ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Гона обнаружить легко; в отличие от прошлых случаев, когда тот намеренно шел в «Алый Бриз», в этот раз он направляется прямиком к Аллуке; по какой-то неведомой причине сестра питает к нему необычайную слабость (дружескую, к счастью, они явно считают друг друга подельниками), и потому Киллуа угадывает со второго раза. Пока он идет по улицам, он слышит шепотки, сплетни, новостные сводки — все в унисон кричат о гибели Лунцзю, о том, кто на самом деле виновен. Его телефон разрывается от звонков Чидль и других не менее влиятельных персон, потому что они знают, что Киллуа — друг Гона, но он не берет трубку, отключая звук. Единственный раз, когда он отвечает — Церредрих. Голос того звучит достаточно запыхавшимся, видимо, после того, как его утаскивает Дюллахан. Она — не Годива, не разменивается на стильное и быстрое перемещение в пространстве, просто хватает Четвертого Принца за загривок и прыжком тащит прочь. Судя по всему, Церредрих просто в восторге. У него явно есть какие-то фетиши, о которых Киллуа совершенно не хочется знать. — Нет смысла искать твоего друга. Ты знаешь, что это он. Киллуа неуверенно кусает губу, смотря на анимированный билборд. По нему передают новости, и все, конечно же, о Лунцзю. — А вдруг это двойник?.. Он не уверен. Нет, точнее, это наверняка двойник!.. Но вот на кого он работает! Неужели Гон в своих расчетах пропустил самый очевидный исход, что кто-то просто использует его лицо в злых умыслах? Ведь это буквально то, что происходило с Четверкой. Только вот где Четверка, а где этот новый двойник… Наверное, рассеянно полагает Киллуа, это один из неузнанных ими ранее номеров. Девятый или Восьмой. Кажется, из всей первой партии остались лишь они, а больше слухов про новых клонов и не было. Церредрих громко цокает язычком. — Вполне себе может быть. Однако, кто его послал? — Но зачем это Гону? — парирует Киллуа, и Церредрих хмыкает. — Потому что он свихнулся, уважаемый молодой человек. Чокнулся в своей гонке за справедливостью. Послушай… Поверь мне. Я тоже не самый адекватный человек, хорошо? Я знаю, говорить так странно, но некоторые претензии со стороны сучки Камиллы правдивы. Но один психопат легко опознает другого. Проблема в том, как именно находить разрядку. Я вот начал строить транспортную империю, и, пока я весь в бизнесе, меня совершенно не тянет убивать. А твой Гон Фрикс только убийствами и занимается. Это как культивация… Исход закономерен. Все равно звучит слишком… Да. Киллуа не хочет в это верить. Потому что он знает, что Гон — хороший человек. Потому что знает… Но легко заблуждаться насчет собственных друзей, ведь ты всегда веришь в лучшее, что они так не поступят, ведь они — друзья, как они могут быть не правы? Киллуа может быть хоть сто раз уверен, что Гон прав, но это не отменит того факта, что он поддался его ненависти во время охоты на муравьев. Каждый раз, когда Киллуа был уверен, что Гон заблуждается, что Кайто мертв, он продолжает убеждать себя, что ошибки быть не может — Гон ведь хороший парень, он не может ошибаться. Но Гон… Последние несколько лет все изменили. «Арбитры», Кер-Ис, двойники. Йоркшин и ИТЦ. Стычка на железной дороге. Гон меняется. Он предпочитает не путешествия, а работу на Бенджамина, торговлю смертью. Ему проще убить человека, чем с ним договориться. Старый Гон никогда бы так не поступил. Старый Гон нашел бы другой способ, пусть и поворчал бы, и, может, побил бы противника. Иногда Киллуа думает о том, что случилось бы, встретить он Хисоку будучи таким. Что стало бы? Об этом даже страшно думать, но бойня была бы жуткая. Он шумно сглатывает, и Церредрих, явно чуя его сомнение, более спокойным тоном замечает: — Не беспокойся. Это лишь теория. Но я верю, что он имеет к этому всему отношение. Твой жучиный товарищ сказал, что не видел ничего, но все могло быть потому, что в какой-то момент они поменялись с двойником. С Замзой был клон, а сам Гон в это время успел выкопать бомбу. Или наоборот, смены не было, он просто послал того на поиски. Вариантов множество. Впрочем… Все это лишь спекуляции, так что не воспринимай слишком серьезно, — для человека, оказавшегося рядом со взрывом нэн-бастера, Церри звучит слишком расслабленно. — История всех рассудит. История, значит… Лунцзю (его руины) становятся карантинной зоной, куда никого не пускают. Чидль занимается этим делом внимательно, ведь Ассоциация — колыбель всех владельцев нэн, пусть сейчас они и начали расползаться по корпорациям. Охотник всегда будет профессиональней, чем обычный человек, недавно изучивший нэн. Корпоративная охрана слабее. Киллуа помнит стычку на железной дороге, и он в этом уверен. Потому, когда он замирает перед дверьми клиники Аллуки, он поднимает глаза на вывеску и сглатывает. Как ему поступить? Продолжать слепо верить Гону, или же попытаться что-то узнать? Но Гон больше не такой простофиля, каким был раньше, на том же Острове Жадности, где Киллуа легко обманул его, чтобы Хисока не прочуял. Тут все гораздо сложнее… Плюс он друг… Нельзя сразу обвинять его в том, что произошло. Вдруг это и правда спекуляции! Церредрих прав. Это не то дело, в котором можно так легко рассуждать о правых и виноватых. С этой мыслью он открывает дверь и проходит внутрь. Гон обнаруживается на втором этаже. Он сидит на стуле, согнувшись вперед, его внимание устремлено в телевизор. Неожиданно он одет в броню «арбитров», что удивляет Киллуа, но он решает оставить это без комментария, хотя в ней и с выделяющимися под голубым свечением экрана шрамами на лице Гон выглядит угрожающе. Его взгляд не сулит ничего хорошего. Когда он поворачивается к Киллуа и смотрит на него, будто на врага, тот немного медлит, но потом неловко мямлит: — Вот подстава, да? Надо начинать осторожно. Сделать вид, что Киллуа доверяет ему… В смысле, он реально ему верит. Но нельзя терять бдительности. Киллуа повторяет эту мантру раз за разом, когда сам опускается на стул рядом. По телевизору вновь и вновь крутят запись из Лунцзю с двойником; говорящие головы на экране шумно обсуждают произошедшее, бросаются обвинениями. Одно ясно — теперь Гон преступник едва ли не уровня Джайро… Что совершенно несправедливо после всего, что он совершил. Ведь это не он устроил взрыв. Да? Зачем ему… Ему нет смысла так поступать! Он едва не упускает момент, когда в комнату заходит Аллука с парой бутылок алкоголя. Втроем они раскупоривают их и чокаются, после чего она со смехом замечает: — Вот и все, взяли тебя за жопу. А я говорила! — Но зачем?.. — Киллуа болезненно морщится. — Никому нет смысла тебя подставлять. Кроме Джайро. Но… — Это не Джайро, — резко обрывает его Гон, продолжая смотреть на экран. Он пригубливает бутылку и хмурится сильнее. — Это очень похоже на его почерк, но я знаю, что это не он. Ублюдок считает, что у нас личная ненависть, и если бы он захотел, то плюнул бы мне в лицо намного более элегантно. — Че? Ты так уверен? — Он ведет крысиную игру. Ему проще прятаться и подставлять меня по-тихому, изводя меня лично, чем устраивать повторный взрыв. Тем более очевидно, что все подумают про него… Джайро хочет ужаснуть людей, а второй взрыв лишь вызовет недовольства. Скажут, мол, опять он повторяет Йоркшин. Испуг сработает лишь в том случае, если это будет что-то неожиданное. Как, например, Гон, заключает про себя Киллуа. Но вслух он произносит: — У тебя есть подозреваемые? — Да. Парочка. Точнее даже один конкретный, — он резко переводит тему, смотря на Киллуа с прищуром: — Выжившие люди Демиана доложили, что ты вместе с Дюллахан сновал рядом с Лунцзю в день взрыва. Что вы там делали? — Ты же не подозреваешь меня?.. Черт, ладно, это