ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Возможно, в нынешнее время больше ценится не убийство конкурента, а хорошая защита от дешевой попытки этого же конкурента тебя устранить. Киллуа не очень в курсе; он также не в курсе, зачем Камилла нанимает его раз за разом, хотя у нее есть столько подчиненных, многие из которых обойдутся дешевле, а в умении ничуть хуже самого Киллуа не будут, но, может, ей просто хочется побыть рядом с симпатичным юношей… Камилла — из тех людей, кто ухватывает безумный дух Темного Континента, для них всех нормально быть не от мира сего. Бесполезно пытаться понять их логику, они — за границами разумного, где-то там, в дебрях этого сумасшедшего места, и Киллуа совершенно не хочется в это вникать. Ему хорошо и так. Кто-то бы сказал, что он потерял свои клыки, но Киллуа уверен в ином. Он просто стал старше, умнее, перестал лезть туда, где человечеству лучше не бывать, потому что это всегда завершается плачевно. Он видел слишком много примеров этого, и, признаться, даже слегка подустал. Пусть другие носятся с аборигенами по землям, где тебя может убить даже насекомое, а он будет заниматься тем, что получается у него лучше всего (чему его учили всю жизнь) — убивать людей на заказ. В конце концов это так просто. Но мысли о чарующих землях не покидают его, они мучают воспоминания Киллуа днями и ночами, когда в своих снах он снова видит Кер-Ис, слышит вой китов. Он вновь бежит по зеленым джунглям, чувствуя дыхание в затылок, снова слышит громкий мальчишеский смех, который предвещал начало конца. Но когда он просыпается рядом с Годивой, то не видит уже ничего — лишь темноту потолка, лишь чувствует струящийся по спине и лицу холодный пот. После такого ему всегда хочется пройтись, освежить голову, и он покидает постель, не зная, стоит ли говорить своей невесте (той, которую он даже не любит, но какую выбрал — потому что так правильно, потому что их геном говорит им, что они произведут идеальное потомство, ведь это задача каждого Золдика — культивировать ребенка еще сильнее, чем он), что он до сих пор грезит видениями о далеких землях. Он бредет по узким темным коридорам поместья, слыша вдали включенный телевизор в комнате Миллуки. Навещать брата не хочется. Тот полностью погрузился в интернет, став опасным убийцей не в реальности, но в сети, где ему нет равных. Уничтожать репутацию — все равно что убивать. Говорить с отцом или дедом не хочется, а остальным Киллуа не доверяет. С Миллуки проще просто потому, что тому наплевать. Они никогда особо не враждовали, но и не любили друг друга. Просто удобные отношения. Жаль, что с остальной семьей так не вышло. Жаль, что единственный человек, кому он тут верил, покинул его, оставшись жить в безумном котле, имя которому — Гойсан. Ноги сами выносят Киллуа в декоративный сад, в котором вырыт пруд. Там плавают толстые разноцветные карпы кои. Когда-то давно мать предлагала запустить туда пираний, но они смотрелись не так красиво — пришлось выбрать не столь опасную породу в угоду красоте. Замерев рядом с прудом, Киллуа смотрит на рыб, будто загипнотизированный — на то, как они кружат в непонятном спиралистом танце, будто пытаясь загипнотизировать. Признаться, Киллуа ненавидит этот дурацкий сад и пруд. Мать выстроила их в одном из своих безумных приступов, когда ее тянуло к мирскому. Они — будто напоминание, что у него была надежда на нормальное детство, а не на тот кошмар, который грозит каждому Золдику. Когда позади раздается шорох травы — явно намеренно, ему позволяют это услышать — Киллуа не оборачивается, потому что понимает, кто это. Он позволяет Иллуми подойти ближе и встать рядом с ним. Теперь они одного роста. Теперь старший брат не кажется ему настолько пугающим. Даже сильным. Киллуа сейчас легко переломит ему хребет, но он не станет — потому что это пойдет против всех правил семьи Золдиков, а они — клан, который пусть и ненавидит друг друга, но ни за что не тронет своего. Сейчас брат с короткими волосами, как в юности. Из-за этого он выглядит моложе, даже несмотря на то, что он уже далеко не юноша. Никто не догадается, что между ними почти целый десяток лет разницы, подумают — так, приятели одногодки. Но он ничуть не меняется помимо волос, все такой же, будто застывший во времени, даже ни единой морщинки не прибавилось. Идеальная копия матери. — Не спится? Иллуми явно удивлен тому, что Киллуа начинает разговор первым, но потом качает головой. — Сегодня моя очередь дежурить с детьми. — Почему не позовете сиделок? — Мать считает, что надо сменить тактику, — матери нравится новая невеста Иллуми, которая недавно родила детей. Тот продолжает старую добрую традицию Золдиков плодиться, будто кролики. — Плюс она им не доверяет. Думает, это они подговорили первую жену уйти. Нет, думает Киллуа, это не сиделки сделали, а нездоровая атмосфера этого дома. Но он не произносит ничего, просто рассеянно кивает. Ему все равно. Он пока не хочет думать о наследниках. Отец и мать позволяют — они рады, что он уже нашел себе женщину, пока ждут… А Киллуа мерзко. Они с Годивой разве что приятели, он обратился к ней в период крайне больших проблем с мировосприятием. Но любви между ними так таковой нет. Скорее просто договор, как было у Иллуми с первой женой, только Годива не уйдет, потому что в ней тоже течет кровь Золдиков, пусть и разбавленная. Он садится на корточки рядом с прудом. Карпы настораживаются и начинают плавать быстрее. Иллуми так и стоит над ним, будто черная тень прошлого, возвышается, и в глазах его — только мрак. Но Киллуа знает, что сейчас старший брат не станет ему вредить. Киллуа сделал то, что брат хотел. Нет смысла даже его контролировать. Убил Гона… От мысли об этом к глотке подступает желчь, но он сдерживается. Было бы неприятно стошнить прямо в материнский пруд, хотя карпы, как он уверен, съели бы все без остатка. Он потирает болящие виски, а потом тихо шепчет: — Я все еще вспоминаю Гойсан. — Неужели это место настолько запало тебе в душу? — голос Иллуми звучит блекло и апатично. — Хотя неудивительно. Что Каллуто, что… — пауза. — Аллука, оба сбежали и сейчас там живут. Хотя я слышал, что Каллуто возвращался. — Да. Я встречал его. — И все еще якшается с шайкой Куроро? — Редан давно расформирован. Думаю, Каллуто просто работает наемником. — Мог бы вернуться, — но Иллуми все равно, и для него это просто вежливый предлог продолжить разговор. — Не вспоминай глупости, Кил. Гойсан — это место, куда стекается весь сброд. Несомненно, в нем есть очарование, но он опасен. Прямо как твой друг, не договаривает он, и этот намек повисает в воздухе. Но Киллуа нечего добавить. Нечего возразить. Брат совершенно прав. Все, что было на Темном Континенте, пропитано духом сумасшествия. Все те, кто сбежал туда первыми, так и останутся ведомыми безумием, потому что они слышат лишь его глас. Киллуа не знает, рад ли тому, что сбежал. Наверное, да. Он вспоминает Джайро, Кер-Ис, шальной взгляд Леорио, когда они спасли его из клетки, гогот Дюллахан, а потом и самого Гона — настоящего безумца, влившегося в новый мир так идеально, что многие тут же пали перед ним ниц. Новый бог войны, новый бог смерти. Кто помнит про таких людей, как Хисока, когда есть Гон? Он — новая страшилка, погибший, но живой в сердцах тысяч, потому что все помнят Луцзю и то, что с тем стало. — Может, это просто травма, — Киллуа насмешливо фыркает и потирает пальцами глаза. Перед ним вновь будто