Тайна королевы

      Сегодня в таверне «Золотой лев» немилосердно шумно и жарко: всё из-за матросов, прибывших этим утром в порт Солнечного Берега, столицы Эоса. Корабль, полный пёстрых дорогих тканей из Рэнда, пришвартован в Солнечной гавани и ещё нескоро вновь отправится бороздить безбрежные воды Янтарного океана. Ночка предстоит долгая: кутить команда «Прозорливого» собирается до рассвета, растрачивая заработанное. Гризетта едва поспевает разносить полные пенящегося эля кружки. Гвалт матросов заглушает все остальные звуки, их хмельное веселье сбивает с толку. Кто-то кричит ей вслед непристойности, другие горланят песни во всё горло, иные обнимаются и скалят золотозубые рты в жутких улыбках, но все то и дело подзывают её: принеси ещё эля, девочка, да поживее. У неё нет времени даже отдышаться, не то что заметить тихо сидящего в углу офицера городской стражи, взирающего на чужое веселье недобрым взглядом. Гризетта снуёт меж столов проворной лаской, расставляет кружки с элем, убирает пустые и совсем не замечает хищных взглядов пьяных моряков, прикованных к ней. В таверне душно: разгорячённые хмелем тела сгрудились в многоголосую кучу, огонь от очага опаляет кожу, закупоренные окна и двери не пускают прохладу, а даже если бы кто-то их отворил — на улице немногим лучше, чем внутри; лето хоть и подходит к концу, но в Эосе ещё долго сохранится засуха. Кто-то тянет к Гризетте жилистую, загорелую руку и хватает её за юбку, так что она едва удерживается на ногах, но несколько капель эля оказываются у неё на переднике. Гризетта смеётся и пытается выбраться, но вот уже пальцы матроса — краем глаза она замечает блестящие от воска чёрные усы и золотое кольцо в остром носу — усаживают её на мужские колени. От него пахнет солью и потом, пряным элем и похотью, и Гризетта делает ещё одну тщетную попытку вырваться, но куда ей, тощей девчонке, не доедающей всю жизнь, тягаться с морским волком? Взрывы хохота и улюлюканья оглушают её на мгновение, а потом она отчётливо слышит чадный шёпот над ухом:       — Мы долго были в море, девочка. Борделей на Солнечном берегу почти не осталось, так что сойдёшь и ты.       Гризетта смеётся и пытается вырваться, но моряк держит её крепко, прижимает к смуглой груди и лижет за ухом, отчего по спине проходит волна омерзительной дрожи. Ей и раньше делали неприличные намёки, называли по-всякому и пытались залезть под юбку, но рядом всегда оказывался кто-то из братьев и выставлял незадачливого пьянчугу за дверь. Сейчас всё по-другому. Даже её пятеро крепких братьев не сдюжат с десятком разбушевавшихся моряков, жадных до земных развлечений.       — Сэр, — говорит она весело, — у нас ещё много эля. Я принесу ещё, если вы меня отпустите.       В ответ моряк громогласно смеётся и запускает правую руку ей за лиф. Рука у него волосатая, покрыта вязью бледных татуировок, обтянута вздутыми венами. Он хватает её за грудь и больно выворачивает сосок. Гризетта морщится, но не вскрикивает: нечего распалять аппетиты команды.       — Грегг, — шепелявит рыжий парень со сломанным носом и обветренным лицом, — опять не делишься с командой?       — В очередь, парни, — отвечает Грегг, прижимая Гризетту сильнее, словно кто-то действительно может отобрать у него добычу. — Я разработаю ей дырочку, чтобы вам было легче.       Все одобрительно смеются, кто-то с грохотом ставит на стол пустую кружку эля, а потом все как один заводят «Шлюха по имени Мора» — одну из непристойных моряцких песен:

Ах, Мора, ах, Мора, Сжалься над моряком, Я долго был в море, Мечтаю лишь об одном

