Gli Innamorati

      Сколько бы лет Тарталья ни служил, всё никак не мог привыкнуть к этому странному щемящему чувству. Не мог привыкнуть к тому, каково это — возвращаться домой.       Знакомые улицы встречали его привычным ритмом и терпким запахом свежевыловленной рыбы, смешанным с морской солью и пряным дымком от жаровен на рыночной площади. Свежий воздух всё тот же, но будто бы режущий, напоминая, что ни одна столица с ее суматохой, копотью и каменными лабиринтами не могла заменить этих уютных улочек, где каждая трещина на желтых камнях дороги казалась до боли знакомой.       Это место не блистало роскошью, но и бедным его нельзя было назвать: вдоль узких улочек тянулись аккуратные домики с красными черепичными крышами, а между ними висели светильники, лениво покачиваясь от вечернего бриза. Под навесами сушились водоросли, а на пристанях поблескивали сети, полные мелкой рыбы, оставленной в спешке.       Рыбный рынок здесь был сердцем, жизнью и духом; даже сейчас, когда ночь обнимала улицы своим прохладным покровом, казалось, что в воздухе всё еще витали выкрики торговцев.       Тарталья замедлил шаг. Где-то вдали слышались скрипы тележки. Последние рыбаки возвращались с улова. Несколько зажженных окон говорили о том, что в этих домах, где царили тепло и уют, ждали рабочих со смены. Он взглянул на свои обветренные руки, пробитые мелкими шрамами, и невольно вспомнил, что мог бы быть одним из тех, кто сейчас суетится у тележки, вытряхивая из сетей серебристую рыбу. Вместо этого он — высокопочтенный солдат, возвращающийся домой лишь на короткий срок с багажом воспоминаний, тяжелым, как мокрый песок.       Теперь, ступая по причалу, где морская пена тихо шептала у лодок, ботинками, привыкшими к звону стали и запаху пороха, Тарталья чувствовал себя чужим. Будто время в деревушке шло вперед, а он оставался где-то позади.              Нет, его работа ему нравилась. Где еще представляется возможность покорить мир, если не на поле боя? Но сколько бы раз ни звучало в его адрес: «Привыкнешь. Брось, армия — это весело», — он знал одно: ничего дороже семьи у него никогда не будет.       Скарамучча шагал рядом, на удивление молча. Его взгляд, обычно надменный, блуждал по тихим улочкам. Казалось, его утонченная натура нашла в этом простом уюте что-то свое.              Видеть его здесь, среди этой домашней атмосферы, было почти нелепо. И всё же Тарталья не мог удержаться от улыбки.              Особенно ему понравился, как на свету поблескивала брошь, которую он сам ему подарил; Скарамучча уже успел примостить ее к своей кофте.       — Чего лыбишься? — недовольно спросил Скарамучча, заметив, куда устремлен его взгляд.       — Ну, я дома. Мне радостно.       Скарамучча внезапно скользнул вперед, перегораживая путь. — Нет-нет! — возразил он с притворной строгостью, покачивая указательным пальцем. — Ты улыбнулся, только когда посмотрел на меня. Я заметил.       — Правда? — хихикнул Тарталья. — Наверное, ты просто смешной.       Скарамучча насупился. Он явно готовился выдать тираду из ругательств в ответ. — Ты… — начал он с выражением победителя, но его слова обрезал неудачный шаг: идя задом, он не заметил неровности на дороге и, кто бы сомневался, споткнулся о выпирающий камень.              Его массивная шляпа отлетела куда-то назад. Конечно же, он уже собрался падать, но Тарталья не замедлил реакции: в один миг его руки обвили талию Скарамуччи, удерживая его на весу. Тот, едва успев сообразить, что произошло, инстинктивно ухватился за его широкие плечи, пытаясь сохранить хоть какую-то опору.              — Осторожно, — тихо произнес Тарталья, аккуратно ставя спутника на ноги. — Мы входим в лес. Дорога здесь неровная.       Скарамучча фыркнул, но, к своему глубочайшему неудовольствию, возразить не смог. Что уж там, Тарталья в который раз оказался рядом, вновь спасая его.              Кстати, Тарталья отметил, что спасение Скарамуччи — безотказная тактика, заставляющая его моментально замолчать. Всё-таки было сложно возражать, когда ты в долгу. И сейчас, хоть в его взгляде всё еще мелькали искры раздражения, Скарамучча лишь пробубнил себе что-то под нос, поднимая шляпу с земли.       