Pour la victoire, pour te

Шампанское разливается по телу бурным потоком. Голоса людей кричат в ушах, а не раздаются неким эхом. Лишь только алкоголь попадал в её организм, как всё уходило на второй план. Она не напивалась никогда в своей жизни. Это был первый раз, когда наутро она даже не вспомнит, где и как она провела прошлую ночь. Где она спала и пила. Она сама не знала, что происходит. Как только четвёртый бокал игристого, или полусладкого, или виски — сама Мэрр не понимала, что она пьёт, — ударил в голову, она перестала жить. Она убежала. Эмильен, сидя на диване и допивая второй бокал, наблюдал за девушкой. Она то переключала музыку, то ругалась с кем-то их гостей, ещё раз включала музыку, ещё раз запивала невнятные слова русских песен вином... Он не хотел ее останавливать. Её остановит что угодно и кто угодно, но не он. Ему даже не хотелось это делать. Ему не было стыдно ни за её поведение, ни за её пьяные глаза и полуоткрытый рот. Ему было стыдно за себя: он дал Мэрр напиться до такого состояния и не хотел её остановить. Улыбнувшись и вскочив, чтобы удержать елку от падения, Эмильен присел обратно на диван. Перед тем как притянуть Мэрр к себе и горячо поцеловать в щеку, у него мимо ушей пронеслась только что включенная кем-то из гостей песня:

My girl, my girl,

Don't lie to me

Tell me where did you sleep last night.

Разговоры стихли только ближе к середине ночи, когда все гости и друзья начали расходиться. Кто-то был вполне трезвым и поддерживал мимолетные беседы, а кого-то невозможно было удержать, чтобы тот не свалился в сугроб. Как только дом избавился от гостей, он будто стих, но продолжал мигать гирляндами. — Что скажешь? — Мэрр даже не взглянула на Эмильена после его слов. — Понятно, ничего не скажешь, — после небольшой паузы добавил он. Девушка же попыталась что-то из себя выдавить, но звуки смешались в один огромный ком. Он услышал только: — Пройдусь... свежо... снежинки. Он молчал. Лишь смотрел ей в глаза, хоть она этого и не осознавала. Он смотрел прямо в чёрные точечки посреди мутно-серого скопления звёзд, которые безжизненно отражали остатки новогодней атмосферы. — Иди. Мэрр встала и, шатаясь, начала натягивать на себя сначала шапку, потом ботинки (она даже не заметила, что они были на несколько размеров больше), и только потом куртку. Эмильен удивился, как спустя всего пять минут ей это удалось. — Давай, до нового года! — развязно сказала девушка в попытках открыть дверь. Парень не сдержал смех. — Он уже наступил и в России, и у нас. — Пойду в Россию, — дверь захлопнулась от сильного ветра, оставив Эмиля лишь наедине с запутавшейся гирляндой на ёлке. Он пошёл спать. Но не спал в итоге он всю ночь. Как бы глаза ни слипались, в сознании от оставался. Даже были силы думать. У меня нет беспокойства за Мэррку. Я знаю, я-то знаю: все будет хорошо. Она не уйдёт далеко, она вернётся, она... И так дальше, по списку. Я не боялся за неё, как иногда бывало, когда она оставалась одна. Мэрр — невероятно живучая особа. Сколько раз она выбиралась из, казалось бы, безвыходных ситуаций? Да сто, а то и больше. И тут выберется. Сомнений у меня нет. Эмильен перевернулся на другой бок. Если бы он знал, что следующие два часа Мэрр пролежит в снегу на заднем дворе, рассматривая звезды и думая, что это запутавшаяся гирлянда с ёлки...

