ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Иногда самое сложное в таком деле — просто сидеть и наблюдать. Чем-то это напоминает крушение поезда, на которое сложно смотреть, но от которого очень трудно оторвать взгляд. Порой так Киллуа ощущал себя, когда смотрел за Гоном до того, как случилась роковая встреча с Неферпитоу; тогда он еще мог вообразить, что эта бешеная поездочка закончится нормально, насколько вообще так можно говорить о Гоне, который идет до конца, не взирая ни на что, но после Восточного Горуто все переворачивается с ног на голову. Гон меняется, они оба взрослеют, их ценности преображаются, и, в итоге, Киллуа видит, что поезд все мчится и мчится, и возможности остановить его все еще нет. Это невероятно трагичное зрелище, но что сам Киллуа может сделать? Иногда… в такие моменты лучше просто наблюдать со стороны. Возможно, именно это ощущал сам Гон, когда смотрел на Хисоку — тот точно так же все бежал и бежал куда-то, пытаясь достигнуть Куроро, но все знали, чем это закончится. Знал Гон, знал Киллуа, знал сам Хисока. Это было дело принципа, и хотя бы за это Хисоку можно было уважать. Но сейчас?.. Можно ли назвать этот кошмар принципами? Пожалуй, Киллуа слишком теряется в определениях того, что за ужас ждет их всех впереди. Их… и особенно Гона. Потому что Киллуа знает, что запланировал его друг. Он знает, что тот будет делать. Это безумие. Это чистой воды сумасшествие. Но Гон действительно решается: и, одной ночью, когда он появляется в вестибюле небоскреба компании «НЕФРИТ», Киллуа уже представляет, чем все это закончится. Но он знает, что не имеет права туда сунуться — это будет неверно по многим причинам, и одна из них… Нет, впрочем, он будет наблюдать со стороны. Потому он не встает с кресла, когда на экране, одном из множества, что транслируют картинки с камер в небоскребе, появляется фигура, что совершенно не вяжется с окружением. Видимо, Гон решает отдать честь своему членству в «арбитрах», потому заявляется в полном обмундировании за исключением шлема; это выглядит красиво, это выглядит пугающе, но сердце у Киллуа противно ноет. Раньше бы Гон никогда не изменил себе и не заявился в форме людей, что настолько его злят. Или это попытка их очернить? Киллуа наблюдает… На фоне начинает играть классическая симфония. Кажется, это Бетховен. Девятая, самый ее финал. Звуков у камер нет, потому такая музыка подходит лучше всего. Медленное начало музыки совпадает с тем, как Гон делает несколько шагов вперед. Драный плащ позади него развивается. Как скоро он от него избавится? В вестибюле к Гону мгновенно несется охрана, простая, они ничего не могут сделать, когда парой простых ударов бьет им прямо в глотки, хруста не слышно, но Киллуа видит, как под неестественным углом изгибаются их шеи назад, а затем они падают на пол. На все про все требуется всего несколько секунд, за которые Гон даже не останавливается. Он игнорирует визжащую от ужаса секретаршу за ресепшеном, которая тут же называет тревожную кнопку, игнорирует лифты и идет прямо к лестнице, зная, что там его уже никто не остановит. Тросы можно перерезать, но попробуй встань на пути у машины убийства, которая запросто сломает тебе хребет. Это не то, что сделает кто-то разумный, но у Церредриха в подчинении полно людей, которые совершенно не знакомы с этим словом. На фоне начинается хор. Гон поднимается по лестнице. Киллуа переключается на другую камеру. На лестнице, идущей спиралью ввысь с огромным колодцем в центре, к нему тут же вылетает несколько человек в костюмах и черных очках — это охрана рангом выше, они владеют самым базовым нэн, но и они не ровня Гону. Первому на подходе он ломает руку и ударом пальца пробивает насквозь глотку. Второй получает пинок в торс, а затем, когда он сгибается пополам, Гон