      Гризетте уже не до смеха, но она не подаёт вида: улыбается, глядя в раскрасневшиеся лица, старается не ёрзать лишний раз, чтобы не привлекать внимание Грегга, который отвлёкся на кружку эля. Выскользнуть не получится: Грегг держит её крепко за грудь, мнёт и сжимает так, что наверняка останется синяк. Гризетта выискивает среди пьяных лиц кого-нибудь, кто придёт на выручку, но, похоже, братья попрятались по норам, отец с матерью носа не суют из кухни, а моряки только и ждут момента, когда удастся бесплатно порезвиться с ещё нетронутой девчонкой. Звать на подмогу бессмысленно, да Гризетта не сможет и рта раскрыть от страха. Остаётся терпеть и надеяться, что Грегг потеряет к ней интерес, но он как раз коснулся губами её шеи, и его горячая слюна вкупе с кислым элем обожгли кожу.       — Мне принесут сегодня мой эль?! — внезапно слышится громкий голос из-за угла, и все замолкают.       Гризетта смотрит в сторону звука и наконец замечает в тени сверкающий медью нагрудник, украшенный солнцем — символом королевства. Городской гвардеец, понимает Гризетта и едва не выдыхает с облегчением.       Грегг слегка отстраняется и скалится, его тело вмиг напрягается, пальцы отпускают ноющую грудь, которая тут же отзывается новой вспышкой боли, и он говорит громко и чётко — слова оглушают её:       — Девка занята. Найди себе другое место.       Гвардеец не двигается, лишь грозно смотрит из-под насупленных бровей прямо на Грегга. В его глазах пляшут красные отблески факела, висящего рядом на стене, а в голосе слышится сталь, когда он снова говорит:       — Отпусти девчонку.       — Не волнуйся, Белый Плащ, — говорит Грегг, и слова его тягучи, как мёд. — Как только мы закончим, девка достанется тебе.       С грохотом отодвигается деревянная скамья, и гвардеец встаёт, угрожающе кладёт руку в белой перчатке на рукоять меча. Матросы заметно мрачнеют: они безоружны. Пусть их и больше, но кулаки против острого меча малоэффективны. Грегг, кажется, не боится совсем; он усмехается, придвигает лицо вплотную к щеке Гризетты и с шумом вдыхает в ноздри её запах. Она замирает и не может отвести взор от гвардейца: высокий, словно солнечное дерево, на голове копна вьющихся светлых волос, медный нагрудник угрожающе блестит, а за широкой спиной до самого пола спускается белый плащ. Его лицо скрыто полумглой, но Гризетта различает в неверном свете факела острые скулы и резко очерчённые губы, складывающиеся в угрожающую линию. Он хорош собой и, кажется, прекрасно это знает.       — Заплатите за эль и проваливайте, — цедит гвардеец, поглаживая большим пальцем рукоять меча.       Грегг усмехается и резко толкает Гризетту с колен. Она рада наконец освободиться, и поспешно пятится за спины моряков, сливаясь с тенью в углу. Воздух в таверне такой густой, что его можно разрезать ножом, но Гризетта не спешит звать на помощь. Заворожённая гвардейцем, не может оторвать взгляд от его лица. Он кажется ей самым прекрасным мужчиной на свете, благородным и справедливым. Сердце в тисках рёбер заходится в лихорадке, но чего там больше — страха или сладкого предвкушения — Гризетта не знает.       — Грегг, — шепчет рыжий парень со сломанным носом. — Может, не надо?       — Если ты трус, Трайвис, — говорит Грегг, не переставая смотреть на гвардейца, — то можешь идти. Насовсем.       Трайвис виновато опускает голову и замолкает.       Протяжный звон металла — и острый клинок молнией сверкает в красном свете таверны. Гризетта не поняла, когда и как гвардеец обнажил меч — всё произошло слишком быстро, в мгновение ока. Она раскрывает рот от удивления и прижимает руки к груди, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце. Привлечённые внезапной тишиной, из кухни выглядывают отец с матерью и тревожно перешёптываются. За стеной слышатся торопливые шаги — наверное, братья. Но Гризетту мало волнует происходящее за её спиной. Её внимание всецело поглощено прекрасным гвардейцем. Его меч кажется таким острым, будто о него можно порезаться одним лишь взглядом. Гризетта сглатывает ком в горле и почти перестаёт дышать.       