ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Смотреть на растерзанное тело друга, от которого остался в лучшем случае торс — зрелище, на которое способен не каждый. Когда Леорио впервые видит ящик, в котором ему притаскивают труп («подарочек» от Киллуа, как говорит Аллука), он хочет взвыть и бросить все, просто уйти. Гон был таким золотым ребенком, так часто ему помогал. Все, что произошло в последнее время — очевидно, подстава. Гон бы никогда не совершил столь злостных деяний!.. Но все это теперь было совершенно неважно. Гон мертв. Он был убит… Четвертым Принцем, и тому никогда ничего за это не будет, ведь по мнению общественности он просто приструнил наконец дикую собаку. Но чем дольше Леорио об этом думает, тем сильнее его начинает злить подобная несправедливость. Гона просто обвинили в том, что он не делал! Церредрих просто воспользовался событиями, чтобы выстроить себе хорошую репутацию! Все подполье чествовало гибель человека, что устранял людской мусор! Да, доказательств не было, но Леорио уверен в своем друге, и тот бы никогда не поступил так ужасающе! Все эти злостные слухи были лишь ложью, обманом! Но смысл теперь злиться? Все это былое. Гон мертв. Мертвых так просто не вернуть к жизни. Люди уходят… Сам он не находит сил, чтобы даже стоять; просто сидит на полу, потирая затылок, пока рядом с операционном столом, смотря на останки, стоят несколько человек, что и притащили его сюда, как специалиста, и только уже потом — как друга. Вся элита собралась, это уж точно… Госпожа Чидль тоже тут; ее взгляд осматривает оставшийся истерзанный торс с придирчивостью, достойной только ее — для нее Гон, сын Джина, был полезным ресурсом, который она потеряла, что ее, несомненно, очень злит. По другую сторону от нее стоит Первый Принц Бенджамин, а рядом с ним — принцесса Камилла. Где-то на фоне еще бродит Аллука, которая тоже удостаивается звания «спеца», что может помочь решить проблему. Но что тут решать!.. Даже головы не остается, ничего, все разорвали, стервятники! Говорят, плоть таит в себе запасы нэн. Если владелец руки достигнет небывалых высот в их владении, а потом отдаст эту руку другому человеку, то и перед тем откроются последние врата. Скорее всего Церредрих и его шакалы руководствовались именно этим, а голову с сердцем он забрал себе, как подарки. Как сувениры, которые можно поставить на полочку. Ублюдок!.. Но Леорио чувствует бессилие. Он так устает. Эта новость выбивает у него почву из-под ног. Несколько лет назад Гон спас его из обреченного плена, когда он был уверен, что умрет, а теперь Леорио не сумел сделать ничего, чтобы его спасти. Киллуа тоже расстроен, даже не хочется винить его за то, что он вновь сбежал. Наверное, он переживает потерю сильнее всего. Надо написать об этом Курапике… Но как? Как описать такое? Краем глаза он смотрит в сторону операционного стола. Комната оформлена в черных тонах, и потому под ослепляющим белым светом лампы, который освещает три фигуры, те кажутся не обычными людьми, а какими-то судьями высшего мира, что спустились вынести последний приговор. Впрочем, чем это не правда? Такие большие шишки, как они, и правда решают судьбы людей низменных, вроде самого Леорио. Гойсан крепко зажат в их кулаке. — Мы не можем так просто дать столь ценному ресурсу пропасть, — произносит Бенджамин, словно они говорят о куске мяса, а не о человеке. Он стучит пальцем по операционному столу, и в тишине этот звук разносится по комнате оглушающим эхо. — Если мне не изменяет память, он искал способ воскресить собственного товарища. Значит,возможность есть. — Он нам неизвестен, — холодно добавляет Чидль. — Это не значит, что мы должны сидеть, сложа руки. — Почему не попробовать альтернативный вариант? — встречает в разговор Камилла. Сегодня на ней меховая накидка белого цвета, что только больше делает ее похожей на призрака. Она разводит руки в стороны и растягивает тонкие губы в хищную улыбку. — Не обязательно искать полного воскрешения. Мы говорим о Гоне Фриксе. Его очень трудно контролировать. Можно сделать марионетку, которая будет слушать приказов. — Удивительное заявление от женщины, которая по нему сохнет. Когда Аллука со смешком это произносит, ее одаривают выразительным взглядом. — Бизнес стоит перед эмоциями. — Тем не менее это хорошее