со всей силы прикладывается ему лбом о лоб, отчего тот падает на пол, и под ним тут же растекается здоровенная лужа крови. Третьему везет чуточку больше — его смерть не столь медленная, Гон просто бьет кулаком наотмашь и пробиваешь ему грудную клетку насквозь, а после, не обращая внимания на оставленные трупы, поднимается выше. Рукой он ведет по поручную, оставляя на нем кровавые следы, и на белоснежной плитке и мраморных ступенях алая кровь выглядит неестественным ярким пятном. Следом начинаются рабочие этажи. Играет скрипка. Дверь открывается, и Гон замирает перед ней, в ту секунду, пока та расползается в разные стороны, будто вежливо приглашая его внутрь. Он делает шаг. Внутри его уже поджидают. Все та же охрана, но в этот раз с ними натренированные по системе Бенджамина солдаты. Киллуа подпирает голову рукой, наблюдая… Когда в Гона начинают стрелять, разом по немой команде, он отталкивается ногой и бросается вперед, игнорируя град пуль. После его прыжка на полу остается вмятина, с такой силой он бросается вперед. Его скорость превышает стрельбу, потому уже спустя мгновение он оказывается в самом центре ждущей его армии. Первым делом он подпрыгивает и делает круговой удар ногой, одним пинком выбивая у самых ближних людей оружие; когда на него кидается солдат со штыковой винтовкой, Гон уклоняется и в последний момент хватает ее за дуло, выдирая из рук, но он использует ее не по назначению, а словно дубиной бьет своего противника по голове, отчего винтовка разлетается на две половинки. Однако в воздухе он хватает отломившийся штык со всей силы вгоняет его в шлем стоящего рядом солдата; несколькими ударами расправляется со следующим, а когда на него бросаются сразу три охранника, то Гон складывает два пальца, и Киллуа узнает этот жест — это «Ножницы». Давненько он не использовал это хацу. Одно движение. Сразу пять глоток оказываются рассечены. Тела падают вокруг Гона. Он подбирает уцелевшее оружие — это хороший пистолет, фирмы «Клерхе и Хок», семидесятая модель, Киллуа знает, что у него сильная отдача, но Гону об этом волноваться смысла нет, у него силы куда больше, чем у какого-то пистолета — и направляется к выходу с этажа. Только сейчас Киллуа понимает, что они дрались в офисном помещении, и несколько не успевших убежать белых воротничков сейчас тихо плачут по углам, стараясь не смотреть на кровавое месиво в центре, от которого будто протягивая руки во все стороны растекается кровавое пятно. Скрипка на фоне начинает играть активней. На лестнице его ждут еще несколько человек, с которыми Гон играючи расправляется. Одному он ломает колено, буквально вбивая его внутрь, второго хватает за волосы и несколько раз сильно бьет лицом о стену, отчего на белоснежной краске остается уродливое алое пятно. Следующим везет несколько больше: Гон просто стреляет им в голову. Раз, два. В обойме осталось шестнадцать патронов. Еще шестнадцать человек получат быструю и милостивую смерть. Гон поднимается по лестнице дальше, потом переключается на бег. Он проносится через несколько проемов, по пути стреляя во встречных. Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать. Гон бьет кого-то кулаком в лицо, потом ударяет сверху вниз, сложив руки замком — голова превращается в кровавую кашу. Двенадцать, одиннадцать, десять. Его встречает толпа с автоматами, тоже хорошая какинская модель, они начинают стрелять — на лестничном пролете никуда не деться, а по спирали не так-то легко набрать нужную скорость. Но Гон не теряется — он просто перемахивает через ограду, буквально прыгая в пустоту колодца лестницы, но в самый последний момент он сдирает со спины плащ и швыряет его перед собой в воздух, создавая преграду. Стрельба не прекращается, но теперь она не так точна… Сам же Гон пользуется секундой