Незримая охота

Пробуждение На часах было три пятьдесят пять четверга, и Жон тонул. Яркий свет вспыхивал перед глазами пёстрыми оттенками белого и серого, между которыми плясали маленькие пятна. В ушах стоял тупой звон, приглушённый огромным количеством воды, которая грозила захлестнуть его и утопить. Целый океан, всеобъемлющий, бесконечный. Кроме пятен, он почти ничего не видел, зрение терялось в пучине, которая была мутнее, чем следовало. Глубже, чем следовало. Казалось, что мир закручивается в спираль, превращаясь в одну точку бесконечной тьмы внизу, которая словно притягивала его к себе. Тьма. Так много тьмы. Его лёгкие горели, глаза закрылись, а рот открылся, когда из него хлынул поток пузырьков. Значит, вот как он умрёт. В голове зазвучало эхо, уместное и в то же время странное. Эхо. Постоянный, вялый звук капель. Кап-кап А потом он снова потерял сознание — и рёв далеких волн сменился смехом. Пальцы переплелись с его золотистыми локонами, когда он задыхался. — Ну как тебе? Уже чистый? — Не думаю, что он чистый, Кардин. Может, ему нужен душ? — Чëрт, думаю, ты прав. От звука расстëгивающейся молнии глаза Жона расширились. Он боролся со своими обидчиками, упираясь руками по обе стороны от унитаза. Но ничего не добился, кроме того, что нога придавила его спину, удерживая на месте. Мгновение спустя он застыл с закрытыми глазами, когда по коже головы разлилось тёплое ощущение. Жон стиснул зубы и постарался не всхлипнуть, когда что-то захлестнуло его, обдав брызгами воды под ним. Он старался не думать о том, что это было, даже когда Кардин застегивал молнию. Злые слëзы навернулись ему на глаза. Гнев на себя за то, что он такой слабый и бесполезный, гнев на них за то, что они такие жестокие. Злость на весь мир за то, что ему всё равно. — Так-то лучше. Вот так, Жонни. Не говори, что мы никогда ничего для тебя не делаем. Нога поднялась выше, опустившись на его затылок. Внезапно она опустилась. Его лицо снова погрузилось в воду, на этот раз грязную и пахнущую — на привкус — мочой. Над ним нависла тень, и в ушах раздался звук дëргаемой цепочки. Жон успел закрыть глаза, как на него обрушилась вода. Она закружилась вокруг него, намочив волосы и лицо, а затем ещё больше брызг поднялось вверх. Когда он поднялся на ноги, четверо мальчишек уже ушли, и их смех преследовал их, когда дверь кабинки с грохотом захлопнулась, а через мгновение за ней захлопнулась и дверь туалета. Жон повернулся и упал, разбрызгивая воду по полу, прислонившись к сиденью унитаза, вытянув одну ногу, а другую подняв вверх, положив руку на колено. Его волосы промокли и капали на белую рубашку. Впрочем, это не имело значения. Брызги из унитаза и так сделали её почти прозрачной. По крайней мере, унитаз был чистым. Вода была чистой, а дополнительное средство, смываемое на его волосы, было практически из-под крана. Это не сильно отличалось от воды в душе, так он пытался сказать себе. — Кого я обманываю? Его лоб уткнулся в колени, и он глубоко, с содроганием вздохнул. Единственным утешением было то, что его сумка и книги остались сухими, пощажëнными в редкий момент милосердия — и это должно было быть милосердием, то есть жалостью, поскольку обычно Кардин и его дружки открыли бы её и подставили под кран. Насколько же он был жалок, если даже его громилы не могли заставить себя пойти до конца? Чëрт возьми... От усталости Жон положил руку на сиденье унитаза и подтянулся. Пошатываясь, он дошёл до раковины, по пути набирая воду, а затем просунул голову под кран и включил его. На него полилась холодная свежая вода, ставшая тёплой после включения нагревателя. Это не слишком улучшило ситуацию, но он почувствовал себя немного чище. Выключив кран, он подошёл к сушилке и попытался нагнуться под неё. Но ноги подвели его, и он споткнулся, в конце концов сдался и сел спиной к стене, пока сушилка выдувала горячий воздух ему на голову. Ещё один замечательный день в старшей школе Истфилд. А ведь таких прошло уже почти четыре. Он почти продержался весь день без Кардина. Это лишний раз доказывало, что ему не удастся вырваться на свободу, даже если он приложит к этому все усилия. Гневный всхлип грозил вырваться наружу, но он проглотил его. Только дети плакали. Ему было семнадцать, и он уже должен был быть в состоянии позаботиться о себе сам. Кроме того, подобная реакция была как раз тем, чего добивался Кардин и его отряд приспешников. Это было небольшое неповиновение, сдерживание боли, но оно позволяло ему чувствовать, что это всё же неповиновение. Он не позволит им победить. Только не так. И тут дверь туалета открылась, явив высокую женщину с папкой в руках, чёрными волосами и обеспокоенным выражением лица. Увидев его, она издала долгий, скорбный вздох. — О, Жон...