***

Хлопок двери. Аккуратные шаги. Сброшенная на пол куртка. Отброшенные ботинки. Два шага к лестнице. Остановилась, ища опору. Стряхивает с себя что-то. Наверное, снег. Больше нечего. Неуверенные шаги по лестнице. Я уже знаю её движения наизусть. Каждый шаг будто отточен. Она справилась, зайдя в просторную комнату на втором этаже и присев на двухместную кровать. — Ты ведь не спишь, — за эти два часа её речь стала заметно чётче и обрывистее. — Я и не спал, — Эмильен перевернулся на спину. Мокрые волосы, серьёзное лицо и холодные руки... А ещё обветренные нос и губы. На волосах снежинки, будто она только что вылезла из сказки. Молча наблюдая за ней, парень заметил, как взгляд девушки, который будто был тягучим от количества выпитого алкоголя пару часов назад, стал более менее ясным. Ей больше нельзя было управлять или сделать с ней что-то. Она снова живая, не фарфоровая кукла или пластилин. — Где ты была? — Эмильен будто проглотил последнее слово, но оно не убежало от чуткого слуха Мэрр. — Дорогой, где ты был? — передразнила она его. — Чего? — парень моргнул сонными глазами. — Нет, — Мэрр рассмеялась. — Надо отвечать: "Бегал!" — Давай без шуток сейчас. Где ты была? — На заднем дворе. Лежала и думала о том, протрезвею ли я к вылету из Женевы через несколько дней. — Успехи! Ты уже протрезвела. Хоть на капельку, но я в этом уверен. Рядом с Эмильеном упало холодное тело во влажной футболке и носках. Он только и мог её обнять. Он не чувствовал этот холод. Он чувствовал только тепло её дыхания и грудной клетки. — Вот знаешь, — Мэрр начала резко, — самые честные люди — дети и пьяные. Не такие, чтобы валялись в сортирах или на обочинах, а пьяные. Я не мог отвести глаза от стены, чтобы хоть мельком посмотреть в ее. Она говорила медленно и растянуто, но достаточно уверенно. Готовься, она тебя уничтожит. — Я не боюсь сейчас ничего: ни смерти, ни твоего удара, и разгромной статьи про наши отношения! Боюсь только... — она запнулась, — точно, ничего же! Тебе не хватает того же, чего и мне — почувствовать себя, не думать, а довериться своему телу. Не на девяносто девять процентов, а на сто двадцать! Эмильен молчал, но не пропускал её слова мимо ушей: ему совесть не позволяла просто так отпустить критику девушки. Тем более когда она пьяная. Впервые в жизни по-настоящему пьяная, чтобы быть честной. — Доверься себе, прошу. Не здравому смыслу, мыслям или логике, а чувствам! Я не только про соревнования, общение... Я и про ощущения, и про доверие. Доверять себе — легко и сложно одновременно. Вроде бы что, ну, инстинкт самосохранения: ты не кинешься под поезд, потому что тебе просто захотелось. Но с другой стороны, ты кинешься под поезд, если ты слишком сильно этого захочешь. Захочешь не самого действия, а смерти. Не просто желание, а чувство. — Ты считаешь, что это чувство? — Эмильен наконец смог взглянуть на Мэрр, не увидев её глаз под длинными волосами. — Да. Это чувство, когда ты больше не видишь иного выхода. Так же и с любым чувством. И тебе не хватает свободы, — она подняла голову, стряхнув волосы назад. — Свободы. Свободы чувств, которые были у тебя раньше и которые загубила эта свобода. Её тоже надо контролировать, но не настолько, чтобы это зажимало душу. Она глотнула и кашлянула. В горле запершило, будто туда снова попала капля алкоголя. А парень не смел даже вздохнуть громче. Он снова почувствовал эту свободу. — Не