Покорители льда. Книга Первая. Расплатиться за твою нелюбовь

Восемь тысяч семисотый год от Сотворения Бэрталая

             Айсала Айнарити, стараясь не потревожить спавшую рядом сестру, Эйриту, неторопливо поднялась, поправив подол ночной сорочки, длинный, до самого пола, и прошлёпала босыми стопами к открытому по случаю тёплой ночи окну. Комнату она делила с сестрой, хотя дворец был огромным и треть жилых покоев вовсе не была заселена, с тех самых пор, как малышка Эйрита сумела жить без нянюшек – традиции страны гласили, что дочери в семье, даже королевской, живут до замужества все вместе. Видимо, считала молодая, почти двадцати пяти лет от роду – впрочем, для ее народа это было совсем немного, принцесса, чтобы девушки блюли честь и не делали ничего предосудительного. Хотя Айни прекрасно знала, что уйти может хоть сейчас, сестру до рассвета пушкой не пробудишь, но вместо этого выглянула в окно, любуясь звёздами и откинув от лица длинные распущенные волосы, глаза скользнули по привычным контурам деревьев в королевском саду, по конькам крыш пристроек и флигелей, по статуям и обходившим парк охранникам, и внезапно остановились на том, чего сейчас, в самый разгар лета, не должно было быть. Айнарити подставила руку, и охнула, когда на бледной коже осталась крошечная узорчатая снежинка.       – О нет, – сорвалось с губ тихое испуганное восклицание, и девушка торопливо отступила от окна, пытаясь понять, стало ли холоднее. Снег в разгаре лета... Айни знала, что война была прервана тридцать... Около того... Лет назад... Но снег в разгар лета мог означать только одно, тот, кто не давал Айстанари и их королевству покоя уже много лет, уже несколько тысячелетий, решил, что настала пора развязать новую войну. Впрочем, почему она решила, что снег пошёл сильно? Может быть, кто–то из его младших подручных решил попугать обитателей дворца? Айнарити заколебалась было, но отбросила сомнения и решительно вернулась к окну, подставляя ладонь под открытое небо...       И порядком удивилась, когда вместо снежинки поймала осторожно свернутое послание. Вспомнив, как они со старшим братом играли так в детстве, изредка втягивая в свои забавы тех, кто жил ниже и в чьи окна они умудрялись попасть, девушка решила, что кто–то из детей, живущих во дворце, тоже играет, и развернула записку, улыбнувшись воспоминаниям.       «Я очень люблю шутить, но я не хотел никому помешать. Я перестаю, простите».       Ровные, мелкие строчки, почерк показался принцессе незнакомым, и она, повинуясь почти детскому – впрочем, ей ведь несколько месяцев до совершеннолетия! – желанию, подошла к столу, на котором тихо мерцал фонарь, и обмакнула перо в чернильницу:        «Ничего страшного, мне просто не спалось. Кто ты? Как тебя зовут? Сколько тебе лет?»       Да, мелькнула мысль, она всё ещё помнит даже примерные их с братом записки. В конце концов, подумала молодая колдунья, если такие шутки будут досаждать жителям дворца или шутник станет переходить рамки позволенного детям, отцу непременно доложат и в ситуации разберутся. Скорее всего кто–то из мальчишек или девочек, чьи родители работают на королевскую семью, или ребёнок кого–то из удостоенных чести жить во дворце высших чиновников просто балуется, и не более того. Свернув записку, девушка отправила её чарами к отправителю, и залюбовалась кустом сирени, на который падал свет из вечно бодрствующих комнат охраны. И ойкнула, обнаружив на камне оконного проема новое послание:        «Меня зовут Байхар, мне пятнадцать. Я в парке. Я люблю снег, но сотворил его иллюзию, и мне жаль, что я тебя напугал. А кто ты? Ты любишь снег?»       Ну точно, кивнула девушка своим мыслям. Ребёнок.        «Меня зовут Айнарити, мне двадцать четыре года. Я не люблю зиму, мне больше нравится весна. Наверное, потому что я – Дочь Весны».       Отправив новое послание, девушка ещё немного насладилась ароматами сада, закрыла окно и вернулась в постель, проваливаясь в сон. От её острого взгляда укрылось, как записка вплыла в руки прислонившегося к дереву в темноте спиной молодого мужчины, развернувшего бумагу, подсвечивая себе огоньком. Когда пришел ответ, незваный гость королевского парка был практически уверен, что с ним общается какой–то ребёнок, ставший невольным свидетелем пока ещё безобидной шутки. И только прочтя строки, поднял на окна дворца взгляд, отыскивая что–то глазами, приобретшими незаметный в ночи мрачный блеск. Дочь Весны... Очередная, пятая в их ряду...       – Вот ведь как, – протянул он вкрадчиво, исчезая в воздухе. – Значит, Айнарити. Милое имя.              

