Море осколков

Воспоминание об Айване потянуло во тьму, обволокло как зимняя вода, и Кристофер захлебнулся. Снова. Проснулся рывком, вспотевший и ошалелый, с болью во всем теле. Сунул ноги в сапоги, доковылял до кадки в сенях, где запах можжевеловых веток под ногами развеял морок. Плеснул на лицо водой. По предутренней темени отправился за конюшни. Все как обычно. Слехт был там. Ждал. Как обычно. — Опять тот же сон? — вопрос повторялся каждое утро, давно навяз в зубах, поэтому Кристофер ответил как обычно: — Да пошел ты. Потом согрел ладони дыханием, начал хрустеть пальцами, пытаясь сложить их в магические замки, почувствовал в пальцах покалывание, повернулся к лесу, дотянулся мыслью до покинутого гнезда. Сложное призывное слово полетело к неродившемуся в положенный срок птенцу… и ничего не произошло. Как обычно. — Ты гласную не дотянул до конца выдоха, и кончик языка сместился на резцы. Не тот акцент. И ногти! Ногти должны касаться друг друга, когда ты пальцы соединяешь, а они у тебя в подушечки впились. Даже у Джона-полмонеты Призыв лучше получается, хотя он и не мастер. Завесу из мороси… — Завесу и я поставить могу, — перебил Кристофер. — И урожай поднять могу. Призывать жизнь — не могу. Сколько мы уже над этим бьемся? И все без толку. — Давай еще раз. Кристофер посмотрел на свои скрюченные пальцы, покачал головой, сказал: — Зря все это. Зря напросился к тебе в ученики. Зря столько лет снами этими про Айвана болел. Ты говорил, чем больше боль, тем сильнее Призыв. Но это не сработало! Горестно махнул рукой в пустоту: — Надо было давно отпустить мальчишку. — Я вас не для того связывал, чтобы ты все испортил! — рявкнул в его голове Слехт, глаза его полыхнули на Кристофера зеленым льдом. — Продолжай, что начал, и не смей останавливаться на полпути! Да ты и не сумеешь. Сойдешь с ума, если остановишься. Магия тебя просто так не отпустит. — Я делаю все, что могу. Слехт впился в него живыми камушками своих глаз: — Ты боишься. Страх выдавливает из тебя волшбу. — Только дураки ничего не боятся! — огрызнулся Кристофер, покосился на шедшую мимо конюшен Соголон-сегодня-женщину-завтра-мужчину — воплощение его страхов. Сегодня Соголон была женщиной: скромной, уютной, хоть и хроменькой, а завтра в одно движение наверняка поменяет центр тяжести, сбросит с себя все женское, станет Соголон-мужчиной, горластым и наглым, начнет перекатывать мускулы на спине, метать ножи и подковывать лошадей. Каждый месяц, а то и два раза в месяц у Соголон новые облики, новые привычки, новый характер. Трудно узнать, трудно привыкнуть. И с Айваном может быть так. Вернется ли он со дна Волчьей топи бесшабашным мальчишкой из его воспоминания или станет иным? Если иным, то сможет ли Кристофер его принять? Если Кристофер сможет принять, то сможет ли Айван тоже принять изменившегося Кристофера? Вопросы и никаких ответов. Никакой уверенности. *** — Сколько ты еще будешь учиться? — в сердцах и в начале января спросил Кристофера Соголон-сегодня-мужчина. В этом облике брови у него сходились на лбу, образовывая жуткую морщину. — А тебе-то что? Слехта время не интересует, — процедил сквозь зубы Кристофер и поднял с мерзлой земли снегиря, душу которого так и не смог соединить с телом. — Так раньше было. Пока Слехт не чувствовал ядовитых мыслей Фридриха. Тебе надо поторопиться. — Где мы, а где Император?! Вряд ли яд его мыслей нам адресован. Мы его верные слуги! — Слишком хорошо служим, Кристофер! И слишком много знаем, — горько усмехнулся Соголон. — Призванные теперь для Фридриха кучка выродков. Еще чуть-чуть и превратимся из верных слуг в смертельных врагов. Разве не видишь, Слехт больше не читает депеш, избегает эмиссаров Фридриха? — Вижу, что денег нам больше не платят, а в города мы сами не заходим. Экономим. И парочка новых заданий нам бы не помешала. — Как ты вообще магию постигаешь с такими неповоротливыми мозгами! Новое задание будет ловушкой. Нас всех перебьют. — Брешешь! Чтобы нас перебить, армии мало. Мы сами кого хочешь перебьем. — У Фридриха теперь есть Руканы. Кристофер поморщился. Если жадный козел не побрезгует воспользоваться этими выходцами из преисподней, чтобы повесить на Слехта все карательные экспедиции и грабежи Империи… — Тогда нам хана. Надо бежать на свободные земли к морю. — Мы не можем отправиться в свободные земли, пока Айван на дне топи, дубина. Мы все тебя ждем. И ожидание становится опасным. — Я услышал тебя, Соголон, — буркнул Кристофер, всем своим видом показал, что не хочет дальше продолжать разговор. Вернулся в притон, где Слехт снял для них комнаты. Походил от стены к стене, потер грудь, словно хотел успокоить тревогу, что разбередил в нем Соголон. Не успокоил. Занавесил окна, вынул из сумы мертвого снегиря, расставил ноги на правильную ширину, мудрено переплел корявые пальцы. Выкрикнул Призыв. Дрожь в голосе впервые не разорвала сложную интонацию, звуки неведомого языка впервые не рассыпались бусинами по углам. Снегирь взмахнул крыльями, взлетел к потолочной балке и тут же замертво упал к ногам. Еще до рассвета Кристофер собрался, навьючил коня и отправился к Волчьей топи. *** Ветра топи тянули Кристофера в разные стороны, он чуть не поскользнулся