заминкой и, когда начинает падать в пропасть, отталкивается ногой от поручня и бросается вперед. С его силой легко преодолеть на инерции этот колодец, в итоге он вцепляется в лестницу прямо под солдатами, пока те отвлекаются на плащ, и потом одним ударом ломает пол, отчего нападающие проваливаются на этаж вниз, где он на них и бросается, одними кулаками расправляясь во всеми. Кровь брызжет во все стороны, начинает капать с лестницы вниз, в бесконечный колодец, но Гон не оставляет в живых никого, а последнего солдата, что пытается улизнуть с переломанными ногами, он убивает выстрелом. Девять. Потом за пару прыжков он забирается на сломанный этаж и поднимается дальше. Хор начинает петь громче. Музыка торжествует, и, чем сильнее становится пение, тем выше поднимается Гон. На секунду он останавливается и смотрит куда-то вверх… Затем прямо в камеру. И Киллуа думает — да, он знает, что я за ним смотрю. Но не делает ничего. Затем Гон поднимается выше, и на следующем этаже его, на удивление, не ждет никто. Он проходит в центр свободного зала — кажется, это просто свободный холл, тут видны диваны и кресла, обстановочка деловая. Почему никто не вышел встретить? Что-то тут нечисто… Киллуа настораживается, когда Гон резко оборачивается. Звуком он не слышит — но вот Гон определенно точно что-то услыхал. И, наконец, он видит — что. Точнее, кого. Это Панда! Он что-то кричит Гону, но не это привлекает внимание Киллуа, а пистолет у него в руках. Это не стандартная модель, которую производят крупные изготовители оружия, он напоминает то странное оружие, о котором им рассказывала Дюллахан — наверное, это одно из творений того самого кузнеца… Выглядит довольно мелким, но Панда вынимает небольшую пластинку из-за пояса, которая по размеру не больше флешки, и затем вставляет ее вместо обоймы. Гон раскрывает глаза в панике, он тут же начинает палить по Панде, но тот ловко, словно акробат, уходит от атаки. Восемь, семь, шесть, пять. Панда ухмыляется, и у дула его пистолета появляется свечение — сначала белое, но потом сжимающееся в черный шарик. Четыре, три, два, один. Ноль. Гон со всей силы швыряет пистолет, и в это время Панда стреляет. Наверное, от гибели Гона спасает чистая случайность. И тот факт, что он швырнул пистолет. Всего за секунду до прицельного выстрела тот бьется о голову Панды, отчего его голова запрокидывается назад, а его выстрел, напоминающий толстый энергетический луч, пробивает пол в считанных сантиметрах от Гона, который валится на землю рядом. Скорее всего, предполагает Киллуа, такому сильному оружию нужна перезарядка. Оно наверняка разогревается. Он угадывает, потому что Панда засовывает его за пояс и достает вибро-нож; Гон же вскакивает на ноги и бежит от Панды прочь к стене — но он не сбегает, его цель — пожарный топор. Одним ударом он выбивает стекло и хватает его, а затем разворачивается к Панде. Они не ждут ни секунды, бросаются друг на друга, словно две дикие собаки. Гон замахивается топором, он явно пропитывает его своим нэн, и потому когда Панда уходит, а лезвие разбивает пол под ним на кучу фрагментов, тот не ломается. Панда быстрее, да и нож — оружие удобней, он легко уклоняется от попыток Гона замахнуться и подлезает ему под руку, после чего пытается ударить — но Гон выставляет руку. Лезвие входит в его ладонь, словно нож в масло, но Гон игнорирует боль, он обхватывает лезвие пальцами и дергает его на себя, вынуждая Панду подступить ближе. Они ударятся лбами — Гон намеревается оглушить Панду таким ударом, а тот легко это чует, и потому не дает вывести себя из боя. С их лба начинает течь кровь, но они оба игнорируют боль и просто рычат друг на друга, после чего одновременно пытаются ударить, но тут же отшатываются. Нож летит в сторону. Разъезжаясь в разные стороны, они смотрят