Город засыпает

Только оказавшись на улице, Агги наконец смог вдохнуть полной грудью и понял, как же дурно ему было внутри дома. От вони резало глаза, понадобилось не меньше минуты, чтобы начать слышать запахи Города – тоже не самые приятные, но все же не сравнимые с трупным смрадом, который ему пришлось чувствовать последние полчаса. Рука сама потянулась в карман плаща, где лежали сигареты, скрученные Агги из дешевого табака и папиросной бумаги, что продавались через дорогу от его дома, но в последний момент он передумал. От увиденного и так подташнивало, потому и с сигаретами следовало повременить. Стояла самая мрачная пора года, которую Агги от души ненавидел – начало ноября, когда ночи самые длинные, а дни – сумрачные и серые, время дождей и желтоватых туманов, что казались липкими. Последнее, впрочем, было исключительно мнением Агги. Его приятель Джури даже удивился в свое время: – Липкий? Липкий туман? Это как? – и рассмеялся. Агги не смог объяснить – он так чувствовал. Во времена, когда занимал должность констебля, он терпеть не мог патрулировать улицы, пока дома, столбы, одинокие кэбы окутывала густая, вязкая пелена. Туман клубился у фонарей, поглощал и без того жалкий на ночных улицах Города свет, он забирался под плащ ледяными пальцами, и даже дышать им было противно. – Он просто воняет, – примирительно сказал тогда Джури. – Ну а что ты хочешь? Столько фабрик в Городе. И он был прав, конечно, все дело было всего лишь в запахе. Но поделать с собой Агги ничего не мог: городской туман был ему отвратителен. Однако в эту во всех отношениях гадкую ночь, когда Агги выдернули из постели и вызвали на место преступления, тумана как раз не было. Немного приморозило, брусчатка на мостовой стала скользкой, как болотные кочки, но Агги, пусть и не отличавшийся оптимизмом, нашел один позитивный момент – ночной воздух был кристально прозрачен хотя бы на вид. Из заброшенного дома, который Агги покинул несколько минут назад, послышалась ругань, потом заскрипела дверь. Что там происходило, гадать не приходилось – младшие констебли выносили тело, взгромоздив его на самодельные носилки: занятие малоприятное, Агги прекрасно знал, что это такое, помнил из не столь далекого прошлого, когда сам занимал эту должность. Чуть в стороне причитал и всхлипывал единственный свидетель – бездомный старик, который и нашел покойника. – Не виноват я, нет. Не виноват. Я как пришел, он уже того… Это… Мертвый лежал. Старик боялся, что его обвинят, однако, будь он чуть трезвее, понял бы, что это невозможно: убийство совершили несколько недель назад – точнее Агги сказать не мог, он не был коронером, хотя насмотреться на покойников за свою службу успел. Снова потянувшись за сигаретами, Агги вдруг услышал шаги сзади и, заранее напрягшись, обернулся – в такое время и в таком районе случайные прохожие были редкостью, даже наиболее асоциальные жители Города сторонились этих мест, как и полицейские патрули. Река Маргатт, которая тяжело несла свои темные воды, здесь была особенно широкой, в дождливую погоду противоположный ее берег был плохо виден, а все три моста, что соединяли два побережья, как будто уходили в пустоту. Здесь же несколько столетий назад были построены плавучие верфи, которые использовались для ремонта небольших судов. Однако со временем на смену судоходству пришли железные дороги: перевозить сырье на поездах получалось быстрее и дешевле, и пару десятков лет назад верфи закрыли. Вскоре район стал пристанищем самых неблагополучных и несчастных – любителей опиума, прокаженных, беглых преступников. Получить здесь внезапный удар ножом мог даже полицейский, потому и в светлое время полуразрушенных верфей горожане сторонились, а заглядывать на покинутые склады решались только те, кому нечего было терять. Однако насторожился Агги напрасно – по плохо освещенной набережной к нему быстро шагал его шеф. "Не иначе, извозчик не пожелал вести до места", – догадался Агги. Высадил где-то на подъезде за пару кварталов, там, где еще были действующие склады – в районе Битых бутылок, как его называли горожане, и дальше Сойку пришлось преодолевать путь на своих двоих. Пускай в душе Агги недолюбливал Сойка, умом он понимал, что с начальником ему скорее повезло, чем нет. Сойк был старше Агги на десять лет – примерно на десять, Агги не знал точно, исполнилось ли шефу сорок или должно было исполниться вот-вот, однако выглядел тот в любом случае старше своего возраста. – Это из-за вечно недовольной физиономии, – частенько шутил Джури. Агги был с ним согласен. Еще из-за этой самой недовольной физиономии Сойка побаивались подчиненные, как, впрочем, и сторонились женщины. Сойк был не женат – трудно было в принципе представить, что у такого человека могут быть какие-то отношения, хоть дружеские, хоть романтические, – не придавал особого значения своей внешности, длинные волосы постоянно зачесывал в хвост, который хоть и был практичным, зато не скрывал рано появившиеся залысины, а вместо классических плащей, которые из-за скверной погоды мужчины в Городе носили практически круглый год, предпочитал пижонские короткие кожаные куртки, из-за которых больше смахивал на карточного шулера или мелкого бандита, чем на шефа главного полицейского участка Города, коим являлся на самом деле. Сойк был хмурым и мрачным, он часто давал Агги сверхурочную работу, в отличие от премий, которые платились в лучшем случае раз в год, ко Дню божественного восхождения, – одним словом, ничего хорошего в таком начальнике не нашел бы даже самый трудолюбивый подчиненный. С другой стороны, Агги понимал, что настолько скотскую работу, когда тобой изо дня в день недовольны все, и нижестоящие, и вышестоящие, вынес бы далеко не каждый. В Городе было несколько полицейских участков – локальных центров, разделенных по Верхнему и Нижнему районам, – но лишь один специализировался на расследовании кровавых убийств и преступлений. Именно сюда Агги и устроился работать и быстро осознал перспективы. Хотя Сойк занимал в их полицейском участке, а значит, и во всем Городе самую высокую позицию, Агги в жизни не пожелал бы себе его места. А еще Сойк признавал заслуги Агги, его ум и талант, и действительно ценил их – Агги знал, пускай шеф никогда не говорил об этом вслух. – Ну. Обрадуй меня, – потребовал Сойк, поравнявшись с Агги, по традиции позабыв поздороваться. В ответ Агги только плечами пожал, и его жест был истолкован верно – Сойк поморщился болезненно, радовать его здесь никто не собирался. Как раз в этот момент дверь заброшенного дома распахнулась со второй попытки, и, пятясь, появился первый из констеблей, тащивший носилки из балок, найденных в этом же доме. Тело накрыли ветхой шторой или же какой-то иной тряпкой, но Агги все равно передернуло от его вида. Он не считал себя слишком впечатлительным, но не сомневался, что образ покойного будет являться ему перед сном еще много ночей. – Не стоит, – бросил он, когда Сойк сделал решительный шаг к носилкам, но тот, хоть и услышал, предупреждение проигнорировал. Он сдернул с головы покойного ткань, и, чтобы не смотреть на труп, Агги уставился на лицо своего босса. Несмотря на богатый опыт в сыскной деятельности и вопреки тому, что Сойк на своем веку повидал покойников всех видов разложения, он по сей день физически не переносил вида крови, открытых ран и уж тем более несвежих мертвецов. Агги