/-/

Несмотря на плохие обстоятельства, школа Истфилд была довольно авторитетной и с высокими оценками. Она была одной из лучших в штате и уж точно одной из лучших школ в его районе, хотя даже в этом случае ему приходилось жить в небольшой квартире, которую снимали его родители. Это того стоило, потому что школа с большим успехом отправляла своих учеников в крупные университеты, такие как Стэнфорд, Гарвард или Принстон. Благодаря этому школа хорошо финансировалась и имела одних из лучших учителей в округе. Когда Жон впервые получил предложение, он и его семья были в восторге. Они — от мысли, что он получит такое престижное место, а он — от того, что смог не только проявить себя, но и уехать из своей ужасной средней школы и лап своего давнего задиры Кардина Винчестера. Жизнь дома не была спокойной, по крайней мере в школе, и многие его друзья были прогнаны или вынуждены уйти из-за Кардина, которому, казалось, могло сойти с рук практически всё. Ходили слухи, что его отец состоит в совете директоров школы или что-то в этом роде, и эти слухи становились всё более правдоподобными каждый раз, когда его испорченные книги, испорченный шкафчик и синяки оставались без внимания. Истфилд должен был стать его выходом. Спасением. А потом Кардин получил тут своё место, причем именно спортивную стипендию — парень был сложен как кирпичная стена и настолько же умён. Правда, это произошло с помощью родителей — Кардин никогда не был достаточно успешен в учебе, — но как бы там ни было, он оказался здесь, и кошмар начался заново. Только ещё хуже, потому что здесь не было его сестёр, чтобы заступиться за него. Жон ненавидел это. Казалось, его лишили шанса сбежать, жить дальше и строить новую жизнь. Это злило его, но что поделать? Кардин был огромен и имел свою банду ублюдков, которым доставляло удовольствие опускать бесхарактерного студента, изучающего естественные науки, в грязь, где ему и место. Единственный язык, который понимал Кардин, — это язык кулаков, и Жон не позволял себе опускаться до такого уровня. Или, возможно, дело было в том, что Кардин, если бы он попытался, размазал бы его по стенке. Он не был бойцом. Вздохнув, Жон натянул белую рубашку через голову, просунул руки в рукава и вышел из-за дверцы шкафа. Мисс Фарлей стояла к нему спиной, не отрывая глаз от своего стола, как это часто бывало. — Я закончил, — сказал он, и она повернулась к нему с мягкой улыбкой. — Спасибо. За запасную... — Он нервно протянул ей свою промокшую рубашку, стараясь, чтобы вода не залила пол. Кап-кап Мисс Ребекка Фарлей была не таким уж и привычным для него учителем. Она преподавала искусство, культуру и литературу, а его специальность — естественные науки и биология. В обычной ситуации они бы никогда не пересеклись, но мисс Фарлей удостоилась сомнительной чести быть одним из немногих учителей, которые знали об издевательствах и заботились о нём настолько, чтобы попытаться что-то сделать. Она была молодой учительницей, где-то между двадцатью и тридцатью, и почти все парни в Истфилде сходились во мнении, что она — та самая учительница, которую можно вожделеть. Некоторые называли её милфой, но Жон считал, что она недостаточно стара для этого. У неё были длинные чёрные волосы, спадавшие сзади до середины спины, и несколько локонов, завивавшихся перед её гладким миндалевидным лицом. Ростом она не превышала многих студенток, но была гораздо более развита, с изгибами во всех нужных местах и пышным бюстом, который выпирал из облегающей белой рубашки. Не говоря уже о тонкой талии, переходящей в чёрную юбку. Она действительно была красива и могла бы легко сделать карьеру модели, а может, даже актрисы или порнозвезды. Многие напрасно надеялись на это. А также на то, что им удастся привлечь её внимание своими ухаживаниями, позëрством и неуклюжим флиртом. Несмотря на все похотливые взгляды и тонко завуалированные предложения, мисс Фарлей никогда не поощряла учеников к чему-то большему. Она всегда была профессионалом, за что Жон её уважал. Однако его внимание всегда привлекало её лицо, и не обязательно по той же причине, что и у всех остальных. У мисс Фарлей были ярко-зелёные глаза, нос пуговкой и добрая улыбка, которую она дарила каждому ученику. В то время как большинство учителей работали достаточно долго, чтобы потерять искру, она по-прежнему любила свою работу и учеников и всегда старалась помочь. Возможно, именно поэтому он проводил так много времени в её кабинете. — О, Жон, нам нужно перестать так встречаться. Люди начнут сплетничать. — Когда её попытка привнести в ситуацию немного юмора не удалась, она положила его мокрую рубашку на свой стол и обошла его. Её рука коснулась его плеча, и пальцы на мгновение пробежали по нему, пока она не подняла руку и не выдернула что-то из его волос — ворсинки, вылетевшие из сушилки для рук. Она стряхнула их и вернулась на своё место. — Это снова были мистер Винчестер и его друзья? — Вы знаете, что я не могу ответить на этот вопрос, мисс Фарлей. — Ребекка, — поправила она. — И я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь мне, кто это. — Ничего не случилось. Я упал. Ребекка вздохнула из-за очевидной лжи, как и он. Они оба знали, что это не так, но к этому моменту отрицать очевидное стало для него почти ритуалом. Она точно знала, кто это был, а он знал, что она знает. — Я не могу ничего сделать без доказательств, а они стараются не создавать проблем там, где их могут увидеть, — сказал он. — День всё равно уже закончился. По крайней мере, из-за этого не будет пропущено ни одного урока. — Нет, ты просто пойдёшь домой мокрый и, возможно, простудишься, — нахмурившись, сказала Ребекка. Её расстраивало, что она ничего не может сделать с этими издевательствами, что её слова не воспринимаются, что у неё нет занятий с Кардином. То, что ей было небезразлично, что она старается, было практически