друг на друга, боясь двинуться первым, пока Панда не тянет руку к своему странному пистолету. Тот уже остыл? Или, возможно, он может стрелять не так можно, если использовать заряд меньше? Он начинает палить по Гону, тот удирает — бежит зигзагами от выстрелов, пока сам складывает руки в пистолетик. Ах, и это хацу Киллуа тоже уже позабыл. Гон так старался его изучить… «Бумага». Он может прочесть по губам, когда Гон произносит его название. Когда с его пальца срывается энергия, Киллуа ждет точной, пусть и смертоносной атаки. Но он недооценивает тренировки Гона и его силу сейчас: вместо заметного вихря ауры с его пальца не срывается ничего, но Панда отскакивает…. Вовремя, потому что пол на месте, где он только что был, превращается в труху вместе с арматурой внутри и плиткой. Настолько силен этот импульс! Воспользовавшись неудачным опытом Хисоки, Гон создает себе идеальную оборону и использует ее вовсю! Какие еще сюрпризы и хацу он использует? Или все дело в честности перед собой? Мол, если уж решил пойти против всего мира, то воспользуюсь лишь оригинальным хацу… Киллуа не знает, прав он или нет. Теперь предсказать логику Гона слишком сложно. Хор затихает, но музыка продолжает петь торжественный гимн, и собачья грызня, какую видит Киллуа на камерах, идеально подходит под ритм. Они нападают друг на друга, не жалея сил. Панда целится в конечности, он рационален — и у него целая уйма заточек в запасе, одну из которых он со всей силы вгоняет Гону в бедро, отчего тот шипит. Сам же тот в основном бьет кулаками, пока не замахивается пожарным топором, и один раз Панда попадается — Гон устраивает ему такую сессию бокса, что, кажется, у Панды перемалывает ребра в труху. Но они оба рычат друг на друга и продолжают этот безумный вальс. Танец бешеных псов… Действительно невероятное и пугающее зрелище. Но Киллуа не меняется в лице, он лишь ждет, когда Гон использует «Бумагу» на полную. … в отличие от оружия Панды, у Гона нет нужды ждать перезарядку. Они начинают бегать друг от друга, перестреливаясь. Оружие Панды более опасно, оно выжигает дыры, словно огнем, и пару раз Гона задевает — несильно, но Киллуа видит, как буквально плавится броня в некоторых местах. Гон же разносит тут все, и они уничтожают этаж, постепенно. Музыка затихает в торжественном предвкушении, и Киллуа поднимает голову, все еще смотря на экраны… Сейчас… Сейчас… Пол под ними трескается. Но Панда и Гон не собираются так просто проваливаться вниз. Они ловко взбираются наверх по падающим плитам, прыжками, пока не добираются друг до друга. Оба уже без оружия ближнего боя, хотя Гон может использовать «Ножницы», но тут опять играет роль его глупое уважение к противнику… Они целятся друг в друга, с такого близкого расстояния это ничем хорошим не завершится. Киллуа видит, как накапливается энергия в пистолете Панды. Видит, как на кончике пальца Гона появляется едва заметный вихрь. Они резко вскидывают руки. Вспышка… Конечно же их мгновенно разбрасывает в разные стороны. Энергия сталкивается, образуется взрыв, возможно, именно поэтому их не убивает. Но все зависит от того, кто в кого стрелял: способность Гона скорее разрушает объекты, отталкивает, потому Панду просто отшвыривает прочь с такой силой, что он пробивает несколько стен, а затем, как финал — панорамное окно, которое не выдерживает и вылетает наружу тысячей осколков. Гону же везет не так сильно: пистолет Панды обжигает его еще раз, но в этот раз он плавит броню на руках, которыми, видимо, он пытался защититься. На одном экране Киллуа наблюдает за тем, как его друг тяжело дышит, потом стягивает с себя верхнюю броню, теперь бесполезную, оставаясь в одних брюках. На руках у него заметные красные ожоги, мясо настолько свежее, что даже при просмотре через камеру Киллуа становится