Всё происходит слишком быстро. Грегг встаёт со своего места, вооружаясь пустой кружкой эля и несётся прямиком на гвардейца. Его примеру следуют остальные моряки — человек десять, не меньше. Даже Трайвис встаёт со стула, пусть и с большой неохотой. Гризетта с трудом может разобраться, что происходит дальше — за плотным скоплением тел ей ничего не видно. Мелькают кружки, слышится звон разбитого стекла и лязг металла. Кто-то хватает деревянный стул и замахивается. В «Золотом льве» и раньше происходили драки, но никогда такие ожесточённые. Гризетта ловит ртом воздух и едва может насытиться. Она волнуется за гвардейца, но, кажется, он невредим, раз потасовка продолжается. С хлюпающим звуком меч вонзается в чей-то живот, и мужчина в зелёной рубахе кричит и пятится, хватаясь за рану. Багровая кровь немилосердно капает на начищенные доски пола, моряк падает на свободный стул и присасывается к недопитой кружке эля, словно к волшебному эликсиру, способному вылечить любой недуг. Его рана смертельна, и он без сил роняет голову на стол, но, кажется, всё ещё дышит. Остальные продолжают махать кулаками и кричать. Кто-то держит теперь лишь ножку от стула, и Гризетта замечают остальную его часть на полу рядом. Она видит спину Грегга, а в следующее мгновение из его лопатки торчит обагрённый кровью конец меча. Гризетта ахает, и Грегг валится замертво. Кажется, он был негласным лидером среди них, потому что битва мгновенно перестаёт быть такой ожесточённой. Светлое лицо гвардейца вспыхивает среди тёмного вороха тел утренней звездой, и Гризетта замечает кровь на его белоснежной коже и волосах. А потом в таверну снежным тайфуном врываются ещё гвардейцы.       Гризетта насчитывает шестерых. У всех обнажены мечи. На лице каждого застыла суровая маска. Гризетта знает, что крови прольётся ещё больше, но не может отвести взор. Стальные клинки молниями мелькают в полумраке таверны, отовсюду слышится лязг металла и истошные крики. Кто-то хватает её за локоть и тянет на кухню. Гризетта оборачивается. Марк, самый старший из братьев. Она позволяет увести себя, но постоянно оглядывается. Кровавое зрелище заворожило её — смотрела бы и смотрела.       На кухне настоящий погром. Опрокинутые на пол котелки, лужи съестного на полу, жар от очага. Мать с отцом торопливо сметают с прибитых к стенам полок всё ценное: медные кувшины, стеклянные графины, оловянные ложки. Братья тоже здесь: тревожно переговариваются меж собой и пытаются убрать беспорядок. Когда Гризетта входит, взоры всех присутствующих устремляются на неё, и она замирает. В глазах матери застывает неподдельный страх, но не за дочь, а за себя, отец явно гневается, а братья какие-то смурные. Гризетта открывает рот, чтобы что-то сказать, но низкий шёпот отца прерывает её:       — Что ты там натворила, девочка?       Гризетта захлопывает рот и моргает, словно глупая рыба. Она натворила? Она буквально выполняла свою работу.       — Ничего она не делала, отец, — отвечает Марк и выходит вперёд, заслоняя Гризетту плечом. — Моряки разбушевались, не поделили с гвардейцем выпивку.       — Всеблагая Мэва, только этого нам не хватало! — взвизгнула мать, укладывая посуду в сундук. — Они нам тут всё разнесут!       С ней не поспоришь: судя по звукам, драка и не думала заканчиваться. Сколько стульев и столов они уже сломали? Как глубоко пропитала чужая кровь деревянные доски пола? Что им делать потом с телами, где хоронить?       — Успокойся, Габриэла! — криком осаживает отец. — Глупая женщина! Все беды от вашего пола! Если бы девчонка не вертела хвостом, ничего не случилось бы.       Возмущение волной накрывает Гризетту, но возразить она не смеет. Нежность в семье кабатчика Вилли никогда не была в почёте. Вздумай она жаловаться, её быстро оттаскают за волосы, чтобы неповадно было. Поэтому Гризетта молчит, пока Марк говорит, защищая сестру:       — Ты несправедлив, отец. Гризетта добросовестно выполняла свою работу, только и всего.       Это была искра, так необходимая отцу, чтобы взорваться:       — А ты, щенок, лучше бы перестал выгораживать эту маленькую потаскушку! Следи за собой! Надо было тебе звать сюда ещё гвардейцев, как будто одного нам мало?!       