стоит сверкающий небоскреб корпорации «НЕФРИТ», и та крыша. В руках чувствуется фантомная тяжесть винтовки. — Знаешь, как неприятное воспоминание, которое свербит и свербит твою голову… Не знаю, как от этого избавиться. Может, мне тоже развестись? — Не самый рабочий метод. Сложно понять, шутка ли это тоже, или Иллуми говорит серьезно. Киллуа разучился понимать его интонации примерно с детства. Они вновь молчат, смотря на пруд, и Киллуа не хочет уходить отсюда, подниматься на ноги и возвращаться в постель к так называемой супруге, которую он даже не любит. Сердце его навсегда осталось на Темном Континенте, и вот уже три года он никак не может забыть лицо человека, который изменил его жизнь, и которого он так жестоко убил собственными руками. Но он сделал все верно. Это было правильно, потому что Гон стал сходить с ума, и всему миру стало лучше, что такая чума была уничтожена. Да, они были друзьями. Но хороший друг понимает, когда надо остановить приятеля. Даже если это будет стоит ему жизни. Он давит ладонями на глаза. Хорошо было бы лишиться зрения, но он все равно будет воспроизводить те фрагменты в памяти, потому спасения не будет. Бессмысленно. Надо просто отключить голову и продолжать плыть по течению как было все эти три года. Может, последовать примеру Иллуми. Попытаться в эту нелепую игру, имя которой «семья». Но Киллуа не может вообразить себя семьянином. Все это крайне далеко от него… Нечто за гранью вообразимого. Так было в момент его побега отсюда, так осталось и сейчас. Он — существо иного порядка. Не такой, как отец. Киллуа опускает руку от лица. Смотрит в воду. С трудом разглядывает там свое отражение. Как все это глупо. Это вызывает у него невольную улыбку. Ну какой из тебя убийца, Киллуа, если ты собственные чувства убить не можешь? — Можно попробовать гипноз. — Опять игла в мозгу? — фыркает он и откидывает голову назад, с прищуром смотря на брата. — У тебя яиц хватает опять это предложить? Иллуми не моргает, не меняет выражения лица. — Ты недооцениваешь силу блокировки каких-то воспоминаний. Сейчас единственное, что тебя ограничивает — это фальшивое чувство вины за убийство так называемого друга. Но ты поступил верно, Кил. Даже не с моей точки зрения. Гон Фрикс был опасен. Он взорвал бомбу. На твоем месте я бы потребовал с Ассоциации и правительства Гойсана жирный чек за устранение потенциальной угрозы. Но игла — это простейший способ, которым я могу тебе помочь. Ну так что? — Ты опять хочешь меня контролировать? Видимо, даже Иллуми уже не сдерживается, потому что щурит глаза. — Кил. Если бы я хотел, я бы нашел способ раньше. Мы уже прошли эту стадию, ты вернулся в семью, а у меня полно своих забот. Я просто не вижу повода тебе беспокоится о Гоне дальше, точнее о его убийстве. Ты жалел об убитых муравьях-химерах? — Нет… — Чем Гон Фрикс, которого ты убил, отличается от них? Ничем. Плотоядное чудовище, что одно, что вторые. Киллуа сглатывает. Но он же твой друг! Но ты сам видел, что произошло в Лунцзю. Какая разница, кто он тебе? Он согласился на предложение Дюллахан отведать своей плоти. Гон, которого ты знал, уже давно не существует, а монстр, с которым ты говорил в последние дни перед его кончиной, был кем угодно, но не мальчиком, что заявился в этот особняк ради твоего спасения, не той отзывчивой доброй душой. С другой стороны… разве он изменился? Гон всегда был эгоистом. Он украл значок Понзу. Он согласился играться с Хисокой просто потому, что хотел победить на Острове Жадности. Гон даже в интригу с «Пауками» влез чисто из-за своего эгоиста. Он всегда был таким. Всегда. Просто Киллуа закрывал глаза на то, что раньше не укладывалось в его светлый счастливый мирок рядом с Гоном. Но, повзрослев, он