***

             Белое с зелёным краем полотно надежно скрыло длинные распущенные волосы девушки, в честь которой сегодня в самом большом и самом старом дворце Бэрталая, если не принимать в расчет Дом Богов на Манирлаке, зажигались лампады, готовились сладости и звучали праздничные песнопения. Айнарити терпеливо ждала, пока матушка, в сопровождении великого множества служанок, не сочтёт, что Айни уже достаточно красива, чтобы встретить совершеннолетие. Сегодня ночью ей исполнилось двадцать пять лет, тот самый миг, когда айсерин становится взрослым…       Впервые в жизни на её ресницах показалась тушь из угольного порошка, впервые на светло–алых, ближе к розовым, губах появилась помада, яркая, как вино, старое, выдержанное, из красного винограда южных плантаций. Весь день молодой Дочери Весны, принцессе Бэрталая, Айнарити Айстанари предстояло провести, принимая пожелания и наставления и молясь в Храме о хорошей жизни и благородном супруге. А когда зажгутся первые звёзды, слуги и гости дворца, в Бальном Зале, увидят, как дотоле не знавшие прически волосы заплетут, в знак зрелости, в косу… Вот только покрывало, из–под которого выбились пряди, она снимет, покрывало девушка надевает в день совершеннолетия, в день своего венчания и в праздничные дни, когда важно, что она замужем. И каждый день на волосах взрослой айсеринки, вот пусть даже матушки, которая уже обрела супруга, появляется тирха, сетка, прикрывающая прическу. Впервые тирху надевает супруг… Впрочем, отмахнулась от мыслей именинница, ей до венчания было очень далеко. Кавалеров не было и пока не предвиделось.       – Мама, – звонкий голос любопытной младшей сестренки вырвал Айнарити из раздумий, когда на шее воцарилось тяжёлое золотое ожерелье с изумрудными вкраплениями. Оно сменится утром другим, серебряным, лёгким, украшенным листьями Каюра, дерева юности и символом Дочери Весны. В ушах звенели при движении золотые же массивные серьги, на руках – браслеты с крошечными колокольчиками и несколько колечек… Тяжёлая вышитая юбка и совсем лёгкая кофточка, оставляющая обнажённой тонкую полоску живота, украшенного узорами из уже засохшей глины. Никогда прежде Айни не наряжали так тщательно и в таком изобилии, как сейчас. – Матушка, а для чего волосы сестры покрыли? Ведь она не выходит замуж…       – По старинным поверьям нашего народа, в день своего совершеннолетия девушка становится особенно уязвима для мужчин и юношей, среди которых не всегда встречаются те, чьи намерения благочестивы, – с лёгким укором в голосе на то, что дочка этого не знала, произнесла королева. – Покрытые полотном волосы – символ целомудрия и чистоты. Благочестие дев скрыто в их волосах, и, прикрывая их, тем самым в особенный день мы защищаем благочестие девушки и счастливую судьбу. Если без покрывала Айнарити увидит женщина, это не есть страшно. Если увидят ваш отец или брат, в этом тоже не будет страшного. Но считается, что тот мужчина, который не является родным для девушки, и первым видит её без покрывала в этот день, займет её сердце.       – Разве же брак есть зло? – не унималась молодая принцесса, пока служанка разукрашивала лоб прислушивавшейся старшей.       – Если сердца связаны любовью или хотя бы мужчина благороден и достоин, нет. Но не все мужчины таковы. К тому же не всегда тот, кто занимает сердце, и есть супруг… В прежние времена дамы, которые уже находили избранников, но по неким причинам не могли быть с ними, специально подстраивали так, чтобы юноша увидел их волосы в день совершеннолетия. Нравы тогда были очень строгими, и родным ничего не оставалось, кроме как заключить брак. К слову, именно так я стала супругой вашего отца – его отец был против меня, и мои родные не одобряли моего избранника.       – Ваше Величество, – робко влезла служанка, убирая поднос с украшениями и красками. – Все готово.       – Прекрасно, – королева критично осмотрела дочь и воззрилась на малышку Эйри, как прозвали младшую из королевских детей в семье. – Теперь проводи сестру в Храм Богинь и возвращайся ко мне, мы займёмся приготовлениями к вечеру. Айнарити, сегодня ты ничего не должна делать и проведёшь время в Храме – совершишь обряды и вознесёшь молитвы. К вечеру тебе следует вернуться во дворец, после заката мы начнём церемонии.       – Разумеется, матушка, – поклонилась айсеринка и следом за сестрёнкой отправилась в Храм, исполнять повеление. Вопрос о том, на что ей тогда покрывало, ежели Храм будет закрыт, в нём одни Жрецы, давшие обет безбрачия, да и вообще непривлекательные ни в коем отношении, она не стала задавать – родительница пришла бы в ярость и прочла бы такую же скучную и длинную нотацию. Молиться и дарить Богам подношения в виде фруктов, цветов и вина она тоже не собиралась – стыдно было признаться, живя в окружении набожных айсеринов, с полными головами примет и предрассудков, что она не то, чтобы не верила в Богов. Нет, она в них верила… Но необходимости в ритуалах и молитвах не видела: во–первых, у богов и так есть обязанности и права, и они выполняют первые и пользуются вторыми. А помимо того, разве они и так не знают, что происходит в мире? Айнарити отмахнулась от этих мыслей уже под высокими сводами Храма, где молодая Жрица в белом плаще показывала ей алтари и длинные столы у одной из стен – откуда брать подношения и кому какое следует поднести. Эйрита, всю дорогу тараторившая о вкусностях и танцах, успела уже куда–то пропасть, впрочем, по сему поводу Айнарити переживала очень мало. Она любила сестру, но вот именно сегодня ей почему–то страшно хотелось побыть одной.       – Я поняла вас, благодарю, – кивнула девушка, когда объяснения пошли по второму кругу. – Если можно, я бы хотела остаться одна… – Жрица скрылась в глубинах уходящего под землю Храма, в наземной части которого оставалась сейчас принцесса, и Айнарити, вздохнув, подобрала первый поднос, для Богини Весны и Юности, Эйларэль, твердо решив просто расставить их по местам. На подносе красовалась чашка с горсткой риса, вода, сушеный плод бумо, бэрталайского овоща, и сухой же бутон розы. Уже и подношения приготовили, словно издеваясь над не выносившей безделия Айни. Покрывало шлейфом ползло за ней по каменному полу, когда идти дальше вдруг стало невозможно – натянулись удерживавшие его заколки, больно впившись в волосы, словно ткань прижало к полу что–то тяжёлое, и Айнарити резко обернулась, невольно, едва не уронив поднос. Одновременно с тем, как заколки не выдержали и расстегнулись, и только что плотно сидевшее на голове полотно улетело прочь, на чисто выметенный пол. К которому его, покрывало, не прижимало… ничего.       – Полагаю, эту оплошность мне следует исправить, – раздалось над самым ухом, и Айни вздрогнула, лишь сейчас заметив чью–то высокую, крепкую фигуру в чёрных ботфортах, чёрных узких штанах и яркой, изумрудной плотной тунике с длинным рукавом. Ни плаща, ни балахона на пришельце не было, и Айнарити подумалось, что он никак не мог оказаться жрецом или помощником жреца – они одевались совершенно иначе.       – Кто вы? – сглотнула девушка, пытаясь рассмотреть лицо низко опустившего голову обладателя завораживающе–бархатистого голоса. Тот, словно не замечая вопроса, поднял ткань, тщательно рассматривая. Легонько свистнул, и с полотна посыпалась грязь.       – Негоже надевать грязное покрывало в день свадьбы, – пояснил юноша, и к удивлению принцессы, заколки сами собой принялись занимать нужные места, словно наряд и не нарушался. – Я хотел привлечь внимание, но не думал, что оно не удержится, простите мою оплошность.       – У меня не свадьба… – почему–то вырвалось у озадаченной девушки. Волшебник… Одежда хорошая, явно дорогая, но очень простая для дворянина, и голос совершенно не казался знакомым. – Только совершеннолетие.       – Ах, вот в чём дело, – присвистнул собеседник. – Что же, в таком случае мне и вовсе надлежит покаяться, и просить у вас простить меня. Я не желал вас опорочить и уж тем паче не желаю сейчас. К слову, позвольте вас поздравить.       – Но Храм сегодня закрыт, – промямлила пытавшаяся взять себя в руки Айнарити. – Как вы сюда попали, и кто вы такой?       – Храм закрыт, но для меня нужны несколько иные засовы, – мрачно отозвался обладатель длинных волос, распущенных, прежде чем поднять голову. Едва разглядев черты лица, тысячи раз виденного на фресках и гравюрах, девушка отшатнулась, обронив всё же ношу и едва не запнувшись о деревянную скамью. – Думаю, кто я, уточнять уже не нужно, – девушка не ответила, во все глаза рассматривая тонкие перчатки из кожи, скрывшие узкие кисти и длинные пальцы. Хотя бы в перчатках, мелькнула полная ужаса мысль.       Поднос Айнарити уронила, но ничего не коснулось пола, более того, миг спустя Бахтум вручил ей всё в точности так, как оно было минуту назад, глухо усмехнувшись.       – Что ты здесь делаешь… – прошипела Айнарити, которую всё прочнее сковывал панический ужас. И тем ужас был сильнее, чем шире становилась улыбка Бахтума.       – Я часто посещаю Храм. Он отдан моей матери, моей сестре, моим добрым подругам… Обычно меня не видят, но сегодня я сделал исключение. Вернее, мне пришлось – полагаю, если бы я молча всё исправил, вы были бы шокированы ещё сильнее. И к чему такой страх? Я вас не трогаю, более того, не препятствую выполнять обряды. Я даже не спрашиваю, кто вы. По наряду могу судить, что вы весьма богаты.       – Я Дочь Весны, Пятая… – побелела девушка, не сводя с собеседника глаз и опасаясь моргнуть. – Принцесса Бэрталая. Айнарити.       – Так значит, я уже имею честь заочно быть с вами знаком? – вкрадчиво осведомилось чудовище, проводя затянутой в кожу рукой по дрожащей от страха щеке. – Как чудесно… Мы с вами не столь давно имели честь обменяться записками. Вы, правда, думали, что я мальчик, пятнадцати лет. В каком–то смысле да, мне есть пятнадцать, уже очень давно. – Усмехнулся мужчина. – Но это не дает вам права обращаться ко мне на «ты». Это редчайше невежливо, знаете ли. Я старше, выше по положению и просто мы с вами не так близко знакомы.       – Простите, – ужас отчего–то схлынул от прикосновения крепкой руки, хотя по всем правилам должен был бы нарастать сильнее. – Я растерялась, никак не ожидая увидеть здесь сегодня… Вас.       – Вот так лучше, – удовлетворённо улыбнулся Бахтум, и с тихим звоном все подносы, включая сжатый пальцами Айни, оказались на подобающих им алтарях. – Я несколько облегчил вам работу. Надеюсь, вы не возражаете?       – Нисколько… – выдавила улыбку девушка. – Признаться, я не очень большая сторонница… всех подобных подношений, обрядов… – неожиданно призналась она.       – Неужели? – казалось бы искренне удивился собеседник. – Я тоже, хотя вам и нелегко будет в это поверить. Но как тот, кому тоже возносятся определённые молитвы, хочу признаться, что они редко беспокоят моих сестёр и братьев, чаще они вообще остаются незамеченными. Жестоко, но… такова уж правда. Однако, опасаюсь, мне придётся откланяться. – Не было ни описываемого в многочисленных книгах дыма, ни каких–то иных «волшебных эффектов», ничего, что она могла бы назвать знакомым по легендам. Просто негаданный гость Храма вдруг исчез, вновь оставив девушку в одиночестве, и лишь сейчас в ошарашенную голову пришла мысль о словах королевы и о том, что он увидел её без покрывала. Первый, кто увидел в этот день.        «Интересно, – мелькнула и исчезла следующая мысль, растворяясь в охватившей девушку странной безмятежности. – На богов правило, о котором говорила матушка, распространяется или нет?». Впрочем, тут же подумалось Айни, она всё равно во всё это не верит. В самом деле, как могут быть связаны такие вещи, как упавшее покрывало и то, чьей супругой она станет? Никак они связаны не могут быть, и нечего тут даже думать.              

***

             Праздник удался на славу, о чем и размышляла молодая принцесса, наблюдая за веселившимися слугами, придворными кавалерами и дамами, необычайно приветливым отцом – обычно крайне хмурым и скупым на добрые слова. Вот только самой принцессе сегодня отчего–то совершенно не было весело – почти весь день пришлось бесцельно просидеть в Храме – по сути, она должна была возносить молитвы всем Богиням, вот только Айнарити этого не делала. Церемонии – прическа, омовение от глины, подношения Главным Богам, танцы... Всё это проходило мимо, и радовало только исчезновение с головы неудобного покрывала, и приятный звон браслетов, едва слышный.       Утренняя сцена в Храме не выходила из головы – столкнуться с одним из Юных Богов, внуком самого Верховного, едва ли часто доводилось таким же простым айсеринам, как она – разве что воинам и прославленным магам, а Айнарити ни воином, ни известной чародейкой не была, и душа уходила в пятки, когда вспоминалось касание тонкой кожи перчатки к щеке и пронизывающий взгляд. Она помнила из уроков и книг, что Бахтум очень жёсткий, крайне хитрый и двуличный. Помнила и то, что он, по этим же книгам, знал порядка пары сотен способов заставить страдать от невыносимых мук и столько же – отправить в лучший мир. Прекрасно понимала, что было бы, сними он перчатку... И вопреки всем вбитым в голову легендам и рассказам не видела, вновь и вновь прокручивая в голове утреннюю встречу, в знакомце ровно ничего от коварства, ровно никакой опасности. Спокойный, вежливый, удивительно приятный мужчина, немного насмешливый – но по–доброму. Не угрожал, не попытался убить, не насмехался. С Бахтумом из учебников его роднили только внешность и перчатки на руках, и Айни вполне приняла бы его за молодого учтивого чародея, не ощути она в какие–то минуты скрытую за обычным видом юноши мощь...       – Айнарити, – пробурчала над ухом сестра, с интересом наблюдавшая за танцевавшими служанками. – Почему ты такая... грустная?       – Я не грустная, просто задумалась... – отозвалась девушка, силясь изобразить радость и интерес к вечеру – и почти мечтая оказаться у себя, укутаться в одеяло и хотя бы поспать.       – О чём? – не унималась Эйрита, теребя сестру за рукав. – У тебя ведь ныне праздник, но ты...       – Праздник необычный, – девушка с трудом выдавила улыбку и покосилась на старшего брата. – Теперь я считаюсь взрослой, и мне нужно к этому привыкнуть.       – Кстати, я слышала, отец скоро будет подыскивать тебе жениха. И один из чародеев его свиты, говорят, давно на тебя посматривает. Если я его увижу, я тебе покажу, довольно молодой и красивый, – пообещала сестрёнка, но конец её фразы принцесса почти не расслышала – весь вечер к ней подходили благословить и поднести дары, и сейчас мерным шагом приближался молодой мужчина в дорогом изумрудном плаще и серебристом камзоле. Что–то в его лице казалось смутно знакомым – в глазах ли, в заплетенных несколькими косичками длинных волосах, в гордом ли шаге, не уступавшем ничуть королевской стати, она не знала. Но знакомое нечто так и сквозило в том, кого удивительно безмолвно и спокойно пропустила стража.       По мраморному полу застучали шаги, мягкие, плавные, совсем рядом, и два небесно–голубых глаза приковали внимание Айнарити. Разумеется, он был безоружным – даже парадное оружие отец запретил всем, кроме себя и наследного принца, ну и стражи, само собой, иметь при себе в обществе короля. Чего он боялся, Айни не знала, да и не хотела знать, будучи далёкой не только от вопросов религии, но и от политики. Женщинам в Бэрталае не разрешалось иметь отношения к последней, женщина не могла занимать престол, порядка трёх столетий. Однако сейчас, когда пришелец низко поклонился и выпрямился, она ощутила, что он лишь выглядел безобидно. За обликом молодого дворянина крылось что–то такое, что способно было коренным образом переломить всё происходящее здесь. Если бы обладатель этих сил того пожелал, разумеется.       – Аймэн Нар, чародей из Сэйржанских гор, Ваше Высочество. Отшельник, – зазвучал приятный голос. – Позвольте принести искренние поздравления и благословить вас, айсала, – сложив у груди руки, лишённые перстней и браслетов, как у других мужчин, заметил он. Длинные бледные пальцы и острые края ногтей почему–то приковывали взгляд.       – Нар… – протянула Айнарити. – Прекрасно, чародей Нар, – уже вслух заметила девушка. – В таком случае я с большой радостью принимаю ваши благословения, – она вспомнила, что так действительно зовут чародея–отшельника, чьи подвиги на ратном поле гремели полторы тысячи лет назад, и затем он внезапно отрешился от мира, запершись в ущелье Южного Хребта. По его виду нельзя было сказать, что он разменял вторую тысячу лет, но для её народа это было обычным явлением – старший брат разменял вторую сотню, а отцу уже почти четыреста…       – Я решил нарушить уединение и посетить столицу, дабы увидеть, каков сейчас мир, – продолжил волшебник. – И услышал, что сегодня празднует совершеннолетие Дочь Весны. Я был знаком с Третьей Дочерью Весны, в ранней юности, и не удержался от соблазна встретиться с наследницей её поистине великих сил. Признаться, вы очаровали мой взор, Ваше Высочество.       – Нечасто встретишь того, кто так прославил своё имя. Вы уберегли от падения Тантарим и заставили войско врага повернуть вспять от столицы. – Влезла Эйрита. – Но почему вы ушли?       – Война отложила печать на моём сердце, и я осознал, что она слишком тяжела для меня. Своими аскезами я исправляю грехи своей юности и замаливаю грехи моих соплеменников. В числе ваших воинов и стражи есть те, кто боролись бок о бок со мной, они пропустили меня, Ваше Высочество, и я прошу не наказывать их за это.       – Простите, сударь, – Ктайлар, старший из детей короля и единственный сын, разглядев подле сестры мужчину, поторопился уберегать честь Айнарити, и несколько резко окликнул гостя. Дочери Весны почудилось на миг, что голубые глаза заволокла тень, но собеседник тут же овладел собой и покорно опустил голову. – Не имею честь быть с вами знаком…       – Я Аймэн Нар, отшельник Южного Хребта. – Рука Ктайлара легла на рукоятку кинжала и тут же застыла под пристальным взором гостя. Подумав, принц протянул правую ладонь для рукопожатия. – Я прошу простить меня, Ваше Высочество. – Нар криво улыбнулся, не поднимая своей руки. – Моя аскеза в том, что я не касаюсь других людей, покуда мои грехи не будут прощены, как и в уединённой жизни. Я почувствовал, что богам угодно дозволить мне увидеть, какова жизнь теперь, но я не могу нарушить свои обеты.       – Наверное, нелегко запрещать себе касаться других? И потом, как же толпа, к примеру? – с подозрением уточнил принц.       – Мой асалит, разумеется, это нелегко. Но обеты всегда непросто держать. Люди касаются меня, – руки при этих словах мужчина отчего–то спрятал в складках плаща. – Но мои руки не знают тепла других людей. Я стараюсь избегать больших групп, к тому же в Ущелье я живу в одиночестве, лишь орлы составляют мне компанию, и горные бараны.       – Вы жили во времена Асы Байэлы? – прервала неловкость минуты Айнарити. – Говорят, она была удивительно мудрой женщиной.       – Аса Байэла – мать Дочери Весны, айсалы Сабайи, – согласился Нар. – Она была прекрасной и мудрой дамой, но её постигла смертельная лихорадка и на трон взошел её сын. К тому моменту я овладел магией и вступил в войска, аккурат к войне, что развязал Асал Бэркол. В ту войну Бахтум отчего–то ни разу не явился лично, оставаясь в Цитадели… Ваше Высочество, – всполошился он. – Я совершенно запамятовал, что хотел бы, если вам будет угодно, преподнести скромные дары. – Айнарити согласилась, заинтересовавшись, что же такое он принес, и почему–то осознав, что утренняя сцена наконец–то покинула её разум и в мысли вернулась лёгкость. Нар же похлопал ладонями, беззвучно, и среди собравшихся замелькали слуги и служанки с огромными, полными тканей и украшений, подносами в руках. Ктайлар с нарастающим подозрением рассматривал отшельника.       – Скромные дары? – процедил он.       – Это не мои дары, – казалось, гость нахмурился, когда среди подносов выросла фигура другого молодого чародея, с распущенной длинной «гривой» чуть вьющихся волос и слащавым лицом, который Айнарити не понравился совершенно.       – Вот это он, чародей Рэйгдвок, – прошептала Эйрита. – Это он давно смотрит на тебя, сестра. Наверное, это его подарки несут… – между тем группу слуг обогнал небогато одетый подросток с подносом, прикрытым красивым атласом, почтительно отдавший его, держась на расстоянии, Аймэну, который сдвинул ткань и открыл взору принцессы чёрные с серебром ножны, украшенные жемчугом, и вложенный в них длинный узкий кинжал с серебряной гравировкой в форме волчьей лапы на эфесе. Подле кинжала лежала книга в переплёте из тонкой кожи. Айнарити с кивка брата приняла дары и шёпотом попросила Ктайлара отослать Рэйгдвока вместе с неуместными подарками прочь и напомнить ему, что Айнарити не его жена и не невеста.       – Но я не умею обращаться с оружием, – заметила она магу. – А о чём эта книга?       – Она повествует о магических искусствах моего времени. Её писал своей рукой мой учитель, Первый Пророк, что погиб в войне, когда я был юнцом. Я узнал у почтенных магов, что многие навыки утрачены, и счёл уместным даровать вашей семье эти знания. Она расскажет вам о боевой магии, о самой обычной, как разыскивать предметы и живые существа, наводить мороки… И даже переноситься в далекое место, лучше любого учителя. Она лишь кажется тонкой, Ваше Высочество, – улыбнулся мужчина. – Что же касается кинжала – он предназначен не вам, а вашему доблестному брату, клинок очарован и не будет знать поражений. И, сожалею, но мне придется откланяться, дабы засвидетельствовать своё глубокое почтение вашему батюшке, – раньше, чем Айнарити успела бы хоть что–то ему ответить, чародей растворился среди гостей.