ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

В погонях по крышам заброшенного города есть, определенно, свой некий шарм. В беготне по крышам он вообще имеется, особенно когда ты перемахиваешь через пустоту под ногами, когда ветер бьет в лицо, когда разгоняешься до такой скорости, что ветер в ушах перекрывает все звуки… Но тут и звуков нет, это мертвый город; но есть погоня, и именно она сейчас и происходит, потому что в этот раз Хисока не собирается так просто поддаваться и дать этой (пусть и несомненно крайне соблазнительной цели для предполагаемого боя) жрице добраться до себя первым. Дело не только в обиде или страхе быть пойманным. Пожалуй, они здесь играют наименьшую роль. Но Хисока еще тогда, годы назад, обещает Гону, что будет играть по его правилам, а это значит, что он обязан быть приличным человеком, то есть, не бросаться в бой сразу же, как на горизонте мелькнет крайне любопытный противник. И пусть жрица выглядит интересным врагом, с которым можно повеселиться на славу, Хисока решает для себя, что Темный Континент — это не то место, где он будет глупо рисковать. Да, это весело, но на него ставит Фугецу. И остальные. Можно ли сказать, что он струсил?.. Но он умирал столько раз. В трусости, на самом деле, нет ничего зазорного. В боязни за свою жизнь, точнее. Это совершенно нормальная реакция мозга на грозящую опасность. И пусть раньше Хисока намеренно отключал у себя все эти позывы благоразумия, то сейчас он внимает им целиком. Он дергается в сторону, когда жрица оказывается слишком близко. Использует «Жвачку», чтобы перемахнуть на соседнее здание, находящееся через довольно широкую улицу. Думает, что это поможет оторваться, но нет — жрица одним элегантным прыжком перепрыгивает пропасть под ногами и оказывается позади Хисоки вновь. Черт. Она действительно хороша. Это раздражает. В смысле, погоня просто великолепная. Давно у него не было такого адреналинового притока. Но он же пытается быть нормальным! Сама жизнь против? В чем причины? Это было глупо — лезть в такие места в одиночку. Мало того, что наткнулся на ту глупую фреску, так еще и на жрицу. Сглупил, что поделать? Но слова про предков, оброненные Биски, все равно крепко заедают в голове. В тех местах, где родился он, было нормально знать язык, который сейчас называют «старым». На нем говорил Фейтан. Его знает и Хисока (смутно). Выучил скорее развлечения ради, не потому что его заставили. Проще сосредоточиться лишь на общем языке. Но та надпись… Она ведь была… Впрочем, это была обычная пропаганда. Но это так напоминает все те оружейные постеры, виденные им в Гойсане. Прямо один в один. Будто человек, что рекламировал себя тогда, намеренно сослался на эту фреску. Будто… Хисока чувствует присутствие за спиной и бежит быстрее. Он не разбирает, куда глядит, и в какой-то момент делает прыжок вперед, готовясь использовать хацу, чтобы «прилипнуть» к соседнему зданию, но понимает, что лучше бы смотрел вперед, а не витал в облаках, потому что впереди нет никаких соседних зданий, там вообще ничего нет! Только сраное озеро, будто декоративный парк на окраине мертвой столицы! Хисока пытается развернуться в полете и с помощью «Жвачки» зацепиться за место, откуда сделал столь великолепный прыжок вниз, но жрица тут как тут — она молниеносно бросается на Хисоку, хватает его за лодыжку (опять!), и, в точности как прописали законы физики и ускорения, они вдвоем резко падают в воду. Возможности уклониться нет вообще. Как это бесит! Вода в озере странного розового цвета. Хисока погружается в нее с головой. Он хорошо плавает, но сейчас из-за удара о воду с такой силой, будто пушечное ядро, он на секунду теряет сознание. Когда он раскрывает глаза, то чувствует, как его за шкирку тащат в сторону берега. Это жрица? Зачем? Нет… Она хотела что-то узнать. Что-то у того генерала, на которого по какой-то степени он похож. Он дожидается, пока жрица не