поумнел и все увидел. Прозрел. Неприятно видеть такое… Особенно когда человек действительно тебе дорог… Удивительно, что сейчас Иллуми прав. Воспоминания о Гоне тормозят его, они — лишь преграда. Три года Киллуа топчется на месте из-за мертвого человека. Пора бы уже отпустить, но у него всегда были проблемы с привязанностью. Несмотря на то, что Иллуми столько зла против него сотворил, сейчас они действительно уже не враждуют. Просто существуют рядом. Киллуа поднимает глаза кверху, на столь близкие звезды. Потом переводит взгляд на Иллуми. Щурит глаза. — Почему ты хочешь мне помочь? — Потому что ты — будущий столп семьи. — Только поэтому? Иллуми склоняет голову набок, будто не понимая. — Нужна еще причина? И правда… Иллуми — верный фанатик семьи. Всегда им был. Киллуа глядит вниз, на пруд с карпами, а потом — на брата. Побег — простой способ, трусливый немного, но необходимый. Даже если это покажется трусостью. Он вздыхает, потирает лоб, вспоминая, как когда-то давно во время охоты на муравьев вырвал оттуда иглу, что мешала ему сосредоточиться и все кричала — беги, беги прочь! Может, она спасала его от безрассудства. Иллуми использовал ее против воли Киллуа, и в этом была проблема. Но сейчас… если он согласится, то это будет исключительно его решение. Потому Киллуа поднимается. Он смотрит на брата. — Как много ты можешь заблокировать? — Я могу стереть лишь воспоминания о том, что ты его убил, — Иллуми звучит так, будто ждал этого решения, но никакого довольства, лишь облегчение в голосе, что они перешли к делу. — Оставить все остальное, включая работу на Церредриха, но заблокировать воспоминания о выстреле. Будто бы это сделал кто-то другой. Свидетелей, помимо тебя, как я понимаю, лишь трое. Сам принц и два его наемника. И судя по тому, что ползут слухи, что это Церредрих его убил, я не думаю, что он станет спонтанно обвинять тебя. Тем более, ты скорее оказал всему Гойсану услугу. — Докажи мне, что не заблокируешь больше. — Мы можем сделать это в присутствии отца, если ты боишься. Он был против прошлой иглы, — Иллуми на мгновение задумывается. — Думаю, если это твое решение, в этот раз он не станет возражать. Ну так что? — неужели Иллуми дает ему еще один шанс на подумать? — Ты уверен? Я все еще считаю, что это правильно. Но тебе решать, потому что ты — наследник. Будто бы эта регалия делает меня особенным, хочет сплюнуть на землю Киллуа, но просто смотрит коротко на карпов, а потом — на Иллуми. — Да. Я согласен. Не всегда побег — трусливая тактика.

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Следующая работенка прилетает довольно скоро; Киллуа наконец-то начинает проявлять хоть какой-то интерес к семейному бизнесу, и, хотя ему все еще кажется это невероятно скучным, ему приходится постигать эти ужасающие азы, потому что, о боги, в будущем ему придется перенять семейное кредо. Ужасающее наказание, хуже, чем Годива под боком, которая с упоением говорит, что это так потрясно, что «ну ваще» (дословная цитата) и «хоть где-то меня не держат в плену против моей воли, как делала это Дюллахан» (опять дословная цитата, правдивость не подтверждена до сих пор), и если Годиву Киллуа хоть как-то может стерпеть, потому что между ними есть эти приятные воспоминания с китовой охоты, когда они учились швырять гарпуны и просто плавали под облаками дружной шайкой, то вот с бумажкам и бюрократией у Киллуа прямая вражда. Ну, ладно, может не совсем прямая… Он же не дурила какой-нибудь… Но, возвращаясь к работенке: запрос приходит неожиданно, и вновь на защиту. Желают видеть Киллуа, и он думает, что это Камилла вновь решила пощекотать свою любовь к юным мальчикам вокруг себя, но нет, какая неожиданность — в