подозревал, что отчасти по этой причине его перевели на административную должность. Ожидаемо Сойк тут же побледнел до зелени и торопливо накрыл лицо покойного. Но вместо того чтобы отступить, он еще раз приподнял выцветшую штору – в тусклом свете фонаря Агги теперь точно видел, что это именно она – и, как будто не брезгуя, приподнял посеревшую кисть покойника. – Проклятье, – пробормотал Сойк. – Только этого нам не хватало. Благородный, чтоб его… Агги понял, о чем тот. Осматривая труп, он тоже обратил внимание на холеные руки, которые не знали тяжелого труда, ухоженные ногти и тонкое золотое кольцо на мизинце. Следы разложения не успели скрыть этого, и сперва Агги тоже подумал о благородном происхождении жертвы жестокого убийцы, но потом засомневался. – Не думаю, – возразил он вслух. – Был бы благородный – его бы искали. – А откуда тебе знать, что не ищут? – с досадой Сойк накрыл тело покойника и махнул констеблям, чтобы грузили в полицейскую телегу, которую в народе иначе как труповозкой не называли. – Я знаю, – Агги многозначительно поднял брови. – Я за этим слежу. Лицо Сойка, и так уже перекошенное от досады, просто не могло исказиться еще больше, и он только проводил носилки тяжелым взглядом, а после вытащил из кармана пачку сигарет. Ничуть не стесняясь, Агги шагнул к нему и без приглашения вытащил одну для себя – все же доход у Сойка был немного выше, сигареты он мог позволить тебе хорошие, а Агги считал, что с начальника не убудет угостить своего лучшего инспектора. – Я так понимаю, домой мне ехать смысла нет, – скорее сказал, чем спросил Агги, выдыхая дым. – Правильно понимаешь. Пройдемся до участка, – Сойк не смотрел на него, он глядел на повозку и на причитавшего бездомного, которого усаживали туда же, куда только что погрузили труп. – Может, лучше подъедем? – с сомнением протянул Агги, невольно оглянувшись. – Ты правда хочешь ехать с этим? – ткнул пальцем в сторону повозки Сойк, и Агги передернуло. Запах разложившегося тела обещал преследовать его еще дольше, чем обезображенное лицо мертвеца. – Умеешь ты уговаривать, – проворчал он и неохотно двинулся вслед за Сойком, который решительно, даже как-то зло зашагал по мостовой.  "Если какие-то оборванцы рискнут к нам пристать, Сойк за себя не отвечает", – не без иронии подумал Агги, глядя в сердито выпрямленную спину шефа, и поспешил поравняться с ним. Сойк был ниже ростом, но шел так быстро, что Агги едва поспевал за ним. – Стало быть, третий, – после недолгого молчания произнес Сойк. Слова он из себя выталкивал с заметным усилием. – Третий, – согласился Агги.  Он не стал говорить, что уверен – жертв значительно больше, потому что не сомневался: Сойк и сам думает о том же.

***

Первое тело нашли полгода назад, в мае. Агги хорошо запомнил, погода тогда стояла не лучше, чем не любимой им осенью, дожди лили безостановочно, хотя до холодного, но чуть более солнечного лета оставалось всего ничего. Дело вел Казуки, которого Агги, как и Джури, мог назвать хорошим приятелем. Казуки был веселый и добродушный, нравился всем вокруг, но на профессиональном поприще не блистал, потому ему и доставались всегда не слишком сложные задания. Как, например, поиски исчезнувших детей. – А ведь это неправильно, Агги, согласись, – в свое время говорил ему старший инспектор Миоши, на побегушках у которого Агги начал свою службу. – Дети не исчезают просто так. Скорее всего, случилось что-то ужасное, но, пока нет тела, никто не станет разбираться. – Дети часто просто сбегают, – возразил тогда еще совсем молодой и неопытный Агги. – Просто так никто не сбежит, – вздохнул его начальник. – Если ребенок сбежал, ужасное случилось задолго до этого и полиция уже опоздала. У шефа Миоши было иное, не такое, как у всех, восприятие мира, Агги нередко поражался тем или иным его заявлениям, и только потом, став старше, понял: Миоши не был чудаком, он был очень человечным – куда более человеколюбивым, чем все прочие сотрудники полиции, вместе взятые. А еще он опередил свое время: позже приматор Города принял ряд законов, защищающих права детей, и общество в конце концов поняло их необходимость – намного позже первого и любимого начальника Агги. Однако что было действительно сложно искоренить, это порядки, сложившиеся за годы в городской полиции, где и по сей день исчезновение ребенка, и уж тем более подростка, не считали чем-то из ряда вон выходящим и требующим пристального внимания. – А как я должен был его искать? – возмущался Казуки, когда тело мальчика воды Маргатт выбросили на берег. – Пришла мать, просто блаженная! Причитает, рыдает, руки заламывает, какой у нее приличный сын: и встает с петухами, и по хозяйству помогает, и в школе его хвалят. Я ей сразу сказал: неудивительно, что он от вас сбежал. Слушая его оправдания, Агги испытывал одновременно два желания: закатить глаза к потолку и приложить Казуки головой об стол. Сойк хмуро смотрел исподлобья, но Казуки в итоге отделался выговором. – Что? – спросил Сойк, когда Казуки вышел из кабинета, в ответ на застывший взгляд Агги. – Что он, по-твоему, мог сделать? Наверняка мальчишка упал в воду еще до того, как его мать пришла с заявлением. – Он не падал в воду, его туда сбросили уже мертвого. Ты видел тело? Сойк нахмурился. Тело он не видел, но согласился посмотреть, хотя Агги не сомневался: это последнее, что ему хотелось сделать. – Его зарезали, – буднично сообщил Бё, работавший в участке коронером, пока Сойк, глядя на обезображенное тело, бледнел до цвета простыни. – Перерезали горло, выкололи глаза, отрезали нос, разрезали рот от уха до уха, а уши вон, сами видите… Хотя, возможно, сначала все это, а потом перерезали горло. Точнее не скажу, тело несколько недель пробыло в воде, теперь мало что можно определить. Мысленно Агги поставил себе пометку, что заявление о пропаже поступило шестнадцать дней назад – видимо, столько труп и провел в реке. – Ты уверен? – сдавленно спросил Сойк и махнул рукой, чтобы Бё накрыл покойника. – Может, тело пострадало уже в воде? Не знаю, рыбы обглодали?.. – Рыбы в Маргатт? – лицо Бё было лишено мимики, а голос – выражения, но сарказм все равно был отчетливо слышен в коротком вопросе. – Ни одна рыба в нашей городской помойке не выживет, – Агги надоело это представление, тем более что Сойк не был дураком и прекрасно понимал: мальчика жестоко зарезали. – Это убийство. Дело в итоге осталось у Казуки, который пытался его расследовать, но ни к чему не пришел: не было никаких оснований убивать миловидного и доброго четырнадцатилетнего мальчишку, каким являлся погибший, ни у него, ни у его родителей не было ни врагов, ни долгов. Через два месяца дело отправили в архив как неразрешимое, Казуки выдохнул с облегчением и выставил всем пиво в пабе, а Агги сказал Сойку, что они еще услышат о загадочном убийце, которого не потрудились найти. – Заткнись и проваливай, а? – устало предложил Сойк на это пророчество. – И без тебя тошно. Стояла середина лета, и он как раз пытался разобраться с полугодовым отчетом, попутно страдая от мигрени – Агги давно и близко знал своего начальника, чтобы определить, когда у того невыносимо болела голова. – Невинного, практически идеального ребенка из простой семьи убили ни за что, убили и изувечили. Это не месть, и убийство не несет никакой выгоды. Тело бросили в реку, которая поглощает все, что в нее попадает. Убийца рассчитывал, что дело никогда не раскроют, о ребенке просто забудут. Я уверен, этот мальчик не первый и уж точно не последний. Сойк посмотрел на него так, что Агги предпочел ретироваться. Он бы и сам хотел оказаться неправым, но, к его собственному сожалению, чутье не подвело. Второго покойника со схожими увечьями нашли уже в октябре, и снова в результате невероятной случайности.  