единственным, что поддерживало его сейчас. Это было больше, чем с любым другим учителем, и напоминание о том, что хотя бы кому-то не всё равно, что он пытается делать свою работу. Её присутствие было одной из немногих вещей, которые ему нравились в Истфилде, если не считать очень ограниченного списка друзей. — Я не буду утомлять тебя и перечислять всё то, что мы уже знаем, — сказала она, — но мне действительно было бы легче, если бы ты нашёл способ покончить с этой проблемой. И я знаю, что ты уже пытался, — добавила она, когда он попытался возразить. — Но меня расстраивает, что ты всё время находишься в таком состоянии. Неужели твои друзья не могут снять на видео доказательства, или ты не можешь научиться самообороне? — Против четырёх человек, которые больше и сильнее меня...? Я могу начать носить с собой нож, но думаю, это приведёт к ещё большим проблемам. Ребекка вздохнула. — Наверное, я слишком многого прошу. Я просто беспокоюсь о тебе, Жон. Он улыбнулся. Слабо, но улыбка была. — Спасибо, что так много делаете. — И это раздражает меня ещё больше, — сказала она. — Почему ты выглядишь таким счастливым, что кто-то, кто должен заботиться о тебе, делает это? Каждого учителя здесь должна преследовать мысль о том, что в наших коридорах творятся издевательства. Каждый учитель должен, но мало кто это делает. Они оба это знали. Всё было точно так же, как и в средней школе: учителя были нацелены на результат и финансирование, они уже работали до изнеможения и не могли следить за каждым учеником, не говоря уже о том, чтобы решать все возникающие проблемы. Мисс Гудвич, директор школы, непременно отстранила бы Кардина и всех остальных от занятий, если бы он смог найти доказательства — она не терпела подобных прегрешений, — но найти эти доказательства было непросто. Прошли те времена, когда Кардин ставил ему очевидные синяки. Теперь всё было гораздо изощреннее, и у него всегда был кто-то настороже. — Знаешь, в твоём возрасте у меня тоже были проблемы, — вдруг сказала она. — Тебя удивит, если ты узнаешь, что в детстве надо мной тоже издевались? Удивило, но лишь на мгновение. Она была красива, но не только слабые, глупые или уродливые люди подвергались нападкам со стороны тех, кто был популярнее их. — Наверное, они завидовали вам, — сказал Жон. — Завидовали мне? — Ребекка прикрыла рот рукой, но улыбку было не скрыть. — Ты действительно очаровашка, Жон, но нет, они не завидовали. В молодости я была интровертом и не очень-то ухаживала за собой. — Она провела пальцем по своим вороным волосам, которые казались мягкими, как шёлк. — У меня были вьющиеся волосы, очки и мешковатый джемпер с пятнами вчерашнего карри спереди. Нет, они точно не завидовали мне. Трудно было представить это, когда она была такой, как сейчас. Даже когда он пытался представить себе очки и джемпер, она всё равно умудрялась выглядеть хорошо. Хотя, может быть, это и есть старение. Должно быть, дело и в её характере, в самом его присутствии. Она была слишком уверенной в себе, общительной, но не высокомерной. Но при этом она была знакомой, словно близкий друг, которому можно доверять. Впрочем, возможно, так казалось только ему, ведь за полгода он общался с ней, наверное, больше, чем некоторые второкурсники. — Я ввязывалась в глупые истории и имела довольно странные увлечения, — продолжила она. — Такие, из-за которых я не пользовалась популярностью у других девочек. Несмотря на все усилия, Жон не смог скрыть своего любопытства. — Какие именно увлечения? — Ну, например, настольные игры, чем больше магии и фэнтези, тем лучше. Но больше всего я была одержима оккультизмом. Паранормальным и сверхъестественным. — Призраки и прочее? Я не думал, что вы суеверны. — Через секунду он понял, как это может прозвучать. — Не то чтобы в этом было что-то плохое. Она рассмеялась. — Всё в порядке, Жон. Мне неловко вспоминать об этом, но, кажется, я стала чем-то вроде гота. Стала присматриваться к вампирам, оборотням и монстрам — и даже купила пару книг по колдовству и гаданию на таро, пока занималась этим. Один или два раза родители заставали меня за попытками вызвать что-нибудь в своей спальне, и отец даже подумал, что я одержима. — Учительница кашлянула в кулак, и её щеки вспыхнули розовым румянцем. — Я даже сказала маме, чтобы она называла меня ведьмой. Всё это было довольно глупо. Скорее подростковое бунтарство, чем что-либо ещё, но обо мне говорили в нашей маленькой сонной христианской общине, и совсем не по тем причинам! Жон рассмеялся. Очевидно, это был её план — заставить его смеяться, но нельзя было отрицать, что он сработал. — Вы всё ещё умеете гадать на таро? Я бы не отказалась узнать, что ждёт меня в будущем. — О, я никогда не была в этом хороша! Наверное, мне просто хотелось верить в подобные вещи, отчасти потому, что я хотела представить, что у меня могут быть друзья — феи и вампиры, а ещё потому, что какая-то тёмная часть меня хотела вообразить себе власть над своими обидчиками. — Её улыбка померкла, и она испустила тяжкий вздох. — Помню, я мечтала однажды вызвать чудовищ, чтобы причинить им боль, или призраков, чтобы напугать их. Я бы заставила их заплатить за то, что они сделали со мной. Так я думала. Кажется, однажды я даже попробовал провести небольшой ритуал, надеясь вызвать нечто, что позволило бы мне отомстить. Он замолчал, ожидая, к чему приведёт эта история. В конце концов, не было ни единого шанса, что она просто так заговорила об этом, так что почти наверняка в ней будет прочитана мораль. — Но в конце концов мне пришлось смириться с тем, что я не могу, — вздохнув, сказала она. — Издевательства продолжались, и бывали моменты, когда мне действительно хотелось причинить им боль. Но я решила этого не делать, и в конце концов я выросла, стала более уверенной в себе и доказала, что все они неправы. Я не поддалась на их требования, но и не