на осклизлых от брызг камнях. Попробовал рукой воду. Та была холодной и несговорчивой. Но договориться было необходимо. Кристофер закрыл глаза, до мелочей восстановил в памяти последний сон об Айване, дал сожалению, сопереживанию и вине найти путь к горлу. Выкрикнул: — Расступайся! Вода в ответ глухо всхлипнула, распахнулась как ворота. Кристофер побежал по топкому илу вперед. Повторял на бегу: «Подымайся! Подымайся! Подымайся!» — голосом тянулся к Айвану, услышал, как зябко шуршит его связанная душа где-то под ногами. Принялся разгребать дно, сдирая кожу, ломая ногти. Нашел. Схватил. Вынес на берег отполированное водой и песком бесцветное тело. Даже не заметил, как воды сомкнулись за его спиной, обдав с ног до головы грязными брызгами. — Дыши! — Слово, жест и звук совпали, захлопнули ловушку Призыва. — Дыши! Ну же! Айван! — Под взглядом Кристофера тонкая, почти прозрачная кожа век дрогнула, кровь прилила в губы, порозовели щеки, глаза распахнулись. Кристофер вскинул руку, запоздало подумав, что слабый свет зимних сумерек с непривычки может ударить болью, словно плетью. Но не успел. Айван вскрикнул и задышал. Сначала мелко и хрипло, потом воздух проторил дорожку в его легкие, начал входить и выходить свободно. Кристофер сорвал с пояса флягу, приподнял Айвану голову: — Вот, выпей, хорошая штука. Соголон приготовила, помнишь Соголон? — Струйка эликсира побежала с уголка плотно сжатых губ на подбородок, потом на грудь. — Вот черт, подожди. Кристофер мгновение поколебался, из какого голенища достать кинжал: из правого — медный или из левого — чернёный. Достал из левого, разжал Айвану зубы: — Вот так-то лучше! Кинжал положил на землю, чтобы потом срезать слишком длинные волосы и жиденькую бородку — так давно уже никто не носил, Фридрих приказал стричься коротко, чтобы шея была на виду, и лишнюю растительность с лица удалять, чтобы человека можно было легко опознать. За непослушание карали, на инакостриженых доносили. Привлекать лишнее внимание к Айвану на постоялом дворе Кристофер не хотел. Но прежде чем брадобрейничать, решил влить в мальчишку еще Соголонова пойла:  — Давай, принцесса, пей. Скоро придешь в себя окончательно. Когда фляга заметно полегчала, Кристофер метнулся к коню, которого не расседлал, а оставил на привязи у вывернутого бурей корневища, выдернул из переметной сумы скрученное одеяло, вернулся назад, подхватил легкого, почти невесомого Айвана, укутал в войлок, усадил, развел костер. Больше для освещения, чем для обогрева. Сначала срезал волосы, получилось лесенкой, но коротко. Когда натянул кожу щеки и уже собирался приставить нож, Айван вдруг прошептал, еле ворочая языком: — Слехт мне обещал, что кто-то меня из воды вытащит, выходит, не обманул. А я ему не поверил тогда на льду, думал, просто успокоить хочет. — Он не умеет обманывать, — чуть улыбнулся Кристофер. — Помолчи-ка пока, принцесса, мне дело доделать надо, — провел лезвием по тонким волоскам, снова натянул кожу. Радость оттого, что Призыв удался, что эликсир вернул Айвану голос, — а значит, вскоре вернет и силы телу, и теплоту глазам — переполняла и смущала, а размеренные движения лезвием успокаивали. Он снова провел им по щеке, полюбовался чистотой работы, чуть отвел голову Айвана назад, оголил шею. Два умелых движения, и от пижонской бороденки ничего не осталось — гладкая кожа будоражила взгляд. Не ко времени, подумал Кристофер и смущенно отодвинулся в сумерки, поглубже. Не хотел, чтобы Айван заметил, насколько теперешний Кристофер отличается от того, прежнего. Хотя магия и замедлила старение, но присматриваться все равно не стоило. Как только он отстранился, Айван заговорил снова: — Никогда бы не подумал, что меня вытащишь ты. Что ты тут делаешь, Крис? Ты ж из отряда ушел. И в заговорах и волшбе ничего не смыслил! — Ушел-пришел, какая разница. Главное, что вытащил. Так ведь? А волшба, как выяснилось, дело наживное. — И как такой безмозглый кусок мышц сумел за одну зиму разжиться такой силой? Мне думалось, ты только целоваться горазд да мечом для Слехта размахивать. Врать не хотелось, но как сказать мальчишке, что с тех пор, как он утонул, прошла не одна зима, а годы? Не было у Кристофера таких слов, поэтому он брякнул первое, что пришло в голову: — Я тоже не забыл, как ты отлично целуешься. Айван чуть вздернул брови, стараясь изобразить лицом удивление, а голосом игривость: — Ах ты старый греховодник! Думаешь, если вытащил меня из этой полыньи, так я тебе на шею брошусь? Не надейся. Я больше не… Не договорил, закашлялся, замотал головой, кровавая слюна запузырилась на губах. Кристофер провел рукой по кадыку, успокоил связки, отер губы большим пальцем. Предупредил: — Говори осторожно, эликсиру нужно время, чтобы тело в порядок привести. — Пошарил рукой вокруг, нащупал тюк с одеждой, подтолкнул: — Одевайся. Повезу тебя к Слехту. Там уж заждались. — В отряде? Все живы-здоровы? — А то, — заверил Кристофер, про себя окончательно решил: пусть Соголон разобьет мальчишке сердце — не он! Расскажет, что под заклятьем на дне Волчьей топи время для Айвана сжалось и превратилось в одно тягучее мгновение холода и одиночества. Айван чуть кивнул и принялся надевать исподнее, пряча