неуютно. Болеть это будет жутко. Затем же он поворачивается в сторону, туда, где видит Панду. Конечно же этот ублюдок вывалился из окна, но не разбился — через два этажа ниже он зацепился за флагшток, на котором и повиснул. Некоторое время Киллуа наблюдает за ним, гадая, сколько костей ему переломало, потом берет в руки телефон и набирает номер, по-быстрому называя этаж и окно. Ладно уж, выжил — пусть хотя бы будет спасен. Потом он вновь отворачивается к камере, на которой видно Гона. Тот поднимается все выше, словно позабыв о Панде вообще. Возможно, он думает, что тот умер? Да даже если нет… Все равно тот сейчас ничего не сможет сделать. Потому Гон просто идет вперед. Никто не может его остановить. Киллуа видит, как на других камерах в коридоры начинает стягиваться охрана. Но ни единого сигнала помощи не поступает, ничего. Эта бойня останется в застенках корпорации «НЕФРИТ» до последнего. О чем думает Церредрих? И думает ли, или точно так же, как и сам Киллуа, сейчас наблюдает за происходящим, дожидаясь, когда Гон наконец ступит на последний этаж? На некоторые вопросы нет ответов. Хорошо было бы сейчас закурить. Музыка вновь становится громче. Гон ступает по коридорам, подбирая с пола оброненный топор. Когда на него вылетает охрана, он замахивается: первого бьет ногой в подбородок, кажется, ломая шею, второго хватает за волосы и тянет к себе, после чего замахивается топором и начинает бить, пока голова не превращается в кровавую кашу. Так он разбирается еще с несколькими людьми по пути, пока, наконец, не выходит к другой лестнице вновь. Гон смотрит наверх, на далекую извилистую змею колодца, который тянется выше и выше, а затем — на лифт рядом. Что он выберет? Решится ли кто-нибудь обрезать трос? Киллуа затаивает дыхание. В итоге Гон выбирает лифт. Неудивительно — он уже сильно ранен. Раны на бедре — самые неприятные, но Киллуа знает, что ему гораздо проще вытерпеть кровопотерю, в конце концов, они говорят о Гоне, который в одиночку штурмовал пагоду Панды несколько лет назад. Это вызывает у Киллуа неожиданную усмешку. Кто бы подумал, что все повторится? Только сейчас Гон злее, сильнее, он не сравнится с тем мальчиком, которого могли застрелить хоуи. Ни один лучник не сумел бы ранить его сейчас, ему не страшны даже пули — лишь Панда, тот, кто обладает хоть каким-то опытом, сумел его ранить, но чем это закончилось? Вот именно. Гон же идет наверх… Ему нужен Церредрих. Тот не обладает особо боеспособным хацу, а те, что он использовал на корабле, не помогут против скорости и силы Гона. В этом и разница, в этом и проблема. Но, возможно, тот что-то припас в рукаве. Никогда не недооценивай человека, что вышел живым из бойни на «Ките». Наверняка у него припасено что-то, и это даже не ждущий реванша Юйди. И все же это интересно, что Юйди тут нет, а Панда есть… Впрочем, это разумно, нет. Юйди знает, что сейчас вынудит Гона свихнуться, а Гон в своем бешеном состоянии страшнее некуда. Панда же не убивал Дюллахан, он просто его подручный, и потому может подловить. Если Юйди и вступит в бой, то только в самом финале, а может, и не появится вообще. Любой вариант разумен. Двери лифта закрываются. Внутри тоже есть камера. Киллуа наблюдает. Музыка на фоне немного затихает, готовясь к торжественному громкому возвращению. Какой это уже повтор этой композиции? Все они сливаются для Киллуа в единое пятно. Некоторое время он просто стоит, не шевелясь. Кровь с его обожженной руки продолжает капать на пол. Внизу медленно вырастает алая лужица. Но Гон не шевелится, он просто выжидает, и Киллуа видит лишь часть его лица — серое мрачное выражение, которое не меняется вообще, словно ему не больно, словно он знает, на что идет. Интересно, что же сейчас творится в его голове? Никто не пытается его убить. Словно