Они шагнули под сень леса, и воздух тут же стал плотнее, напоенный свежестью сосновой хвои и влажным ароматом земли. Над головой смыкались густые кроны, а сквозь редкие просветы между ветвями пробивались последние блики уличного света, рассыпая на снегу бледные пятна.       Тарталья вел их уверенно, легко огибая низко свисающие ветви. С этой тропой он был знаком, как со своими пятью пальцами, ведь именно она некогда привела его к мрачному разлому, через который он на три долгих месяца исчез в Бездне.              Но Скарамучча был бы не Скарамуччей, если бы не оспорил Тарталью:       — Ты точно знаешь, куда идешь? — Идя рядом он держал небольшой подвесной светильник.       — Знаю, — отрывисто ответил Тарталья, продвигаясь всё дальше, пока они не вышли к небольшой поляне, затянутой легким покровом снега.              Не теряя времени, Тарталья присел на корточки и принялся смахивать рыхлый снег. А после его пальцы зацепились за твердые застывшие куски земли, копая глубже. Пот каплями стекал по виску, а вдохи, вырываясь из груди, превращались в нервные всхлипы.              Он упрямо продолжал копать, хотя где-то в самом сокровенном уголке души уже сознавал всю бесплодность своих усилий. Сколько бы лет ни отделяло его от тех проклятых четырнадцати, он так и не смог отыскать то место, где некогда утратил самого себя.              Скарамучча, наблюдавший за ним с явным раздражением, не выдержал молчания и уселся рядом. Его лицо исказилось в гримасе отвращения:       — Эй, эй! Ты чего так взбесился?              Тарталья замер на мгновение, чувствуя, как жгучий пот внезапно попал в глаз. Он протер глаз всё той же замаранной рукой. Земля, попавшая на щеку, была леденящей, но даже она не могла потушить того внутреннего жара, что разгорался в его груди. Всё в нем кипело от от бессилия, от безысходности.       — Когда мне было четырнадцать, я сбежал из дома в лес, — прохрипел Тарталья, всё еще возясь руками в земле, но уже не так активно.       Насмешливое выражение лица Скарамуччи, внимательно наблюдавшим за Тартальей, слегка смягчилось.       — И каким-то образом, — продолжил Тарталья, вновь протирая лицо руками. Жар в теле становился невыносимым, и с раздражением он смахнул с плеч тяжелое пальто, ощущая, как холодный воздух ударяет по мокрому телу, но не приносит облегчения.       Тарталья поймал себя на мысли, что следующие слова будут звучать поистине абсурдно, но всё же он продолжил:       — Я… я честно не знаю как, но я упал в яму. Подобную той, которую мы видели. Только здесь. В этом самом месте. Но эта действительно вела в Бездну. И да, я понимаю, как нелепо это может прозвучать, но я пробыл там три месяца, а когда вернулся, оказалось, что в Тейвате прошло всего три дня.       — Т-три месяца? — недоумевал Скарамучча чуть ли не в ужасе.       Он бедняжку смертного Тарталью и на секунду не подпускал к пролому. А тут целых три месяца!       — Но, — продолжил он уже немного спокойнее. — Это не кажется мне нелепым. — Он положил руку на плечо Тартальи. — Я верю тебе. Только вот что ты делал там три месяца, в этой тьме и пустоте, а?       Тарталья прикусил губу, промолчав.       — Ладно, не говори, если не хочешь, — с усмешкой проговорил Скарамучча, вскидывая руку, как бы отмахиваясь от этих вопросов. Он встал и, потянувшись, сделал несколько шагов в сторону. Затем с легкостью уселся на висящую неподалеку ветку, беззаботно свесив ноги. — Всё равно не важно. Главное — ты вернулся. И теперь я понимаю, почему Пьеро послал именно тебя на это задание.       Тарталья отряхнул свои руки от земли, поднявшись на ноги следом. Он взглянул вниз, и его глаза остановились на яме — самой обыкновенной безжизненной яме, в которой не было ни малейшего следа какого-либо магического вмешательства.       Тарталья вздохнул, обратив внимание на Скарамуччу:       — А сам-то? — Его голос прозвучал с присущем ему легким вызовом, доставая светильник, который они установили чуть раньше из земли. Он закинул его деревянный стержень на плечо, а на второе вновь накинул шубу, готовясь вернуться. — Я знаю, что и ты не первый день в сфере исследования Бездны.       