этот раз дело связано вовсе не с тем, что он весь из себя Юный Прекрасный Ах (ну не совсем дословные цитаты, но наверняка нечто из мыслей Камиллы), а потому что он профессиональный убийца, а еще побывал в нескольких экспедициях на Темном Континенте. Последнее особенно всех настораживает, и, когда семья собирается у отца в кабинете, прогнав бедную ручную собаку прочь (стало тесновато), они внимательно смотрят на принесенный конверт. Белая кремовая бумага. Хорошее качество. Почерк у заказчика ровный, все написано алыми чернилами. Но это ладно, прелести написания не столь важны, хотя по ним можно сделать вывод, что писавший крайне уверен в себе, больше всего привлекает печать в виде алого карикатурно нарисованного глаза. Киллуа (да что там Киллуа, вся семья) прекрасно знает, что это такое. Он видел этот символ когда-то давно, еще на Темном Континенте… когда Гойсан больше напоминал поселение, чем мегаполис. Культ «Око Молота». — У них че, опять ребрендинг? — позади пыхтит Миллуки, которого отвлекли от очередной аферы с воровством валюты с банковских счетов (это заказ, не его хобби). — По-моему, у них был другой символ. — Да какая разница, главное, что это они и есть, — Киллуа стучит пальцем по конверту. Вскрытому уже, разумеется. — Почему именно я? — Наследничек, — озвучивает Миллуки то, что думают все остальные. Матери тут нет, но есть дед с отцом, что многозначительно переглядываются. Миллуки же ударяет кулаком по ладони. — Наверняка они пытались сначала связаться с Каллуто, но он их отшил! Кстати, можем у него спросить, раз уж он торчит в Гойсане. Гойсан… Место воспоминаний. Место, где оказался похоронен его лучший друг, ступивший на путь зла. Киллуа чувствует, как волосы на затылке встают дыбом, но он не меняется в лице; лишь чувствует, как за ним пристально наблюдает Иллуми, но совсем недолго, потому что Миллуки явно не дожидается команды отца Не Беспокоить Каллуто Просто Так (кажется, младший брат все же не окончательно порвал с семьей, у них остались контакты, и, вероятно, Каллуто так далеко от семьи намеренно), звонит ему, и, спустя три долгих гудка и целую вереницу бессмысленных вопросов, Каллуто наконец отвечает. Странно думать, что они виделись совсем недавно. Кажется — будто прошлая жизнь. — Да, разумеется они со мной связывались. Но я их отшил. Прямо как Миллуки и сказал. Слово в слово. У этих двоих тоже что ли подпольная связь, еще секретней, чем с семьей?.. — Но они не опасны. В смысле, они крайне опасны, но для Киллуа они на один зубок. — Это я и так понимаю, — недовольно отзывается Миллуки, продолжая поглядывать на наручные часы. — Ты мне лучше скажи, почему они так требуют твоего тупого братца? Руки убрал, эй! — Отдай мне трубку, — шипит Киллуа, и отвечают прямо ему. — А мне почем знать? Хотя ты был тут. Я слышал, что эти фанатики ищут что-то на Темном Континенте, но что конкретно — не скажу. У меня с ними минимум контактов, — по ту сторону трубки Каллуто громко зевает. Ах да, может, у него сейчас ночь. Часовые пояса Гойсана — это нечто за гранью предсказуемого, потому что, как выяснилось, солнц у их планеты два. — Но ты был в эскадре известной вольной охотницы, скорее всего они просто думают, что ты хорошо помнишь местность за Такетнаном. — В Гойсане тысячи таких людей. — Но много ли среди них тех, кто еще и Золдик? — ехидно парирует Каллуто. — Ну, кроме меня. Ладно, мой чудесный босс опять решил устроить дебаты, мне пора, иначе это закончится крайне печально. Чао! Передавайте привет мамуле! И отключается. Несколько минут они просто смотрят на телефонную трубку, потом Миллуки начинает вздыхать и охать, всем своим видом показывая, что его утомляют такие разговоры; дед же вновь переглядывается