реально выглядит подозрительно. Но Гон лишь легкомысленно фыркает. — Ты? Умоляю. Я знаю, что ты не станешь взрывать бомбу. Как и Дюллахан. Мне просто интересно. Сглатывая, Киллуа понимает, что его засекли. Сам-то он надеялся, что это останется секретом между ним, Церредрихом и Дюллахан — не хотелось ввязывать в это Гона, в основном из-за подозрений. Но он ведь не делал это из злого умысла! Он… Киллуа несчастным взглядом смотрит на друга, а тот на него — пристально, ни грамма тепла или доверия нет в этом взгляде. Что ж, как известно, лучшая ложь — та, в которой есть частичка правды. Как говорила Биски, он всегда врет только если есть повод. Потому Киллуа сглатывает… Он косится в телевизор, где выступает Чидль. Взгляд у нее злющий. — Помнишь? Мы утащили тебя прочь из города, чтобы развеяться. Я боялся, что ты совсем себя загонишь… Потому мы с Дюллахан вывели теорию, что, возможно, бомба будет где-то под потолком пещеры, а потом подумали, что нет, слишком опасно, ведь твои ребята и Демиан наверняка заметят. Так что, может быть, они заложат ее где-то сверху. Но я не хотел тебя нервировать, потому что если бы мы нашли бомбу, ты бы об этом сразу же узнал, а если бы там ничего не оказалось… ну, не о чем было бы сообщать. Но никто не думал, что все это выпадет на один день, и… — Ты подозревал меня, да? Когда Гон это произносит, Киллуа давится воздухом. Он напугано смотрит на друга, потом — на сестру. Гон глядит на него пристально, не улыбаясь, его взгляд тяжел. Ни единого звука не раздается в этот момент; лишь стены тикают на стене. Даже в телевизоре звук словно отключается. Тик-ток. Тик-ток. С каждой новой секундой, с каждым новым тактом Киллуа чувствует, как сильнее пот катится по его спине, как страшнее ему смотреть в глаза другу, но он не может отвести взгляда. В полумраке комнаты и блеклом свете телевизора его глаза кажутся золотистыми, и этот цвет Киллуа хорошо помнит — именно его он видит у Хисоки, когда тот угрожает им в Йоркшине в логове «Пауков». Только Хисока улыбался, он воспринимал все как игру. Гон же… Гон… Капля пота срывается с его лица. — Почему… — Ты думаешь, что я чокнулся, — медленно произносит Гон, не отводя взгляда. — Подозреваешь меня в сговоре с собственными двойниками, потому что я договорился с Десяткой и Седьмой. Я единственный, кто бы в Кер-Исе в одиночестве, не считая Замзы, но Замзу тоже можно обмануть. Или договориться, это неважно. Ты думаешь, что я взорвал нэн-бастер, потому что я преследую справедливость, просто хочу вычистить этот мир от зла, которое день ото дня происходит и портит людям жизнь. Которое делает из детей убийц и сумасшедших. Я знаю, что ты считаешь мою цель безумной. — Гон, я… Киллуа запинается на полуслове. Ему нечего добавить. Все так и есть. У Гона идиотская цель, и ради нее нет смысла складывать голову. Но он продолжает стремиться к мечте, которую никогда не достигнуть. Даже вернуть Хисоку кажется проще! А ведь тот мертв!.. Он отводит взгляд, наконец не выдерживая, и, видимо, это и становится моментом, когда Гон убеждается в своей теории. Он ничего не произносит, просто качает головой и фыркает, будто бы ждал этого, после чего тянется рукой к пачке сигарет. Видеть его курящим… Это так неправильно! Почему все это должно происходить? Почему они не могут просто продолжать жить как раньше, путешествуя вместе? Зачем им влезать во все это дерьмо с войнами, убийствами и подставами? Почему все не может быть как раньше? — И что? Ты реально думаешь, что я взорвал бомбу? Киллуа дергается от голоса Гона и испуганно смотрит на него. Тот не выглядит взбешенным… Но злым — еще как. — Я… — Ответь честно. Я не обижусь. Я все понимаю, Киллуа. Что ты понимаешь, думает он про себя. Но потом с силой сглатывает. — У меня есть основания подозревать… Но я не уверен в этом! — отчаянно