ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Путешествие до гробницы оказывается не столь интересным или впечатляющим: пару раз они натыкаются на представителей местной фауны, которые хоть и выглядят как мелкие зверушки из старого мира, но размером больше любого человека, но те достаточно безвредны. Всю дорогу Киллуа волнует лишь мысль о том, что услышанное слишком уж хорошо складывается в единую картину… Но глупо беспокоиться, потому что Гон прав: пророчества обычно не сбываются, просто люди имеют тенденцию помнить лишь то, что сложилось. Гон не станет гонцом конца света хотя бы потому, что ему нравятся люди, нравится Гойсан, и он точно не захочет расстраивать свою тетушку, которая устроит ему головомойку, если он вдруг решил сойти с ума и устроить локальный апокалипсис. Как и боги… пророчества — лишь обман. Но в какой-то момент природа вокруг них начинает чахнуть; деревья становятся меньше и тоньше, пока и вовсе не уступают дорогу небольшим кустикам. Животных все меньше, а трава под ногами будто бы становится пожухлой. Киллуа, не особо сведущий в особенностях окружающей природы, смотрит на странные изменения с подозрением, лишь Гон и Дюллахан идут вперед, будто бы ничего не происходит. Однако после того, как исчезают кусты, и единственным заметным местом впереди остается неизвестное возвышение — наверное, та самая гробница — даже Гон перестает молчать и вдруг спрашивает: — Что-то высасывает жизненные соки из окружающей среды? — Нет. В конце концов, это просто огромная усыпальница, — Дюллахан откидывает голову назад и смотрит на них двоих с лукавой хищной ухмылкой. — Мертвецы редко причиняют вред настолько масштабно… — Разве посмертный нэн не… Киллуа не успевает договорить, как Дюллахан с беззаботным видом его прерывает, отмахиваясь: — Ты прав, но не в этом случае. Посмертный нэн — интересная штука, но для этого нужна яркая вспышка эмоций. Когда Царица-мать Востока убивает своего предшественника, он не успевает оставить после себя ауру. Видишь ли, это место — это не следствие его ужасающих способностей или разрушительного нэн, оно выстроено на выжженной ничьей земле, где больше никогда ничего не вырастет, потому что это место было изничтожено бомбами, созданными по велению этого человека. Голос Дюллахан звучит вкрадчиво. — Здесь утилизировали бомбы старого образца. — То есть, это место просто изъедено радиацией? Фонить-то тут не будет? — Не беспокойся. Это случилось очень давно, если тут и сохранились крохи радиации, то сейчас они совершенно безвредны, не выше, чем загрязнение в Гойсане. Но эта усыпальница — ироничное послание Царицы-матери о том, что все, кто следовал за этим человеком, отправятся на тот свет не тихо и мирно, а потому что их руками были развязаны войны. Не правда ли это забавно? В юности нам твердили, что если мы будем молиться, то боги сжалятся над нами и подарят спасение. Что они всемогущи. Но когда были сброшены бомбы, ад нам принесли не всесильные боги, а такие же люди, как и мы. Почему-то после этих слов Гон хмурится, и Киллуа не может понять, почему. В скором времени и трава исчезает, и под ногами остается лишь посеревшая, словно щепки бетона, земля. Но теперь Киллуа видно усыпальницу: точно ту же, что и на фотографиях, но вблизи она выглядит еще больше, страшнее. Серые бетонные стены без облицовки, но выстроенные роскошно, это место словно и правда было финальным издевательским жестом новой иконы человечества последователям старой. Остается надеется, что их цивилизация до этого не дойдет, но слова Дюллахан и мысль, что больно уж все эти глупые россказни напоминают двух конкретных людей, не покидают разум Киллуа. Это не страх, но беспокойство. Он знает, что Гон не будет поступать глупо. Он дурак, но в нужны момент примет верное решение. Но… Взглядом он скользит по спине друга, который безмятежно пялится по сторонам с довольным видом. Когда они подходят ближе к комплексу, Дюллахан останавливается на лестнице и достает небольшое устройство, в котором Киллуа