предложение. Однако, нам не нужна безвольная кукла, — Бенджамин обменивается с Чидль многозначительными взглядами, и под недовольный смешок Камиллы добавляет твердым голосом: — Несмотря на психическую нестабильность, он все еще умен и хитер. Эти качества делают Гона Фрикса им самим. Потому мы должны сохранить его разум как можно ближе к оригиналу. — Без головы? Как? — Двойники. Леорио вздрагивает. Да, у Гона, как оказалось, целая куча клонов. Он встречал парочку; девочку и пару юношей, и все они разительно отличались от него характерами. Один из них, мальчик в очках, кажется, Десятый, действительно приблизился к оригиналу лукавством и харизмой, близкой к Гону, но он — трус. То есть, ничего плохого в этом нет, но если думать с такой точки зрения, то клоны неидеальны. Если предположить, что можно присоединить их головы к телу Гона, то какие-то их недостатки могут повлиять на его оригинальное эго, и тогда это будет несовершенная копия. Но даже если думать вот так!.. О мясном конструкте!.. Не факт, что это сработает! Все это лишь теории и предположения. Леорио вновь поднимает глаза на стол, где видит накрытую простыней плоть, и ему становится жутко тошно. Он ведь врач… Почему ему так нехорошо… Потому что это его лучший друг? Потому что это мальчик, который столько раз выручил его? И сейчас его обсуждают, словно кусок мяса! — Это может сработать, — задумчиво проговаривает Чидль и оборачивается к Аллуке. — Я видела твои эксперименты с плотью. Ты когда-нибудь практиковала сшивание разных частей тела, чтобы носители остались живы? Вот, значит, что они хотят? Сделать очередную химеру? Леорио даже не может рассмеяться — настолько отвратительной ему кажется эта идея, но Аллуке явно все равно. Слышится беззаботный смех в ответ. — Не на людях. На мышах. — И каков был результат? — Я убивала этих мышей, конечно же. Но они были живы, и эти химеры были крайне жизнеспособны. В том смысле, что у них не наблюдалось болезней, — улыбка медленно исчезает с губ Аллуки. — Но мы говорим о человеке. Ты ведь понимаешь, мисс Чидль, что основа человеческой души — не тело, но душа. Нэн, иным словом. Пока есть аура, плоть не важна. Так люди переносят свои воспоминания в новые тела или объекты. Посмертный нэн — это оно и есть. — Да, я в курсе. И, насколько я могу судить, в этих останках еще остались крупицы нэн. Вчетвером они смотрят на плоть под простыней. Нэн — это движущаяся сила любого человека, буквально иное использование души. Хацу зависит от характера… Аллука права; с помощью нэн возможно сделать все, что угодно, включая по-настоящему безумные вещи. Киллуа рассказывал, что одна из горничных могла трансформировать свое тело, он и сам слышал про то, как Хисока откачал себя после гибели — настолько была велика его воля к жизни. Ничего удивительного, что в отчаянии люди молят о несбыточном, и лишь они сами — их душа, их нэн — способны это сделать. Потому, как бы глупо это не звучало, надежда Чидль на остатки ауры в плоти не безосновательна. Гон наверняка не хотел умирать, он наверняка был взбешен в момент своей смерти, и, значит, посмертный нэн может активироваться, если дать ему условия для этого. Тем более они в колыбели всей цивилизации, в месте, где зародился весь нэн. Здесь поток ауры работает иначе, намного сильнее. Это может вылиться в нечто намного опаснее… Но в то же время может сделать все гораздо проще. Невольно он закусывает ноготь, чувствуя, как только сильнее отдается болью голова, словно кто-то бьет по ней молоток, не прекращая, словно набат. — Ты сможешь восстановить тело и заставить ауру работать? — Проблем с этим не возникнет. Аллука кладет руку на пояс и критично осматривает тело под простыней, поднимает ее и цокает языком. Она осматривает останки Гона сейчас, словно мясник, а не друг, но хотя бы в ней Леорио уверен. Он знает, что она постарается на славу лишь потому, что он ее приятель, сделает все возможное, что может, лишь бы он вновь вернулся к жизни. Но все это так… кощунственно! Действительно ли они должны лишать его посмертия? Но нет. Он был несправедливо убит. Леорио это знает. Даже если эти люди хотят лишь использовать Гона, он обязан сделать все возможное, чтобы вернуть его. Просто потому, что это будет правильно. — Тогда чью голову берем? — простецким тоном интересуется