под ним выпирающие позвонки и выступающие ребра. Одевался неуклюже, отвыкнув двигать руками и ногами. Застегнул рубаху, запыхался, точно мешки с песком таскал, присел у огня передохнуть. Снова спросил: — А война? — А куда она денется? — оглядел его Кристофер и остался доволен увиденным. Губы у Айвана уже не дрожали, перестали быть синюшными, еще немного, и совсем оклемается. Вот только глаза… — Война тоже жива-здорова. Ее уже «Столетней» называют. Сказал и прикусил язык. Метнул виноватый взгляд на Айвана, может, тот пропустил мимо ушей про «Столетнюю»? Не пропустил. Отбросил со лба неровно обрезанные пряди, сверкнул холодными глазами, в которых все еще плескалась Волчья топь. — Так сколько, ты говоришь, я пролежал на дне? — спросил вроде спокойно, но из голоса вся игривость пропала. Кристофер отвел взгляд. Теперь придется говорить правду. — Двадцать и еще девять. И еще шесть лет. Не очень долго. — Что? — Айван стиснул подвернувшийся ему под руку черненый кинжал, который Кристофер забыл заложить назад в сапог. С лица разом пропали все цвета, но появилось какое-то обреченное выражение. — Это же дольше, чем целая жизнь. Мать, значит, уже умерла. И сестра наверняка сгинула. Господи. Меня же прежнего никто больше не помнит! Никто больше не ждет! Почему ты меня не выудил раньше?! Кристофер аккуратно разжал ледяные пальцы Айвана, отобрал кинжал, спрятал назад в голенище. От греха. Попросить прощения? Кому оно сдалось. Каяться в своих грехах? Но и это казалось сейчас неуместным. Может быть, потом. Да, потом. Когда Айван освоится в новом для него мире. А пока… Пока Кристофер сказал убежденно: — Не расстраивайся. Теперь ты тоже маг, а время для магов — иллюзия. Так что с возвращением, и можешь не благодарить. — Да какой из меня маг? — ответил Айван потерянно. — У меня отродясь никакого таланта к магии не… Снова закашлялся, Кристофер протянул ему флягу с остатками эликсира, чтобы совладать со спазмом в горле, повторил то, что вдалбливал ему Слехт: — Сила волшбы не от таланта зависит, а от боли и ужаса, какие человек сможет вынести. Ты тридцать пять лет не дышал. Может случиться, будешь самым сильным из всех Призванных. — Добавил: — Со временем. Все у тебя со временем будет хорошо, вот увидишь, а теперь поехали. Путь до своих неблизкий. Протянул руку, помог Айвану подняться, подсадил в седло, забрался позади, пустил конягу короткой рысью. — А откуда у тебя самого сила для магии взялась? — через некоторое время задал новый вопрос Айван, мерно покачиваясь в такт аллюру и почти засыпая. Ответа он, кажется, не услышал. *** Следопыт встретил их на пороге чайного притона «Зазноба счетовода». Вышел из темноты — тело спрятано под темными тканями галабеи, глаза под темными ресницами, темные волосы всклокочены и словно живут своей жизнью, темная кожа отсвечивает голубым в свете луны. — Наши уже ушли, — сказал глубоким, как полночь, голосом, его мясистые ноздри затрепетали, словно он не внимательно осматривал Айвана, а обнюхивал. — А ты изменился. Совсем не собой пахнешь. Айван спешился, широко улыбнулся, но холодно, не так, как раньше: — И тебе долго здравствовать, Следопыт, давно не виделись, ты просто забыл мой запах, — с упреком взглянул на Кристофера, добавил почти зло: — За столько-то лет немудрено. Какая комната? — Третья, — покачал головой Следопыт вслед Айвану, который поднялся на крыльцо неверной походкой. — На стол уже накрыто. Кристофер задержался, помог расседлать коня, пошел со Следопытом выпить, за третьей кружкой спросил: — Далеко ушли? — День пути, — Следопыт пожал плечами. — Не сильно торопятся, не сильно скрываются. Сейчас стоянкой у болота встали. Отдохните ночь, поешьте. Даже если ветер три раза переменится, я отряд по запаху золотых волос Соголон найду. Когда Кристофер вошел в снятую для них на ночь комнату, то света в ней оказалось на одну чадящую свечу. При первом же шаге споткнулся то ли о штаны, то ли о куртку. Чтобы не упасть, схватился за хлипкий стол. Тарелка с объедками, оставленная на самом краю, качнулась, полетела вниз, разбилась вдребезги. Черт! Но Айван не проснулся. Лежал на спине, руки вдоль тела, лицо спокойное. Светлая кожа в неверном свете отливала воском. Кристофер склонился над ним, почти прижался ухом к груди, вслушался в сердце — слабо, но бьется. Когда воздух, пахнущий эликсиром, медовухой, хлебом и солониной с легким шелестом вышел из приоткрытого рта, Кристофер расслабился. Липкий страх за жизнь Айвана наконец отпустил его. Он разделся, прилег на краешек. Отключаться совсем не собирался. Собирался ждать. Первые сны после Призыва самые тяжелые. Айван будет в них меняться, волшба, которую Кристофер призвал, будет искать через человеческое тело путь в этот мир. Самого Кристофера об этом никто не предупреждал, он выращивал свою волшбу из ночи в ночь самостоятельно и в одиночестве, пронося ее по капле сквозь кошмары и контролируемые грезы. Айвана от такой жути хотелось избавить. Правда, как помочь, Кристофер точно не знал. Ему-то никто не помогал. Не объяснял. Но он надеялся, что сумеет. Сумел же он выкрикнуть правильный Призыв. Напольные часы громко отсчитывали каждую секунду. Кристофер слушал их размеренное тиканье и