Марк прикусывает внутреннюю сторону губы и сжимает кулаки до побелевших костяшек. Зря он так. Гризетта привыкла к недовольству и крикам отца, незачем было Марку обращать его гнев на себя.       — Тише! — громким шёпотом говорит Алфи — самый младший из братьев, старше Гризетты всего на пару лет. — Кажется, затихли.       Все прислушиваются к звукам за стеной. И правда, кажется, драка прекратилась: слышится только усталая возня, скрежет деревянных ножек столов и стульев по полу и приглушённые голоса.       — Я пойду посмотрю, — говорит Марк. Никто не возражает. Никому не хочется знать победителей стычки. Моряки это или гвардейцы, ясно одно: так просто никто из них сегодня отсюда не уйдёт.       — Я с тобой, — спохватывается Гризетта и бежит за братом, не обращая внимания на ворчание матери с отцом и заговорщицкий шёпот братьев.       Когда Марк и Гризетта входят в общий зал, там творится настоящий кавардак. Пятеро моряков мёртвыми телами лежат на полу или столах, истекая кровью. Остальные, кто ползком, кто еле перебирая ногами, бредёт к выходу, стараясь не смотреть в глаза гвардейцам. Их белоснежные плащи заляпаны чужой кровью, мечи обагрены, сапоги испачканы. В ноздри ударяет резкий запах ржавчины, и Гризетта морщится. Гвардейцы стоят вместе, группой, смотрят сурово и недобро, как будто это Марк и Гризетта учинили драку. От их маленькой толпы отделяется фигура гвардейца, что вступился за Гризетту, и приближается к брату.       — Прошу прощения за беспорядок, — говорит он спокойным голосом, словно ведёт светскую беседу. — Но то был мой долг — защитить честь девушки.       Марк кивает:       — Я благодарен вам за то, что защитили мою сестру. Как вас…       — Адриан, — отвечает гвардеец и бросает торопливый взгляд на Гризетту, которая боязливо прячется за плечо брата. Она мгновенно краснеет и опускает взор. — Лейтенант Адриан.       — Благодарю вас, лейтенант Адриан. — Марк беспомощно оглядывается по сторонам. — Но что нам делать теперь со всеми… телами?       — Мы с ребятами поможем убрать их. — Гризетта чувствует кожей испытующий взгляд лейтенанта Адриана, и мурашки бегут по её рукам.       Марк снова кивает. Он оборачивается и зовёт братьев. Лейтенант Адриан тем временем обращается к гвардейцам. Гризетта использует заминку, чтобы отойти в сторону и перевести дух. Она наблюдает за тем, как братья с помощью гвардейцев берут окровавленные тела и выносят из таверны в тёмную ночь. Мэва знает, куда они их положат и что с ними будет, но Гризетта рада, что больше никогда их не увидит. То и дело она ловит на себе взгляды лейтенанта Адриана, и в который раз поражается тому, насколько он прекрасен, даже с ног до головы покрытый чужой, запёкшейся кровью. Даже удивительно, что он обращает на неё внимание, ведь Гризетта никогда не слыла хорошенькой: крючковатый нос, редкие кудрявые волосёнки и близко посаженные, светло-голубые глаза в обрамлении белых ресниц. Недавно ей минуло четырнадцать: наконец оформилась грудь и пошли регулы, — и всё же она больше походит на мальчика-подростка, чем на девушку.       Гневный окрик матери из кухни выдёргивает Гризетту из сладких грёз обратно в кровавую реальность. Габриэла велит заняться делом, а не стоять столбом. Кровь сама себя не уберёт. Гризетта бежит в подсобку, вооружается шваброй и ведром колодезной воды и принимается за работу. Оттирать чужую кровь оказывается совсем нелегко. Довольно скоро вода в ведре из прозрачной превращается в медно-бурую. Приходится делать несколько ходок к колодцу, чтобы отмыть кровавое пятно. Главное, не думать о том, что кровь под ногами человеческая. Гризетте повезло, что кровь не успела свернуться и засохнуть, но несколько её капель всё же пропитали доски пола: отмыть идеально не получилось. Гризетта вытирает испарину со лба тыльной стороной руки и тяжело вздыхает, глядя на результат своей работы. Возле дверей о чём-то разговаривают Марк и лейтенант Адриан, и Гризетта прислушивается:       — Я и мои ребята здорово устали. Нам бы не помешали чистые комнаты и горячая похлёбка. Если, конечно, вас не затруднит после всего здесь случившегося. Мы оставим щедрые чаевые. За ваши хлопоты.       