узнает счетчик радиации. Значит, она все же опасается? С другой стороны, внутри усыпальницы могло остаться немного, туда солнечный свет не проникает, а бетонная гробница как нельзя лучше подходит, чтобы сохранить опасный уровень радиации даже спустя множество столетий. Однако, счетчик докладывает, что все в порядке. — Отлично. Итак, наша цель — добраться до саркофага, где спит вечным сном господин диктатор. Благодаря своей силе нэн он скорее всего не сгнил, и мы сможем отковырять от него кусочек мяса… — Погоди-погоди, — обрывает ее Киллуа, вскидывая руки. Он подозрительно щурит глаза. — Ладно, опустим тот факт, что это мерзко. Почему ты думаешь, что кто-то другой уже не растащил его тело на множество маленьких сувенирчиков любителям пожрать человечины? Дюллахан смотрит на него, как на идиота. Гон же задумывается. — Вообще-то это хороший вопрос! — Местные боятся этого парня. Ты и сам знаешь, как сложно у нас со следованием старым традициям, — Дюллахан, конечно же, намекает на охоту на легендарного эфирного кита, на которого она лезет со старым гарпуном, в чем не особо преуспевает, и которого убивает Гон простым новым оружием. — Многие верят в Царицу-мать Востока, а потому не смеют даже приближаться к этому месту. Другие же просто не заинтересованы, потому что жрать мясо своего вида — себя не уважать. Вы же, люди из Мебиуса, не знаете истории Ишвальды, — потом она немного думает. — Ну и я не уверена, что радиация внутри спала… — Убить нас хочешь?! — Эй! — она хмурит брови и упирает руки в бока. — У вас разве нет той принцессочки с лечащим хацу? Уверена, она спасет вас от последствий в случае чего. То есть, не вас, а нас. Фугецу? Разве ее хацу способно лечить рак? С другой стороны, у Леорио такое хацу, что он может разрушить все опасные клетки раньше, чем те начнут убивать организм… Ладно, теоретически у них есть спасение, плюс не факт, что там внутри реально все еще опасно. В конце концов это старый полигон, и взрыв был не внутри здания. Выстроил же усыпальницу кто-то, не факт, что строители померли. Может, эта дамочка, что убила диктатора, реально сделала так, что с виду тут страшно, а по факту ничего опасного… Киллуа все равно раздраженно закатывает глаза. — Ага. Не уверена, еще и подмазаться хочешь. Я понял. — Золдик, отвали. В тебе совсем нет духа приключенца. Посмотри на Гона, ему вот наплевать. Тот робко поднимает пальчик. — Э… Вообще-то не очень наплевать… — Вот видишь! — Дюллахан уверенно кивает. — Истинный приключенец. Вообще не волнуется о том, что может скрываться внутри. Но, ладно, отставим наш крайне смешной диалог. Мы здесь не только ради мясца. Вы двое — единственные, кому я могу доверять, и теперь, в месте, где нас никто не услышит, я наконец-то скажу вам о второй цели, ради которой мы сюда приехали. Вот гадина, то есть это была еще и не основная цель?! Хорошо, что об этом не знает Церредрих! Киллуа даже не успевает нахмуриться, когда Дюллахан, продолжая смотреть на них двоих с хищной улыбкой, произносит: — Мы удостоверимся, что «нэн-бастер» все еще цел. — Че?.. — Гон должен понять это проще, чем ты, — ее взгляд обращен в его сторону, и улыбка медленно сползает с уст Дюллахан, как и она сама выпрямляется, теряя эту легкомысленность в жестах и голосе. — Ты рассказывал мне, что твой друг, тот, которого ты хочешь вернуть к жизни, невольно проклял клинок своего учителя, из-за чего тот был способен деактивировать нэн. Хисока? Ну да, та нэнорезка… Киллуа хорошо ее помнит, потому что Гон подробно пересказывает увиденное им после боя Хисоки и Куроро, добавляя детали, которые ему пересказывает Нобунага. В общем-то, нэнорезка действительно работает так, как и полагается с ее названием — она уничтожает нэн. Детали начинают складываться в голове Киллуа, и он понимает: если вещь называется «нэн-бастер», то… — Много столетий назад, еще до диктатора и Царицы-матери, в мире существовал человек, имя которого сейчас затеряно в истории. Он изготавливал оружие, каждое из которых потом принесло