вопреки всему проваливался в небытие. В реальность его вернул требовательный и обманчиво спокойный голос: — Поцелуй меня. Хочу почувствовать, что я живой. Началось. Какое-то время Кристофер не решался пошевелиться, чувствуя, как Айван прижимается к нему горячим членом. Потом неуверенно спросил: — Айван? Перевернулся к нему лицом, но глаза нового Призванного оставались закрыты, в уголках их скопились слезы, на осунувшемся лице выступили желваки, под глазами залегли синяки, словно от огромной, нечеловеческой усталости. Кристофера по спине как кнутом стегануло новой порцией страха. — Айван! Но тот не просыпался, был не здесь, а где-то далеко, в неяви. Волшба говорила через него: — Поцелуй! И Кристофер поцеловал. Мимолетно замечая, что к запаху медовухи прибавился новый — прелый, горьковатый. — Сильнее. До крови. Сильнее. Кристофер впился в тонкие, неподатливые губы, втянул их в себя, закусил, почувствовал странный вкус во рту. Не металлический. Айван надсадно застонал, его пальцы пробрались между ног Кристофера, хищно сжались кольцом вокруг члена, задвигались, неровно подрезанные ножом ногти задели головку. Кристофер малодушно вскрикнул, потом заставил себя терпеть. Продолжал целовать, в какой-то момент перестал различать наслаждение и боль. Кончил коротко и остро. Отстранился, чтобы схватить ртом несколько глотков воздуха. — Мало. Я изголодался по прикосновениям. Этого мало. Ударь! Кристофер подавил в себе заботливое, мягкое чувство, которое испытывал к Айвану, и ударил. Из губы тут же брызнула кровь. Только пахла она не кровью, а той же горькой прелостью. Волшба прогрызалась наружу. Ей нужно было помочь. Не дожидаясь повторной просьбы, Кристофер ударил снова, попал по скуле. Голова Айвана дернулась, как на шарнирах, он открыл глаза и выпал из тенёт ворожейного кошмара. Ошалело посмотрел сначала на Кристофера, который под его взглядом потянул на себя край простыни, чтобы прикрыться; потом тронул разбитый нос, ссаженную скулу, выставил вперед подрагивающие руки, все в сперме, бегло огляделся вокруг. Кристофер проследил за его взглядом: постель перевернута вверх дном, простыни в пятнах, за окнами первые лучи цепляют пухлые облака, разрывают их, выпуская внутренности, окрашивая небо кровавым. — Что ты со мной сделал? — Айван заговорил ломким, плохо слушавшимся его голосом. — Что? — сорвался на фальцет. — Ты просил. Во сне, — Кристофер торопливо отирал с лица чужую кровь, старался сесть боком, чтобы не испугать еще больше: его ладонь в полутьме легко можно было принять за медвежью лапу. — Я сделал все, что ты просил. Если бы не сделал, было бы дольше, хуже. Изо дня в день. Мучительно. — Извращенец. Я не мог тебя просить! Только не я! Это не я! В коротких фразах Айвана слышалось теперь еле сдерживаемое бешенство. Кристофер не стал ничего отвечать. Что тут скажешь? Встал, ополоснул в умывальнике руки, вернулся с мокрым полотенцем, чтобы обтереть Айвана. Тот шарахнулся, забился в угол кровати. — Что ты видел во сне? — спросил Кристофер и подтолкнул полотенце. — Что помнишь? — Ничего. — Ты должен был что-то видеть. Это важно. Это твоя магия. Она пришла к тебе сегодня ночью. — Я ничего не видел, — уперся на своем Айван. — Ну, не хочешь говорить мне, скажешь Слехту. Он должен знать. — Ты не понимаешь! Я ничего не видел. Я слышал. — Что? — Не что, а как. Как стучит в висках кровь. Она звала меня. От этих слов у Айвана задрожали губы и все тело начало бить мелкой дрожью. Кристофер не знал, была ли то магия, или отвращение, или желание. Обратил только внимание, что член у Айвана не опал, подрагивает между ног, течет, требует к себе внимания. — Тебе надо спустить, Айван. Будет легче. — Потянулся рукой: — Давай помогу. — Не прикасайся ко мне! Кристофер не обиделся. Ему бы и самому не понравилось проснуться избитым, с чужой спермой на руках, в постели с голым мужиком, которого он видел в последний раз тридцать лет и шесть годков назад. Отвернулся, чтобы не смотреть на пурпурные пятна, которые расцвели у Айвана на лице, на шее, на плечах. Ни слова не говоря натянул на себя шмотки. В дверях обернулся: — И поесть не забудь. На столе нетронутое с ночи мясо осталось. С кровью. — Как он, — спросил Следопыт, пока они вместе седлали и вьючили лошадей. — Не очень. Не принимает себя нового. Но магия уже в нем. За одну ночь. Сильная магия. Что-то с кровью. Соголон разберется. — Редкая магия, но коварная, — заметил Следопыт. — Не повезло пацану. Ты последи за ним. Не ровен час сорвет ему крышу. *** Они добрались до отряда утром второго дня. Спрыгнули с коней, тут же оказались по щиколотку в болотной жиже. Но это не помешало радостной встрече. Соголон-сегодня-женщина выставила медовуху из своих запасов, Джон-полмонеты приготовил добытого накануне кабанчика, отдельно нарезал сырого мяса для Водяного, который считал тронутое огнем горелой отравой. У вечернего костра все наперебой рассказывали Айвану то, что он пропустил и, как они думали, должен был узнать. Когда в ногах у всех образовалась приятная тяжесть, а в головах — приятная легкость, люди и нелюди начали расходиться на покой по палаткам. Айван ушел спать к Следопыту, Кристофер поплелся в дозор. А наутро дождь полил