вскрикивает он, вскакивая на ноги. Это наверняка выглядит жалко, но Киллуа плевать. Он смотрит на Гона и болезненно сводит брови на переносице, не понимая, чего добивается этой жалкой и нелепой попыткой убеждения. — Поэтому я тут! Я знаю, что ты бы так не поступил! Просто… Я уже ничего не знаю. Со стоном он хватается за волосы и падает обратно в кресло. Как же все это сложно… Слишком сложно! Когда он ехал на Темный Континент, он ждал веселых приключений, полных опасностей и исследований, то, о чем писали в книгах. Но в итоге все, чем они занимаются — чертовыми политическими разборками! Ох, как же он скучает по году на корабле Дюллахан! Охотиться на китов было намного веселее! Смотря на него, Гон не меняется в лице, но в его взгляде словно мелькает разочарование. Впрочем, он не бросается с обвинениями, просто откидывается в кресле назад и вновь уставляется на экран. Повисает молчание, и лишь Аллука выглядит безмятежно, словно ее просто веселит эта ситуация. Порой… Киллуа кажется что он единственный, кто еще не свихнулся в этом месте, и от этого ему становится еще страшнее. Темный Континент действительно меняет их всех. От тех Гона и Аллуки, что он знал, остается так мало, хотя он понимает, что это все те же люди, что в своем нутре они ничуть не изменились. Просто это он все цепляется за старые образы, которые изжили себя. Люди меняются. Ничто не стоит на месте. Потом он слышит вздох; Гон выключает телевизор и со стоном потирает переносицу. Он требовательно протягивает руку Аллуке, и та послушно отдает ему свою недопитую бутылку, которую Гон осушает за считанные мгновения. С трудом Киллуа отводит взгляд прочь, стараясь не смотреть на ходящий под воротником кадык. Затем Гон, не выпуская бутылки из руки, щелкает пальцами и указывает на него. — Что ты собираешься делать дальше? — В смысле? — Ты думаешь, что я рванул бомбу. Точнее ты очень не хочешь в это верить, потому сейчас тут, хотя я-то понимаю, что ты этого боишься до усрачки. Я спрашиваю тебя, что ты будешь делать… Потому что ты либо поступишь как хороший мальчик и пойдешь к Чидль, сдав меня с потрохами, либо позволишь мне заняться своими делами и доказать свою невиновность. Просто отпустить Гона? Это будет легко. До потешного элементарно. Просто взять и закрыть глаза. Позволить Гону делать то, что он захочет. Что может быть проще? Но… А если это он взорвал бомбу? Гон может что угодно говорить, это может быть обманом! Он легко обманет друга, если захочет. Он врал Хисоке! Он врал Куроро! Эгоизм Гона — его самая страшная черта, потому что ради собственного желания он и правда готов рвануть бомбу!.. Выбрался ли Демиан, интересно, может, можно было бы спросить у него… Но его следа пока не было видно. Это будет легко. Киллуа не сможет сдать его Чидль, они оба в курсе. Но ведь так и правда будет правильно… Если Гон не виновен, Чидль же наверняка поймет! Но… Киллуа трясет головой и стонет. — Прекрати. Я не знаю! Не знаю!.. Чего ты от меня ждешь?! Ты же знаешь, как сильно я тебе доверяю! — Тогда прекрати поддаваться глупым слухам и доверься мне еще раз. Гон вдруг цокает языком. — Послушай… Киллуа, я все понимаю. Я сам иногда верю какой-нибудь чуши. Вспомни, как я был уверен, что Кайто жив. Уровень вранья самому себе просто зашкаливал. Только дебил бы не понял, что он сдох. Я не сержусь, если ты боишься. То есть, я злюсь, конечно, но это все мастерски подстроено, чтобы ты как раз и начал сомневаться. Потому… Ладно, все это глупо. Серьезно. Ты веришь мне? Он смотрит Киллуа в глаза. В этот раз угрозы не чувствуется. Когда Гон протягивает ему руку, Киллуа на мгновение сомневается… Он шумно сглатывает, но потом все же хватает его за ладонь. Рукопожатие выходит твердым, горячим. Жестким. Не забывай, напоминает себе Киллуа, еще ничего не доказано. Спекуляция может оказаться спекуляцией. Или