дотащит его до мелководья, а потом пытается использовать «Жвачку», чтобы связать ей ноги — но жрице все равно. Она просто опускает на него голову, обозначая, что видит, что он очнулся. Дерьмо. Что ж… … не думал он, что вернется к тому же хацу. Взрывная способность — та, что он создал исключительно с целью убить Куроро — все еще при нем. Это как езда на велосипеде, один раз научился и дальше понял принцип. Хисока бьет кулаком в землю под ними, происходит взрыв. В воздух взмывает песок. Жрица отшатывается от неожиданности, но пальцы на майке не разжимает, и Хисока выворачивается из одежды. Не слишком умно бегать с голым торсом по таким местам, но выбора у него нет. Он стремительно несется вперед, а потом слышит позади гул. Это явно не жрица. Гонка прекращается. Они оба оборачиваются назад. Ранее розовая вода начинает бурлить алым. Это похоже на извержение крови, и Хисока замирает, очарованный столь уродливым зрелищем. У него лишь поднимаются выше брови, когда сначала из воды показывается огромная будто бы обглоданная временем и долгим лежанием под водой рука, а затем — и остальная часть этого нелепого странного организма. Это будто бы человек, еще больше, чем жрица — тут метров десять, не меньше — а морда у него, будто у какого-то животного, то ли ящерицы, то ли очень искаженного волка или пса. Тварь начинает реветь, так, что закладывает уши, Хисока с горечью смотрит на это… На жрицу… Жрица выглядит так, будто сейчас бросится в атаку на неизвестного монстра. Все ведет к тому, что сейчас они объединят силы, вместе уничтожат этого странного кайдзю, ну, знаете, как в типичных сюжетах, где якобы враги находят нечто общее друг в друге, и так далее… Гон определенно больной на голову, если ему такое нравится. Погодите. Он и так это знал. Гон и правда больной на голову, это его естественное состояние. — Древний страж, — жрица подыгрывает классическим сюжетам и поясняет, что это такое вылезло. — Раньше их создавали из фрагментов других существ. Как химеру. Как те муравьи, да? Хисока решает, что это просто невероятно интересно, но вот вообще не для него. Он делает аккуратный разворот на месте и пытается дать деру. — Погоди!.. Ну уж нет. Ни за что никакая жрица какого-то там умирающего города не будет его останавливать ради исполнения идиотского тропа с дружбой врагов в борьбе против огромной непонятной херни. Понимаете, это дело принципа. Вкуса даже. Хисока (он уже много раз это говорил) — дитя стекла и бетона, и ему нравится сражаться с людьми, а не с неизвестными существами без капли разума. Потому жрица в его вкусы еще входит, а вот такое нечто — ну вот совершенно нет. Наверное, спонтанный зритель его истории (может, ее сняла с его воспоминаний Абаки, чтобы сделать документалку, или просто решила навариться на видах далекого Темного Континента, обывателям недоступного) мог бы возмутиться, мол, как же так, а где же сюжетное развитие, которое напрашивалось само собой, но Хисока ненавидит сюжетные рельсы как понятие. Он и так стоит на них, по сути, потому что его вынудил сначала Гон своим обещанием, а потом — Фугецу, просто вписав его в эту экспедицию. Но это все не для него. Развлечение, несомненно, важная часть жизни, но наслаждения в уничтожении огромного безмозглого существа, которое может его прихлопнуть, Хисока не видит. Ему такого счастья вот вообще не нужно. Потому он одаривает жрицу ленивой улыбкой и стартует с места, оставляя ее разбираться с этими проблемами в одиночестве. И долгое время, пока бежит по городу, продолжает слышать шум, как эта несчастная женщина исполняет подобную глупость… ради чего? Разве она — не местная? Не должна наоборот контролировать этого стража, чтобы он защищал ее лунный город от вторженцев вроде Хисоки? Столько вопросов, а ответов все нет. Потому Хисоке и не нравится Темный Континент. Тут слишком много загадок. Была бы его воля, он бы вернулся в старый мир… да даже к