сплошной стеной, Слехт приказал свертывать лагерь, повел отряд в сторону свободных земель, вдоль границы Темноземья. Всякое, что бродило в приграничье в ожидании добычи, отпугивало эмиссаров Империи, но и отряду было несладко. Три-четыре раза в неделю приходилось расчехлять мечи и луки, прорываться вперед силой. Айван старался везде успеть со своей новой магией: надо следы запутать — он первый, надо глаза отвести — он уже готов. Надо тенёта превратить в режущие пух и волос стальные нити — пожалуйста. Торопился, делал ошибки, исправлял, снова торопился. Питал собой магию так, точно думал, что если будет из шкуры вон лезть, то сумеет снова вписаться в жизнь. — Не лезь на рожон, — пробовал увещевать его Кристофер, но все без результата. Айван его сторонился, напрягался при малейшем намеке на тактильный контакт. Может быть, из-за того, что так и не простил ту ночь в «Зазнобе счетовода», может быть, по какой-то другой причине. Кристофер не то чтобы смирился, но что он мог поделать? Замечал, как Айван у вечернего костра следит за всполохами огня неоттаявшими глазами. Думал в такие моменты: «Все-таки я что-то или в магических замках, или интонациях Призыва перепутал. Или кроме Призыва и эликсира надо было еще что-то сделать, чтобы глаза у Айвана оттаяли? Чтобы жить захотелось? Или не надо было уходить из комнаты в "Зазнобе", когда он меня погнал?» Остаться, поговорить. Сказать, что у него есть Кристофер, пусть не родная кровь, но любящий его человек. И вовсе не из-за связи, наложенной Слехтом, он его любит. А связь сработала, потому что Айван всегда был у Кристофера под сердцем. Однажды решил вмешаться, тронул Айвана за плечи, развернул к себе: — Я тебе говорил на рожон не лезть, тебя из топи вытаскивали не для того, чтобы ты выпустил себе всю кровь сразу после. Ты тратишь слишком много волшбы. Твоя кровь не успевает возобновляться. Айван бросил через плечо: — Хочешь сказать, что я жалкий-никчемный? Лишний? Что тебе за сопливым новичком следить приходится? — Ты чо это, Айван? Я забочусь… — опешил Кристофер, сжал его ледяные руки в ладонях, пытаясь согреть. Глупо. Отогревать надо было что-то внутри. Айван руки тут же вырвал: — Я не твоя женушка, чтобы ты обо мне заботился. Заклятное слово нас не связало, а повязало. Я его аркан на себе каждый день чувствую. Но я не хочу быть твоей собственностью. Я хочу сам решать, — голос Айвана, хрипловатый и очень красивый, задрожал — через эти слова словно нарыв прорвался, все разочарование, что он держал в себе и не показывал, выплеснулось. Кристофер попытался еще раз: — Я думал, что Призыв нас сблизит, а он только отдалил. Пусть. Не надо моей заботы — хорошо. Скажи, чью надо. — Ничью. Все равно у меня никого не осталось. Кристофер еле сдержался, чтобы не спросить: «А мы?» Не спросил. Когда-то, по молодости, сам думал, что пришел в отряд только чтобы заработать, с нетерпением ждал, когда кончится контракт и он сможет вернуться назад, к людям, создать нормальную семью. Лишь получив все, о чем мечтал, понял, что «нормальность» не для него. Айван тоже должен иметь возможность выбрать. Должен почувствовать силу родства и поддержку семьи. — Не говори так. Я попрошу Следопыта поискать, может, кто и остался. — Через столько лет? Он только могилки найдет. Если найдет. Но я бы и на могилу сходил. Попроси. Следопыт согласился, дождался красной луны, дождался, пока лунный свет наполнит силой вихрь черных оберегов, выколотых на всех пальцах его правой руки. Развернул у вечернего костра шелк цвета свинца. Сосредоточился. Его пальцы пришли в движение и на гладкой ткани вывели пеплом два имени — Дина и Нина. Маркитантки. То ли троюродные внучки, то ли пятиюродные тетки Айвана — Следопыт очень сомневался в линиях родства, но Айван все равно его слушал, как ребенок слушает новую волшебную сказку: брови взлетели вверх, глаза распахнулись, рот чуть приоткрылся. Вскоре на шелковой ткани появились названия нескольких мест на просторах Империи, через которые маркитантская повозка должна была проехать в ближайшие дни. Соголон дала Айвану черных голубей с привязанными к лапкам приглашениями повидаться и обещанием покровительства от Слехта. У следующего костра Следопыт предсказал, что маркитантская повозка прибудет в лагерь завтра на закате. В ответ Айван озорно поцеловал его в губы под буйное улюлюканье Призванных. В шутку. В благодарность. Потому поцеловал и Кристофера. Поцелуй длился недолго, Айван тут же отстранился и обронил: «У тебя мягкие губы, как в тот вечер. Ничего не изменилось. Не бери в голову, просто хотел проверить». Слова эти до утра звучали в голове Кристофера эхом. *** Предсказание Следопыта сбылось, Дина и Нина приехали в сумерках. Тени их плясали в свете фонарей, закрепленных по обе стороны от повозки. Красивые. Белокожие, белокурые, веселые. Вооруженные. По два прекрасно заточенных пустынных клинка висело у каждой на поясе. Только одна деталь печалила — у Дины на лице темной глиной была нанесена тень орла — знак великого горя, смерти кого-то очень близкого. Тяжелого горя, которое девушка не могла одолеть и попросила орла поднять его ввысь, чтоб боги взяли горе обратно на небеса. «Ничто так не сближает людей, как