На западной окраине Города была огромная свалка, куда свозили и сбрасывали мусор со всех окрестностей. До того случая Агги ни разу не бывал там, но понаслышке знал, что единственная и потому главная городская помойка простирается на километры в стороны на огромном пустыре, за которым начинались уже болота и пустоши и никто не жил. Формально вокруг свалки даже был когда-то поставлен забор, отдельные части которого сохранились по сей день, однако красть там было нечего, находиться долго из-за вони было невозможно, и, хотя у городской свалки даже имелся свой смотритель, он редко бывал трезв и не вел учет, кто и когда привозил сюда свой хлам. А вывозился мусор всеми и отовсюду – от городских чистильщиков, что собирали, пусть и не слишком старательно, сор на мостовых, до частных лиц, которые могли прикатить простую тележку с мусором после ремонта или уборки сада. И вот произошло то, чего никто не мог спрогнозировать: по какой-то нелепой случайности жена одного из высших чиновников магистрата выбросила в мусорную корзину браслет с бриллиантами. Либо же он просто упал туда по ошибке – Агги не знал подробностей, да они его и не интересовали. Важно было то, что пропажа обнаружилась лишь через несколько дней, когда весь мусор из семейного особняка был вывезен и целый подряд слуг был отправлен на поиски ценной пропажи. Браслет они так и не нашли – Агги вообще предполагал, что его украл кто-то из прислуги богатого дома. Зато обнаружили то, что никогда не было бы найдено, если бы не эта нелепая история с браслетом. В одной из мусорных куч чиновничьи слуги увидели полуразложившееся тело. Покойника привезли туда несколько недель назад и тело прикрыли каким-то ветками и прочим сором, который осенние ветра разнесли по окрестностям, обнажив жалкие останки несчастного. Но даже после этого никто и никогда не нашел бы их, если бы именно в это время нерасторопная женщина не потеряла дорогое украшение. – Вот, смотрите, – Бё чуть ли не носом уткнулся в лицо покойника, даже не морщась от запаха, пока стоявшие рядом Агги и Сойк пытались не дышать. – Видите, как вот тут срезано? И вот тут? Убийца – правша, это раз. И резал он уже мертвого – снова перерезано горло, видите?.. Ну, либо же чем-то одурманенного человека. Иначе такого аккуратного среза не получилось бы – жертва бы дергалась… Издав сдавленный булькающий звук, Сойк прижал носовой платок ко рту и спешно вышел за дверь. Агги испытывал невыносимое желание последовать его примеру, но с усилием удержался. – Думаешь, это тот же? – спросил он Бё, не уточняя, что говорит о деле почти полугодичной давности. Однако тот его понял. – Не могу сказать, – равнодушно ответил Бё, выпрямляясь, и бросил скальпель в металлическую ванночку. – Тело плохо сохранилось. Оно лежало под солнцем, под дождями, на ветру. То, что его не распотрошили крысы, указывает, что его все же чем-то присыпали, когда оставили на помойке. Но… Вообще да, очень похоже. После этого, отвернувшись от Агги, Бё открыл кран и принялся неистово намыливать ладони, что было его любимым занятием – когда бы Агги не заглянул к коронеру, тот всегда мыл руки, и, учитывая особенности работы, его можно было понять. – Только лицо или есть еще что-то? – задумчиво спросил он. – Только лицо и перерезанное горло, – не оборачиваясь, ответил Бё. – Его не раздевали. И даже деньги остались при нем. – Ты хорошо посмотрел? – все же дотошно не отступал Агги, и Бё наконец глянул через плечо, одарив его хорошо знакомой всему участку улыбкой, которая выглядела жутковато. – Везде заглянул, Агги, клянусь. Больше никаких извращений и надругательств, только над лицом. Как и с тем малолеткой, которого весной в реке выловили. На этот раз жертвой оказался студент семинарии, а именно семинарии Храма грядущего – престижного учебного заведения. Несмотря на сильное разложение, определить имя жертвы не составило труда – в кармане его сюртука сохранился полусгнивший, но еще вполне опознаваемый пропуск в семинарскую библиотеку с указанным на нем именем. В списке пропавших и разыскиваемых он тоже быстро нашелся – заявление о его бесследном исчезновении появилось еще в середине сентября. – Парень был на какой-то студенческой пьянке в кабаке как раз напротив семинарии, там было человек сто, не меньше. Там же его в последний раз и видели. Куда и когда он делся, никто не знает, друзья за ним особо не следили, а дальнейшие поиски не принесли результатов – он как будто испарился, – зачитал из папки Соно, а потом, резко остановившись, захлопнул ее и протянул Агги. – Ладно, сам разбирайся. Нет у меня на это времени. Соно был единственным работником полицейского архива и, видимо, поэтому мнил себя очень важным и занятым сотрудником, хотя на деле основной его заботой было весь день сидеть на стуле. Агги его недолюбливал, как и абсолютно все в отделе, а Джури и вовсе побаивался – каждый раз страдальчески стонал, если кто-то просил его спуститься в архив за документами. Хотя в профиль Соно больше напоминал хищную птицу, а его черные непроницаемые глаза только усиливали это сходство, работники участка между собой называли его кротом – из-за нелюдимости и из-за того, что архив находился в подвале, откуда Соно не выглядывал даже в обеденное время. Дело убитого семинариста Сойк отдал Агги, и вскоре тот понял, что оно рискует отправиться вслед за делом убитого мальчика на полку неразрешимых. Семинарист был молодым и привлекательным восемнадцатилетним парнем из достаточно обеспеченной, но не знатной семьи. Учился средне, имел несколько близких друзей, ни с кем особо не конфликтовал, ухаживал за соседской девушкой. С кем он ушел с той студенческой попойки, с кем общался перед своим исчезновением – никто не смог вспомнить. Семинаристы как раз отмечали начало учебного полугодия, и, хотя бог светлый, служению которому они должны были посвятить свои жизни, не слишком-то привечал распитие алкоголя, трезвых в тот вечер там не было. Агги еще не списал дело в архив – он продолжал старательно перебирать все ниточки: переговорил чуть ли не с каждым учеником семинарии и преподавателем, осмотрел каждый квадратный сантиметр комнаты погибшего, пролистал по странице все его учебники. И не нашел ни одной зацепки. – Знаешь, о чем это говорит? – заметил Сойк, когда Агги ему в очередной раз отчитался о своих неутешительных успехах – или, точнее, об их отсутствии. – Что убийца не из его окружения и, может, вовсе не был с ним знаком. Вышел семинарист на воздух, нужду справить или еще что, а его сзади ножом по горлу – и прощай. – Нет, – отрицательно мотнул головой Агги. – Кто-нибудь увидел бы. Его увели или увезли. И, скорее всего, он пошел за убийцей сам, добровольно. И вот пока Агги продолжал искать след, в участок поступило новое заявление. Заикающийся, перепуганный бездомный старик, наверняка безумный и нездоровый, бросился в ноги первому попавшемуся патрулировавшему констеблю, несвязно бормоча, что в заброшенном доме у старых верфей он нашел мертвеца.