Как он вежлив! Интонации голоса спокойные и ровные; он ведёт себя, словно благородный рыцарь! Гризетта вновь заливается краской и не замечает, как губы непроизвольно растягиваются в глупой улыбке.       — Конечно, — кивает Марк, и Гризетта готова вскочить на ноги и пуститься в пляс. — Мы также позаботимся о вашей форме.       Лейтенант Адриан с благодарностью кивает, а потом делает знак рукой, подзывая гвардейцев, сгрудившихся в дверях. Он поворачивает голову и ловит горящий взор Гризетты, незаметно улыбаясь одними уголками губ. Сердце, словно вспугнутый треснувшей веткой заяц, мечется в груди. Марк зовёт братьев и велит вскипятить воду для стирки и лоханей, где гости могли бы помыться. Братья выражают недовольство бубнежом и неохотно идут выполнять поручение. Марк провожает гвардейцев в их комнаты на втором этаже.       Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, лейтенант Адриан выхватывает взглядом миниатюрную фигурку Гризетты и снова улыбается, на этот раз не таясь. Гризетта опускает голову, чтобы скрыть ответную, слишком широкую улыбку, тронувшую губы.       — Чего это ты замечталась? — язвительно спрашивает Тимоти — третий из братьев, — останавливаясь возле Гризетты с полным тазом кипяченой воды, от которой к потолку вьётся бледный узор пара. — Влюбилась, что ли?       Гризетта хмурится, но ничего не отвечает. Тимоти вечно дразнится, не с ней одной, да только от этого не легче. Его поразительная способность стирать всякую радость из сердца словами никак не вяжется с приятной внешностью с правильными чертами лица и ясными глазами, на которые уже начинают засматриваться девушки. Гризетта хватает полное мутной воды ведро, демонстративно поворачивается и идёт к заднему двору, ничего не отвечая.       На улице уже совсем темно. Вдалеке лают собаки, слышится весёлый смех соседей и колыхание влажных простыней на верёвках. Гризетта выливает в грязь ведро воды и поднимает голову, пытаясь угадать, в каком из окон увидит силуэт лейтенанта Адриана. Грудь теснит неведомое волнение, Гризетта и правда испытывает нечто подобное впервые. Ей приятно думать об Адриане. Приятно представлять его лицо в мельчайших подробностях и воспроизводить в голове его голос.       — Ты чего здесь застряла, Мышка? — спрашивает Марк.       Гризетта вздрагивает и поворачивается к брату. Она совсем не слышала, как скрипнула чёрная дверь. Она виновато сцепляет руки перед собой в замок и чуть наклоняет голову. Вид у неё как у пойманной с поличным лисицы, что стащила из курятника парочку круглых наседок. Странно: Гризетта ничего плохого не делала, но почему-то чувствует, как пылают стыдом щёки.       — Я… Я только выливала воду.       Марк улыбается и подходит к ней. Он выглядит усталым и грустным, хотя таким он выглядит почти всегда. Но сейчас — Гризетта замечает — его что-то гложет.       — Испугалась сегодня?       Гризетта отрывисто кивает.       — Я тоже испугался, Мышка. — В его голубых глазах залегли тёмные тени. — Если бы они сделали что-то с тобой…       Марк резко замолкает и смотрит на Гризетту с тревогой. Он плотно смыкает губы, и его линия рта искажается, словно он о чём-то хочет сказать, но не позволяет себе. Его тяжёлое дыхание кажется слишком громким и прерывистым, каждый нерв на теле напряжён, а смуглые руки сжаты в кулаки до побелевших костяшек. Гризетта впервые видит его таким взвинченным.       — Не бойся, — спешит она успокоить брата, сопровождая слова нежной улыбкой. — Лейтенант Адриан спас меня.       Марк вздрогнул, словно от удара плетью, и его густые тёмные брови нахмурились, почти сойдясь на переносице.       — Держалась бы ты от него подальше, Мышка, — низким голосом говорит Марк, качая головой.       Гризетта вся мгновенно поникает, словно кто-то взвалил ей на плечи пару больших мешков, доверху набитых камнями.       — Почему? — спрашивает она тихо и несмело.       — Не нравится он мне.       Гризетта дует губы и морщит нос, отворачивается от брата, чтобы он не заметил мелькнувшего в её глазах печального блеска. Но, кажется, от Марка ничего не способно укрыться. Он кладёт ладонь Гризетте на плечо и ободряюще сжимает.       — Всё будет хорошо, сестрёнка, — говорит Марк, но его голос звучит неуверенно, словно он пытается ободрить самого себя. — Ты ещё растёшь, рано тебе думать о любви.       Гризетта краснеет и почти опускает голову к ключицам, надеясь, что царящая во дворе темнота скрывает её от Марка. Но, конечно, он видит её насквозь, читает её мысли. В детстве Гризетте казалось, что умнее Марка нет никого на свете, да и сейчас так кажется порой.       — А ты? — Вскидывает голову Гризетта, отвлекает Марка от своей персоны: — Отец говорит, тебе уже пора жениться.       Марк морщится и закатывает глаза. Гризетта никогда не видела, чтобы Марк о чём-то мечтательно вздыхал или засматривался подолгу в окно, думая о ком-то. На его губах не блуждали загадочные улыбки и его взор не вспыхивал огнём страсти, когда он смотрел на девушек. Он не отлучался надолго из дома, прикрываясь делами, как Дюк, и не сбегал под покровом ночи. Марк не был дурен собой, совсем наоборот: густые тёмные волосы, голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц, прямой нос, две умилительные ямочки на щеках и чувственные губы. И всё же ни одна девушка ещё не отдала ему своего сердца, а он старательно прятал от них своё.       — Я не хочу жениться, Мышка, — наконец говорит Марк, и на его губах вновь застывает грустная улыбка. — Если я женюсь, кто будет присматривать за тобой?       — Ты женишься, таверна достанется тебе, а потом твои детям, и я всегда буду рядом, — выпаливает Гризетта. — Никуда я отсюда не денусь! Даже не мечтай!       Она звонко смеётся, и Марк подхватывает, но выходит неискренне. Гризетта вскоре замолкает.       Марк задирает голову и смотрит в небо, и Гризетта наконец видит, как его лицо словно озаряется внутренним светом, становится расслабленным и полнится надеждой. Гризетта повторяет за ним, но не видит на небе ничего необычного: всё те же луна и вкрапления звёзд на тёмном полотне.       — Представь, сколько людей сейчас ходит под этим небом в разных уголках света, — заворожённо шепчет Марк, не отрывая взор. — Таких разных людей, в разных городах… даже больше Солнечного Берега.       — Разве есть города больше? — Гризетта скептически гнёт брови.       Марк кивает:       — Намного больше, Мышка. И намного чище. Светлее. Интереснее. Где люди говорят на причудливых языках и совсем не понимают эосского. Носят одежды, которые показались бы нам неприличными.       Гризетта прыскает в кулак, отрываясь от созерцания ночного неба. И очень кстати, у неё уже начала затекать шея. Марк тоже опускает голову и улыбается, но в уголках его губ по-прежнему таится грусть.       — Но мы здесь, Марк, — говорит Гризетта. — В Эосе.       — Да, Мышка, — шепчет он в ответ. — Мы здесь.       Он отводит взгляд и тяжело вздыхает. Разминает затёкшие мышцы шеи, потягивается и подмигивает Гризетте.       — Беги скорее в дом, — говорит он после паузы необычайно бодрым голосом. — Помоги матери со стиркой. А не то защекочу до смерти!       Свою угрозу он тут же претворяет в жизнь, хватая Гризетту в охапку. Она смеётся, визжит и пытается вырваться, но Марк, конечно, шутит. Он даже не щекочет её, только слабо щиплет пальцами за костлявые бока. Всегда он так. Слишком всех жалеет.       Когда он наконец отпускает её, нежно ставя на землю, как фарфоровую куклу, Гризетта лучезарно улыбается, поправляет платье, кивает ему и бежит обратно в дом.       