же правдой. Кто знает, что случится в итоге. Все это… слишком туманно. — Отлично. Голос его звучит удовлетворенно. Слишком… сильно напоминает Хисоку. Затем Гон поворачивается к Аллуке, которая лениво листает каналы. — А ты что думаешь? — Я? — та явно увлечена поиском хоть чего-то, что не вещает о Лунцзю, после чего откидывает голову назад, смотря на Гона с таким хитрым прищуром, будто не воспринимает всю ситуацию всерьез. Она шуточно задумывается, потирая подбородок. — Хм… Ну, вообще-то ты натуральный псих! Я уверена на сто процентов, что это ты рванул бомбу, потому что ты чудила! — Пошла нахрен! — огрызается тот, и Аллука разводит руки в стороны, цокая. — Вот, вот, видишь! О чем я говорю! Ты агрессивный болван! Кто еще рванет бомбу, кроме тебя? Они явно шутят, не воспринимая ситуацию всерьез, а Киллуа не может перестать сидеть как на иголках. Как можно шутить в такой ситуации?! Но, может, потому что все это реально чушь. Гон не может быть виновен. Он бы никогда… Никогда… Но железная дорога… Гон может захотеть надеть какую угодно маску. Он сам себе хозяин, и никто не может убедить его как-то поступить. Если захочет, то… Даже бомбу… — Что дальше-то планируешь, дурень? — фыркает Аллука, и Гон качает головой. — Тупой вопрос. У меня вон какие проблемы. — Будешь скрываться? Прикол! Если не приведешь за собой хвост, то могу обеспечить убежище и даже лечение. Но не смей подставлять мой бизнес, слышишь?! — она трясет кулаком. — Я хочу окупить аренду поскорее! Это тебе не бомбы какие-то, серьезные взрослые дела! — Я подумаю. Они вновь лыбятся друг другу, а потом Гон переводит взгляд на Киллуа. Когда он подходит ближе и кладет ему руку на плечо, тот едва сдерживает желание вздрогнуть. Но прикосновение Гона не тяжелое. Он просто похлопывает его по плечу, после чего вдруг фыркает. — Да ладно, я же сказал тебе не бояться. Блин, Киллуа, прекрати такую страшную грустную рожу делать! Ну да, я немного побесился, но не каждый день тебя приятель обвиняет в такой чуши, — затем он потирает затылок. — Вообще забей, я по-быстрому с этим разберусь, и потом заживем как было. — Но в Лунцзю же… Столько людей умерло. Даже твоих подчиненных! И вдруг Демиан тоже… — Подумаешь! — легкомысленно смеется он. — Люди этим в основном и занимаются — умирают. Кого это волнует? Это просто игра между мной и каким-то ублюдком, причем я вполне подозреваю каким… Гм… Ладно, я не ты, и не буду безосновательно бросаться обвинениями. Нужно кое-что разнюхать. Он так легко это упоминает. Эти смерти… После ИТЦ ему было плохо, а тут — так беспечно… Киллуа ничего не отвечает, просто пожимает плечами. Он продолжает наблюдать за тем, как Гон бродит по комнате. Взгляд у того горит странным блеском, будто он чем-то взбудоражен, хотя нет, понятно чем, но почему?.. Разве не должен он быть зол? Разве не должен… — Ничего страшного. Это легко решить. Это будет отлично. Замечательно. Выжжем всех к чертовой матери, этих ублюдков, кто решил, что может взять и использовать меня, как какого-то клоуна. Они будут визжать и умолять, дохнуть налево и направо… Все их, кто посмотрел так использовать меня, ждет молот правосудия. Не могу дождаться… Затем он резко смотрит на Аллуку, не моргая. — Ты спрашивала, что я буду делать, да? Ну, это очевидно, — произносит он монотонным тоном, и Киллуа не чувствует ничего хорошего в этих интонациях. Это не угроза, нет, просто констатация факта, и оттого его слова кажутся еще страшнее, чем нужно. — Все началось с того, что мы встретили Панду у старой гробницы. Все началось с него… и с новых «Ржавых Крыс». Значит, я пойду к ним. Ничего страшного, Киллуа. не беспокойся. Его вежливая улыбка напоминает оскал. Взгляд Гона темен. — Я хорошо усвоил уроки «Пауков». И знаю, как разговорить человека. В пытках, в конце концов, нет ничего существенно сложного.