***

Несколько месяцев назад, еще в конце лета, Сойк сдался – признал, что он не вытягивает такие объемы работы, и нанял помощника. По сути своих обязанностей Манабу стал для него скорее секретарем: идеально ровным почерком он писал вежливые письма, составлял отчеты и заполнял анкеты. Вся бумажная работа легла на него одного, и Агги не брался оценивать, насколько тот был доволен своей должностью – лицо Манабу неизменно сохраняло брезгливо-недовольное выражение, при этом с поставленными перед ним задачами он справлялся безупречно. А через некоторое время у Манабу обнаружился еще один талант – он отлично рисовал. Выяснилось это совершенно случайно, когда по одному из дел надо было срочно составить портрет подозреваемого со слов жертвы. Штатного художника в участке не имелось – такую должность городской магистрат отказывался финансировать, потому в случае необходимости приглашали кого-то со стороны. Но в тот раз дело не терпело задержек, и внезапно Манабу вызвался помочь. Быстро и легко водя по бумаге отточенным карандашом, он сделал набросок – портрет уличного оборванца, который обворовал торговку на рынке, а убегая, ударил ножом ее мужа. Всхлипывавшая женщина подтвердила, что юное лицо на рисунке очень похоже на то, что она успела рассмотреть и теперь смогла описать, а когда через несколько дней при повторной краже вор и убийца попался, все полицейское отделение сошлось в едином мнении – рисовал Манабу отлично. К его помощи прибегали еще пару раз, но Манабу, в обязанности которого рисование не входило, каждый раз корчил такую мину, что злоупотреблять его услугами сотрудники избегали. И Агги тоже был бы рад пригласить художника, который много лет оставался на подряде в участке, да только Сойк строго запретил, стоило Агги заикнуться о посетившей его идее: – Не хватало еще, чтобы по Городу поползли слухи. – И как тогда прикажешь его опознавать? – возмущенно развел руками Агги. Поразмыслив с минуту, Сойк наконец передернул плечами: – Ладно, добро на публикацию даю, но рисует пусть Манабу. И вот теперь, держа в одной руке папку с листами, а в другой – коробку простых карандашей, Манабу во все глаза смотрел на покойника, с лица которого Бё услужливо откинул белую простыню. – Ты издеваешься? – наконец перевел он взгляд на Агги. – Ничуть, – невозмутимо ответил тот. – Хочешь, чтобы я нарисовал… это? – Нет, конечно. Я хочу, чтобы ты нарисовал его таким, как будто он еще живой. Манабу вновь глянул на обезображенное лицо и, если Агги не почудилось, насмешливо изогнул бровь. Топтавшийся рядом Бё хмыкнул, а потом что-то хрустнуло, и Агги даже не удивился, когда увидел, что коронер с удовольствием грызет яблоко – присутствие мертвого тела ему ничуть не мешало. По счастью, Манабу, в отличие от своего шефа, брезгливостью не отличался, вида крови не боялся, и частично разложившееся тело его не смущало – смущало другое. – У него глаз нет. И носа. Мне что, придумать, как они выглядели при жизни? – Он блондин, потому глаза, скорее всего, были светлые. Голубые или зеленые, – чавкая, заметил Бё. – В газете, где опубликуют рисунок, черно-белая печать, потому без разницы, какого цвета у него глаза, – возразил Агги. – Ну а нос? – Кость частично сохранилась. Думаю, нос у него был прямой. И вообще, похоже, при жизни это был тот еще красавчик. – Рисуй прямой, – решил Агги. – Это как бы… Не знаю, самый нейтральный вариант. Вздохнув, Манабу подтащил стул, который противно заскрежетал металлическими ножками по плиточному полу, сел, закинул ногу на ногу и раскрыл папку. Ни отвращения, ни страха на его лице так и не отразилось. Агги тоже не смущал вид мертвецов. Впервые он увидел покойников, когда друг за другом с разницей в один день умерли его мать и младшая сестра. Тогда Агги было всего семь, но он хорошо запомнил то время, когда на протяжении целой зимы свирепствовала эпидемия гриппа, ежедневно уносившая десятки жизней. Погребальный колокол из Храма ушедшего замолкал лишь на ночь, чтобы с утра снова начать звонить, провожая в последний путь тех, кто не справился с болезнью. А еще через двенадцать лет после этого Агги пришлось самому вынимать из петли отца, который не вынес бремени обрушившихся на него невзгод. И пускай в дальнейшем за годы работы в полиции Агги приходилось видеть разных покойников – изувеченных, обезображенных, разложившихся – он искренне считал, что нет ничего страшнее безжизненных глаз того, кого ты знал и любил. Жертвы преступлений, которые нередко случались в Городе, огорчали его, вызывали слабые отголоски сочувствия, но никогда не внушали ужаса или отвращения. В мертвых телах не было ничего страшного – бояться следовало живых. – Шлюха он, – вырвал Агги из размышлений голос Бё, и от неожиданности он моргнул. – Кто? – покосился он на коронера. – Да труп твой, кто ж еще. Читал мой отчет? – Несколько раз читал. – У него уши проколоты. – Ну и что? – усмехнулся Агги. – Как будто уши только проститутки прокалывают. – Не только, – согласился Бё. – Но скажи честно: ты часто встречаешь мужчин с серьгами? Кто тогда, если не шлюха?  – Да мало ли. Может, студент какой-то или художник. Уличный музыкант. Может, чей-то богатый сынок-бездельник… – Тогда бы его искали, – перебил Бё. – Я уверен, что ты перетряхнул все списки пропавших, всех, кого разыскивают. И никого похожего там нет. Бё был совершенно прав, Агги действительно перебрал все заявления о пропавших людях, которых в Городе было множество, однако никто не разыскивал красивого и статного молодого блондина. – К тому же он явно был хорош собой, – продолжал Бё, метким броском отправив огрызок в ведро, что стояло под столом, на котором лежал покойник. – Такие красивые люди не бывают одиноки. И вот тебе единственное объяснение, почему его никто не ищет. Никому нет дела, когда пропадает проститутка. – Не единственное, – упрямо возразил Агги. – Может, он с родней поссорился. Или его близкие умерли. – Тогда его искали бы друзья, – гнул свое Бё. – Видно, что он весь холеный, не нищеброд какой-нибудь с улицы. Кольцо золотое, опять же. – Будет видно, – доводы Бё были убедительны, но Агги опасался поддаться единственной похожей на правду догадке и потерять объективность. – Давай поспорим. На двадцать галлеров, – глаза Бё фанатично заблестели. – Если его следы найдутся в каком-нибудь борделе, ты мне даешь двадцать галлеров. А если нет – я тебе все тридцать. – Ну уж нет, – Агги рассмеялся. – Ты, скорее всего, прав, потому поспорь с кем-нибудь другим. Бё не хотел так легко сдаваться, он уже открыл было рот, но в разговор вмешался все это время молчавший Манабу. – Так пойдет? – спросил он, поворачивая свой набросок, чтобы всем было видно. С портрета на Агги смотрел благообразный парень лет двадцати или двадцати пяти с волосами до плеч и точеным волевым подбородком. – Отлично, – от души ответил он. – Подойдет. Отправим портрет в редакцию. – Как живой, – с сарказмом добавил Бё. – Приложишь описание: рост, вес, все дела. Может, кто-то и узнает. Агги покачал головой, но Бё он уже не слушал. Человек, чье мертвое тело лежало сейчас на столе коронера, мало того, что при жизни был хорош собой – он был также высок, примерно как сам Агги, но еще и намного шире его в плечах. Чтобы напасть на такого здоровяка, убийца должен был обладать одновременно и силой, и самоуверенностью. То есть наверняка он тоже был был высок и силен. "Или убийц было несколько", – вдогонку пришла следующая догадка. – Баба его грохнула, – в привычной грубой манере вставил Бё, и теперь уже Агги поглядел на него в недоумении, настолько невпопад с его мыслями прозвучали эти слова. – Почему баба? – опередил его с вопросом Манабу. – А посмотри, сколько злости и ярости, – Бё кивнул на труп, который почему-то не спешил снова накрыть простыней. – Так только женщина может ненавидеть. – Мало ты знал мужчин, – негромко произнес в ответ Манабу и направился к выходу, оставив рисунок прямо на стуле, где сидел минутой ранее. Бё на это только возмущенно что-то проворчал, а вот Агги с Манабу мысленно согласился.