Габриэла трудится на кухне; кипят чаны с водой для ванны и стирки. Она сидит в углу на табурете, широко расставив ноги, между которыми стоит деревянный таз, доверху полный розовой пены. Гризетта довольно быстро понимает, что это из-за крови. Рядом с матерью в кучу свалены белые одеяния гвардейцев в уже запёкшихся, бурых пятнах. Раскрасневшаяся от жара Габриэла беспощадно елозит куском ткани по стиральной доске, вымывая очередное пятно. Гризетта молча садится рядом на колени (табурета для неё не нашлось) и опускает белую ткань в мыльный раствор. Работают они молча. Даже если бы Гризетте было что сказать, она бы не стала этого делать — мать не терпит досужих разговоров и светских бесед. Временами на кухню заглядывают братья, берут чаны с кипячёной водой и несут наверх. Дюк, второй после Марка, ворчит и причитает — ему не по душе обслуживать Белых Плащей; Тимоти в присутствии матери держит рот на замке, но посылает Гризетте глупые гримасы, пародирующие её выражение лица, когда он застал её оттирающей кровавые пятна; Антуан не ропщет и не дразнится, как всегда глубоко погружён в свои мысли и рассеян, несёт тяжеленный чан и расплёскивает горячую воду; Алфи же собран, деловит и проворен, не отлынивает от работы, не жалуется и всегда найдёт два добрых слова для матери — он её любимец. Довольно скоро братья справляются с работой, а Габриэла заканчивает стирку. У Гризетты остаётся ещё один плащ, и с улыбкой на лице она уверяет мать, что справится. Та по привычке ворчит, тяжело встаёт с табурета и забирает его с собой — зудящие от боли колени дочери её не волнуют. Гризетта продолжает безропотно стирать, и даже когда дверь за матерью закрывается, она не разгибает спины.       Интересно, где здесь одеяние лейтенанта Адриана? Может быть, в её руках? Или уже было там? Гризетта краснеет от одной мысли, что могла касаться ткани, которая облегала его тело. Она мотает головой, отгоняя навязчивые мысли. Марк, наверное, прав — не стоит ей думать о любви. Но помечтать ведь не повредит? В конце концов, только грёзы у неё и остаются. Гризетта часто мечтает перед сном, если недостаточно устала. Закрывает глаза и представляет себя принцессой во дворце, окружённой сотнями слуг. Они кормят её с рук марципанами, засахаренными орехами и пастилой, а разодетый в смешной наряд карлик обмахивает её пальмовой ветвью. Гризетта улыбается, представляя рядом с собой Адриана — её верного рыцаря в сияющих золотом доспехах. Он вытаскивает из ножен меч, встаёт на одно колено и подносит оружие к Гризетте, склоняя голову. «Мой меч — ваш», — шепчет он, и Гризетта делает знак рукой, чтобы он встал. Он послушно поднимается, смотрит на неё пристально и говорит:       — Разве вы не устали?       Гризетта вздрагивает, громко ахает, и роняет тяжёлую от воды ткань в таз. Она оборачивается, и видит лейтенанта Адриана собственной персоной. Он стоит в чистом исподнем, но не выглядит смешным: всё такой же статный, гордый и благородный. Гризетта улыбается смущённо, поспешно вскакивает на ноги и разглаживает платье. По привычке она опускает голову, стараясь не смотреть на него.       — Сэр, я… — лепечет она, как ребёнок, только вчера произнёсший своё первое слово, — я…       — Я напугал вас? — Голос лейтенанта сочится испугом, и Гризетта спешит возразить:       — Нет, что вы! — Она поспешно вскидывает руки и поднимает голову, смотрит с неосознаваемой мольбой во взгляде. — Я просто не ожидала…       Он улыбается. Так нежно и тепло улыбается, как никто никогда не делал, глядя на неё. Даже Марк.       — Прошу прощения за своё вторжение, — шепчет Адриан и делает осторожный шаг, — я хотел разыскать вашего брата. Не думал, что обнаружу вас.       — О, — разочарованно выдыхает Гризетта, — он, наверное, в погребе, готовит эль на завтра с отцом. Сейчас я позову его.       Она делает торопливый шаг, но лейтенант останавливает её властным жестом руки.       — Не стоит. Думаю, вы так же сможете выполнить мою просьбу.       