Секрет Дел

      Аделя не зря купила пачку сигарет будто чувствовала, сидя на чуть сыроватой траве перед каменной плитой она вытягивала сигарету за сигаретой, просто думая, хотя в голове ничего не было. Пустота оказалась не только там, но ещё и внутри. Не плакалось, не чувствовалось. Она пялилась в одну точку, иногда моргая, и, прижав близко-близко колени к груди, до боли, чтобы дышать невозможно было, но только так ощущался покой и защищенность.       Его красивые глаза смотрели с фотографии, без укора, без веселых искорок, прищура, не было и нежной улыбки, сдвинутых бровей и он на ней был ни живой, но и ни мертвый, какой-то безликий, серый будто бы никогда не существовавший. Стало тошно, но Лина взяла последнюю сигарету, покрутила в пальцах, решила выкинуть.       — Знаешь, мама до сих пор ведет себя противно и указывает, как нам жить, — усмехнулась, откинула голову к маленькому заборчику сзади и поглядела на небо. — Тётя Люба тоже намудила, ты её всегда презирал и ужасно шутил в её присутствии. А ещё помнишь, мы ходили на рыбалку, вернее на отдых, но взяли с собой удочки? Тётя подошла к нам, и ты специально резко вытащил клюющую рыбу, чтобы угодить в лицо тёти Любы.       Она грустно рассмеялась, кусая губы и сжимая их так плотно, чтобы не начать внезапно рыдать и не выплевывать слова отрывками.       — У меня появился самый лучший мужчина на свете, — проговорила спустя пару минут. Подняла руку к небу и показала кольцо. — Он мне предложение сделал. Я уверена, Паша тебе бы понравился. Конечно гиперопекающий, но иногда и может научить новому или что-то показать. Кащей из группировки, но очень умный, вечно поучает меня. Я не пропаду, пап. Веришь?       Прикрыла глаза, тяжело дыша и, начав про себя считать, чтобы унять эмоции.       — А если кто-то мне больно сделает, я и сама могу правой прописать. Правую свяжут, левую использую. Не смогу руками — ногами драться начну, а если уж нет, то голова подойдет. Всё объяснил, натренировал меня, хоть я и иногда ненавижу это в себе, но лучше уметь за себя постоять нежели грязной будут кликать.       Несколько минут ещё посидела, обратила внимание опять на фотографию, разглядывала, не открываясь будто пыталась запомнить, в голове образ уложить и понять, что он именно таким был, не изменился и всегда будет у неё в груди, в самом сердце.       — Люблю тебя, пап. Будь спокоен, всё будет хорошо.       Поднялась, собрала окурки, хотя от тех ничего почти не осталось, до самых фильтров скурила, а затем, подхватив все вещи, поглядела на наручные часы — пора. Быстро-быстро, в темпе дошла до остановки, чтобы сесть на автобус и поехать на вокзал. Перед кладбищем успела завести Паше обед и, наверное, он сейчас уже негодовал и злился на то, что она опять не слушала его — переставила машину, творила херню, по его мнению, точно.       Желание подняться, быть с ним рядом, обнять пришлось подавить и ей до сих пор как-то тошно. С Кащеем хорошо, с ним по-другому и быть не может. После потрясений дня только свернуться у него на коленях котенком, в клубочек такой маленький и побыть в его присутствии. Притвориться слабой, чуть-чуть побыть и пожить для себя, чтобы пожалел и позволил поплакать, а то сейчас держится, старается, дышит через раз, чтобы вроде не реветь, хотя сама себе же и сказала, что нет у неё ни слез, ничего внутри.       Скоро она поедет в Казань и думать лишнего не надо, Зиме вон позвонить успела перед отъездом, чтобы забрал и отвез домой. А дома тётя Люба, её нравоучения и как вот в глаза смотреть ей после того, что сделала. Об отце умолчала, письма подделывала, врала о нём. Охренеть тут можно вообще с этими родственниками.       Сидя в вагоне и наблюдая в окно за тем, как фонари исчезают и появляется тёмный лес и голубое небо, Лина поняла, что теперь кроме Кащея у неё никого и не осталось. Такого близкого и нужного, родного, чтобы защитил и помог с любыми трудностями. Кажется, семью она нашла именно в универсаме, подругах и Паше.       