***

Город никогда не засыпал. Изучая историю в университете, который Агги так и не закончил, он встречал упоминания о том, что в прежние века существовал запрет ходить по улицам после наступления темноты, и любой, кто нарушал его, мог быть задержан тогда еще не полицией, а стражей. Вроде бы эта простая мера значительно сокращала количество преступлений, большинство которых, как известно, совершается под покровом ночи. Но со временем от этой практики отказались. Наступил век индустриализации, и, как грибы после дождя, один за другим, в городе появились заводы, а за ними и крупные фабрики, работа на которых кипела даже ночью, и люди не смогли бы трудиться круглосуточно, запрети им выходить из дома. Тогда же на улицы Города вернулась и ночная преступность. Ранние осенние сумерки быстро сгущались, а фонарщики, как всегда, опаздывали, когда Агги уверенным шагом шел через Центральный мост из Верхнего города в Нижний. Движение вокруг даже не ослабевало: то навстречу ему, то, наоборот, обгоняя, мимо проносились кэбы, повозки, рабочие телеги, а на тротуаре под ногами постоянно путались посыльные, мусорщики и старьевщики с ручными тележками, которые они старательно толкали перед собой, мешая спешащим пешеходам, что по привычке едва ли обращали на них внимание. А вот на что Агги действительно заглядывался, так это на автомобили, которых с каждым годом на улицах Города становилось все больше. Автомобиль был пиком роскоши – лишь самые успешные и знаменитые горожане могли себе позволить столь дорогое средство передвижения, обслуживание которого в дальнейшем обходилось еще дороже, чем покупка. Например, служебный автомобиль был у приматора Города, якобы чтобы тот не опаздывал на встречи и вообще везде успевал, хотя любой прекрасно понимал, что машина для него была скорее элементом статуса и просто дорогой игрушкой. Еще на автомобилях ездили высокопоставленные чиновники магистрата, некоторые владельцы фабрик, потомственная знать и знаменитости – например, прима из театра оперы. Агги не знал, сколько точно сейчас в Городе было автомобилей, но предполагал, что не менее десятков пяти или шести, и их количество все росло, а вместе с ним спрос на шоферов – профессию новую, потому тех часто не хватало и платили им достойно. Порой Агги думал: а не сменить ли ему поприще? Научиться управлять автомобилем, устроиться к какой-нибудь богатой шишке и не знать больше скотской работы инспектора, не видеть каждый день Город с его худшей изнаночной стороны и, что уж скрывать, иной раз не рисковать жизнью. – Тебе станет скучно через месяц, – безапелляционно заявил Казуки, когда по доброй традиции они с коллегами отмечали получку в соседнем с полицейским управлением кабаке и Агги поделился своей навязчивой идеей, которая не покидала его голову уже больше года. – Как может быть скучно управлять таким прекрасным механизмом? – от души возмутился Агги. – Так же, как быть извозчиком. Думаешь, у них очень интересная жизнь? – парировал Казуки. – Зато у нас такая интересная, что можно было бы поскучнее, – вставил помалкивавший до этого момента Джури. В участке у Джури не было какой-то официальной должности, а неформально то, что он делал, называлось "принеси-подай". Джури был молодым парнишкой, которого отправляли с запиской в магистрат, просили сварить кофе, принести чай старшим инспекторам или даже требовали убрать, если какая-то неприятность случалась в течение дня, а уборщицы должны были прийти только вечером. Из-за невысокого роста, вечно взлохмаченных пепельных волос и легкого косоглазия Джури напоминал мальчишку, и в свое время Агги удивился, когда узнал, что Джури, когда он начал работать в участке два года назад, было уже двадцать – возраст, к которому многие жители Города были уже женаты, имели детей и успевали освоить какую-то профессию. Бытовало мнение, что Джури глуповатый и недалекий, но, познакомившись с ним поближе, Агги понял, что это не так. Новый сотрудник напоминал Агги его самого много лет назад, когда он, вылетев из университета с престижного факультета правоведения, пришел работать в полицию и попал в распоряжении инспектора Миоши, с той лишь разницей, что Агги подчинялся одному старшему сотруднику, а Джури был на подхвате у всего управления. Когда пожилой Миоши уходил на покой, он дал лучшие рекомендации Агги, и тот вскоре из простого констебля стал младшим инспектором. Дать рекомендации Джури было некому, потому в его положении каких-то изменений не предвиделось, но того вполне устраивала должность, которую он занимал. Джури был из бедной семьи – насколько Агги знал, его воспитала одинокая мать, которую тот навещал на выходных, никого у него больше не было, и даже такая простая и не высокооплачиваемая работа стала куда большим, чем он ожидал от жизни. – Агги жалуется, а на самом деле ему все нравится, – подытожил тот их разговор Казуки, подмигнув. – Лучшим инспектором не становятся, если не любят свою работу. – Это точно, – согласился Джури и посмотрел на Агги почти с восхищением. Спорить смысла не имело – в глубине души Агги понимал, что отчасти его приятели правы и работа в полиции была для него как минимум интересной. Но, с другой стороны, он бы с радостью сменил каморку, которую снимал в районе хлопчатобумажной фабрики, где по ночам на улицах распевали песни пьяные работники той самой фабрики, а летом не следовало открывать окно, чтобы не чувствовать вонь от мусора, который местные сбрасывали в ближайшую канаву. Даже при возможном повышении оклада, оставаясь инспектором, вряд ли Агги смог бы позволить себе что-то более приличное. Очередной обогнавший его черный автомобиль Агги проводил завороженным взглядом, но тут же встряхнулся и ускорил шаг. Торопиться нужды не было – двери заведения, куда он шел, оставались открытыми до рассвета, но Агги подгонял азарт: наконец спустя долгие недели бесплодных попыток найти хоть какой-то след сумасшедшего, резавшего людей, у него появилась зацепка. Осчастливил его этим утром Йо – констебль полиции, сидевший за столом у входа в участок и принимавший заявки от посетителей. Привычно Агги кивнул ему – тот как раз разговаривал с кем-то – и хотел было пройти дальше, но Йо окликнул его: – Агги, стой, тебе письмо. В груди приятно кольнуло от хорошего предчувствия: вот оно. И пускай умом он понимал, что поводов радоваться пока объективно нет, интуиция шепнула, что идея с публикацией в газете сработала. – Ну, то есть я думаю, что это тебе, – уточнил Йо и вытащил вскрытый конверт. – Письмо на участок пришло, без адресата, но тут про газету. Это ж по твоему делу публикация была? Ничего не ответив, Агги почти вырвал у Йо из рук листок и развернул