пыталась притвориться, что издевательств никогда не было. Я стала лучше и лишила их возможности когда-либо издеваться надо мной так, как они это делали раньше. — И это то, что, по-вашему, я должен сделать? — Я не думаю, что это повредит, Жон. Ты умный мальчик и очень красивый. — Она сказала это с улыбкой, которая разочаровала его ещё до того, как он подумал о волнении. Скорее констатация факта, чем что-либо ещё. — Ты, конечно, не лишён атлетизма, успеваемости или внешности, а значит, мистер Винчестер — прости, тот, кто над тобой издевается, — Она закатила глаза: — Почти наверняка он делает это из-за реакции, которую получает от тебя. Если ты не можешь сделать это сейчас, то научись. Я знаю, многие скажут тебе, что издевательства прекратятся, если ты не будешь обращать на них внимания, но, как человек, побывавший в такой ситуации, могу сказать тебе, что это не так. Игнорирование своих проблем никогда их не решит, ни в твоём, ни в моём возрасте. — Да... — Жон слабо улыбнулся. То есть, по сути, она говорила, что издевательства не прекратятся, если он ничего не предпримет. Эта мысль не так утешительна, как ему хотелось бы. — Спасибо, что подняли мне настроение. — Моя работа заключается не в том, чтобы поднимать твоё настроение. А в том, чтобы сделать что-то, что действительно поможет тебе. Его щеки запылали от её теплой, красивой улыбки, и он снова отвёл взгляд. Да, это так, и он полагал, что она была единственным человеком, который мог бы позаботиться об этом, а не просто сказать ему, что всё будет хорошо, когда это явно не так. Его родители и сестры поступили бы так же, если бы знали, но они не знали, и меньше всего ему хотелось, чтобы они паниковали или слишком остро реагировали. Это была его проблема, и он с ней разберётся. Рано или поздно... Звонок об окончании дня возвестил о том, что времени больше не осталось, и мисс Фарлей встала, протягивая ему куртку. Он и не подозревал, насколько близок конец дня, но она явно знала, и, несомненно, держала его в своём кабинете, чтобы он не столкнулся с насмешками одноклассников, когда вернётся после столь очевидной выходки. Она действительно была самой лучшей. — Спасибо, мисс... Ребекка, — сказал он, слегка поморщившись, когда она строго посмотрела на него за эту ошибку. — Спасибо за всё. Увидимся завтра. — Надеюсь, что нет, Жон, иначе это будет означать, что над тобой снова издеваются. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. — Она ласково улыбнулась ему. — Иди и наслаждайся вечером.

/-/

Вейл был сравнительно небольшим городом и несколько новым для Соединенных Штатов, построенным менее ста лет назад где-то между Бостоном и Питтсфилдом, штат Массачусетс. По меркам таких крупных городов, как Бостон, в нём проживало всего около семидесяти пяти тысяч человек, но это всё равно впечатляло, если учесть, что с его основания не прошло и ста лет. Город принадлежал преимущественно к среднему классу и был ориентирован на высококачественную жилую среду, так утверждалось в брошюрах. На самом же деле он представлял собой нечто смешанное. Впрочем, это можно сказать о любом месте, и, поскольку до этого он жил в Бостоне, Жон определенно знал об этом. Тем не менее Вейл старался, и этого было достаточно. Дороги были чистыми, стены по большей части без граффити, и хотя были некоторые районы, известные своей бандитской деятельностью, они были небольшими, изолированными и регулярно патрулировались полицией. Правда, школа Истфилд была единственной причиной, по которой он вообще жил в Вейле. Она быстро завоевала репутацию, и хотя родители не были в восторге от того, что их сынишка переезжает, они с облегчением узнали, что он будет жить всего в шестидесяти или семидесяти километрах от них. Как сказал отец, для него это будет хороший опыт, чтобы научиться жить одному, и в то же время он будет достаточно близко, чтобы позвать на помощь, если она понадобится. Они могли приехать через час, если что-то пойдёт не так. К счастью, ему это пока не требовалось, и, за исключением первых нескольких визитов, чтобы посмотреть, как он устроился, Жон не был для них обузой. Меньше всего ему хотелось, чтобы после того, как родители раскошелились на квартиру и содержание, он стал требовать большего. Семья Арков отнюдь не была богатой, более того, учитывая, что у них было восемь детей, некоторые могли бы назвать их откровенно бедными, но это было преувеличением. Работа отца в армии хорошо оплачивалась, а мама была адвокатом. Просто, когда столько детей стремились поступить в колледж, расходы возрастали. Его квартира была небольшой, на третьем этаже приземистого многоквартирного дома на углу Уолкер-стрит и Бостон-Уэй. Довольно новая, она была достаточно милой, а супруги-пенсионеры, которые управляли домом, оказались вполне нормальными — они никогда не напоминали об арендной плате, поскольку его родители платили им напрямую и каждый раз на месяц вперёд. На его вкус, они были немного слишком религиозны и назойливы с некоторыми другими жильцами, но поскольку он никогда не поднимал шума, ему удавалось этого избежать. Впрочем, он понимал, что некоторых это может раздражать. Отперев дверь, Жон протиснулся в маленькую квартирку, вздохнув с облегчением от того, что наконец-то избавился от дневного стресса. Рюкзак он бросил в открытый шкаф, стоявший сбоку от входа в коридор, а небольшой туалет и душ расположились справа. Квартира была не настолько большой, чтобы иметь гостиную и столовую, но у него была кухня и спальня — с телевизором на стене в конце и письменным столом, сама комната, служила одновременно и жилым помещением, и спальной зоной. Большое, во всю стену, окно сзади выходило на небольшой балкон, на котором он сушил одежду. На первом этаже дома стояла пара стиральных машин, которые были бесплатными для жильцов. В общем, неплохая квартира. Его мобильный телефон на столе то и дело мигал. Он