Хотелось вновь много курить. Соседи уже спали, кто-то читал книгу, подсвечивая себе неяркой лампочкой, Аделина обнимала подушку, а затем легла, уставляясь в потолок. Долго лежала, пару часов точно и этот мерный гул колёс об рельсы не успокаивал — напрягал, давил, долбил, но никак не мог довести её до беспокойного сна. Ворочалась долго, думала, кусая губы и не находя в себе сил закрыть глаза. Перед ней теперь образ отца возникал, та безжизненная фотография и как бы не до сна точно.       Поднялась, нашарила у себя зажигалку, поспешила в тамбур для курящих. Людей там не оказалось, лишь какая-то девушка, которая гипнотизировала окно и медленно тянула сигарету. На звук она обернулась неохотно, поглядела надменно. Лина была по сравнению с ней козявкой, малолеткой ещё.       — У вас есть сигарета? Одну хотя бы, большего не попрошу. Свои закончились, — спросила скромно, и та подняла на неё презрительный взгляд, вздохнула.       — На, — вытащила сигарету, видимо самокрутку.       — Спасибо, — приняла, отошла дальше, закурила, опираясь спиной о холодный металл.       Они молчали. Лина пыхтела. Табак был хорошим, чуть одурманил, Аделина аж от удовольствия глаза прикрыла, опустилась на корточки, откидывая голову назад и упираясь затылком в стенку. Посмотрела на щиток, на чуть мерзлые стены, тут, в тамбуре, было на удивление безумно холодно в эту ночь.       — Хреновый день? — подала девушка голос, кашлянула.       — Безумно хреновый, — кивнула Аделина, затянулась, выдыхая клубы дыма и затягиваясь вновь. — Мой молодой человек в больнице, мать летит с любовником отдыхать, а отец оказывается умер пару месяцев назад.       — Ептить, у меня тоже умер, но мужик мой любимый. В группировке состоял, похоронили, домой вот поехала к его родителям, — она вздыхает так тяжело, что у Адели щемит где-то там внутри, глубоко-глубоко.       — Стреляли?       — Ну типо, — та не смотрит на девчонку, Лина сама всё чувствует.       — В моего вот тоже.       — Береги его, — кивнула, а затем, бросив остатки сигареты в жестяную баночку, поспешила в плацкарт. Лина продолжила сидеть.       Скурив опять чуть ли не до фильтра, Аделина поднимается на трясущихся ногах, разминается и идёт назад. Теперь уж точно уснуть она сможет.       Зима стоит хмурый, оглядывается по сторонам, но сразу же, видя Лину, подходит, беря у той сумку. На нём шапка, кожанка, а ещё огромные какие-то бесформенные штаны. И по виду какой-то помятый будто что-то случилось.       — Вахит?       — До машины дойдем и побазарим, — только и ответил. Стало не по себе. Значит что-то случилось всё-таки и вот странно в груди потянуло. Лина поспешила в машине, села вперёд, уставившись на парня, который стал заводиться. — Ты с Кащеем ходишь?       От такого хотелось то ли смеяться, то ли плакать. Смеяться, потому что Кащей самый главный автор на районе и заполучить такого, завоевать авторитет и себе, а плакать, потому что теперь универсам возможно узнает, а может уже узнал о том, что Кащей её мужчина.       — Да, — огрызается, хотя вроде бы не хочет ссориться. — Это проблема?       — Не шаришь? Или позабыла о том, как он с синяками яшкается.       — Не твоё дело мне указывать, — внезапно вскипает, дышит через нос как-то тяжело, громко, а затем голову отворачивает к окну. Ей не до разборок.       — Вчера синяки нарушили обещание и наших побили, — сообщает, да так просто, что становится не по себе. Лина сжимает зубы, челюсть болеть начинает. Наконец-то обращает внимание на это, расслабляется, чувствуя себя не в порядке.       — Кащей информацию собирает на Чешира, я тут тоже немного наскребла. Мы посадим его, — заверяет она, делится этим с Зимой. Знает, что не проболтается, не такой, как Турбо, обдумает, обговорит, прежде чем рассказать остальным. Не вспылит.       Машина резко тормозит в каком-то переулке. Лина удивленно уставляется на Вахита, который смотрит на неё таким взглядом, от которого хочется бежать и прятаться. Не по себе. Девчонка гулко сглатывает, косит глаза на панель, осматривая радио, которое сейчас молчит, обводит глазами вещи, которые валяются в отверстиях, предназначенных для бутылок. Сердце бешено стучит.       — С ума сошла, — и вот не похоже на вопрос, констатирует.       — Нет. Я тут с отчимом Пальто говорила, он помочь хотел.       — Ты идиотка нахрен! Какого чёрта с мусором связалась, — кричит, а это уже плохо, потому что никогда вроде не орал, только мог что-то недовольно выдать, о чём-то поспорить, но, чтобы так — никогда.       — Послушай…       Лина рассказывает всё, что выяснила, что вообще происходило, упуская некоторые моменты, которые ему точно не нужно знать. Говорит, что всё будет хорошо и Ильдар Юнусович обещал помочь. Она не собирается сдавать универсам или что-то делать безумное, просто милиция приедет и повяжет Чешира, потому что у них появилась информация и улики, которые собрала Аделя и Кащей. Ничего экстравагантного, экстраординарного — просто и со вкусом. Приходится говорить очень убедительно, даже самой себе верит, потому что на деле предстоит немного другое.       План действительно простой, но в неё стрелял Чешир и как бы Лина должна с ним встретиться, пойти в пустую квартиру и там начать разговаривать и только после милиция зайдет, чтобы он точно не смог ничего сделать и сбежать, а ещё его парни не успели поднять шума. Только вот проблема, как теперь поступать если при одном упоминании Чешира уже в дрожь бросает, как дышать с ним если задыхаешься, как смотреть, если перед глазами этот лес и его погоня с выстрелами, как существовать, если тяжело только от его образа вдалеке, хотя может это и не он вообще.       Вахит по мере того, как Аделина говорит только хмуриться, но вроде как не спорит и не отрицает, кивает, удрученный, что мол права и вроде как всё логично и нужно избавиться от синяков и их гнета универсаму. Лина объясняет также и причины того, что нельзя делиться этим со всеми, потому что могут быть стукачи, крысы и подельники, а также лишнего шума воспроизводить не нужно. Парень соглашается с этим, умно, даже помочь как-то хочет.       — Ты Кащея задержи, если приедет в эти числа, когда Ильдар Юнусович скажет, что пора.       — Он разве не посвящён в твой план? — интересуется и как бы ей можно ничего не говорить, по виду Аделины всё понятно, но она собирается с силами, чтобы сказать, и чтобы её не прибили сразу же на месте.       — Не совсем, он думает я не лезу в это, но я тут провернула много чего.       — Опасная ты женщина, Дел, — он покачивает головой и вроде как больше ничего не говорит, заводит снова машину, и они продолжают ехать к дому девушки. — Но я помогу, — спустя пару минут добавляет и у Лины облегчение наступает, даже лучше становиться.       Аделя вздыхает с облегчением, благодарит тихо и ждёт, когда можно будет уже прилечь на свою кровать чуть-чуть поспать и идти в гости к Андрюшке и его отчиму, чтобы обговорить всё, что удалось выяснить и, наконец-то, составить план. Пора было и правда заканчивать с этим пиздецом, да поскорее.

***

      Кащей говорил, что спрятал документы на балконе. Лина перерыла каждый дюйм, казалось бы. И в шкафу посмотрела и половицы проверила на наличие странностей, под подоконником, около двери, во всех щелях разве что оставался потолок. Притащила стул с кухни и полезла наверх, проверяя панели и толкая каждую, чтобы осознать, что под досками действительно лежит папка с бумагами и какие-то ещё пакетики. Она сразу же сообразила, надела перчатки и достала всё это оттуда.       Тут и накладные, и поставки, сбыт, некоторые расписки и приказы, а ещё пару подписей от каких-то директоров, карты и чего только нет. Паша отлично постарался и сделал огромную работу. Аделина кладёт это в портфель и убирает за собой, чтобы не было понятно, что она тут рылась. Мало ли синяки проверяли и копались также в квартире Кащея пока она с ним разъезжала по Москве. Вскрыть квартиру, а затем замести следы, ну это раз плюнуть для них, Лина посчитала, что и через балкон можно спокойно пробраться.       Выйдя из квартиры, закрыла ту на ключ и поспешила скорее к себе домой, чтобы взять ещё кое-что и уже направиться к Ильдару Юнусовичу. Андрей Линку ждал у подъезда и ей пришлось притвориться, что всё хорошо, а сама волнуется безумно, что почти трясет и она совершенно не готова к разговору. Улыбнулась, обнимая друга и спрашивая, где Марат. А младший Адидас опять начудил с экзаменом и переписывает сейчас математику. Ну и лох, думается ей, а самой как бы тоже скоро экзамен писать по математике.       — А у тебя как? — спросила Лина Пальто, который шел угрюмый и недовольный.       — Да контрольную завалил по литературе, так представляешь, что этот говнюк сделал? — возмутился пацан, она кивает, мол что, а тот недовольный, злой даже, взъерошенный словно дворовый кот. — Заставил, во-первых, выучить чуть ли не все вопросы наизусть и, во-вторых, ремнем отходил. Охренел нет?! Я вообще его за отца не считаю, чтобы так поступать.       Аделина попыталась сдержать смех, но всё равно прыснула, прикрывая ладонью рот.       — Прости, прости, — заулыбалась, смотря на то, как Пальто уже целиться втащить ей по заднице кроссовком. — Я не могу представить это. То есть он на серьезе подошел к тебе и вместо того, чтобы поговорить включил режим отца.       — Угу, — обиженно заявил. — Ненавижу его. Вообще хочу, чтобы ушёл из нашей жизни и не возвращался.       И Аделя поняла бы на самом деле если бы отец не также учил её в более раннем возрасте. Может это тоже повлияло на развод, но всё же, ей папа был ближе, чем мать. Он поддерживал, ругал, говорил как правильно или нет и, смотря на семью Васильевых, всё было не так плохо, по сравнению с тем, как каждый раз жаловался Пальто. Ильдар Юнусович очень сильно заботился о матери Андрея, сидел часто с Юлькой и покупал ей всякие игрушки, готовил, носил цветы и тортики, а ещё зачем-то пристал к Лине и тоже по-своему старался заботится о ней, вон даже на расследование согласился.       — Вообще никак не колышит? — спустя пару минут тишины поинтересовалась.       — Не знаю, — буркнул. — Злюсь, кричу, а он помогает всё равно. И бесит этим до невозможности, но, наверное, ты права. Нормальный он, просто я придурок, но до конца буду бороться с ним и идти против.       — Пока не надоест?       — Пока не надоест, — подтвердил, пиная ногой камушек.       — Ну тогда топим до конца и играем на его нервах, — протянула руку, и Андрей гаденько улыбнулся. — Кстати, он тачку свою перекрашивал, и детали менял, потому что надписи не стереть, мы глубоко процарапали. Орал жесть.       — Представляю, — хихикнула. — Можно было бы ему в шампунь краски бахнуть, но боюсь второй раунд ремня нам не положен.       — Я бы лучше ему суперклея намазал на руль, — Аделина аж глаза округлила от такой идеи. Вот это конечно задумал. — Или не знаю, соли в кофе положить, хотя уже так банально.       Лина покачала головой. Маленький мститель. Спорить не стала, пускай делает что хочет, потому что мальчишку не переубедить, раз уж настроен так, что будет выносить мозг и отрываться на своём отчиме до победного пока не надоест. И если честно Аделина скучала по такому отношению, когда заботятся, даже если и это был немного резкий или грубый способ выражать эмоции. Она скучала по отцу.       Аделина сжала сумку крепче, когда они подошли к дому. Андрей топтался достаточно, чтобы девушка пихнула его уже в бок. И вот не поймешь то ли боялся, то ли стыдно было возвращаться обратно в квартиру и видеть Ильдара Юнусовича. Поднявшись по лестнице, Лина поняла, что вроде как уже отлегло, не боится и ей на самом деле мужчина желает только добра, а вот Пальто стал чуть нервознее и оттягивал момент.       В дверях уже ждали. Мелкая притащила куклу и не давала пройти старшему брату в квартиру, показывала какие косички ей помог заплести дядя Ильдар. Аделя тоже присоединилась к разговору, снимая обувь и улыбаясь, а вот когда вошел этот мусор, то что-то перехотелось радоваться. Ну сейчас разнос точно пойдет, особенно, когда тот запись с ней будет слушать и обсуждать её после. Веселье-то будет, с концовкой, где выстрелы и крики Лины, даже в кино не надо ходить.       Андрей в глаза не смотрел, весь такой отчужденный, дикий, уклонился от руки, не давая себя трогать, что-то прошипел себе под нос и чуть ли не затявкал, а затем позорно сбежал к себе в комнату, оставляя Аделину одну на растерзание. Ну пацан, ну мужик блин, аж тошно стало от такого. Она сглотнула, перевела взгляд на Ильдара Юнусовича, который кивнул в сторону кухни в приглашающем жесте.       — Ну проходи, Аделин, говорить будем, — а тон какой серьезный, колени трястись стали. Попала она, конечно, знатно.       — Только ругаться не надо, я объясню, — взмолилась.       — Объяснишь, куда денешься, — пообещал, а затем дверь на кухню плотно закрылась.