вежливо приглашают в гости. Но когда двери лифа открываются, начинается самая настоящая бойня. Когда Гон расправляется с маленькими группами врагом, понятно, что он делает, Киллуа может рассмотреть каждое движение, но в таком месиве увидеть что-либо невозможно. Потому он просто наблюдает за тем, как темное пятно пробивается сквозь массу людей, как в воздух взмывают руки и головы. Как крови на полу становится так много, что уже невозможно сказать, какого он был изначально цвета. Стрельба интенсивная, но сложно сказать, попадает ли хоть кто-то в Гона, потому что он черной молнией проносится между врагов, убивая каждого. Может, да. Может, он еще сильнее ранен, но ему все равно. Такие люди, как Гон, просто крепче сожмут зубы и продолжат свой путь, пока, наконец, не достигнут нужного им финала. Таких людей называют чудовищами. На таких людей молятся. Их страшатся. Юный бог войны… так бы сказала Дюллахан. Но Дюллахан мертва. Даже Гон, желающий нарушить все разумные законы мироздания и вернуть Хисоку, не посмеет опустить ее тело в первородный суп — она умерла в дуэли, почетно, и эта смерть была ею желанна. Но теперь никто не скажет ему, что даже для местных он поступает слишком дико, что этот кровожадный поход, пиршество смерти — и есть первая ступень на пути к ложному «вознесению», когда границы нэн стираются и остается лишь бесконечная свобода. Богам все равно на людей. Но богов не существует, и это просто группа избранных, что отвернулись от своего истока. Будет ли Гон таким же? Ступит ли он в пантеон людей, что давно позабыли — каково это, быть человеком? Гон заканчивает бойню лишь в тот момент, когда в холле не остается ни единого живого человека. Целая гора тел. Океан крови. И он, стоящий в их центре, с руками по локоть в алом. Гон тяжело дышит, Киллуа видит выступившую на его коже испарину. Он на пределе. Значит, он попытается добраться до кабинета Церредриха быстрее. То… зачем ему нужен Церредрих… весьма очевидно. Скорее всего кто-то нашептал Гону, что это его рук дело. Дюллахан? Или он провел свое расследование? Но Киллуа знает, что это чушь. Иначе бы Церредрих никогда бы не пошел с ними на место взрыва бомбы. Иронично ли, но в этом он уверен. Четвертый принц — психопат иного толка. Ему нет нужды подставлять Гона, он бы придушил его своими руками, унизил иначе. Слишком уж он экспрессивная персона. В последних коридорах, дорогих, чистых, его уже никто не встречает. Это финал этого забега. Рана на бедре кровоточит сильнее, но сложно сказать, чья кровь отмечает путь Гона — в конце концов, он вымазан в ней целиком. Он кое-как хромает вперед, не встречая на пути никого, даже не останавливается, чтобы отдохнуть. Но Киллуа видит, как горят бешеным блеском его глаза, он зол — еще никогда Киллуа не видел его настолько разъяренным, это страшнее, чем зрелище, когда они впервые встретили Неферпитоу. В этом взгляде нет ни капли эмоций, лишь сплошной мрак, отчего это выглядит пугающе. В какой-то момент он достигает своей цели. Впереди — роскошная дверь, на которой вывешена табличка с именем Церредриха. Он дергает ручку на себя. Внутри же — пусто. Гон использует нэн, чтобы обшарить каждый угол, Киллуа понимает это. Он не удивлен, что в кабинете никого нет, он знал, что именно так и случится. Потому он просто наблюдает за тем, как довольно скоро Гон обнаруживает выход из кабинета в небольшой тоннель, лестница которого ведет наверх, на площадку на крыше, куда обычно садятся вертолеты. Он поднимается туда, и Киллуа легко воображает себе, как каждый шаг эхом откликается в пустом коридоре. Он затаивает дыхание… Гон же встает перед дверью на посадочную площадку. Самый верх небоскреба. Тянет ручку в двери… Что ж. Пора. Киллуа поднимается со стула, протягивая руку к спортивной сумке, что лежит рядом.