забыл зарядить его и в результате оставил дома. Ему просто не повезло, и теперь у него было десять сообщений от родителей, напуганных тем, что его похитили или что-то ещё. Сев за стол, Жон быстро набрал ответ. Всё в порядке. Забыл мобильный. Простите! Люблю вас обоих. До связи. Только через минуту или две после отправки он получил ответ — простое Oк. Люблю тебя. От мамы. Они действительно слишком много волновались, но, впрочем, то же самое они делали со всеми девочками, когда те переезжали. По крайней мере, всё было не так плохо, как когда Сапфир переехала к своему новому парню. Реакция отца на это была не самой лучшей. До сих пор это вызывает смех и нервные взгляды, когда кто-то вспоминает. Заварив кофе, Жон достал кружку и пакет молока, стянул с себя одолженную рубашку и подцепил одной ногой школьную сумку. Рубашка слетела с него и упала в кучу — позже постирает, — а чайник запищал, в то время как он достал домашнее задание на день и бросил его на стол. Лучше взяться за дело, пока есть настроение. Всё это уже стало рутиной, которая помогала ему сосредоточиться, а заодно и повысить успеваемость. Выпив несколько чашек и написав треть эссе, Жон размял затекшие мышцы и проверил мобильный. Было уже близко к восьми, на улице уже темнело, благодаря наступлению осени и сокращению светового дня. Он даже ещё не поел. Не уверен, что после душа Кардина я способен на готовку. Он посмотрел на микроволновку и готовое блюдо, которое он положил на неё для сегодняшнего вечера. Выглядело оно не так аппетитно, как утром. — Значит, придётся заказать на вынос, — решил он и встал. Он снова подошёл к шкафу и достал оттуда джинсы, футболку и куртку. Затем достал из холодильника бутылку воды и, отперев дверь и выйдя на улицу, сделал глоток. На выходе он столкнулся со знакомой фигурой. В буквальном смысле. Девушка взвизгнула и сделала шаг назад, а он чуть не упал, отскочив от девушки небольшого роста с нервным вздохом. Поговорим о невезении. Возможно, это был последний человек, с которым он хотел бы столкнуться. Ну, кроме Кардина. — О, привет, Блейк. Как дела? Жон пожалел, что не может забрать свои слова обратно. Блейк была его соседкой, или, во всяком случае, одной из них. Её квартира находилась справа от его. Её нельзя было назвать дружелюбной. Он никогда не видел её без толстовки с надвинутым капюшоном, которая сейчас была тëмно-серого цвета, а её лицо, и без того симпатичное, было скрыто тенью. Что всегда привлекало его внимание, так это её глаза, которые были самого странного оттенка янтаря, который он когда-либо видел, может быть, даже жёлтого. Они почти всегда были устремлены в одну точку, а её лицо было хмурым, как и сейчас. Чëрт. — Прости, что столкнулся с тобой, — поспешно сказал он. — Я решил отправится на пробежку и перекусить и не смотрел, куда иду. Блейк вздохнула — звук, не похожий на разочарование от бессвязного лепета маленького и особенно надоедливого ребёнка. — Всё в порядке, — хмыкнула она, проходя мимо него. Их плечи соприкоснулись, но теплоты в этом не было, и она протиснулась мимо него к своей двери, где достала из рукава ключ и со щелчком открыла её. Дверь закрылась за ней и снова щëлкнула, когда она задвинула засов, чтобы запереть её. Молодец, идиот, — беззлобно подумал Жон. Когда он только переехал, то решил постучать в двери соседей и познакомиться с ними. Кристофер, парень слева от него, оказался неплохим парнем, но он давно съехал, и комната теперь пустовала. Но Блейк? Боже, его ещё никогда в жизни так не пугала девушка — и не потому, что она была красивой и у него перехватывало дыхание. Блейк действительно выводила его из равновесия. Дело было не в том, что она выглядела пугающе, а в том, как она себя вела, словно у неё была тысяча дел поважнее, чем стоять и слушать его. Возможно, так оно и было, но, по крайней мере, она была достаточно вежлива, чтобы не сказать ему, чтобы он забил на это. Она просто молча стояла и выдавала ответы из одного-двух слов, пока он не уловил намёк и не откланялся. Больше он о ней ничего не знал. Она выглядела не намного старше его, если вообще выглядела, но она точно не училась в Истфилде, и он никогда не видел её в форме, ни в школьной, ни в рабочей. В конце концов, это было не его дело, и что бы ни было у неё, она не собиралась ему рассказывать. Если честно, она показалась ему немного опасной — из тех, кто ввязывается в дела, которые ему совсем не подходят. Он знал, что лучше не обращать на это внимания, и обычно покидал балкон, когда она выходила покурить. Достаточно ли она взрослая, чтобы покупать сигареты? Ещё один вопрос, который он не осмелился задать. — Не то чтобы это было моим делом... — пробормотал он, сбегая по ступенькам и помахивая некоторым более дружелюбным жильцам по пути. Он остановился, чтобы помахать миссис Марс, хозяйке дома. Та улыбнулась, помахала в ответ и подошла спросить, чем он занимается. — Просто небольшая пробежка, — сказал он. — Хотел проветрить голову и поддержать форму. — О, как хочется снова стать молодой и полной сил, — проворчала она, положив руку ему на плечо. — Не мог бы ты оказать мне небольшую услугу? Мне нужно доставить одно письмо. Ты будешь проходить мимо почтовых ящиков? — Я почти уверен, что буду, — сказал он, делая мысленные расчёты. — Да, я могу взять его. Оно с маркой? — Всё предоплачено и готово к отправке, — сказала она, роясь в сумочке. — Большое спасибо, Жон, ты такой милый. В следующий раз, когда приведëшь к нам девушку, я отвлеку моего Руперта, чтобы он ничего не заметил. — Она подмигнула ему, и его щëки запылали. Он никогда не приводил в гости девушек, но это предложение всё равно смутило его. — С-спасибо, миссис Марс. Приятного вечера. — И тебе, Жон. Не засиживайся допоздна. — Не буду, не буду. Утром у меня школа. Он вышел из ворот, помахал рукой в последний раз и побежал трусцой, углубляясь в Вейл.