либо беду, либо спасение этому миру. Сейчас оно в основном утрачено. Кроме «нэн-бастера». Он создал бомбу, которая не просто лишит ауры, как клинок, который увидел Гон, но и убьет любого, кто использует нэн. — То есть, надо подходить к этой дряни в зэцу? — фыркает Гон. Дюллахан тонко улыбается. — Верно. — А проверяем мы ее зачем?.. Киллуа одаривают серьезным взглядом. — Хороший вопрос, Золдик. В последнее время начали происходить вещи, которые могут плохо обернуться, как и для вашего мира, так и для старой Ишвальды. Я знаю о существовании «нэн-бастера», и эта вещица очень поможет нам в случае чего. Эту тайну я доверяю вам двоим, — она выразительно на них смотрит. — Считайте благословением свыше. Но проблема в том, что о бомбе наверняка знают и другие, и я просто хочу удостовериться, что она все еще лежит тут. Как наша с вами гарантия на счастливый конец. Гарантия, значит. — Но почему она в усыпальнице?.. Эта Царица ее тут оставила? В этот раз в ответ они слышат смешок. — Не-а. Ее притащили сюда позже, чтобы спрятать. В основном от Юйди и ему подобным. Не задумывайтесь, это тайна вольных охотников, а вы теперь наши верные союзники. Считайте прошли инициацию, когда согласились отправиться в плавание. Ну что, идем? Внутри все отделано бетоном, серо и невзрачно, а от стен словно веет холодом. Настоящая усыпальница. Идти тут неприятно, и чем дальше ни отдаляются от солнечного света, тем холоднее и страшнее становится ощущение. Будто бы за ними все это время наблюдают… Киллуа осторожно косится в сторону Гона, но тот совершенно спокоен. Может, ему и правда просто кажется. Он просто беспокоится по пустякам. Но отчего-то каждое новое приключение с Гоном начинает играть на его нервах, будто бы в каждую секунду что-то угрожает, будто бы… Но это глупо! Гон — это просто Гон. В нем нет ничего… плохого. Он хороший парень, и Киллуа об этом в курсе. Словно заметив его нервозность, Гон вдруг косится на него и одаривает легкой улыбкой, после чего протягивает руку. Когда их пальцы переплетаются, он тихо произносит: — Не беспокойся. Да и что с тобой вообще? Ты похлеще меня по таким местам лазил, чтобы добыть ингредиенты, разве нет? — Да, но… Что-то в этом месте… Очень сильно меня напрягает. Он даже не может сказать, что именно. Все это место… слишком мертво. Словно отсюда выкачали всю жизнь. Каждый их шаг эхом отдается по пустым коридорам. Эта усыпальница была лишь жестом доброй воли, прощальным издевательством. Ничто здесь не напоминает о любви к умершему человеку, потому серый бетон никогда не был покрыт краской, даже спустя столетия заметно, что так и было задумано — серое бездушное место захоронения, и ничего более. Как говорила Дюллахан?.. Юная дева, возглавившая восстание против старого диктатора, убившая его у всех на глазах с помощью дарованной людской верой силы… Что будет с Гоном и Джайро? Закончат ли они точно так же? Кто кому выстроит усыпальницу? Гон ненавидит Джайро… но отчего-то Киллуа кажется, что если кто-то из них доберется друг до друга и нанесет финальный удар, то в конечном итоге отдаст уважение противника. Киллуа знает, что Гон так поступит. В конце концов, вся история с Хисокой — лишь небольшая прелюдия к этому. Словно тренировка. Наконец, они останавливаются в большом зале, в центре которого, пустого, где потолок поддерживают огромные невзрачные колонны, уходящие далеко ввысь, так, что потолка даже не видно. И в центре этого, на небольшом постаменте, стоит огромный саркофаг несколько метров в длину… Но не это поражает Киллуа — а то, что тут наконец появляются украшения. Прямо на стене напротив висит витраж, запыленный, местами разбитый со временем, но на котором четко прослеживается рисунок: изображение юной девушки в чепце и крыльями за спиной, которая держит в руках копье с нанизанной головой. А под ногами у нее сломанное оружие… Так, во всяком случае, кажется Киллуа, потому что он никогда не видел ничего подобного. Царица-мать Востока выстраивает усыпальницу, но оставляет свой след — словно напоминание о поражении, ведь тогда — именно она и есть новый бог, подаривший Ишвальде рождение и смерть. Он опускает голову вниз, где Гон и Дюллахан с помощью лома открывают саркофаг. — Никакого уважения к умершим? — Было бы за что уважать этого говнюка, — Дюллахан фыркает, когда кое-как они с Гоном поддевают крышку саркофага и вдвоем с трудом снимают ее вниз, осторожно, явно чтобы потом вернуть на место. Втроем они заглядывают внутрь. Киллуа отчего-то не удивляется, когда вместо костей и праха видит вполне себе сохранившееся человеческое тело, будто бы умершее всего пару дней назад. Даже запаха нет. Вот они, чудеса нэн. Значит, любой, кто преодолеет определенный порог, сможет навечно законсервировать себя для истории? Невольно он косится в сторону Гона, но потом вновь возвращается к человеку внизу. В нем нет ничего симпатичного или привлекательного. Это немолодой мужчина очень высокого (около трех метров) роста с обритой головой, неприятным узким лицом и широким ртом. По морщинам в уголках губ видно, что он часто улыбался. Одет он в простую робу, как раз и сгнившую со временем, но кроме этого Киллуа поражает лишь то, что голова и тело будто бы сшиты — заметно по аккуратному рубцу. Получается, даже после смерти тело все еще пыталось регенерировать?.. Как же Царица-мать убила этого монстра? Одним из оружий, оставленных неизвестным мастером столетия назад? Был ли тот кузнец таким же «зверем конца»? Он с отвращением наблюдает за тем, как Дюллахан достает нож и безо всяких церемоний вонзает его в торс этого человека, после чего аккуратно вырезает сердце. Гон смотрит на это с любопытством, тогда как Киллуа вспоминает свою посылку, доставленную Церредриху пару дней назад. Как все интересно складывается, в итоге он видит лишнее подтверждение словам того старейшины из деревни мутантов. — Почему именно сердце? Его же неудобно жевать. — Ты разве не знаешь? Считается, что чтобы забрать все силы врага ты должен съесть его сердце после победы, — Дюллахан осторожно кладет вырезанный орган в небольшой контейнер, напоминающий холодильник, затем закрывает его и вручает Гону. — Кстати, не только поэтому. У всех пользователей нэн есть недуг, который называется «сердечный камень». — Чего?! Почему я никогда об этом не слышал?! — Потому что он обычно очень маленький и исчезает после смерти, — смеется она. — Но у особо могущественных пользователей нэн он может остаться. Как жемчужина. Энергия нэн собирается в сердце… иногда рядом, а не прямо внутри, по-разному, ну и, собственно, если ее съесть, то можно получить частичку сил этого человека. — Ага, то есть мы отдаем на продажу такую сильную штуку?! Церредрих очень в этом заинтересуется, рассеянно думает Киллуа. Он же разбирается. Вот уж забавно, что он получит еще одно сердце в столь короткий срок, и не простое, а принадежавшее диктатору. — Ничего страшного. Обычный человек не поймет, что это такое. Скорее выкинет, подумав, что это какое-то отложение. — Надеюсь… — Гон хмурится и скрещивает руки на груди. Затем он косится на труп. — Как-то нехорошо, что мы его так выпотрошили. Неуважение к мертвым. И это ты говоришь после убийства аборигенов, возмутившихся разграблению святых земель!.. Но, может, это и есть следствие того, что они уводят его дальше от Юйди, от его разрушительного влияния. На Гона очень легко повлиять… как и он сам влияет на других. Это незаметно, но Киллуа помнит их первую встречу с Хисокой, и то, какой след оставляет тот на Гоне, меняя его окончательно. И ему страшно, что Юйди станет одним из многих людей, кто изменит нутро Гона, обернув его во что-то новое. Им нужно… остановить это. Они должны вытащить его с этого пути, они должны… Киллуа молча наблюдает за тем, как Гон тратит заживляющий спрей, кое-как восстанавливая кожу павшего диктатора. В этом нет смысла, но это лучше, чем если бы он просто ушел прочь. Втроем они кое-как вогружают крышку саркофага назад, пока сам Киллуа гадает, сработает ли остаточная регенерация у трупа вновь — что, если спустя столетия сердце восстановится? Ему страшно об этом думать. Темный Континент — и правда территория чудовищ, с которыми не захочешь встретиться на пути. Что ж, теперь только проверка бомбы, верно? Он видит, как Дюллахан задумчиво глядит в сторону саркофага, а затем — на витраж позади. Втроем они замирают, словно тем самым отдавая почести… кому, убийце? Впрочем, будто бы эта Царица-мать лучше. Богов… нет. Лишь люди. — Интересно, она все еще жива?.. Гон хмуро смотрит на витраж. Дюлахан лишь щурит глаза. — Кто знает? Про нее не слышали уже много столетий. Может, она погасла, как свеча. Больше ведь некому в нее верить… — Верования могли просочиться к нам в мир, — замечает Киллуа. — Просто немного в искаженном виде. — Даже если так… она не появлялась уже множество лет. Нет смысла беспокоиться о павших богах. Может, у нее самой где-то сейчас есть гробница, где она спит и видит, как мы пытаемся выжить на руинах Ишвальды. Краем глаза Киллуа замечает, как Гон фыркает и отворачивается. Дюллахан ведет их к месту, которое вольные охотники столетия назад выбирают для сохранения опасной разработки прошлого. Сначала она ведет и запутанными путями, словно лабиринтом, но в конечном итоге они приходят в небольшую комнатку, которая больше напоминает крохотную молельню. На алтаре стоит относительно небольшая по меркам Киллуа коробка в деревянном ящике, оклеенная различными амулетами, будто бы сдерживающими что-то внутри. Дюллахан осторожно ступает ближе: она отдает свои вещи Гону и Киллуа, а потом аккуратно вскрывает коробку, снимает крышку. Внутри они втроем видят… … да. Это действительно бомба. Совсем небольшая, размером с… батон хлеба? Но у нее продолговатая форма, небольшой «хвостик» позади. Не это привлекает внимание Киллуа, а надписи, сделанные на совершенно незнакомом языке. Это не ишвальдский, что-то древнее… Он пристально смотрит на то, как Дюллахан осматривает бомбу, затем аккуратно упаковывает ее обратно и обклеивает новыми амулетами. Потом косится на Гона, который по неясной ему причине сверлит боеголовку крайне пристально. Опять воспоминания?.. Но нет. Он не бледен. Не кажется, будто бы его тошнит. Странно. — Все в порядке, — мягко произносит Дюллахан. — Она цела. Мы можем идти. — И часто вы так ее проверяете? — интересуется Гон, когда они направляются к выходу. После того, как он покидают темные коридоры, становится немного полегче. Отчего-то от этого места у Киллуа мурашки по коже, и он не может даже объяснить почему. Лишь смотрит назад, в сторону зала, где навеки уснул человек, которого когда-то величали богом… Это все глупости! Нельзя слишком много об этом думать! И тем более так беспокоиться о Гоне! Гон и сам против всех этих регалий, хотя бы поэтому за него можно не волноваться! Он проводит рукой по лицу, едва не прослушивая ответ Дюллахан: — Раньше, когда Ишвальда только пала, был совет… Они направляли сюда человека раз в месяц. Но теперь вольные охотники в основном сами по себе. Как получится. Может, раз в год. От меня никто не требовал проверить, что случилось с бомбой. Просто у меня есть поводы беспокоиться. — Какие? Юйди? Они смотрят друг на друга, и Дюллахан криво улыбается. — Бинго. — Почему он так тебя напрягает? Мы с ним работаем пару лет, он, конечно, засранец, но ничего особо серьезного не сделал. Даже не устраивал массовых боен! — Гон, этот человек передает свое сознание своим потомкам дольше, чем Ишвальда существовала. Скорее всего он застал мастера-оружейника, изготовившего бомбу. Нельзя исключать, что он захочет прибрать к рукам одно из его изобретений. — Ты как-то слишком сильно его злодеем малюешь… На это она ничего не отвечает. А Киллуа думает — она права. Дело не только в том, что Юйди плохой человек. Скорее всего он обычный засранец и ублюдок, каких на земле миллионы. Ему просто скучно, и он ищет развлечения, потому соглашается работать с Гоном. Однако, это очень опасный тип людей. Хисоке «скучно», и он становится проблемой для Редана. Гентру скучно, и