Секрет Дел

      Аделина была готова. Ильдар Юнусович с каким-то мелким пацаненком передал для неё диктофон, а также на дне коробки лежал кастет. Красивый, новенький, острый. Девушка всё предусмотрела — взяла сумочку, положила туда диктофон, перед этим обшив его и подделав словно это косметичка — такая узенькая и компактная, пару монет кинула рядом, помаду приложила сверху, а кастет спрятала под платье. Теперь не посмеет тронуть, но если что произойдет, то скорее бить и бежать.       Чешир распорядился, чтобы приехала в центр, и она честно пришла, ждала, думала, когда появится этот страшный зверь. Никому не сказала. Паше соврала, что идет на дополнительные по математике — всё-таки экзамены вот-вот на носу, а сама увильнула на встречу. Алёну предупредила, что опоздает, ведь потеряла ключи, универсам не совались, не спрашивали, хотя Андрей всё тут выспрашивал про своего папашку, но Лина пожала плечами, поэтому разговор уперся в глухую стену и никуда не ушёл. Синяк непонятно где и хрен бы с ним.       — Киса! — восхищенно проговорил Чешир, подлезая сзади и обхватывая своими большими руками хрупкие плечи. — Какая ты сегодня красивая словно перед смертью своей нарядилась.       — Сейчас жара, я не могла пойти ни в чём другом, — развернулась лицом к мужчине, сглатывая и пытаясь хоть чуть-чуть, но отодвинуться. — Мы едем?       — Не боишься, что увезу в лес и изнасилую, — разулыбался.       Боюсь…       — Нет, — твердо ответила и прошла к машине главаря.       — Как знаешь, — бросил ей в спину и, пройдя к водительскому, плюхнулся, завел автомобиль, и они выехали на главную.       Про лес не шутил. Они ехали по трассе уже достаточно долго и покинули пределы Казани. Диктофон крутился, а ничего не было оговорено. Чешир даже не думал начинать лишь крутил руль и сосредоточенно смотрел на дорогу. Было не по себе. Аделина приоткрыла окно, подуло свежаком. Кажется, в машине было очень душно и стало не хватать воздуха. Ладони все потные и ноги чуть трясутся. От такого напряжения сама сейчас не выдержит.       — Куда мы едем? — подала голос.       — Петровка, — буркнул будто не он тут распинался и хотел отвезти её туда. Не её же идея, чего тут показывать характер свой. — Скоро уже будем.       Она снова замолчала, не стала провоцировать. По пути ничего не было примечательного, чтобы определить, где они находятся или чтобы рассказать милиции. Одни деревья, кусты и поля. Аделя если честно боялась, а ещё жалела, что с Кащеем они не обговорили такой момент и он не знает где она. А хотелось бы, наверное. Пусть орал бы, душу вытряс, но по крайней мере этот кошмар закончился бы.       Они остановились около старого заброшенного здания. Тут было грязно, пусто и далеко от основного поселения. Ну пару шагов конечно пришлось бы пройти, но через заросли и непонятно в какую сторону, хотя указатель вроде как был повернут влево, но верить ему или нет уже решал каждый сам для себя.       — И где мы? — сглотнула, стараясь не подавать виду, что до безумия напугана.       Вышла из машины, огляделась. Где-то закаркала ворона, зашуршала листва, приоткрывая свои ветви и позволяя солнцу проникнуть на поляну. Лина поёжилась, посмотрела на Чешира, который неотрывно смотрел вперед, куда-то вдаль, за забор.       — Муза жила здесь, — проговорил и Аделина вновь удостоверилась, что той уже нет. — Послушай меня, милая Яннэ, — его пальцы зарылись в её волосы, девушка затаила дыхание. Что он делает? — Ты должна.