Каффке, но, какое дело, сейчас основная движуха человечестве все равно происходит в Гойсане, потому смысла переезжать обратно нет. … с другой стороны, во вкусах ли дело? Он сбежал от интересного боя. От боя! Чтобы Хисока и так поступал? Позор. Он должен был остаться и принять это испытание, но нет, смотрите, мало того, что он слинял, так еще… Ладно, в этом нет никакого смысла. Он прав. Такие сражения — не для него. Дело не в чести (чего, а ее у Хисоки никогда не было), скорее в том, что у него даже хацу не рассчитано на то, чтобы драться с подобными существами. Он останавливается посреди дороги и смотрит назад, туда, где должно находиться озеро. Звуки постепенно стихают. Черт, Биски, наверное, думает, что это он устроил весь этот переполох. Некоторое время Хисока просто смотрит туда, потом ощупывает свой торс — никакого конкурса мокрых маек, свою он потерял, теперь только легкая эротика — и плетется обратно в то место, в котором он до этого видел странную фреску, напоминающую ему что-то. Только вот что? Правда один из постеров из Гойсана? Но это глупо. Выглядит, будто обычная пропаганда. Таких по миру полно. Даже когда он был молот, в том же Амдастере. Типа с призывами идти в армию, это все. Хисока медленно идет в сторону храма, забирается по крышам и вновь скачет туда, забывая про то, что Биски просила его оглядеться. Все его мысли поглощены тем странным видением. Он не может сказать точно почему… Но мысль слишком навязчивая… Может, ему просто хочется немного пофилософствовать? Иначе он никак не может объяснить эти странные мысли. Как апатия после воскрешения. Хисока постепенно взбирается обратно в храм и входит внутрь. Он вновь подходит к фреске. Скорее всего в этом месте — в лунных городах — не верили в настоящих богов. С другой стороны, богов и не существует. Если бы они были, они бы пришли на помощь тем, кто нуждался в их поддержке больше всего в самые страшные моменты в своей жизни. Потому Хисока никогда не преклонит колено ни перед кем, кто назовет себя настоящим богом, каким бы сильным он не был. Боги… это просто олицетворение пустой надежды людей. Если не ты сам, то никто больше тебе не поможет. Как никто не помог ему много лет назад. Можно было бы воскресить брата, и… Хисока вновь смотрит на фреску. На ней человек словно грозит кулаком всему миру. Прямо как Гон. Гон тоже выступил против всех, и, в итоге, это стоило ему жизни. Жаль, что они больше не встретятся. Но иногда… Мертвым лучше оставаться мертвым. Что Гону, что брату. Впрочем, не сказать, что это навевает какую-то страшную тоску на Хисоку. Скорее легкую задумчивость. С братом все ясно — того не стоит возвращать, потому что они сейчас совершенно незнакомые люди. С Гоном все сложно. Хисоке ведет пальцем по надписи на фреске. Гон — это икона, пусть и мертвая. Гона знают все. Один из сооснователей «Арбитров». Человек, который был одним из тех, кто в новом времени покорял Темный Континент. Охотник на китов. Психопат, взорвавший бомбу… Он давно не читал старый язык. Некоторые слова позабылись. Кажется, тут сказано: «Покорим Пятую Луну за декаду! Только полный вперед, республика…» Только само название не разобрать. Это слово за гранью его знаний. Хисока выводит пальцем каждое слово, затем отходит назад. Вот они, мертвые цивилизации. Ишвальда пала, на ее месте появился их старый мир. Гойсан… И Гойсан падет. И тогда появятся новые государства. Только вот, кажется, Хисока это увидит, потому что в его организме засела болезнь бессмертия. С одной стороны, в этом нет ничего дурного. Скорее всего все местные долгожители тоже ею больны, в той или иной степени. Наверное, теоретически от нее можно избавиться. Но столько шарма теряется. Хисоке совершенно не хочется думать о том, что люди, которых он знает сейчас, враги или нет, состарятся и умрут на его глазах, пока он останется вечно молодым. Он и так уже это чувствует, вернувшись в юном теле, когда его