теряй её, не теряй свободу. Она твоя, и о ней знаешь только ты. Только ты в силах управлять чувством свободы. Эмиль, сжав одну ладонь другой, боялся пошевелиться. Я снова свободен. Я потерял не смелость, не ярость. Я потерял свободу. Чувство, которое только и помогало мне пережить и все и оставаться смелым и яростным. Свобода. Строчки одной лишь песни... — My girl, my girl, don't lie to me... Мэрр вздрогнула на первых словах. И не могла расслабиться до последних. — Tell me where did you sleep last night. — In the pines, in the pines Where the sun don't ever shine, — подпела она. — I would shiver the who... — Подожди, — небрежно брошенное русское слово, — блять. Не то. Arrêt, — и девушка, шатаясь, убежала в соседнюю комнату. Парень слышал, как она расстегнула молнию, достала из чехла инструмент, который звякнул струнами. Вернулась в комнату и рухнула на диван своим небольшим весом. — Расстроенная вся, сейчас, — она принялась исправлять ситуацию на слух. — Ну, сейчас явно лучше. — Да, точно... — вздохнул Эмильен. — Чего умираем? Пой давай! Для кого я тут шарманку настраивала? — Ну ты и дура. — А ты, огузок, не начинай. Прокачивай знания английского с Куртом Кобейном. — И знания дробей. Мэрр зажала рот, пока он не понимал, почему она будто сейчас разорвется от смеха. Похоже, пока протрезвела только запутавшаяся гирлянда с ёлки. — Дебил, пой, — девушка взяла первый аккорд и простучала ритм ногой. — Я не умею... — Пой, блять! — Ладно, ладно... А как начинать? — Тихо, как в песне. Она же... играла на первом этаже, когда я ещё была в доме? — Да... Ты помнишь? — Я под неё окончательно опьянела. Как же тут не помню. И вообще — свобода! Кому я тут читала эти речи про пьяных? Эмиль вздохнул, собирая в себе всю волю. Я ненавижу петь при ней. Никогда у меня не получалось так же уходить в музыку, как у неё. Только наедине с ней я не мог уйти в песню. Она будто барьер, который я не могу преодолеть. Который остаётся между мной и... — Может, лучше не эту песню? — У тебя получилось слишком красиво спеть пять минут назад, чтобы я согласилась. Терять нечего. В груди неожиданно наступила какая-то оттепель... — My girl, my girl, don't lie to me Tell me where did you sleep last night? — Успокаивай дыхание. Ты ведь умеешь это делать. Тогда звуки будут более чёткими и плавными... — In the pines, in the pines... — Выше! — Where the sun don't ever shine... — Сейчас чуть громче, набирай силу! — I would shiver the whole night through. — Хорошо. Теперь переходи на скрим. — Я не умею! — Как получится! Не пугайся чего-то нового даже тут. Я не должен бояться в первую очередь попробовать. Я... свободен, Мэрр. — My girl, my girl, where will you go? I'm going where the cold wind blows. In the pines, in the pines Where the sun don't ever shine I would shiver the whole night through. Мэрр продолжала играть аккорды, пока остатки голоса Эмильена звенели у нее в голове. Да, это было неидеально, но он вложил в каждое слово частичку души. Девушка отложила гитару и посмотрела ему в глаза. — Это, наверное, было лучшее, что я слышала. Курт перевернулся на облачках. Я не думал, что смогу настолько сильно оторваться от мира и прочувствовать энергетику этой песни. Каждая строчка делала меня всё живее и живее, всё трезвее и трезвее. Это была лучшая новогодняя ночь в моей жизни. Пусть и для Мэрр она будет такой. Она ведь впервые напилась, так?