Аллука. Она, разумеется, говорит о клонах. Бенджамин и Камилла переглядываются, последняя капризно замечает: — Я не отдам Троечку. — Как насчет Десятого? Он все равно бесполезен. — Мне кажется, Седьмая подойдет больше… — У нас не осталось голов от убитых двойников?.. — Это не сработает. Когда Леорио поднимается на ноги, в него мгновенно впивается несколько внимательных хищных взглядов. Он чувствует, как ноги не держат, но все равно пытается устоять ровно. Затем со вздохом, боясь даже бросать мимолетный взгляд на тело под простыней, произносит: — В голове тоже останется нэн. Даже у Десятого будут с этим проблемы. У них у всех слишком разные характеры, лучше всех подошел бы Четвертый, но он не на нашей стороне, плюс мы даже не знаем его местоположения. Нужен человек, чьей нэн и характер были в такой гармонии с Гоном, что при пробуждении не возникнет никаких накладок, словно это он же откроет глаза — просто с другим лицом. Тогда мы получим все того же Гона, а не тикающую бомбу, у которой может внезапно поехать крыша от конфликта в голове по какому-то вопросу. Человек, идеально отражающий Гона. Человек, что жаждет того же, что и он. Он проводит рукой по волосам, чувствуя, как невольно начинает улыбаться. И чем он лучше всех тут присутствующих? Такой же падальщик, наживающийся на чужом несчастье. Затем он поднимает глаза на Аллуку — только ее — и горько смеется. — У меня есть кое-кто на примете. Гон оставил ему свое сокровище, чтобы за ним присматривать. Он желал воскресить этого человека, чтобы вновь с ним встретиться. Судьба же… явно против, потому сначала она убила Хисоку, а потом — забрала и самого Гона, оставив лишь пустую оболочку. Если им удастся, то из гусеницы появится бабочка. А если нет… Впрочем, не факт, что Аллуке удастся заставить его сердце биться. Так думает Леорио, когда возвращается в свои апартаменты: он ищет оставленную ему несколько лет назад коробку с головой, ту, какую Гон берег пуще себя, и опускается перед ней на колени, чувствуя, как бархатное покрытие щекочет пальцы. Затем касается ее лбом и одними губами шепчет: — Прости меня. Затем вместе с коробкой поднимается. Голос Чидль в полупустом помещении разносится эхом, строгий, безразличный: — Я даю разрешение на использование головы Хисоки Моро, сердца аборигена с Темного Континента и останков вольной охотницы Дюллахан. Тот самый второй подарочек от Киллуа, до сих пор живое сердце человека, что некогда существовал тут, чья смерть стала основной для Ишвальды. Так сказал Замза; но Замза тоже не все знает и слышит, а потому Леорио может лишь представлять, кем же именно был тот самый человек, чье сердце они используют сегодня ради Гона. Конечности они заменят тем, что осталось от Дюллахан, теми останками, что не были уничтожены. Да, тело выйдет немного неказистое, но они вместе с Аллукой постараются сделать так, чтобы получившийся результат не выглядел похожим на чудовище Франкенштейна. С этой мыслью Леорио натягивает резиновую перчатку. Позади него Аллука раскладывает подготавливаемые материалы. Он открывает коробку, которая была закрыта уже столько лет — но для предмета внутри которой прошла лишь секунда. Хисока выглядит именно таким, каким он его помнит. Даже без своего броского макияжа. Осторожно Леорио поднимает его голову, а затем поворачивается к столу, где на него уже выжидающе смотрят. Госпожа Чидль наблюдает за процессом, как специалист в медицине, и он невероятно рад, что за ними следят. В своих силах он сегодня не уверен вообще. Руки дрожат от волнения. — Готовь инструменты. Придется немного пересобрать шею. А затем, когда все закончено, нэн-нитями они пришивают каждую косточку, каждый нерв, каждую мышцу на место. Леорио отпускает руки и делает шаг назад, смотря на завершенный результат: человек перед ним, на операционном столе, словно просто спит крепким сладким сном. Множество шрамов, но самые заметные — у конечностей, где цвет кожи неожиданно меняется на другой, и, конечно же, на шее. Пришлось постараться, чтобы рубец казался просто линией, а не уродливым бугристым следом. Словно это Хисока дремлет. Не Гон. Новое сердце бьется, как нужно, но он не просыпается. Ничего. У него еще будет время. Когда-нибудь все будет хорошо. Вместе с Аллукой они накрывают тело простыней, а затем вместе покидают комнату, выключая свет.