потери, — подумал Кристофер, — у вечернего костра пламя ее разговорит, и она поможет Айвану отдать пеплу и дыму то, что она когда-то отдала орлу». Так и случилось. Вечером Дина рассказала свою историю, передала флягу с медовухой Айвану. Тот взял и впервые за все время начал вспоминать вслух. Сначала про мать, потом про работный дом, куда его сдал отчим, потом про то, как встретил в «Лошади и Осле» Кристофера, как целовался с ним, чтобы получить силу фамильяра, как погиб на льду Волчьей топи. Дым подхватывал слова, уносил вверх, освобождал от их тяжести сердце. Кристофер переводил взгляд с Айвана на Дину, с Дины на Нину. Когда смотрел на маркитанток — чувствовал неловкость, когда на Айвана — видел, как тает в его глазах лед, как заполняет их чистейший свет. А потом закрыл глаза — Айван стал слишком ярок, чтобы смотреть. *** После этих посиделок у костра все как-то неуловимо изменилось. Девушки остались с отрядом, их повозка теперь везде сопровождала Призванных. Пристроив мечи на козлах, Дина и Нина продавали свой товар в деревнях и городках, через которые прокладывал путь Слехт, вечерами штопали одежду, иногда стряпали, иногда пели грустные песни и танцевали веселые танцы. Айвана тянуло к ним, как тянет валун, притулившийся на вершине склона, скатиться к подножию холма. Он ходил за ними хвостиком, вечерами смотрел, как переступают босые ноги в разводах пыли и в веснушках от комариных укусов, как плывут над белокурыми головами ловкие руки, хлопал в ладоши вместе со всеми, впитывал в себя тепло, на которое Дина и Нина были щедры. Ночью Дина и Нина занимались любовью. Не с ним. Друг с другом. Утром, пока солнце ленилось встать из-за горизонта, выходили на реку умываться, накинув на себя балахоны из козьих шкур, чтобы Призванные не видели на их бедрах, щиколотках и запястьях синяки и укусы от ночных забав. В самом конце осени Слехт послал Следопыта сделать большой круг, разведать и разнюхать, что происходит. Следопыт повернул назад на север, а Слехт повел отряд дальним переходом вперед — на юг. Шесть недель Кристофер и остальные двигались с редкими привалами, избегали городков, постоялых дворов и больших развилок, ночевали в лесах. Кристофер перестал бриться, его борода стала густой и пышной; Джон-полмонеты потерял в какой-то чаще тяжелый доспех; Водяной научился у Нины рубиться с двух рук, и к его бочке теперь были прикреплены два меча-тарубы; Айван обзавелся изящной мускулатурой, черты его худого лица смягчились, под глазами и в уголках рта появились морщинки от улыбок. Это были хорошие новости. Но были и плохие. Запас пуль и магии таял, пришлось дополнительно вооружаться закаленными на огне и измененными Слехтом копьями. Говорили мало, спали мало, в патрули ходили много, возвращались с новыми ранами, хмурые и усталые. Но у костра Дина и Нина делали все, чтобы резко очерченные тенями лица разглаживались. Веселили Водяного свежей убоиной, Джона-полмонеты — крепким табаком и холодным пивом, утешали Соголон новыми сапогами, Кристоферу вплетали в бороду, которую он отпустил несмотря на запреты, цветы и перышки птиц. А Айвану, когда отряд встал на ночлег у какой-то забытой богом деревни, предложили лечь с ними. Айван поколебался, сделал шаг к Кристоферу, сделал шаг от него в сторону маркитантской палатки, потом еще один, уже отдернул полог, но вдруг обернулся. — Зачем тебе мое одобрение? — пожал плечами Кристофер. Айван прыснул смехом — коротко, как ребенок, пойманный в миг, когда готов был набедокурить, и скрылся внутри. Кристофер услышал радостный вскрик Дины. Подумал: «Ну вот и все». Захотел уйти подальше, чтобы не видеть и не слышать. Но не ушел. Так и сидел рядом, как приговоренный. В палатке старались не шуметь, но не дышать и не возиться не могли. Кристофер замечал, как движутся на матерчатом пологе три тени, втягивал вырывающиеся из-под полога и перемещающиеся в сыром ночном воздухе запахи. Быстро дрочил под плащом прямо на землю. Но потом, когда все закончилось, так и не смог уснуть, слушал шум ветра в ветвях, крики ночных тварей, пение безумного петуха. В предрассветный час, когда надо было уходить в патруль, Айван из палатки не показался. Кристофер поколебался, вошел, стараясь не очень шуметь, растолкал Айвана, который спал, раскинув руки, на цветастом одеяле. Увидел миг его пробуждения, за которым наступил миг узнавания. В глазах промелькнуло то же выражение, что в «Зазнобе». Айван стряхнул с себя руку Кристофера, перекатился в дальний угол. Выдавил из себя: — Иди, я догоню. *** Следопыт вернулся во вторую неделю нового года. Притащил на плече трупы странных нелюдей. Рассказал с желчью в голосе: «Этого я убил, когда он щупал тропу, по которой вы прошли две недели назад, — он видит запах пальцами. Этот отравлял воду и портил землю. Есть еще другие — их не сумел поймать, — они идут по эху шагов». В тот же вечер единодушно решили: надо бежать к морю. Слехт принял самую малую из своих форм, а все силы направил на то, чтобы открыть одному ему знакомые тайные пути сквозь все живое и неживое. Стрелки компасов закрутились как бешеные, почва под ногами постоянно менялась, уследить за ориентирами и направлением было сложно. Они шли днем, шли