знакомые наоборот — постарели. Гона уже нет. Когда-нибудь умрет Каффка… Сраный Нобунага. Не мог что ли… Нет, не мог спросить, конечно же, у кого? Хисока мертв, Гон мертв. Но Гон все равно вернул бы Хисоку. Результат был бы тем же. Как же это утомляет! … ладно, пока никто не видит… Хисока разворачивается спиной к мозаике. Встает в ту же позу, что и мужчина на ней. Заносит кулак и пытается состроить крайне серьезное лицо… В дверях храма стоит жрица. Мокрая с ног до головы. Ой. Пора с этим заканчивать. Пора просто принять свою судьбу, что какая-то женщина в мертвом городе решила к нему пристать и все никак не отстанет. Потому Хисока замирает на месте, поджимая губы, втягивает носом воздух, а жрица (по ее лицу сложно сказать, зла ли она на самом деле) медленно подходит к нему, будто готовясь вновь броситься в погоню. Она встает рядом с Хисокой — высоченная, слишком — и склоняется над ним, только вот глаз ее все еще не видно из-за этой дурацкой маски. Хисока кривится, когда пальцы жрицы обхватывают его лицо, начинают вертеть из стороны в сторону, будто она все еще пытается увидеть в нем этого генерала, да только вот она ошиблась, совершенно. Когда ему пытаются оттянуть веко, Хисока злобно клацает зубами, и вдруг на лице жрицы — на той его части, которую видно — проступает разочарование, настолько явное, что ему и самому вдруг становится неприятно. Чему это тут она расстраивается? Руки жрицы отпускают его. Она садится перед ним на корточки. Знаете, это весьма унизительно, когда (пусть даже и огромная) женщина сидит перед вами вот так, то ростом она с вас. Теперь можно рассмотреть ее получше. Если бы не рост, то ничуть не отличить от человека. Из-под тканевой маски и шлейфа позади выбиваются алые волосы. И лицо такое бледное… Странно. Когда воображаешь себе аборигенов Темного Континента, то в голове совсем другие картины. Хисока с прищуром смотрит на жрицу, а та — на него, каким-то образом смотря сквозь тканевую маску. Затем она медленно, будто неуверенно, произносит: — Значит, ты не генерал. — Понятия не имею, о ком ты. — Интересно… — Разве? Жрица почесывает пальцем скулу, затем вновь улыбается. Даже зубы у нее обычные. Она просто… как человек. Может, реально мутация? Гигантский рост и все. И ничего больше. — Ты человек. Но ты болен зобаэ и при этом не свихнулся, не мутировал. — Да, я такой милашка. А дальше-то что? — Люди сюда редко приходят. Хисока решает чуточку обнаглеть. Наверное, так поступил бы Гон. Он шаркает ножкой. — Люди много куда не ходят, но это еще ничего не значит. У нас тут экспедиция. Надеюсь, ты это слово знаешь, — жрица продолжает загадочно улыбаться, и Хисока думает, что это такой жест ему продолжать. Он кладет руки себе за плечи и делает вид, что ему, дескать, так стыдно без рубашки прямо перед такой солидной дамой, ой-ой-ой. — А что не так с зобаэ? Болезнь как болезнь. Многие ею болеют, нет? — Только боги. — Богов не существует, — замечает Хисока скептично, и губы жрицы растягиваются в улыбке шире. — Бог — это то, во что человек верит. Даже деревянный идол — бог. — Тогда для меня богов нет. — Мне кажется, ты врешь. Ты поклоняешься кому-то. Просто глубоко в сердце. Когда ее рука опускается ниже, с лица на его плечи, Хисока сбрасывает руку жрицы и шипит: — Эй-эй, постесняйся, что ли. Сначала убила меня, потом украла мою рубашку. Ты даже не спросила мои вкусы. Может, в них не входят трехметровые опасные женщины? То есть они, вероятно, входят, потому что каждый день мы живем и открываем в себе что-то новое… Это шутка. Жрица склоняет голову набок, продолжая улыбаться. — Не генерал, но болтаешь так же много. Ладно, это как-то слишком загадочно. Хисока откашливается. Пора приступать к делу. Точнее к тому, что у него получается хорошо (как жрица и сказала) — к болтовне. А еще к выяснению информации, ведь это тоже своего рода разведка. — Зачем убила меня? — Думала, что ты генерал. Он