с отцом, а потом они вдвоем смотрят на Киллуа, и это явно грозит разговором. Лишь один Иллуми стоит молча, будто размышляя о чем-то своем. Киллуа не обращает на это внимания. Он ждет каверзного вопроса. Дед хмыкает в усы, понимая это тоже. — Они платят достаточно, но это — Темный Континент. — И это миссия по эскорту, не по убийству. — И что? — Киллуа упирает руку в бок. — Мне в любом случае много заплатят. Единственная проблема — время. — Мать не отпустит тебя в долгое путешествие, пока ты не заделаешь внуков, — замечает дед, и следом за этим позади громко хрюкает Миллуки. — Дед! Отвянь от него. Он сам решит, когда со своей дамой в гольф играть. — Гольф? — Иллуми будто отмирает. — А ты вообще молчи, вобла. — Миллуки, я тебя искалечу. Тебе это не помешает работать. — Деда! Он мне угрожает! — Хватит, — затем дед сурово смотрит на Киллуа. — Не переживай. Это была лишь шутка. — Вот уж я еще буду переживать! Что меня волнует, то что вы тут обсуждаете мои либидные дела. В этот раз едва сдерживает смешок отец. Миллуки же просто обреченно утыкается ладонями в лицо и затем уходит прочь из кабинета, объявив, что они все его бесят и раздражают, и он не желает их видеть еще ближайшую неделю. В итоге остаются лишь они четверо, и Киллуа с усилием потирает переносицу. Дед, конечно, пошутил. Но мать действительно не отпустит его в длительное путешествие вот так, потому что ее терпение кончается. А он совсем не горит желанием… как там Миллуки сказал? Поигрывать в гольф? Господи, ну и глупейшая же замена слов. Он просто не любит Годиву! Но как подругу — вполне. Но не любовницу. Но ведь ему все равно придется… … почему он так страдает из-за какого-то секса. Вон, надо брать пример с Иллуми. Ему вообще все равно на жену… любую из своих жен. И детей он любит так, как любит каждый Золдик своих сыновей — обожает, но жестоко. И ведь все это получилось даже без взаимной любви. — Все. Не смотрите на меня так, я попробую… Но ничего не обещаю. — Главное в этом конкретном деле — не вынимать слишком быстро, — философски замечает дед. Иллуми ломается последним, издавая некий звук, средний между «эх» и «хе». Отец просто стоит с каменным лицом, но по нему сразу видно — это натужное. Да уж… Кто бы ему раньше сказал, что он будет обсуждать такую херню с семьей, он бы ушел из кабинета раньше! Вместе с Миллуки! Вот, сразу видно — единственный разумный человек в этой семейке, все вопросы о наследниках отпихнул подальше от себя и даже слушать никого не желает! Боже. Какой кошмар. Надо как-то это забыть, потому что такое обсуждать с дедом и отцом он не готов. Иллуми-то хоть никак не отреагирует, Миллуки верно сказал — настоящая вобла. — Я это говорю, потому что ты вечно спешишь. — Все, пока. — Стоять, — отец хватает Киллуа за шкирку, прежде чем тот убежит. — Достаточно ужасных шуток, — горестный вздох деда оповещает, что он был бы и не против продолжить, но раз уж так вышло… — Вопрос в том, хочешь ли ты принять их приглашение. Несмотря на потенциальные проблемы из-за связи с культом, они не доставляли огромных проблем до этого… Во всяком случае известных. Миллуки был прав, что они тебе не ровня, а Каллуто — что их потенциально интересуют лишь твои знания. Готов ли ты вернуться? Отец смотрит на него, будто желая сказать что-то еще, но ничего так и не произносит, и Киллуа думает — неужели это из-за смерти друга? Что было, то было… Чего-то не вернуть. Он смотрит на Иллуми, будто пытаясь найти в глазах брата хоть какой-то отклик, но тот будто погружается в свои мысли, так глубоко, что прослушивает все, кроме нелепой шутки деда. Затем Киллуа пожимает плечами. Нет смысла сомневаться сто лет. Если где-то нельзя торопиться, то тут — нельзя ждать. … боже, он