его. На самом его верху неровным почерком, похожим на детский, было нацарапано с орфографическими ошибками: "Это Нан Широма из "Клуба четверых". – В конверте еще это было, – Йо протянул Агги газетную страницу и сам конверт. Портрет, нарисованный Манабу, опубликовали в "Городском вестнике", главной и по сути единственной, если не считать совсем желтую прессу, газете. Заметка была небольшой и на одной из последних страниц, "чтобы не привлекать чрезмерного внимания", как сказал Сойк. Только карандашный портрет, приметы – рост, вес, цвет волос, как и говорил Бё, – с пояснением, что полиция будет благодарна за любые сведения об этом человеке, без дополнительных уточнений, кто это и за что разыскивается. И вот наконец пришел ответ. – Хорошо, что с Бё спорить не стал, – пробормотал Агги. Проклятый коронер, как всегда, оказался прав, если отправитель письма не ошибся и не соврал. – Что, прости? – послышалось рядом, и Агги только тут заметил человека, который разговаривал с Йо до его прихода. – А, Аямэ, привет, – пробормотал он и засунул записку вместе с газетным листом в конверт. – Не заметил тебя. Извечно бледное лицо их эксперта по уликам озарила слабая улыбка, которая тут же погасла, и он смахнул со лба отросшую темную прядь волос. – Хорошие новости? – Аямэ кивнул на конверт. – Похоже на то, – согласился Агги. – Ладно, мне пора. Не попрощавшись, он поспешил к своему кабинету – маленькому, зато личному, принадлежавшему только ему одному, и не обратил никакого внимания на пожелания хорошего дня от Йо, Аямэ же и вовсе ничего не сказал. И вот теперь, с трудом дождавшись вечера, потому что "Клуб четверых" открывался только после восьми, Агги отправился по известному адресу. Почему самый дорогой и помпезный бордель города назывался именно так, история умалчивала. Когда-то Агги поинтересовался у своего старого начальника, и тот ответил, чтобы вроде бы у клуба было четыре основателя, имена которых слишком известны в Городе, чтобы упоминать их в одном предложении со словом "бордель" – так и получился некий клуб. Однако это было не точно, да и едва ли кто-то мог сейчас ответить на этот вопрос – "Клубу четверых" было уже за сотню лет. Зато точно было известно другое – посетителем клуба не мог стать кто попало, даже большие деньги еще не были причиной быть принятым в его, по слухам, роскошных комнатах. Посещали клуб люди знатные и высокопоставленные, и Агги не сомневался, что за закрытыми дверьми знаменитого борделя решаются вопросы куда более важные и серьезные, чем постельные прихоти тех или иных господ. Символично было и то, что находился клуб в трех шагах от Храмовой площади – центральной в Городе, где располагались оба Храма, грядущего и ушедшего, а также магистрат. Не без иронии Агги думал, что, если бы "Клуб четверых" открылся в настоящее время, чиновникам хватило бы наглости возвести его прямо на площади, четко между двумя Храмами да напротив своего места службы – чтобы не ходить далеко. Однако в прежние времена нравы были все же чуть строже, потому бордель стыдливо припрятали за поворотом. Здание клуба было заметно издалека, даже несмотря на окружавшие его благообразные дома, в которых располагались дорогие апартаменты. Агги не мог сказать, как они выглядели изнутри – все же по работе он чаще бывал в совсем других местах, но нужное ему строение заприметил сразу. Трехэтажный особняк из светлого камня, с темной покатой крышей и высокими окнами, по обеим сторонам от входа стояли две высокие колонны из такого же камня, а дорожка была вымощена брусчаткой – все вместе больше напоминало еще один храм, нежели бордель, и Агги даже хмыкнул про себя, подумав, какие грехи здесь можно было отмаливать. Он уверенным движением открыл дверцу калитки и направился ко входу, внимательно приглядываясь к окнам. В некоторых из них горел свет, но из-за штор ничего не было видно. Зато Агги сразу заметил небольшую и совсем не броскую вывеску с изящной кованой цифрой четыре, как бы скрытой от посторонних глаз, но все же безошибочно подтверждавшей назначение места.  Оглядев входную группу, Агги смело толкнул тяжелую дверь и сразу попал в полутемное помещение, служащее холлом. В позолоченных светильниках под потолком горели свечи, на темных стенах висели картины, которые Агги окинул быстрым взглядом. Мебель тоже была явно дорогая: обитые бархатом темно-красные диваны и кресла пустовали, но Агги мог легко представить себе высокопоставленных посетителей, ожидающих здесь работниц. Прямо напротив входа, рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, стоял стол из темного дерева и высокая стойка, из-за которой виднелась светловолосая голова. Почему-то никто не поприветствовал Агги с порога, но это его не смутило: кто знает, какие были правила в такого рода заведениях. Он в несколько шагов преодолел холл, ступая по мягкому ковру и наверняка оставляя на нем грязные следы, и поставил локоть на стойку, наконец привлекая внимание сидящей по ту сторону девушки. Она быстро встала, оказавшись почти одного роста с Агги, окинула его беглым взглядом и дежурно улыбнулась, слегка склонив голову в приветствии. – Вам назначено? – голос у нее был тихий и мягкий, а вежливая улыбка не покидала губ, но глаза оставались холодными. Агги никогда не работал в сфере обслуживания, но мог себе представить, что подобные приветствия в дорогих заведениях были нормой. Ему же по работе улыбаться доводилось крайне редко. – Нет, – коротко ответил он, одновременно роясь в кармане плаща в поисках своего удостоверения. – Но запись мне не нужна. – Вот как? – сотрудница борделя ничуть не изменилась в лице, когда Агги наконец достал темно-серую карточку, показывая ее девушке. Такие были у всех сотрудников полицейского участка, различался разве что их цвет, но горожанам детали, как правило, известны не были .  – Я кое-кого разыскиваю, и у полиции есть все основания полагать, что этот человек был сотрудником вашего борделя, – коротко пояснил он, пока не вдаваясь в подробности, наблюдая за реакцией девушки за стойкой.  – Вы ошибаетесь, у нас не бордель, – не прекращая улыбаться, мягко перебила его блондинка, ничуть не изменившись в лице. Агги мысленно выругался, сообразив, что сейчас он столкнется с привычной реакцией кого угодно на посещение полицейского – нужно было действовать не так прямолинейно.  – Хорошо, – покорно согласился он, принимая правила игры. – Ваше заведение, оказывающее разного рода… услуги, должно было заметить пропажу одного из сотрудников. И я хочу узнать все о том, как он жил здесь до исчезновения.  