Flashback

      Её звали Яна — невзрачная блондиночка, но тогда для Чешира она была самой красивой, милой и невинной. Хрупкая, чувственная, добрая, всем помогающая. Жила в приютском доме-пансионате, осталась без родителей в раннем возрасте и оказалась никому ненужной. Её заставляли убираться, все выходные работать, ухаживать за больными и за стариками, нянчиться с малышами. Она была девочкой на побегушках без минуты свободного времени.       В этом доме часто устраивали концерты. Она была тоже там — танцевала, разносила еду и коктейли иногда пела. Девушка никогда не одевалась так открыто и вызывающе, её заставляли. Вообще у Яны было лишь одно тёмное платье и всегда одна и та же причёска — косичка с красной резинкой на кончике хвостика.       Женщины — сотрудницы дома, учили Яннэ многому и говорили, что когда ей исполнится восемнадцать, то её отдадут мужчине, продадут, а деньги пойдут на благоустройство дома. Так поступали со всеми, и она не была исключением. Девушка станет женщиной, родит детей, будет жить уже самостоятельной жизнью отдельно ото всех. В этом не было ничего такого, но Яна не соглашалась, не хотела даже думать о том, что к ней может притронуться кто-то кто ей не мил и не любим. Хотелось по любви, такого, который будет заботиться о ней, спасёт из этого гнёта, потому что она понимала, что на неё, как на одну из старших, навешивают достаточно много всего, и это несправедливо. У неё должна была быть другая жизнь так почему ничего не менялось с восходом солнца.       В один солнечный день, в выходные, когда был устроен концерт, пришёл Чешир. Он показался ей статным, уважаемым человеком. Высокий, бритый под ёжика, в костюме и галстуке. Его пригласили сюда из-за репутации и хотели заключить договор на поставку хорошего обезболивающего. Тогда-то он её и увидел. Скромная, красивая, утончённая. У неё был маленький носик, большие глазки оленёнка, тонкие ручки. Она в этот день работала официанткой, оделась в короткую юбочку, и многие богачи то и дело совали руки под подол, чтобы пощупать и отшлепать. Ей было неприятно, Чешир заметил это.       Яна, как и всегда, подошла к очередному столику, вгляделась печально в Чешира, выдавливая улыбку и напрягаясь, что тот может также схватить её и бесцеремонно зажать, но мужчина не стал, подозвал ближе.       — Сколько ты получаешь за субботу и воскресенье?       — Сто, — не поняла, захлопала ресницами, оглядываясь на своих руководителей. Сейчас увидят и всё, точно накажут. — Половину забирают за проживание.       — Понятно, спасибо, Муза.       А она вот не поняла, нахмурила брови и убежала к следующему столику. В конце концерта Чешир подошёл к её начальнице, переговорил и после ушел, даже не оставаясь на десерт и прощальный танец.       Ей на неделе исполнилось семнадцать и сразу же Яну стали дергать все подряд — подбирали мужчин, знакомили, а кто предлагал хорошие деньги записывали в журнал. Стало казаться, что идёт кругом голова. Этот год нужно было продержаться, но как это было сделать — неизвестно. Она нравилась многим из-за того, что хорошенькая и способная, кроткая и скромная, ей не нравился никто. Другие девушки почему-то с ней обходились не очень лестно, но Яна не обращала внимания — многие ей просто завидовали.       Подошли выходные, он снова на неё смотрел, не отрываясь, потому что понравилась, не выходила из головы и снилась во снах. Чешир пробрался к начальнице, переговорил и довольный уселся за стол. Её позвали. Она растерянная вышла как есть — в майке и коротких шортах, начала переодеваться к мероприятию, но не успела. Захлопала ресницами, сжимаясь в комок и глядя из-под чёлки на мужчину. Их оставили двоих.       — Здравствуйте, — поздоровалась, а голос такой нежный, ласковый.       — Привет, — улыбнулся слегка, посмотрел в изумруды.       — Вы купили меня? — пробормотала бесцветно, грустно.       Бедный. Бедный маленький оленёнок.       — Только на выходные, — пояснил. — Возьми, что тебе нужно и поехали.       Собралась. Растягивала время, кидая зубную щетку, носочки и втискиваясь в своё черное полуживое платье. Девочки по комнате лишь хихикали или сочувствующе глядели. Её руки тряслись, ноги не двигались, но покорно, как на эшафот спустилась с лестницы к своему временному хозяину и палачу.       — Готова?       Нет…       — Да, — подтвердила и пошла за мужчиной на улицу.       Его вишневая девятка. Внутри пахнет древесиной и чуть-чуть цитрусами. На сиденье тепло и мягко, рядом с этим огромным амбалом кажется безопасно, но ещё не вечер, чтобы судить по достоинству.       — Куда ты хочешь? — спрашивает мягко, а у той мурашки идут.       — Не знаю, — пожимает плечами, краснеет от того, что тот на светофоре смотрит на неё так пристально, глаз не сводит. — Я вообще не выходила отсюда.       Всю жизнь росла там.       — Пиццу ела? — интересуются, та кусает губы, неловко казаться такой вроде бы образованной, но к обычной людской жизни не приспособленной.       — Нет.       — Хочешь попробовать? — а сам уже на нужную улицу сворачивает. — Или там суп какой-нибудь вкусный. Мороженое куплю.       — У меня нет подходящей одежды.       — Купим, — и паркуется сразу же. Девушка оглядывается, магазин не из дешевых, не рынок. Тут всё такое модное и дорогое. Ей неловко, но молчит, слушается, перечить не будет.       Чешир не спец, хоть и изо всех сил старается, чтобы ей понравилось. Девушка немного, но улыбается, смотря на себя в зеркало и видя в отражении бежевое легкое платье, а на ногах балетки. Она сразу преобразилась, стала ещё красивее. Взволнованная развернулась к нему, глядя глазами оленёнка, торопливо произнесла:       — Я ведь с вами потом не расплачусь.       — Это подарок, — смотря в большие изумруды, поясняет.       Кажется он готов подарить ей весь мир.       — Не стоит, вы, итак, имеете слишком много проблем из-за такой как я.       — Брось, Муза, — второй раз так зовёт её, а девушка откликается. — Пошли уже в ресторан.       Она ничего не знала о ресторанах, потому что никогда в жизни не была, растерялась, но мужчина показал, что нет ничего страшного в том, чтобы неправильно разрезать мясо или взять не ту вилку. Покормил вкусно, усадил в машину, отвозя к себе домой. На Яне лица нет, вся такая собранная, напряженная. За всё приходится платить не сейчас, так в будущем.       Чешир в ванной, выходя замечает её на кровати. Распласталась голым телом, боится, но смотрит покорная в глаза.       — Зачем ты это сделала? — взгляд отводит, не хочет смущать ещё больше.       — Нас так учили, — растерялась, присела на колени, прикрывая грудь. — Если нет денег, нужно заплатить натурой.       — Надеюсь, ты никогда такого не делала? — возмущению нет предела.       — Нет, — испуганно ахает. — Это впервые. Меня ещё никто не выводил за пределы дома.       — Оденься, мне ничего не надо от тебя.       — Я не могу так! — хлопает свободной ладошкой по покрывалу, хмурится.       — Послушай меня сюда, — уперся ладонями в кровать, рычит. — Это моя была инициатива забрать тебя на выходные. Моя инициатива приодеть тебя и накормить. Я не просил ничего взамен, поэтому, чтобы меня не оскорблять ты оденешься сейчас, и мы можем что-нибудь посмотреть.       Этот маленький, бедный ангелочек, проводила с ним всё свободное время. Каждые выходные он её забирал с собой и Яннэ не могла дождаться, когда уедет и сможет с ним побыть. Чешир расспрашивал, как её жизнь, а девушка рассказала, что родителей у неё нет, что никому не нужная, и её готовят уже как несколько лет к взрослой жизни. Учат мыть полы, ухаживать за больными и старыми, быть и учительницей, и кухаркой, и врачом. Сейчас за девушку взялись основательно — необходимо продать мужчине, выдать замуж, чтобы она жила припеваючи и ни о чём больше не думала.       — А я не хочу, — шепчет тихо-тихо. К Чеширу прижимается. — Не люблю, не нужен. Видела его мельком, слышала разговоры, но мне так противно уже от одной мысли, что я с ним.       — Успокойся, Муза, — крепче обнимает, укачивает на руках. — Дыши.       — Не понимаешь, — качает головой, начиная всхлипывать. — Время близится. Мне скоро восемнадцать.       — Ничего не бойся, — приговаривает, но не верится. — Если хочешь, я могу тебя забрать к себе. Хочешь, прямо сейчас уедем?       — Там деньги большие, мне не дадут уйти.       — Ничего, найдем мы деньги. По нормальному всё решим, — она прильнула к нему, обняла, ткнулась носом в шею, сжимая и требуя защиты. — Никто не будет трогать тебя даже я. Только, когда сама захочешь, если полюбишь.       Ей хотелось кричать, что уже любит.       Она его ждала в тот день. Не пришел к назначенному времени, сообщили, что опоздал. Яна окрыленная вбежала в комнату, а там другой, не Чешир. Закричала, забарабанила в дверь, но её не пустили. Забрыкалась, кошкой зашипела, кусалась, истошно крича его имя. Умоляла, жмурясь и упираясь. Было больно и отвратительно жаль, что именно в тот вечер сглупила, не бросила всё, не сбежала с Чеширом и не покинула пределы Петровки.       Она вырвалась, вся в рваной одежде, грязная, заляпанная спермой выбежала из дома и наткнулась на него. Он стоял за закрытым забором, хватаясь руками за прутья и крича, чтобы его пустили. Яна кинулась к нему, закричала тоже, почему он не успел, почему не забрал её, почему…       …почему, почему, почему?       Так много вопросов, а он не мог попасть, потому что ему специально не дали, не позволили и сейчас, едва протянув руку и коснувшись её, успел лишь мазнуть взглядом, когда на бегу поймали и поволокли обратно. Не дали подойти, обнять, пожаловаться. Не отпустили.       На следующее утро, когда мужчина, наконец-то, попал, его сердце было не на месте. Волнение затопило всё тело, подташнивало.       — Где она?! — заорал, громя кабинет старшей, а та лишь равнодушно пожала плечами.       — Повесилась.       — Что… — пелена спала, сил не осталось.       Мужчину проводили, указывая ту комнату, в которой всё произошло вчера. Он увидел её бездыханное тело, бледные губы, белые щеки, заплаканные опухшие глаза. В руках записка, еле приметная в сжатом кулачке.