действительно это сказал. — Почему нет? Может, найду там что-то полезное. Или заведу еще больше контактов… Ну, знаешь, как это бывало до этого… — Я отвечу, что ты согласен. Но будь осторожен. Культы — опасная вещь. — Не особо много их слушай, — добавляет дед, и Киллуа раздраженно отмахивается. — За кого вы меня принимаете? Я не стану слушать религиозный бред. Тем более я такое видел на Темном Континенте, что всякая религия теряет смысл. — Все так говорят… — О, — Иллуми вновь отмирает из своего крайне задумчивого состояния. Щелкает пальцами. — Босс Каллуто. Я вспомнил, о ком он. — Ну ты блин вспомнил, уже минут десять про него как забыли. Конечно же Иллуми игнорирует Киллуа, как он делал и всегда до этого, когда ему не было нужно Что-То, что обычно заканчивалось насилием или крайне неприятным итогом. Он смотрит на отца, деда, потом вновь на Киллуа, и сухо замечает: — Этот человек… торгует оружием для всех на Темном Континенте и в Гойсане в частности. Крайне опасная личность, — тот очкастый парень? Киллуа вспоминает его выходки на встрече с Камиллой. Честно говоря, опасным он не звучал, скорее просто раздражающим. Как Хисока, только в другую сторону. Хисока был как-то… поприятнее… да, невероятная вещь, чтобы сказать. — Советую поинтересоваться у него про покупки оружия культом. Если скупали — подумай еще, но, если нет… Нет смысла беспокоиться зазря. Этот лис в курсе всех торговых операций в городе. Если они и покупали оружие у кого-то, то через него, потому что корпорации с культами не водятся. Звучит как невероятно разумная мысль. На том они и решают, и даже собираются расходиться, но не успевают, потому что в кабинет вторгается дворецкий. Бедолаге везет, что рядом нет цепной псины отца, которая бы радостно вцепилась ему в лицо, но повод, видимо, очень срочный, раз он так ворвался. Когда в него впивается четыре пары глаз сильнейших Золдиков, дворецкий ровно на секунду робеет, но потом собирается и железным тоном чеканит — говорит, мол, гости прибыли, те, что принесли письмо. Так скоро?.. Они очень ждут ответа. Киллуа переглядывается с отцом, а потом, щурит глаза, а потом произносит: — Впусти их в гостевой дом за оградой. Однако, кажется, что он прибывает туда первым, потому что в гостевом домике нет никого; Киллуа даже удивляется этому — как так? Он быстро бегает с помощью хацу, но гости должны быть тут как тут. Однако на сомнения не остается времени, потому что дверь гостевого дома позади него скрипит. Он чувствует ауру дворецких и кого-то еще, взрывную, понимает, что это и есть гости — и пусть их не впустили на территорию усадьбы, они вполне смогли бы найти туда путь, открыв Врата Испытаний. Свет бьет Киллуа в глаза, когда человек открывает дверь двумя руками. Видно силуэт с плащом, но потом Киллуа различает и остальное, отчего лицо его постепенно теряет краску. Красивые черты лица, черные как смоль волосы, чуть с рыжиной глаза. Короткие толстые брови, будто две запятые, и выражение лица, лучащееся оптимизмом. Слегка небрежно подстриженные волосы, но заметно, что даже эта небрежность сделана намеренно. Одетый в белые одежды, напоминающие броню, он похож на рыцаря, и лишь одно выделяется ярким на его белоснежных одеждах — такое же изображение алого глаза. Киллуа чувствует, что его сердце пропускает удар. Он смотрит в лицо Гону… но не Гону, потому что знает, что это другой человек. Не-Гон же радостным слишком воодушевленным тоном объявляет: — Здравствуй, дорогой друг, — он прижимает руку к сердцу, а потом улыбается, и в этой улыбке нет ничего общего с Гоном, но она принадлежит ему, как и это лицо, и оттого ощущение еще страшнее. Голос у него будто у актера. — Меня зовут Найн! Я бы хотел с тобой работать!