/-/

Бег трусцой был расслабляющим опытом. Катарсисом. Его нельзя было назвать атлетом, но он был в хорошей физической форме и мог держать хороший темп. В основном благодаря привычке бегать по вечерам, чтобы проветрить голову и, чаще всего, забыть о том, через какое дерьмо ему пришлось пройти в течение дня. Поначалу это было просто отвлечение, но через несколько недель ночных пробежек он начал получать от этого удовольствие. Боли, которые он испытывал после пробежки, приносили ему удовлетворение и ощущение, что он делает что-то стоящее. Конечно, он понимал, что это всё физиологические реакции. Физические упражнения повышают уровень эндорфинов и снижают стресс, некоторые специалисты называют это «кайфом бегуна». Он знал это достаточно хорошо, поскольку изучал естественные науки, чтобы стать врачом. Бег также помогал бороться с депрессией, и иногда он задумывался, не является ли это единственной причиной, по которой он не чувствует себя ещё хуже, чем раньше. Возможно, это было связано с его друзьями и семьей, но даже в этом случае ему нравилось, что он мог избавиться от негативных эмоций дня с помощью бодрой пробежки. Физическая форма была лишь дополнительным преимуществом. Поскольку ночи наступали раньше и становились прохладнее, это также означало, что он мог наслаждаться «золотой серединой» — временем между летом и зимой, когда пот не успевает замерзнуть на теле и не заставляет желать смерти из-за жары. Весенние и осенние ночи были самыми лучшими, и Жон чувствовал, как его плохое настроение почти сразу же улетучивается. Мисс Фарлей была права, подумал он. Я не так уж плох и, возможно, даже смогу попасть в команду по лёгкой атлетике, если попробую. Если Кардин вообще даст мне шанс. Не понимаю, почему он так меня ненавидит. В средней школе, где они впервые встретились, у них не было ничего особенного. Не то чтобы они были друзьями или врагами, но Кардин просто начал придираться к нему с самого начала. Он пару раз задумывался, не отвергла ли Кардина одна из его сестёр, или это была извращённая попытка привлечь их внимание, но эта теория была отброшена, когда он переехал в Вейл, поскольку Кардин продолжал, а его сестёр нигде не было видно. В итоге ему пришлось смириться с тем, что Кардин — ублюдок. Не слишком сложный вывод, но всё же немного неприятный, поскольку он означал, что исправить ситуацию, скорее всего, невозможно. — Жаль, что я не могу призвать вампиров-фей, чтобы помочь мне, или монстров со щупальцами, чтобы послать за ним, — усмехнулся Жон, вспомнив рассказ мисс Фарлей. Он рассмеялся, покачав головой. Магия, ритуалы и сверхъестественное, да. Всё это было не просто так. Он не мог упрекнуть её в этом, ведь она не сказала, насколько молода была в то время, да и сам он когда-то верил в зубную фею и Санту. Его путь заканчивался в месте, которое большинство людей называло доками, но которое таковым не являлось, поскольку Вейл находился в глубине материка и не имел доков. Однако город располагался на краю водохранилища Кваббин, которое в ночное время напоминало океан. На самом деле этот район назывался Бульвар У Водной Кромки, но поскольку это было слишком сложно, местные жители переименовали его в доки. Именно здесь он любил заканчивать свой маршрут, отчасти из-за вида и свежего воздуха, а также потому, что это был один из самых красивых районов Вейла. Положив руки на перила, Жон сделал несколько глубоких вдохов и подождал, пока его бешено колотящееся сердце замедлится. Пот выступил на лбу, приятно пощипывая и помогая охладиться. Он достал из куртки бутылку со свежей водой и с жадностью выпил всё, что осталось, а бутылку выбросил в стоявшую неподалеку урну. Неплохо для ночного занятия, подумал он. Сама пробежка была всего несколько километров, как выразился бы его отец, но ему было только семнадцать, и он не был звездой спорта. Подобной активности было более чем достаточно, чтобы поддерживать себя в форме и сжечь острый буррито, который он собирался съесть по дороге домой. По дороге он даже нашёл место, где можно оставить письмо миссис Марс. Вместо того чтобы возвращаться тем же путем, Жон направился через парк, миновав ещё несколько любителей поздних пробежек и даже велосипедистов, а также обычную парочку, идущую рука об руку, не обращая внимания на окружающий мир. Парк Вейла был ухоженным и популярным местом, хотя в такие холодные ночи, как эта, здесь было не так многолюдно, как летом или на Рождество. Пройдя через него, Жон свернул с тропинки и пошёл по одному из малопосещаемых маршрутов, который, как он знал, выведет его обратно на главную улицу и приведёт к нескольким популярным закусочным. Деревья со свистом проносились мимо, а ветки сметались с пути или от них удавалось увернуться. Он перепрыгнул через поваленное бревно, приземлился в мягкие листья на другой стороне и снова двинулся в путь, не сводя глаз с протоптанной дорожки, по которой он и ещё несколько бегунов пробирались через парк. Его внимание привлекла чёрная штука впереди. Жон замедлил шаг и в конце концов остановился. Посреди тропинки лежал выброшенный рюкзак. — Хм... Одинокие рюкзаки в США не пользовались особым доверием, но он сомневался, что кто-то станет устраивать взрыв на едва используемой дорожке в общественном парке, тем более поздно вечером, когда вокруг никого нет. На вид это был спортивный рюкзак, какие носят бегуны или велосипедисты. Быстрый взгляд по сторонам показал, что он один. Оставить или взять. Последнее звучало плохо, но если в рюкзаке были документы, он мог передать их в полицию. Это