Вываливать всю правду Агги не собирался, ему уже было очевидно, что чем больше неприятных подробностей он сообщит, тем меньше ему расскажет сотрудница борделя. О таком в принципе не следовало трубить, особенно полицейским, а учитывая важность заведения, Агги не испытывал сомнений, что задачей девушки было защитить всю информацию о непростых клиентах и, следовательно, проститутках, работавших в стенах "Клуба четверых".  – Мы сдаем апартаменты постояльцам, останавливающимся в Городе на недолгий срок, – елейно возразила девушка. – Но сотрудников у нас не так много и все они продолжают выполнять свою работу. – Значит, он был вашим постояльцем, – зацепился за слово Агги и, снова покопавшись в кармане, достал сложенный вдвое листок с рисунком Манабу. – Не припоминаете его? Девушка задержала взгляд на лице Агги, прежде чем перевести его на портрет юного и симпатичного парня. Безусловно, в таком месте бывало много красивых и ухоженных людей, и будь парень, которого вроде бы звали Нан Широма, постояльцем гостиницы, персонал мог его и не запомнить, но в эту сказку поверил бы разве что совсем неопытный и не заинтересованный в успехе расследования полицейский.  – Боюсь, что этот молодой человек останавливался у нас совсем ненадолго, – неожиданно призналась девушка, удивив Агги, который был готов спорить с ней и витиевато подходить к разговору. – Однако он не был нашим сотрудником.  – Хорошо, – нетерпеливо согласился Агги. – Если он был посетителем, я бы хотел увидеть информационный лист. Такие листы обязаны были собирать гостиницы, сдававшие апартаменты, и это могло бы стать еще одной зацепкой, ведь отказать полицейскому проверить книги учета и информационные листы было нельзя. По крайней мере, во всех обычных заведениях Агги имел полное право смотреть документы при ведении расследования.  – Одну минуту, – девушка опустилась на свой стул, а Агги, облокотившись на стойку, еще раз оглядел помещение.  Здесь было уютно как для борделя, и дорогие апартаменты выглядели практически так же, поэтому было очевидно, что непрошенных гостей вежливо выпроваживают, ссылаясь на отсутствие комнат. То, что в "Клуб четверых" не попасть с улицы, Агги знал, но он не так уж хорошо разбирался в подобном бизнесе и его правилах. В бордели он никогда не ходил, а в подобное место попасть бы не смог не только из-за своего незнатного происхождения, а просто потому, что Агги не хватило бы всего его жалования. – Вот, – девушка достала большой журнал и положила его раскрытым перед Агги. – Можете ознакомиться.  Он хотел было благодарно кивнуть в ответ, но нахмурился, мельком прочитав содержимое открытой страницы. Три графы на расчерченном листе, в первой графе указывалась дата, во второй – имя и в третьей – какая-то служебная пометка. Однако никаких реальных имен в журнале не было: все записи начинались с "Гость", и далее следовал порядковый номер – с 89 по 98. Агги перелистнул страницу назад, потом вперед, сравнивая написанное, но каждый лист был идентичным предыдущему, отличались только цифры. Никаких имен, никаких описаний или любых иных данных, которые Агги мог бы использовать для расследования. Вполне ожидаемый исход. – И это все? – на всякий случай уточнил он, подняв глаза на девушку, застывшую за своей стойкой. – Никаких других учетных данных?  – Боюсь, что нет. Мы не можем хранить данные о гостях, это противоречит уставу.  Агги понятия не имел, о каком уставе говорит девушка, но однозначно понимал, что она говорит неправду. Наивным было бы полагать, что в элитном борделе с непростыми посетителями ему выдадут всю информацию о них, тем самым раскрыв много имен. Но если бы Агги интересовали все эти люди, ему ведь был нужен лишь один человек.  – А комната? Я могу посмотреть на нее?  – Какая комната? – не сразу поняла девушка. – Комната этого гостя, – Агги еще раз потряс перед ней рисунком, дождавшись утвердительного кивка в знак понимания.  – Он останавливался на втором этаже, комната 206, – якобы прочла она в журнале, указывая тонким пальцем на запись о Госте под номером 92. – Но он съехал, и комната прибрана.  – Ничего страшного, я просто посмотрю, – Агги решительно направился к лестнице, убирая в карман удостоверение и рисунок. Девушка не пошла его провожать, но и останавливать не стала, и это было явным намеком на то, что ничего стоящего он не найдет. – Посетителем он был, как же… – пробормотал Агги себе под нос, поднимаясь по ступеням, покрытым таким же мягким ковром.  То, что девушка узнала парня, было очевидно, но Агги уже понимал, что расспросы ни к чему не приведут и она ему ничего не расскажет. Глупо было ожидать чего-то другого, но попробовать все же стоило. Сойк, конечно, Агги не похвалит за то, что он не добыл никакой информации, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть личность убитого они все еще не могли.  На номера с цифрой 206 не было никаких именных табличек, и Агги аккуратно повернул круглую ручку, легко открывая дверь вовнутрь. В нос ударил сладковатый запах роз, и Агги поморщился. Он не любил этот аромат, но хозяин комнаты явно был иного мнения. Совсем небольшое помещение в красных тонах выглядело в общем стиле борделя, но мебель в комнате была вся из дорогого белого дерева. Белая кровать – просторная, с аккуратно застеленным бельем и множеством подушек, белая софа явно ручной отделки, такой же белый туалетный столик и изящный стул. Белое красиво сочеталось с красными стенами и ковром, но, даже несмотря на видимую роскошь всего убранства комнаты, она совсем не походила на апартаменты настоящих богачей или знатных Города – все кричало о дешевизне вкуса того, кто здесь проживал.  Агги прикрыл за собой дверь, ступая по ковру и внимательно разглядывая небольшую комнату, в которой действительно прибирались: никаких личных вещей, гребней для волос или недочитанной книги, корзины с фруктами или саквояжа с одеждой тут не было. Комната сияла чистотой – не было даже пыли на деревянных поверхностях, а на застеленной кровати явно никто не спал. Не было смысла искать здесь чьи-то документы, отпечатки обуви или забытые туалетные принадлежности, а значит, и опасения Агги подтвердились: поход в "Клуб четверых" ему ничего не даст.  С досадой он несколько раз прошелся по центру комнаты, цепляясь взглядом за детали интерьера, заглянул под туалетный столик и осторожно подвинул стул, но ни под столом, ни под кроватью ничего не было. Стерильная комната ничем не выдавала своего бывшего хозяина, и Агги разочарованно выдохнул, чувствуя, как щекочет нос приторно сладкий запах цветов. Букет свежих роз он инспектировать не стал, досадливо поморщившись, и тихо вышел в коридор. Дверь за его спиной закрылась с тихим щелчком. Его поход не принёс никаких результатов, а значит, нужно было искать новую зацепку. Спустившись на первый этаж, Агги коротко кивнул девушке, поднявшейся ему навстречу, и хотел уже было уйти, как в голову пришла другая мысль. Развернувшись на пятках, он приблизился к стойке и, понизив голос, сообщил: – Обратитесь в главное отделение полиции Города и найдите Агги, если вспомните какую-то информацию об этом… Госте. Что угодно.  – Непременно, – дежурная улыбка уже начинала раздражать, и Агги поспешил покинуть неприветливое помещение, в котором его не ждали. На улице уже стемнело, и было даже странно видеть известное заведение пустым. Впрочем, Агги не обыскивал все апартаменты и мог только строить догадки о том, как работает "Клуб четверых".  Он остановился у порога, хлопнув себя по карманам плаща в поисках сигарет. Спешить ему было некуда, а над следующим шагом следовало хорошо подумать: Сойк ждал от подчиненного зацепок и информации, а Агги не добыл ни того, ни другого. Прислонившись спиной к стене рядом с входной дверью, он закурил, выдыхая сигаретный дым в ночное небо, глядя, как тот тает в прохладном воздухе.  – Не угостите? – хриплый голос застал его врасплох, и Агги вздрогнул, резко повернув голову и тут же встретившись взглядом с невысокой и худой девушкой.   У нее были аккуратно уложенные в высокий пучок волосы, и она куталась в мягкий длинный халат, который, впрочем, не скрывал блестящего и явно недешевого ожерелья на тонкой шее. Агги запоздало кивнул, протянув незнакомке последнюю сигарету из пачки и спички, и девушка прикурила, повторяя его движение и выдыхая плотный дым, с удовольствием прикрыв глаза. Рассматривать ее было неловко, но, даже оглядев мельком, Агги понял, что девушка была довольно симпатичной и ухоженной, ее пальцы, державшие сигарету, были чистыми, с аккуратно подстриженными ногтями, а лицо украшал неброский слой косметики.  – Вы ведь не наш постоянный, – скорее утвердительно произнесла она после пары затяжек, и Агги снова пригляделся к девушке. – Почему же? – вежливо поинтересовался он, а девушка слабо хмыкнула: – Все постоянные знают, через какой вход заходить. Да и этот плащ… Агги поежился, чувствуя себя уязвленным: он не слишком интересовался одеждой, но старался выглядеть опрятно и чисто. – Городского ищейку видно сразу, – резюмировала его собеседница, и Агги улыбнулся в ответ: – Полагаю, сюда и ищейки заглядывают временами. – Заглядывают, – согласилась девушка, делая новую затяжку, – но они тоже из своих. Я видела, как ты с Мерой разговаривал. Ничего она тебе не скажет. Агги склонил голову, терпеливо ожидая продолжения, но девушка замолчала, размеренно куря сигарету, глядя куда-то вдаль. Ее вроде бы не смущало общество "ищейки", как она выразилась, а для Агги это означало только одно. – Может, расскажешь ты? – как можно мягче предложил он, стряхнув пепел и повернувшись к девушке вполоборота.  Она усмехнулась, лукаво глянув на Агги, и снова затянулась.  – Мне неприятности не нужны, – наконец произнесла она, и Агги мысленно поставил галочку: разговор шел ровно так, как обычно это и происходило.  Мало кто в Городе горел желанием общаться с представителями полиции, и порой вытаскивать информацию из свидетелей преступлений было той еще задачей, с которой Агги, как и любой хороший полицейский, научился справляться разными способами. С проститутками ему доводилось иметь дело и раньше, но все они были из мест куда проще и, как правило, соглашались рассказать все, что знали, за небольшую плату или выпивку. Но собеседница Агги не старалась развести его на деньги – ожерелье на ее шее говорило о том, что в мелких подачках его обладательница не нуждается.  – Я здесь не по вашу честь, – пояснил он, замечая, что девушка внимательно его слушает. – Я ищу одного человека, который пропал, но даже он ничего не сделал, чтобы привлечь внимание моего отдела.  – Широма, – девушка фыркнула, моментально догадавшись, хотя Агги не называл имени убитого и только полез за рисунком. – Видела в газете заметку. – Ты его знаешь? – Допустим. Но неприятности мне не нужны. Агги едва слышно вздохнул, думая, как разговорить девушку, которая явно могла оказаться полезной. Не вызывать же ее официально в участок – это поднимет слишком много шума, чего они всеми силами хотели избежать.  – Тебе никто ничего про него не скажет, потому что никто и не знает, – нарушила молчание она, выпуская из приоткрытых губ дым.  – Почему так? – Широма был не слишком-то приветливым и общительным и девочек презирал, – она поморщилась, – будто бы считал себя лучше всех остальных.  – Но ты его знала?  – Не больше других. Видела несколько раз в клубе, слышала, как он хвалится. Дружить с ним мне смысла не было. Агги кивнул, переваривая услышанное и мысленно делая пометки. Девушка держалась спокойно, и Агги не казалось, будто она обманывает его. Но все же он не мог сказать наверняка, да и информации было явно недостаточно, чтобы сделать какие-то выводы. – А враги у него были?  – Понятия не имею. Не здесь, но соперников у него явно хватало, если он работал где-то еще. – То есть он не был вашим постоянным… работником? – уточнил Агги, хмурясь. – Этого я не знаю, – девушка пожала плечами и, взглянув на остаток сигареты, изящным щелчком пальцев отправила ее на землю. – Знаю только, что в клубе он не жил. А где бывал и что делал, он не отчитывался. – Что значит "не жил"?  – Он снимал апартаменты только для встреч, не как остальные. Вроде бы я слышала от кого-то, что клиент подарил ему квартиру за пределами Площади. – Ты знаешь, где именно? – Агги выпрямился, понимая, что его собеседница сейчас уйдет, и поспешил получить как можно больше информации. – Я ведь говорю, не общался он ни с кем, – повторила она свои же слова, кутаясь в халат. – И клиентов своих никому не представлял, так что ничего ты не найдешь здесь. Но… – Но что? – нетерпеливо спросил Агги, а девушка подняла на него взгляд и улыбнулась одними губами: – Но сукой он был той еще.  Она кивнула ему в знак прощания и направилась в сторону сада, откуда, видимо, и появилась. Скорее всего, за углом дома был еще один вход, которым и пользовались все знающие клиенты, тогда как главная дверь, ведущая в богато обставленный холл, служила обманкой, на которую Агги попался. Он не стал преследовать девушку, только проводил ее взглядом, мысленно фиксируя детали внешности, если придется разыскивать позже. Он всегда запоминал лица и основные приметы людей, с которыми встречался, и нередко бывало, что хорошая зрительная память помогала ему опознавать свидетелей или преступников-дилетантов позже.  Выкинув обжигающий пальцы окурок, Агги поежился в своем плаще и задумчиво направился к калитке, ведущей подальше от этого угрюмого "Клуба четверых".