ночью. Иногда Кристофер спал на ходу и видел во сне, как на отряд нападают, как Слехт посылает Айвана — самого быстрого — в гущу преследователей. Видел, как кровь льется потоками по земле, льется с неба, заливает Айвану рот и глаза. Просыпался и видел живого Айвана — высокого, жилистого, бледного, с просоленными добела волосами. После таких снов в голове Кристофера все чаще мелькала мысль, что не все доберутся до моря. Он решился, окликнул Слехта, подошел, понизил голос, чтобы никому, кроме Соголон-сегодня-мужчины, слышно не было: — Хотя бы один из нас должен спастись. — Ты думаешь, я не смогу вывести всех? — Против нас такие твари, что даже ты, Слехт, с этим не справишься. Ты почти истощил себя. Скоро тебе надо будет выбирать: или Следопыт, или Соголон. Или я, или Айван. Я выбрал за тебя. Отпусти Айвана. Завтра же. — Кристофер, я никогда никого не держал. Если хочешь, ты можешь уходить с ним. — Об этом не может быть и речи, отряд уже десять и еще семь лет мой дом. Другого мне не надо. Но за Айвана — спасибо. Поутру Кристофер увидел, как Айван запрягает в маркитантскую повозку лучшую из оставшихся лошадей. Обрадовался: «Уезжает. Слехт подсобил». Вытер о кафтан ладони, чтобы обнять на прощанье и Дину, и Нину, и Айвана. — Сдурел, что ли! — оттолкнул его Айван. — Отправляю девчонок подальше. Вчера подумал, что не все из нас увидят море. Решил, что Дине и Нине пора держаться подальше. Кристофера этот ответ должен был бы огорчить, он должен был бы схватить Айвана в охапку, затолкать в повозку, заставить Дину и Нину увезти его с собой. Но ничего такого Кристофер не сделал. Кто он такой, чтобы принимать за Айвана решения? Айван не с бухты-барахты так поступил. Вон круги под глазами, и лицо осунувшееся. Думал и решил остаться. Ради отряда? Ради него, Кристофера? А вдруг решил что-то изменить в их отношениях, преодолеть что-то неуловимое, что постоянно вставало между ними. — Счастливого пути, — сказал Кристофер Дине и Нине; когда маркитантки отъехали на приличное расстояние, наложил на них оберег, так, на всякий случай, уж больно много было в них теперь Айвана, его запаха, его улыбок, его яркости. *** — Следопыт же потом опять сможет их найти? — спросил вечером Айван, когда впервые заглянул к Кристоферу в палатку. — Конечно, — ни минуты не поколебавшись ответил Кристофер, про себя подумал: «Все что угодно, Айван, для тебя — все что угодно». — И ты не прогонишь меня, если я останусь тут до утра? — Оставайся, — поперхнулся от неожиданности Кристофер. Подумал, что это какое-то сумасшествие, но отказывать не собирался. Повторил уже увереннее: — Конечно оставайся. — И на несколько часов полностью отключился от тревожных мыслей. Айван первый раз трогал его шрамы и ожоги, которые сплели причудливые узоры на плечах, спине, груди. От его прикосновений под кожей разливались теплые капли наслаждения. Хотелось еще. Хотелось большего. Айван разрешил, и Кристофер в первый раз целовал его так, как давно мечтал, как хотел — неторопливо и с нежностью, водил пальцем по жарким, чуть шершавым, теперь податливым губам, давил, рисовал на них пальцами свои чувства, словно обереги. Чувствовал, как Айван вздрагивает, знал, что эту дрожь невозможно спутать ни с чем на свете. Это приглашение продолжить, спуститься ниже, попробовать вкус всего. Кристофер так и сделал. Губами и языком проложил дорожку в пах, взял в рот глубоко, ускорился вслед за учащающимися вздохами. Когда в палатке посветлело, Кристофер снова увидел тот миг, когда Айван просыпается и узнает его. Но в этот раз не отталкивает — тянет руку, встречает покрытую мозолями и мелкими порезами ладонь, сплетает пальцы, другой рукой повторяет путь, что Кристофер проторил ночью. — Ты бы мог уйти вместе с ними, — сказал Кристофер вместо поцелуя. — Мог бы, — ответил Айван. — Но я выбрал тебя. Остальное за нас решит удача, — сказал и поцеловал Кристофера. *** Ко второй неделе лета отряд вышел к каньону, который ветра и дожди проделали в горной цепи. Слехт сказал: — За этим проходом, — показал на светящиеся изнутри камни латерита, нависающие над головами, — начинаются чистые земли и прибрежная полоса. Тропы взяли с нас большую плату, все устали, и сквозь ущелье проход будет долгим. Нужны два добровольца, чтобы остановить то, что идет по нашему следу, пока остальные двинутся к морю. Кристофер не задумываясь сделал шаг вперед: — Идите. Я один справлюсь. Что-то внутри сказало ему, что это может быть хорошим концом его пути. Что он вполне готов стать заслоном не только для Айвана, но и для всех товарищей. Да и место ему показалось правильным, он со спокойным сердцем мог бы остаться здесь, между этими камнями разных оттенков красного, от киновари до охры. Подумал: «Магия не с талантом связана, а с болью. У меня от одной мысли, что Айван снова может умереть, сердце этой болью обливается и гонит кровь в голову так, что выть хочется. Видно, я на пике силы сейчас». Но Айван встал рядом, посмотрел на возмущенного Кристофера яркими глазами и заявил: — Только не думай себе, что я буду крушить тварей с твоим именем на губах. Кристофер какое-то время смотрел на Айвана молча, а перед глазами у него мелькали картинки из сна. Во рту от этих