Если и был кто из Предвестников, кто взялся за Бездну, как за личный проект, то это был Сказитель. Не зря все доклады и исследования в главной библиотеке Заполярного Дворца на тему Бездны были подписаны его именем.       Скарамучча спрыгнул с ветви с изяществом кошки, легко ступая рядом с Тартальей. Его голос звучал на удивление спокойно:       — Когда я только вступил в Фатуи, все глядели на меня, как на пустую марионетку, недостойную звания Предвестника. Но, Пьеро, видимо считал иначе. Он рассказал мне историю Каэнри’ах, которая тогда была еще более засекречена. Ну и о Бездне заодно. — Он пожал плечами. — Сам не знаю, что на него нашло.       — Только тебе?       — Знаешь, ничего хорошего в этом нет. С тех пор всю грязную работу по Бездне он сваливал на меня.       Скрестив руки на груди, Тарталья фыркнул с явной обидой, неприсущей его живой натуре:       — Что-то тебе все обо всём рассказывают.       В самом деле, как это Скарамучча, с его угрюмым характером и хмурым взглядом внушал больше доверия, чем Тарталья? Разве он был чем-то хуже? А если, допустим, ему ну прям очень сильно надо было находиться в эпицентре событий? Как еще, скажите на милость, он должен покорять мир, если вся информация, предоставленная ему, заключалась в обрывках чужих тайн?       Благо хоть от того умника в деревне удалось что-то подслушать. Но сколько еще интересного материала скрывали от него в тени?       Тарталья мог бы утешить себя мыслью, что его незавидное положение объяснялось лишь его статусом самого младшего среди Предвестников. Однако то, что Пьеро просветил Скарамуччу едва ли не с порога, заставляло задуматься:       А насколько на самом деле доверяла ему сама Царица, если учитывать его, как, в принципе, правильно подметил незнакомец, крайне спорные связи с Бездной?       Эта мысль вертелась в голове Тартальи, но внезапно его шаги замедлились, а затем и вовсе остановились, когда его внимание привлекла извилистая дорожка. Она вела к внушительному особняку, утопающему в тени зеленых гор.       Удаленное от остальных построек в деревне, это здание могло бы затмить своими размерами даже некоторые городские жилища. Высокие колонны, обвивающиеся зеленью, изысканные витражи, отбрасывающие слабые отблески лунного света — всё это придавало дому атмосферу роскоши, не кричащей, но явно указывающей на достаток и статус его владельцев.       Свет в окнах был погашен — и неудивительно: кто станет бодрствовать в будничную ночь, когда за горизонтом уже маячит новый день с его неизбежной круговертью забот, будь то учеба или работа?       — Твой дом? — поинтересовался Скарамучча.       Тарталья молча кивнул, так и не отрывая взгляда от строения.       — Удобно устроился, — заметил Скарамучча с лукавой усмешкой. — Что, останешься на ночь?       Будучи офицерами, да еще и столь высокопоставленными, Предвестники в свободное от миссий, встреч и дежурств время, могли вполне ночевать и дома, а не в казармах, ну или в их случае, покоях во дворце.              Однако пользоваться этой привилегией было по-настоящему удобно лишь тем, кто проживал в столице или в ее окрестностях. Ведь независимо от места ночлега, утренние обязанности ждали всех ровно в восемь часов. А что до тех, чей дом находился вдалеке? Им приходилось вскакивать задолго до рассвета, жертвуя покоем ради соблюдения строгого порядка.       — Нет, — наконец выдавил из себя Тарталья, шагнув назад.       — Всё в порядке, я могу вернуться и сам, — заверил его Скарамучча.              — Не нужно. Идем.              Если честно, это не то, чтобы Тарталья сильно геройствовал в этот момент. Скорее он руководствовался здравым смыслом. Не будить же всю семью посреди ночи с криками: «Ура! Я вернулся»!              И Скарамуччу крайне не хотелось оставлять бродить одного по незнакомой деревне ночью, как заблудившегося котенка. Пригласить его остаться на ночь тоже пока не входило в его планы. Да и потом, через пару часов ему всё равно придется поднимать коллегу с теплой постели, чтобы не опоздать к Пьеро.       