«Наверное, я с самого начала была слишком слабой, чтобы бороться. Знала, что проиграю, но продолжала сражаться за свою жизнь.

Изначально сделала неправильный выбор — не сбежала с тобой, не поверила в тебя, как всё моё нутро кричало, что именно ты смог бы помочь мне.

Я полюбила тебя и в последний год моя жизнь преобразилась. Не могла даже подумать о том, что такое может быть со мной и всё то, что ты делаешь оказалось наяву.

Прости меня за всё, что я не успела сделать, а если сделала что-то не так, обидела или была не права тоже прости.

Сейчас я стала грязной и использованной, противно самой себе. Возможно, ты бы сказал что-то утешающее, помог бы справиться мне с этим кошмаром, но я понимаю, что не смогу посмотреть тебе в глаза после произошедшего.

Так люблю тебя.

Навеки, твоя Муза…»

      Если она так смогла легко проститься с жизнью, то Чешира ломало очень долго пока, как не смог взять себя в руки, перетерпеть и уничтожить этот проклятый дом со всеми его обитателями. Ожесточился, понял, что должен завладеть бизнесом, нелегальщиной, расшириться, показать кого на деле нужно боятся и что теперь шутки с ним не пройдут.       Чешир подмял под себя многие такие дома, отдал в добрые руки, а тех, кто вот так поступил с его прекрасной девушкой пришлось убрать. Мужчина стал торговать наркотиками, приводить к себе девушек, всех тех, кто был грязным, никчёмным, кто хотел влезть в эту грязь и начать играть по-крупному, но планы разрушились прямо в квартире Кащея, когда он увидел нет, не Лину, а свою Музу. Ту самую, любимую и родную, невинную и наивную, красивую.       Его Муза стояла рядом с Кащеем, улыбалась, хваталась за его руку, целовала и обнимала, но при Чешире показывала свой характер. Сильная, своевольная, несгибаемая и дерзкая. Не влюбился, стал одержимым и безумным. Он захотел владеть ей, чувствовать её, чтобы она была рядом.       Мужчина хотел, чтобы его Муза вернулась, но этого ведь не могло быть и, каждый раз видя Яннэ рядом с Кащеем, он психовал. Чешир хотел, чтобы она вернулась, чтобы она приняла его, и когда Аделина согласилась там, в ботаническом саду, он наконец-то успокоился.