было бы хлопотно, но если бы он потерял свою сумку, разве он не хотел бы, чтобы кто-нибудь подобрал её и отдал? — Уф, моя чёртова мягкосердечность, — простонал он и опустился на колени. Он прикоснулся к рюкзаку и расслабился, когда тот сдвинулся — на ощупь он был совсем лёгким и пустым. Значит, не бомба. Перевернув его, он поискал какое-либо обозначение владельца, прикрепленное к нему, но ничего не нашёл. Он расстегнул молнию и заглянул внутрь. Внутри лежал бумажник. — Ну вот и всё. Не обращая внимания на деньги — да и на любой другой соблазн, — Жон пролистал бумажник в поисках удостоверения личности, водительских прав или чего-нибудь ещё и нашёл его между картой постоянного клиента Старбакса с четырьмя печатями и кредитной картой с обломанным уголком. Вытащив удостоверение, он изучил лицо и имя, не узнав ни того, ни другого. Стэнли Уотерс, возраст... что-то такое. Дата рождения — 1976 год, значит, ему... где-то между тридцатью и пятьюдесятью? К сожалению, он устал и не хотел заниматься подсчётами. Этого было достаточно, и полиция наверняка сможет найти адрес или номер, поэтому он положил удостоверение обратно в сумку и снова застегнул её. В этот момент из кустов слева донёсся странный шаркающий звук. Он был неожиданным, но в то же время постоянным, словно кто-то двигался в подлеске. Но не в его сторону, для этого было слишком далеко. Скорее что-то двигалось туда-сюда. Дикое животное? Он прикусил губу. Нет, не глупи. Этот парк находится в центре города. Ни волки, ни медведи не могли забрести сюда. А если бы и обнаружились, он был бы уверен, что новости об этом разнеслись бы во все стороны. Скорее всего, он наткнулся на мистера Уотерса, который, вероятно, оправдывал своё имя и прогуливался в стороне от тропинки, к воде — хотя почему он решил оставить свои вещи, Жон понятия не имел. — Эй? — позвал он. — Мистер Уотерс...? Я нашёл ваш рюкзак. Вы в порядке? Ответа не последовало, хотя шарканье продолжалось. Жон отошёл подальше в кусты. — Мистер Уотерс? Эй? Внезапный запах поразил его. Он был густым и резким и заставил его слегка закашляться. Помахав рукой перед лицом, Жон продирался сквозь кусты, заходясь в приступе кашля. Он остановился только тогда, когда наступил на что-то мокрое. Дождя не было уже день или два. Он попятился назад и поднял ногу, ожидая обнаружить собачье дерьмо. Вместо этого он обнаружил свои кроссовки в крови. — О, чëрт! — Жон упал назад и задыхаясь, когда его рука погрузилась во что-то тёплое. Не собачье дерьмо, как бы ему этого ни хотелось. Рука была в крови, а между пальцами болтались куски мяса. — Аргх! — закричал он, отбрасывая это. Впереди раздалось недовольное фырканье, звуки внезапно прервались, словно услышали его. Чëрт, чëрт, чëрт, о чëм он думал, когда пошёл по тропинке один? Он повернулся и попытался уползти — но замер и снова закричал, на этот раз во всю мощь своих лёгких, столкнувшись лицом к лицу с чужим лицом. Оно было прикреплено к голове, но голова уже не была прикреплена к телу. Рот мужчины был открыт, застыв в ужасе, но глаза были полузакрыты и лишены света. О, чëрт. Срань господня. Он только что нашёл труп. Пульс Жона участился. В кустах позади него что-то сердито зашуршало. На улице было темно, ещё темнее из-за деревьев, но он ясно видел красные глаза. Казалось, они сияют. И ещё что-то чёрное, как ночь. Какая-то собака. Большая. Нет... Не собака. Его голова раскалывалась. Боль усилилась до невероятных пределов. Кап-кап Звук. Снова. Это было похоже на оставленный включённым кран, мельчайшую, тихую каплю воды, а затем отдалённый всплеск, который эхом отдавался у него в голове. Это была кровь? Была ли это человеческая рука в пасти чудовища? — Отойди, — крикнул Жон. — Назад! — По отношению к животным лучше всего кричать громко и пугать их. — Раргх! — попытался прорычать он. — Назад! Назад, зверь! Похоже, это не помогло. Пасть существа открылась, и собака выронила руку. Зубы были зазубренными и острыми и, пасть казалось, открывалась шире, чем это было возможно. Нет, опять... это было неправильно. Не имело смысла. Мир помутнел. Кап-кап Собака не смогла бы так разорвать человека. У неё не хватило бы силы. Ни отсечь человеческую голову, ни оторвать руку. Пальцы Жона нащупали камень и метнули его в зверя. Камень прошёл высоко, над головой, но зверь всё равно отшатнулся, как будто его ударили. Вот только он в него не попал. Камень должен был пролететь выше. Но тот отскочил от чего-то и упал на траву. Боль вернулась. Ему показалось, что он снова тонет. Непрерывное «кап-кап» эхом отдавалось в его черепе. А собака, чудовище, было ли оно выше? Была ли она больше? Или ему просто показалось, что в ней под два метра или более роста? Воображал ли он, что она растёт у него на глазах, приобретая чёткость, цвет и фокус? Тварь совсем не была похожа на собаку! Как он вообще мог подумать, что это она? Стоя на задних лапах и вытянув передние когти, чудовище было гораздо больше любой собаки, которую он когда-либо видел, даже самой большой из них. Оно было больше льва. Больше, чем горилла! В его мозгу всё закрутилось: казалось, монстр растёт на глазах, становясь не другим, а целым. Кап-кап Всплеск — Что ты такое? Монстр! Монстр! Кто-нибудь, помогите! Монстр вскинул голову и завыл на луну. Словно заклинание было снято, Жон вскочил на ноги и побежал. Его рука зацепилась за кусты, пробиваясь сквозь колючки. Позади он услышал, как зверь опустился на четвереньки и пустился вдогонку за ним. О, Боже. Боже. Меня собираются убить. Дорога. Он должен добраться до