***

      Казалось бы, за годы службы Тарталья уже давно перестал удивляться вечной некомпетентности армии. Однако, как это часто бывает, Предвестники вновь умудрились превзойти самих себя. Их талант к усложнению простейших задач порой поражал даже самых закаленных.       Так, например, сегодня Скарамучча и Тарталья должны, казалось бы, всего лишь доложить собранную информацию о Луннице для дальнейшего анализа старшими по рангу. Но, как это часто бывает, планы оказались столь же зыбкими, как весенний лед. Встреча с Пьеро, щедро приправленная небеспричинными препирательствами, затянулась на добрый час.       Как выяснилось, Пьеро и Царица уже были прекрасно осведомлены обо всём: о пылающем солнце, скрытом в недрах разлома, о вечной ночи и о карликах, принявших человеческий облик.              Видите ли, заказчиком задания являлась сама Царица. И все возражения, которые могли возникнуть у Скарамуччи с Тартальей, тут же утопали в пояснениях: мол, на заседании Предвестников им сообщили, что Царица назначила эту миссию. А если они проглядели эту ключевую деталь, виноваты были сами. Ответ был прост, как и всегда: «надо было приложить голову».              Сложилось так, что требовалось собрать всю информацию о деревне в письменном, документально подтвержденном виде. Ведь до этого сведения доходили до главной базы Фатуи лишь обрывками, раздробленными донесениями тех или иных агентов.       Напрашивался очевидный вопрос: а почему бы с самого начала не раскрыть кандидатам на исполнение задания всё, что известно? Ответ оказался до идиотизма прост: поскольку информация была фрагментарной, невозможно было определить финальный уровень секретности проекта. А если вдруг какая-то часть информации находилась за пределами допуска Скарамуччи и Тартальи?       Впрочем, если в ходе исполнения миссии они бы случайно наткнулись на что-то строго засекреченное — что ж, судьба. Поздравляем! Теперь вы — обладатели военной тайны, которую вам, в принципе, знать было не положено.       Подобный подход позволял элегантно обойти ненужную бюрократию с ее бесконечными бумагами. Заодно исполнители и доклад составят. Очень удобно! Дайте два!       И, разумеется, кого еще можно было наградить исполнением этого «почетного» задания, как не самого ненавистного из Предвестников и салагу, на которого, так и чесались руки навалить побольше работенки?       Единственное пояснение, которое Пьеро удосужился дать, касалось разлома. Как выяснилось, внутри, там, где пылало солнце, действительно простирался привычный Тейват. А на прямые вопросы — а как же он там оказался? И что же тогда из себя представляет Лунница? — Пьеро лишь лениво отмахнулся, будто отгоняя назойливую муху:       — Строго засекречено.       Как ни крути, а такой подход напрочь мог убить всякое желание служить Царице.       К счастью, у Тартальи было свое испытанное лекарство —тренировочная площадка в запретном крыле. Здесь, среди холодного камня и мерцающих фонтанов, можно было отвлечься, сокрушая манекены и собственные пределы.       Конечно, однообразное избиение соломы было весьма интересным занятием. Однако куда интереснее было бы найти достойного противника, чтобы проверить себя в настоящем бою. В такие моменты он вспоминал тот случай со Скарамуччей, когда они тренировались вместе на этой же площадке.       Хотя запомнились ему не столько замечания Шестого, сколько сами его боевые приемы. Преподавать Тарталье «правильную» технику? Забавно. Давно пора понять, что на поле боя старые принципы бессильны перед практической смекалкой.       Благо, Тарталья уже давно научился фильтровать полезное от бессмысленного. А вот перенять стиль боя мастера, скопировать его приемы, чтобы однажды использовать его против него же самого — это куда интереснее.       Только этой ночью, увы, Скарамучча испарился, вероятно, всё еще кипя от злости на Пьеро. Покои опустели, и Тарталье казалось, что в этом и без того пустынном крыле остались лишь он да несколько лесных зверьков. Те осторожно потягивали воду из сверкающего камнями Шивады фонтана, который располагался прямо напротив площадки.       