Конец flashback

      Аделя не двигалась, когда Чешир обнимал её, прижимаясь со спины и еле слышно дыша. Боялась двинуться, сделать что-то не то.       — Кисёнок, — протянул отчаянно, носом ткнулся в макушку. — Ты же любишь меня?       — Муза и правда очень сильно любила вас, — прошептала, не станет говорить, что любит, потому что сердце уже давно отдано Кащею и врать, притворяясь Яной, не намерена. Она Аделина Беликова, и она совершенно другая.       — А ты?       — Чешир! — вздрогнула от пальцев под платьем, обернулась, глядя на того, чуть пьяного и обезумевшего. — Я не Муза. Оставьте меня, я ведь…       Не договорила, как его язык ворвался в её рот, а затем сильные руки прижали к забору, холодному, грязному. Лина честно пыталась вырваться, не могла, не справлялась. Вздохнула, нашарила кастет и со всей дури зарядила в лицо, царапая шею и подбородок. Мужчина взвыл, отшатнулся, глаза заблестели.       — Киса, ну не хорошо, неправильно поступила, — наступил, та отшатнулась, оступаясь, но удерживаясь на ногах. — Раздевайся, — рявкнул, указывая на заднее сиденье машины. — Будем тебя учить. Кащей идиот, не уследил, а я согрешу не воспользовавшись.       — Пошёл ты, — завизжала, дернулась, побежала.       Развернувшись, кинулась в кусты, как за спиной раздался выстрел. Чёрт возьми, он сошел с ума! Аделина запетляла, стараясь заходить за деревья и быть за ними, когда бежит. Перепрыгнула через камень, ветки захлестали по лицу, но выбора не было. Слева громыхнуло, сердце бешено зашлось в ритме, но, пригнувшись инстинктивно, девушка не прекращала движение.       Сзади догонял Чешир, слышала, чувствовала спиной, но не смела останавливаться. Просвистело вновь, платье зацепилось за ветку и порвалось, отрывая кусок и оставляя уродливый короткий обрывок на ногах. Аделя вильнула, быстро стараясь сообразить куда двинуться, как тут же снова выстрелило. На глазах уже слезы, а дыхание спирает. Легкие горят, дышать невозможно, но главарь подгоняет, не сдается.       Лина трясущимися руками зацепилась за куст, чтобы не упасть, резко повернула вправо, завидела Петровку, дома, она точно найдет людей там и спасется. Побежала туда и только, когда вылетела на открытое пространство поняла, что оказалась легкой мишенью. Постаралась успокоиться, нашарить глазами места, где можно укрыться, стог сена более-менее мог закрыть её и прикрыв спину спасти.       Ещё один выстрел, ноги запутались друг в друге и кожу пронзило адской болью. Девушка споткнулась, полетела носом в землю, царапая руки, и, свалившись, закричала от боли. Слишком неожиданно, обжигающе больно, хотя вроде, как только лишь задело.       Мужчина подошел к ней, запыхался тоже, встал на колени, размахивая всё еще пистолетом, а затем откинул тот в сторону. Лина кое-как смогла найти в себе силы, зарыдала, размазывая слезы по щекам и выдавливая:       — Остановись, Музе так страшно сейчас. Мне страшно, Чешир!       Его руки обхватили её шею, не сжали, придушивая, а огладили, пошли к щекам, вытирая соленые капли. Убрали волосы, Аделя рвано дышала, не двигалась словно загнанный зверек быстро и часто. Вся вспотела, молчала. Пашенька, где же ты? Так страшно, так больно, так глупо со стороны Адели.       — Прости, — выдавил из себя, опускаясь губами ко лбу, поцеловал. — Прости, прости меня, Муза, — зацеловал лицо, не переставая шарить по телу руками, а затем приподнял, прижимая к себе, шепча что-то бессвязное в перерывах, не переставая извиняться и звать её Музой.       Тихо щелкнуло в сумке, запись прекратилась. Лина выдохнула. Только бы добраться до дома и всё будет закончено, всё придёт в норму, вернется в своё русло. Позволив себя обнимать, Аделина ткнулась лбом в плечо Чешира, представляя, что на его месте Козырев. Почудились и сигареты, и сладкая жвачка, хвойная паста и свежесть. С ума сошла, но, вдыхая это, слезы вновь хлынули на щёки, всё завертелось перед глазами и пришлось зажмуриться до ярких цветных пятен и шептать про себя имя Кащея.