оба, — Арно нахохлился, пряча нос за ворот куртки и бодро зашагал по улице. — Подожди, — придержал своего ретивого оленя за плечо Придд. Он снял перчатки и протянул их владельцу. Арно хотел уже было возмутиться, что останавливаться для передачи наполовину мокрых перчаток было вовсе не обязательно, но Валентин ему не позволил. «Не шевелись», — попросил он. И мягко коснулся губами чужого лба. Арно остолбенел, растерялся, удивился своему изломному чуду. Зато вся его скопившаяся нежность наконец нашла себе выход. Через руки по затянутой в кашемир спине, по устроенному на плече подбородку прямо, как он надеялся, в сердце его глупого друга. Даже если бы успел подумать, Арно все-равно кинулся бы обнимать Вальхена как можно быстрее пока тот, не дай Создатель, не начал бы извиняться — с него бы сталось. «Неужели так было можно?» — тепло удивился Арно, цепляясь за Валентина покрепче. Через полчаса они окажутся дома, задернут шторы и будут всю ночь вести разговоры ни о чем, шутя, смеясь, улыбаясь. Будут притворяться, что у этой ночи никогда не было начала и никогда не будет конца, только вечность, благословляющая их на счастье шершавыми ладонями. А единственным опровержением будут две переплетенные цепочки белых следов. Но скоро и их занесет снегом.