дороги. Там будут люди, люди, которые могут помочь. Что люди могут сделать против такого, он не знал, но у кого-нибудь из них наверняка есть оружие? Это был Массачусетс; здесь у каждого было грëбаное оружие! Продираясь сквозь ближайшие кусты, Жон столкнулся с фигурой, которую не заметил. Невысокого роста и невероятно худой, его руки вцепились в плечи девушки. Больше он ничего не мог сказать, потому что на ней был красный капюшон, закрывавший волосы, и красный шарф, натянутый до самого носа. Всё, что он мог разглядеть, — это бледная кожа, глаза странного цвета, практически серебряные, и копна тёмных волос, окрашенных в красный цвет на кончиках. Чëрт. Он хотел, чтобы ему помогли, но не кто-то моложе него! Он оглянулся, внезапно осознав, что монстр не только близко, но и наверняка слышит его. — Убирайся отсюда, — задыхался он. — Ты должна бе-жать! Девушка перед ним исчезла. Его руки вдруг перестали что-либо держать, его ничто не поддерживало, и он с неловким воплем упал вперёд, ударившись коленом о камень и издав болезненное шипение. Вокруг него трепетали и парили в воздухе красные лепестки, некоторые падали на него, словно он провалился в цветочную грядку. — Что за херня? Зверь снова зарычал. Жон задохнулся и повернулся, отчаянно желая хотя бы увидеть, что его убило, а может, и ткнуть рукой ему в глаз. К его удивлению, перед ним стояла девушка. Обтягивающие чёрные джинсы и толстовка с красным капюшоном. Из её ушей торчали два провода — какие-то наушники. Неужели она не слышала, что происходит? И как она исчезла перед ним и оказалась позади? — Эй! Убирайся отсюда. За мной гонится огромный грёбаный монстр! — Ты можешь его видеть. — Голос у неё был мягкий, протяжный. В нём не слышалось акцента, как у большинства людей; обычного акцента, который он привык слышать от людей на родине. Её речь была более лёгкой, мягкой, как у жителей больших городов. — Ты можешь его видеть, — повторила девушка, и на этот раз у него возникло ощущение, что это был вопрос. Вопрос, адресованный ему. — Конечно, я вижу! Посмотри на эту чёртову штуку! — Это нехорошо. Тебе следовало остаться во Сне. Там, где безопасно. — О-о чëм ты говоришь!? — Это неважно. — Девушка вздохнула и развела руки в стороны. В воздухе что-то вспыхнуло, мерцая серебром, и перед его глазами появилось гигантское стальное лезвие. Оно было прикреплено к металлическому стержню, который был больше её самой, и лезвие его было страшно изогнуто. Коса. — Оставайся здесь, — прошептала девушка. — Сначала я разберусь с ним. Разберусь...? Жон попытался заговорить, но лишь задохнулся от ужаса, когда монстр наконец добрался до них и с яростным рёвом промчался мимо. Тварь была огромной, стояла на задних лапах и достигало двух с половиной метров в высоту, покрытая бугрящимися мышцами и вооруженная острыми как бритва когтями. Считать её собакой было невозможно. Абсолютно невозможно. Он даже не был уверен, как это ему пришло в голову. Это... Это было чудовище прямо из кошмара. И оно реально существовало. — Уф... — Он схватился за голову. Жжение вернулось, словно пузыри, лопающиеся в голове, бесконечный поток воды, бесконечный, как океан. Кап-кап И этот адский капающий звук, громче, чем когда-либо. Его вернул к жизни рёв боли. Кровь брызнула на траву перед ним, но, подняв голову, Жон понял, что на его глазах убивают не девушку. Нет. Она сидела на низко нависшей ветке, пригнувшись, и держала рядом с собой невероятно большое оружие. Хотя он не мог ничего разглядеть за капюшоном и шарфом, её серебряные глаза были пронзительными и смертоносными. Она спрыгнула вниз, шарф развевался над ней, а оружие крутилось и обрушивалось на позвоночник чудовища, прорезая плоть, мышцы и кости, так как гравитация тянула её вниз. Монстр закричал и закрутился, замахнувшись могучей когтистой лапой в её лицо. Девушка мелькнула и покатилась назад — всего лишь красная вспышка, — а потом полезла в карман и вытащила чёрный предмет. Один выстрел, второй, третий, звук почти оглушительный. Чудовище вздрагивало от каждой пули, но девушка обращалась с ним не более чем как с отвлекающим фактором, занося косу назад, чтобы перерубить заднюю левую ногу зверя. Зверь рухнул на одно колено. Эта девушка, эта сумасшедшая девушка, действительно могла убить монстра. А потом... потом она разберётся с ним.

/-/

Девушка смотрела, как чудовище падает, не отрывая взгляда от тела. Оно в последний раз потянулось к ней, почти с мольбой, и, когда она отступила назад, когтистая рука опустилась, не дотянувшись до её ноги всего нескольких сантиметров. Коса поднялась и опустилась, отрубив твари голову. Ещё один щелчок — и кровь счистилась с лезвия, а монстр рассыпался в прах и унëсся прочь. — Ещё одна ночь, ещё одна охота... Повернувшись, девушка закрепила косу за спиной, понимая, что люди могли услышать и что полиция, скорее всего, уже в пути. Она не могла оставаться здесь. Они не могли остаться, поняла она, вспомнив, что она не одна. Она потянулась к шарфу, собираясь стянуть его и заговорить, но тут заметила, что за её спиной никого нет. Только клочок травы, примятый там, где две минуты назад лежал молодой человек, и крошечное пятно крови на камне. Его не было. Он сбежал. Девушка потянулась в карман и достала телефон, по нынешним меркам почти древний. Поднеся его к уху, она набрала номер. — Это я. У нас проблема. — Пауза. Девушка отпихнула сапогом кусок человеческой плоти. — Хуже. Здесь был человек, свидетель. Он видел меня. Раздались проклятия на той стороне. — Он тоже его видел. Молчание. — Пробуждëнный