он устраивает массовую бойню на Острове Жадности. Неферпитоу скучно, и он убивает Кайто. Это всегда ведет к проблемам. Гону скучно, и он ломает каждого из встреченных злодеев. Хисока срывает маску. Гентру сдается. Неферпитоу становится первой жертвой. Что станет с Юйди? С другой стороны, они работают уже несколько лет вместе. Юйди не нравится Киллуа, но пока что он действительно не сделал ничего опасного. Может, ему просто нравится наблюдать за тем, как Гон скатывается в пучины безумия, но Гон не то, чтобы делает это с его подачки — он просто сам по себе такой. Сумасшедший. А тот просто его воодушевляет поступать так и дальше. Впрочем, это все равно что винить кого-то в том, что тот не сорвал опасное растение, проросшее рядом с его домом. Гон был таким с самого начала. Киллуа знает. Киллуа… помнит Восточный Горуто. Чем ярче солнце, тем темнее тень. И скоро тени Гона поглотят его окончательно. Когда он останавливается, Гон это чувствует. Он оборачивается к Киллуа и смотрит на него в легком замешательстве, будто не совсем понимая, но потом слегка улыбается, одними уголками губ. И даже такой, стоящий напротив солнца, сам весь в тени… Киллуа все же видит в нем свет. Он болезненно поджимает губы и хочет сказать Гону что-то, предложить уйти прочь ото всех проблем, просто забить на них и отправиться в приключение, чтобы (черт с ним) вернуть уже Хисоку, и дальше просто мирно кочевать по миру, но… Они вдвоем синхронно оборачиваются назад. Когда Киллуа и Гон нагоняют Дюллахан на выходе из гробницы, они видят, что рядом с выходом стоят несколько военных автомобилей. Рядом с ними стоят люди крайне бандитской наружности, но они меркнут на фоне своего главаря — о, это очевидно главарь. Он выглядит наглее всех, ярче: высокий, с высокомерным выражением лица и выбритыми висками, но отнюдь не это в нем самое привлекательное, потому что на лице у него нанесен макияж… … белила и черные пятна вокруг глаз. И брови!.. Такие маленькие, как две точки. — Панда?.. Когда Киллуа это произносит, Гон рядом закашливается, явно пытаясь сдержать смешок. Они втроем выжидающе смотрят на пандамужика (просто Панду?), который вразвалочку подходит к ним и закидывает на плечо бейсбольную биту. Это особое оружие, видно по строению, но не что-то, чего стоило бы опасаться Киллуа. Потому он лишь хмыкает, когда это человеческое недоразумение вдруг начинает говорить. Голос у него хриплый, звучит не глупо — что совершенно не вяжется с панда-макияжем, черными висками и белым ирокезом. — Так, так, так. Вижу, тут кто-то уже побывал. Как нехорошо! А как же обычай делить добычу? — А ты вообще кто? — Дюллахан стягивает с плеча гарпун и угрожающе указывает им на Панду. — Ты не из вольных охотников. У меня нет договоренности с людьми из внутренних земель. — Ну зачем же так грубо, — ухмыляется тот, разводя руки в стороны. — Я просто член «Ржавых Крыс», и… Разве «Ржавые Крысы» не были преобразованы в «Арбитров»? Киллуа хмурится, видя, как Гон тоже темнеет лицом. Но он пока выжидает, явно ища к чему бы подцепиться. Из Дюллахан переговорщик выйдет лучше — потому что она местная. Но почему именно сейчас? Почему «Ржавые Крысы»? Странное совпадение… Но Юйди знал, что Гон вне города. Он мог догадаться, куда поведет их Дюллахан. Может, он сохранил группу, просто сделал ее не столь заметной? Мысли проносятся в голове Киллуа, пока он смотрит на Панду, который расшаркивается перед Дюллахан и делает неумелый поклон. — Давайте что ль познакомимся перед тем, как задорно посраться! Меня зовут Хитклифф! Внезапно рядом Гон произносит громкое «о». Он поднимает руку на Панду и внезапно разъяренным голосом рычит: — Это ты, говнюк, игнорировал мои попытки тебя спровоцировать для разговора! Это я у тебя отжал Лунцзю! … а? Панда смотрит на него, широко открыв рот, а потом на виске у него заметно проступает вена. — Это был ты, сраный гном! — Как ты меня назвал?! — Ставлю пять дженни на победу Гона, — шепчет Дюллахан, и Киллуа раздраженно цокает. Ну так не интересно!