бессмертен. Но смерть — единственный способ его остановить. Какая невероятная тактика. С другой стороны, это реально сработало. Пока стрелу из головы не вынули, то Хисока в себя и не пришел. Если этот генерал — такая проблема для жрицы, то, стало быть, он может залечить раны еще быстрее. Кто же он такой?.. Он решает пойти ва-банк и спросить в лоб. Как тогда, с Гоном на Острове Жадности. Хисока был готов к столькому, уже придумал тысячу вопросов, которые мог бы задать Гон, а то просто сказал ему — да мы просто так к тебе переместились, чтобы спросить. Прямолинейность Гона — его страшнейшее оружие… Он постоянно его вспоминает. Может, к черту мир и покой? Надо его воскресить? — Кто генерал? — жрица, кажется, удивлена. — Он — бог. — То есть, просто очень сильный человек. — С твоей точки зрения, если ты не веришь в богов. Но он нарушитель. Один из последних рожденных под Пятой луной. Мы его ищем… — Зачем? Жрица опускает голову вниз, будто раздумывая, отвечать ли. Затем осторожно добавляет: — Человеку этого не понять. — А ты — не человек, что ли? Ты выглядишь как одна из нас. Э, с поправкой на рост. — Я — как и ты. Вне времени. Что бы это, черт возьми, могло значить? Когда Хисока хмурится и уже собирается спросить, не дурит ли она ему просто голову подобными загадочными ответами, неожиданно позади них вновь скрипит дверь. Биски нашла их? Или очередной любитель спонтанно появиться и устроить сюрприз? Они вдвоем оборачиваются туда, но жрица не выглядит напряженной, даже не удивляется, будто ждет такого, а вот Хисока хмурит тонкие брови, когда видит обычного человека там. Это понятно по росту. Он одет похоже на жрицу, но проще — в белые просторные одеяния с узором, будто списанным с местных стен. Поверх накинут белый плащ, а на голове — широкополая шляпа, на которой болтаются колокольчики. Несколько секунд мужчина (видно по ширине плеч) стоит в дверях, но потом проходит вперед, и жрица кивает ему, а затем — смотрит на Хисоку вновь. Она будто бы хочет что-то сказать, пояснить, но не успевает вымолвить ни слова, потому что человек начинает говорить. И его низкий бархатный баритон заставляет Хисоку нахмуриться так сильно, как, кажется, он не делал никогда с момента своего воскрешения. — Генерал — это последнее рожденное в этом мире божество. Жрицы Лунного Порядка ищут его, чтобы зарегистрировать его в общей системе, потому что он в нее больше не входит. Там есть все. Ты, я. Каждый, кто живет под светом Пятой луны. А он — нестабильный элемент хаоса в порядке мира. Этот голос. Голос, который снился в кошмарах. Который спрашивал когда-то давно — ты уже сдался? Когда ты наконец сломаешься? Тот, чьи руки сделали из него, идеального хищника, не способного жить в одиночестве калеку… В нос словно бьет запах крови. Спирта. Гноя и пота. Слышен щелчок щипцов Фейтана. Еще один ноготь с неприятным чавкающим звуком отделяется от пальца. Глаз, плавающий в колбе отдельно, смотрящий слепо в ответ. Какие-то страхи можно преодолеть (Нико), но какие-то останутся в сердце навсегда, даже несмотря на то, что было сделано после. Человек останавливается рядом. Он снимает свою великолепную соломенную шляпу. Несколько секунд Хисока пристально всматривается в него. Не нужно подбирать слов. Все ясно и так. Потому, будто забывая про жрицу, он криво ухмыляется и тянет тоном на пару октав ниже, каким не говорил уже столько лет: — Приятно знать, что ты не теряешь тягу к эрудиции. Жаль только, что ты свалил от своей команды, словно трусливая крыса. Некоторые раны не заживут никогда. Их не вылечить никаким бессмертием. Хисока будет помнить тот год вечно. — Все это неважно. Здесь я найду свой покой. А им будет лучше. Какая глупость. Так нелепо, что Хисока не может сдержать раздраженного смешка. В самом деле, что он ожидал от этого человека? Благоразумия? Он утратил его в тот момент, когда Хисока забрал жизни Шалнарка и Кортопи. — Правда что ли, данчо?