картинок стало горько. Кристофер сглотнул горечь и притворился, что все хорошо, потому что ну кто он такой, чтобы отбирать у Айвана право распоряжаться своей судьбой? Пожал руки всем уходящим к морю, провел рукой по шерсти Слехта. Простился. Отметил про себя, что за эти мгновения в нем образовалось еще больше боли и еще больше страха. Но это же хорошо для магии? Айван проводил уходящих долгим взглядом, молча устроился в тени нависающей над тропинкой скалы. Кристофер сел рядом, открыл флягу с эликсиром, оставленную Соголон. Протянул Айвану. Солнце уже было в зените, когда на них сплошной массой побежали собаки, воняющие падалью. Что-то сидело у них на головах, вцепилось в их спины, извивалось, как червяки, которые пытаются спрятаться от опасности в плоти мертвеца. — Руканы! — выдохнул Кристофер низким шепотом, и стая споткнулась о магию его Быстрого слова, отростки в затылках собак хищно задвигались, начали вытягиваться, соединяться, переплетаться, а потом красная сыпь бешеных глаз снова пришла в движение. Айван схватил копье, чтобы разрезать руку и выпустить магию, но Кристофер копье перехватил, ударил им в землю, потом еще раз, быстрее, быстрее. Поймал ритм, с ним поймал злое заклятье, которое оскалило рот, чтобы побыстрее вырваться. Но Кристофер его сдерживал — пусть подойдут поближе, — потом заговорил горлом так, что губы оставались неподвижными: — Слово разящее, защити просящего, в беду его вникни, врага настигни, погреби его и стихни. Заклятные слова жгли язык, рожденные этими словами силы ударяли как иглы, поражая и тела, которыми завладели твари, и самих Руканов. Кристофер пошатнулся и оперся на плечо Айвана. — Осторожнее, — сказал Айван, — мы не знаем, сколько атак еще будет. Вторая волна измененных пришла при вечернем солнце. На этот раз были обезьяны. Из головы каждой торчало нечто похожее на черный отросток ползучей лианы. Айван начал бить в ладоши, так, как он делал это у походных костров, когда танцевали Дина и Нина. Кристофер ему вторил, вставлял быстрые слова в ритм хлопков. Превратил время в смолу, заставил ораву застыть в хороводе секунд. Айван, надкусив губу, сплел магией кнут из собственной крови и одним хлестким ударом разбил тварей на мелкие осколки. Красная кровь потекла по красной от пыли земле. Острые кости выложили подступ к каньону. Но в воздухе уже чувствовалась третья волна чего-то пагубного. Не дожидаясь ее появления, Кристофер бросил несколько горстей шепчущих ракушек, которые дал ему перед уходом Водяной. Ракушки легли на тропе особым узором и превратили ее в строчку заклинания. Когда твари появились, ракушки взорвались так быстро, что Кристофер даже не успел рассмотреть, кого заклятье превратило в серо-бурый дым. Успел только крикнуть: «Не вдыхай!» — и зажать себе рот и нос рукой. Закрыл глаза. А когда открыл, увидел, что на них бегут Дина и Нина. С небывалой скоростью несутся вперед, подворачивая ноги, босыми пятками наступая на шипастые камни. Бледные, как выходцы из могилы, с закатившимися глазами и кровоточащими склерами. В руках мечи, что всегда лежали на козлах повозки, из деформированных ртов брызжет ядовитая слюна. На шеях — членистые, шевелящиеся, испускающие черное свечение отростки. Айван сначала замер, потом закричал мелодию многих выдохов, напряг легкие, заставил кровь пойти обратным ходом, сплел из крови, страха и горя смертоносные нити, которые протянулись от него к Дине и Нине, обвили их, остановили, перерезали тонкие тела пополам. Изо ртов, которые три недели назад пели грустные и веселые песни, полилась кровь. Едва тела упали, из них выскочили и побежали прямо на них две пятиногие твари. Кристофер не задумываясь выхватил кинжалы из голенищ, метнул. Медь и серебро вошли в костлявую плоть, пригвоздили тварей к земле. Руканы задергались, точно насаженные на булавку пауки, наконец замерли. Айван задышал тяжело, через силу, между двумя дыханиями поднял на Кристофера больной, почти безумный взгляд, потом без сил свернулся калачиком прямо тут, в пропитанной кровью пыли, и заплакал. Кристоферу очень хотелось сесть рядом, прижать Айвана к груди, осушить слезы, но сейчас Айвану не это было нужно. Пошел туда, где лежали Дина и Нина, посадил девушек по обе стороны входа в ущелье. Рядом воткнул мечи. Поклонился как солдатам на посту, как богиням, как страшному предупреждению тем, кто хотел зла их отряду. Вернулся к Айвану, неуклюже провел рукой по трехдневной щетине: — Пойдем. Айван вроде бы кивнул, но с места не сдвинулся. В глазах его плескалось такое отчаяние, что у Кристофера сердце зашлось. Волшба взяла у Айвана много сил. Остатки отняло горе. Кровавая магия против родной крови — кто такое выдержит? — Пойдем. Море все смоет. Оно не иллюзия, оно помогает. Волшба тем сильнее, чем больше боли ты сможешь выдержать. Ты выдержишь. Море поможет. Я помогу. Пойдем. Кристофер взвалил Айвана на свое саженное плечо. Тот позволил это сделать с удивительной готовностью, будто не было в его жизни ничего более естественного, чем повиснуть на Кристофере. И ничего более желанного. — Пойдем, — еще раз, скорее для себя, повторил Кристофер и не спеша заковылял между камнями латерита — к морю, к соленым брызгам, к свободе.