В глазах Гризетты загораются звёзды. Она с готовностью смотрит на лейтенанта, глубоко счастливая лишь от того, что сможет быть полезной ему. Что он обратил на неё внимание.       — Всё, что угодно, сэр, — твёрдо говорит Гризетта, кивая для пущей серьёзности.       Лейтенант Адриан как-то странно улыбается — Гризетта не может различить, что за тайное чувство скрывается в изгибе его губ — и подходит совсем близко. Гризетта сглатывает слюну и задирает голову, чтобы видеть его лицо. Он тенью нависает над ней, опаляет кожу горячим дыханием. От его улыбки подкашиваются ноги, и Гризетта наконец может вблизи рассмотреть его лицо, убедиться, что глаза у него — глубоко-синего оттенка, как море в солнечный день. Лейтенант Адриан достаёт откуда-то звонкую монету и протягивает ей, зажатую меж указательным и безымянным пальцами. Гризетта глупо моргает, глядя на поблескивающие, золотые грани.       — За беспокойство, — шепчет он и внезапно касается её запястья свободной рукой. Обвивает его пальцами, проникает в ладонь, раскрывая её, подносит к лицу и кладёт монету. Затем так же бережно смыкает её пальцы своими, пряча миниатюрное золотое солнце в её ладони. — Вы такая красивая.       Кожу колят мурашки, Гризетте кажется, что она спит, но непроизвольная улыбка, широко растянувшая её губы, ощущается слишком реальной. Никто никогда не говорил ей, что она красивая. Гризетта не обижалась: знала, что это не так. Но сейчас она верит лейтенанту Адриану. В его глазах она и правда красавица. Иначе как объяснить его пьяный взгляд с томной поволокой? Его сладкую улыбку на дрожащих от желания поцелуя губах? Она бы с радостью подарила ему поцелуй, если бы умела. Она никогда не видела, как целуются мать с отцом. Дюк ходил к девушкам на свидания, но никогда не приводил ни одну из них под крышу «Золотого льва». Нужно прикоснуться губами к губам, она знает, но что делать дальше — непонятно.       — Я даже не знаю вашего имени, — говорит Адриан и смеётся. Гризетта подхватывает смех и представляется смущённо. Он несколько мгновений задумчиво катает имя на языке, словно сладкий леденец, а потом: — Красивое имя. Очень идёт вам.       Гризетте хочется упасть в обморок от переполняющих её чувств. Неужели такой благородный, такой красивый мужчина обратил на неё внимание? Она ведь совсем тощая, ноги кривые, грудь едва выглядывает из лифа, кожа вечно красная от жара кухни. Непривлекательное лицо в обрамлении облака тонких волос довершают картину. И всё же… Всё же ей хочется поверить, отчаянно хочется, что она и правда покорила его. Что все его мысли теперь всецело заняты ей. И он женится на ней, и заберёт отсюда, и ей больше никогда не придётся выносить ночные горшки. Образ Марка тенью всплывает в голове. Что ж, Марка они возьмут с собой. Лейтенант сделает его таким же Белым Плащом, они будут друзьями, ходить вместе патрулировать улицы, охраняя покой горожан.       — Попросите вашего брата принести нам ещё эля, — наконец озвучивает Адриан просьбу и внезапно выпускает её ладонь из хватки, отступает на почтительное расстояние в пару шагов.       Вся магия мгновенно рушится, чувство такое, словно Гризетту обокрали, забрали у неё из-под носа тарелку с сочным куском баранины, в который она уже почти вонзила зубы. Она разочарованно смотрит, как Адриан поворачивается к ней спиной и удаляется из кухни. В дверях лейтенант неожиданно останавливается и бросает через плечо пристальный взгляд. А затем говорит с обворожительной улыбкой и застывшим в глазах озорным блеском:       — И приходите ко мне в комнату, когда все лягут спать. Там нам никто не помешает говорить.       Лейтенант не даёт Гризетте собраться с ответом: тут же распахивает дверь и скрывается за ней неуловимым призраком. Оставляет Гризетту стоять посреди кухни с растерянным и глупым видом, сжимая в руке горячую, как раскалённый камень, монету, что клеймом оседает на коже.