Тарталья устало плюхнулся на его край, потянувшись за флягой с водой. Мышцы ныли после интенсивной тренировки, кости казались тяжелее свинца. Костяшки кулаков, сбитые до крови, горели от мороза, а его форма была покрыта мелкими кусочками соломы, которые осыпались с манекенов.       Но вся эта боль была так сладка. Ведь она служила напоминанием о том, что и сегодня он поднялся на еще одну ступень своей вымышленной лестницы совершенствования.       Будучи уверенным, что в крыле больше никого нет, он завел весьма занятный разговор с местной белочкой. Тарталья с серьезным видом втирал, что орехи на деревьях, на которых тренируют удары воины, наверняка должны быть особенно сладкими и вкусными. Белка слушала молча, как настоящая ученая, и он почти уговорил ее пойти проверить его теорию.       И тут где-то позади донеслось тихое, но весьма характерное хихиканье.       Тарталья резко обернулся. Звук доносился с верхнего коридора апартаментов Предвестников, что выходил на площадку. В его полумраке мелькнула знакомая фигура — Скарамучча.       Еще мгновение, и вслед за ним появился крупный мужчина. Его кожаная броня, в идеале сочетавшая прочность и гибкость, обтягивала мускулистую фигуру, а на плечах поблескивали массивные латные пластины. Судя по широкой груди и плечам, этот незнакомец явно привык к физическому труду, будь то кузнечное дело или строительство.       Он, громыхая тяжеленными сапогами, кинулся за своей добычей, вытянув руки вперед. Такого ребячества Тарталья у коллеги еще ни разу не наблюдал. Создавалось впечатление, что они играют в какие-нибудь салки. Только детские игры вряд ли включали в себя сцену, где мужчина, догнав Скарамуччу, крепко хватает его за бедра и притягивает к себе.              Скарамучча даже не думал сопротивляться — напротив, обвил руки вокруг его жирнющей шеи.              Снизу Тарталья не мог разобрать всех слов, но от одного только игривого, с оттенком пошлости тона его передернуло. И если и этих всех соплей не хватало, Скарамучча, встав на цыпочки, жадно прижался губами к бородатой пасти мужчины.              Тарталья прищурился, наблюдая, как их силуэты сливаются в страстном поцелуе.              Ручонки незнакомца беззастенчиво скользнули по телу Скарамуччи, грубо сжимая его ягодицы. Поневоле Тарталья глянул вниз, на собственные руки, покрытые лишь ссадинами да засохшей кровью. Контраст был, мягко говоря… разительным.       Тем временем Скарамучча отлепился от своего спутника и, пошарившись по карману, достал ключ от своих покоев. Он медленно открыл дверь, но внезапно заметил что-то краем глаза. Его взгляд скользнул вниз, и на мгновение он замер, увидев Тарталью. В выражении лица мелькнуло едва уловимое удивление, но уже через секунду оно стало непроницаемым, словно холодный фарфор.              Тарталья тоже не дал себя выдать, лишь кивнул едва заметно, в знак приветствия. Всё в порядке. Приводить гостей в личные покои было не запрещено. Да и не обязан был Скарамучча ни перед кем отчитываться, уж тем более перед Одиннадцатым. И всё же что-то в этом взгляде вызвало у Тартальи легкое раздражение.       Скарамучча подтолкнул мужчину в уютный полумрак комнаты, а сам остался у порога, так и смотря на Тарталью. И лишь спустя несколько секунд он, наконец, и сам скрылся за дверью.              Выдохнув, Тарталья откинул мокрую прядь волос со лба. Слова Дотторе о личной жизни Шестого сами собой всплыли в памяти: «Не лезь и не думай». Конечно, он и не думал, пока это всё оставалось где-то там. Но ведь одно дело — слухи. Ну, там какой-то коллега, мол, трахается с какими-то мужиками. И совсем другое — своими глазами увидеть, как почти что твой приятель устраивает эту феерию чуть ли не перед тобой.       Ну что ж, у каждого свои способы снять напряжение. Кто он такой, чтобы осуждать? Но в одном Тарталья был уверен точно: этой ночью он не подойдет к покоям Предвестников даже под страхом смерти. Архонты ему свидетели, слышать сладостные стоны Скарамуччи, непредназначенные для его ушей, — последнее, чего бы он хотел.