***

Вдыхая влажный воздух и оглядываясь вокруг, парни начали свою первую тренировку на настоящем снегу Оберхофа. Этот этап обещал быть зрелищным: искусственного снега минимум, вокруг сугробы, а сосны и ели белеют своими лапами вдоль трассы. Эмильен видел, как Мэрр с самого утра ушла на стадион, помогать сервисменам. Раньше она делала это по желанию, когда были силы. Но теперь, когда Симон выбыл из-за травмы, а ног не хватало на все пары, ее помощь была бесценна. — Эти лыжи Мэрр накатывала? — спросил у него Эрик. Он не ответил, ведь не знал, поэтому лишь кинул многозначительный взгляд на товарища. Нет, ты хочешь сказать что-то ещё. Не отпускай... — Если Мэрр, то они шикарны! Она так чув... — Да, ты прав. Похоже, Мэррка. Конечно, обкатывала лыжи для нашего роста, конечно, Мэррка. Эрик, ты с какого дуба рухнул?! — Она может, потому что я в ней не сомневаюсь, — сказал он и показал язык. Эмильен ускорился, оставляя его позади, и затормозил только на вершине подъёма. Товарищ в это время что-то обсуждал с Симоном. Так даже легче... просто легче. Он оттолкнулся и уже хотел набирать скорость на спуске, но неожиданно слева мелькнула тень. На огромной скорости. Парень даже не понял, что это человек. Казалось, я лечу вниз по подъему и разбиваю себе лицо. А на деле я смог устоять на ногах, едва ли не попав палкой этой "тени" по лыже. Эмильен почувствовал, как грудь переполняет адреналин. Становится всё сложнее дышать, вдыхать туман и комочки снега. Становится невыносимо наблюдать, как он снова впереди. Вебьорн, похоже, даже ничего и не заметил. — Ну давай поиграем. Он улыбнулся и растолкался, догоняя того, кто снова заставил его вспомнить тот самый диалог с Мэрр. — ОН СИЛЬНЕЕ МЕНЯ! — снова и снова проносилось в голове Эмиля. — Слышишь? Мы поравнялись. Я посмотрел в его сторону, а он будто и не заметил ничего. Заметил только тогда, когда я поднял очки. Он сделал то же самое. В его глазах я увидел недопонимание...

Чего он хочет? Как будто специально катит моим темпом?

Чего я хочу? Ничего не заметил? Смущение и простое скрытие глаз за очками. Эмильен не ощущал ничего. Только какой-то прилив сил и... Его лыжа оказалась на лыже Вебьорна. Тот только споткнулся, удержав себя на палках. А Эмиля уже и след простыл: он был на вершине подъёма, где ему что-то кричал норвежский тренер. Но парень не слышал и даже не хотел слышать. Он только опустел изнутри. Хотелось уронить его на спуске, посадить на сосну, бросить в сугроб и... Я дал волю своей свободе. Но не в полной мере. Что-то дало мне понять, что этого достаточно: я-то не стал его обгонять более грубо. Значит, так это работает, Мэрр?..

***

Лишить себя всяких чувств. Убить их. Убить каждого, кто посмеет их возродить. Одно чувство останется: оно бессмертно, и я пронесу его сквозь века. Всегда буду нести. Мэрр. Это не девушка. Не вторая половинка.

Это чувство.

Чувство свободы, про которое она, будучи пьяной, говорила как про что-то божественное. Любое божественное надо контролировать. Но не нужно зажимать? Как все сложно! Ограничить свободу ради свободы же. Ради свободы, которую нужно уничтожить... Обретая свободу, мы обретаем не огонь чувств, а тлеющий пепел. И он никогда не перестанет тлеть. Завтра спринт. Мэрр спит в соседней комнате. А я, поглядывая на Эрика, думаю о том, свободнее ли он, чем я. Каждый имеет свою свободу и свои ограничения для этой свободы. Она даёт все остальное.

I'd shiver the whole night through...

Руки и правда дрожали. Но этой дрожи не было заметно. Дрожала ярость. Ярость, которую я осознанно отпустил наружу. Чтобы она сожгла все, о чем я думал с момента разговора с Мэрр. Сожгла все, кроме Мэрр. — А что же тут делает Мэрр? Голос заставил меня вжаться в подушку. Но этот сладкий женский голос был мне знаком. Душа. Та самая. — Мэрр? Она чувство, которое всегда со мной. — Так, хорошо, — девушка оказалась прямо передо мной, напротив окна. — А она олицетворяет свободу? — Нет. Нет же, так? Я бы сказал нет, а ты знаешь наверняка. Душа улыбнулась, я впервые увидел это зрелище: у неё не было зубов. — Знаю. Но меня успокоили, поэтому я тебе снюсь. Я не могу приходить так, по призыву, как это было раньше. Но теперь я буду в чем-то тебе помогать вот так. — Мэрр не олицетворение свободы, — наверное, она смотрела мне прямо в глаза, но я этого не чувствовал: глаза её были прозрачные, без зрачков. — Она её ограничивает. Но она не правила. — Верно мыслишь. Она помогает тебе не улететь. Внутри тебя хаос, ты агрессивен и жесток, но она ограничитель. Она не правила, ведь ты их ненавидишь. Она сама против этих правил. Она ограничивает тебя от чего-то безвыходного. Она просто... просто чувство. Души уже не было, а я понимал только, что именно Мэрр помогла мне сегодня не сорваться на Вебьорна. Именно это чувство. Может, поэтому я не вспомнил об этой ситуации ни разу? Может, поэтому я так быстро остыл?..

Внутри тебя хаос... Хаос... Хаос. Не ограничивай его, не успокаивай свободу.

***

Когда я покидала отель, Мэрр осталась внутри на какие-то считанные мгновения. Рядом с ней стоял Эмильен, что-то ей говоря и приобнимая её. Черный дождевик свисал почти до пяток, капюшон куртки скрывал лицо... Мы встретились взглядами, пока Мэрр отвлеклась на телефон. Секунда длится вечность. А этот мир, что он оставил мне, ушёл вместе с его глазами... ...Эмиль слегка улыбнулся, глядя Жюли вслед. Она будто выплывала в ту бурю, которая сейчас бушевала за стенами отеля. — Она нас не подведёт, — прошептал он и ушёл. Мэрр долго не понимала сути его слов... ...Я сидела на своей кровати и наблюдала, как Жанни спокойно дышит во сне. А я уснуть не могла. Я знала: я не выиграю. Я не буду на высоте. Но то, что на высоте будет кто-то вроде Паулы, не знал никто. Сегодня ее день, и я рада, что мне не уделяется много внимания... ...Эмиль и Мэрр уже почти уснули, сидя над бесконечными статьями и заметками последней, когда в дверь постучали. Знакомая постать, словно туман, заполнила комнату. Парень не в силах был и вздрогнуть. Чёрные волосы лишь шелохнулись около его лица... ...Я рассказала обо всем. Чувства. Вечер. Дождь. Туман. Шум в ушах. Сцена с утра. Больше, вроде бы, не о чем. А улыбаться мне не хочется. Хочется закричать от страха и отчаяния. Так долго я не понимала, что это все: гонки, внимание, давление — ломает меня. Я сжала руку Эмильена так сильно, как могла. Он сжал мою ладонь в ответ... ...Мэрр лишь молча наблюдала за этим действием. Ее глаза сверкали: когда-то она делала то же самое с ним, чтобы хоть как-то образумить. В конце концов, сморгнув слезы, она сказала: — Только что я увидела, как поломанную ветку замотали изолентой. Изолента срослась с деревом, так же как и ветка. Они долго будут не понимать, что девушка имела ввиду... ...Он смотрел на меня так, словно я только что перестала дышать. А Мэрр смотрела на меня так, словно меня собирают по кусочкам, как конструктор. Если бы она знала, что изолента никогда не срастётся с деревом, даже когда оно будет очень крепким.

***

Что вы чувствуете, когда в нескольких сантиметрах от вас невысокий тёмный парень несётся за победой? Связаны. Что вы чувствуете, когда мимо вас десять минут назад пронёсся ваш молодой человек, привозя желанное призовое место на финише? Связаны. Что вы чувствуете, когда последний из французов, на которого особо никогда никто не рассчитывал, привозит второй подиум за сезон, стреляя на ноль? Связаны. Мэрр могла только упасть на снег. Сердце скакало в груди, руки и ноги были слабыми и будто невесомыми. О такой гонке она могла только мечтать. Связаны. Связаны тем, что каждый всегда готов отдать на трассе все силы. Они сделали то, о чём никто из них до гонки и не думал. Девушка поднялась и стряхнула снег с шапки-ушанки. Белое полотно уходило из-под ног, когда она, чувствуя на себе взгляды тренеров других команд, бежала к микст-зоне, на награждение. Что она там наговорила, Мэрр не вспомнит ближайшие сутки. Будет помнить только одну фразу: изолента никогда не срастётся с деревом... — My girl, my girl, don't lie to me Tell me where did you sleep last night? In the pines, in the pines Where the sun don't ever shine. I would shiver the whole night through. Голос фанатов и команды. Единый голос её мира. И больше ничего.