Miserere

«Душа человека, на самом деле, гораздо проще чем кажется — даже самым холодным сердцем ведёт желание любить и быть любимым. Мне оставалось только помочь людям Лескатии признать свои желания».— Друэлла, Четвертая принцесса Макая, «Освобождение Лескатии».

«В день последний, взойдет заря и первые лучи её разоблачат зло. Не скрыться ни одному нечестивцу — сгорят они в свете праведном и будет проклятье вечное их долей».— «Слово Верховной Богини, Книга о последних днях», записано святым Августом Толкователем.

      Наряд начался так же, как и тысячи других до него. Лейтенант Кениг проверил снаряжение своих подчинённых, убрал пистолет в кобуру на портупее, получил приказ от майора и очередные двенадцать часов на посту пошли. Служба была простой — проверять документы у всех въезжающих в Нойдорф, да следить, чтобы призывники не дремали. Просто, безопасно и очень скучно. Совсем не то, чего хотел выпускник престижной Королевский пехотной академии с мечтами о вечной славе и генеральских звездах. Он писал один рапорт за другим, прося перевести его на линию боестолкновения, но каждый раз получал отказ. Кениг жаждал опасности и куража настоящей войны, но в Нойдорфе единственной опасностью был ранний геморрой, а кураж — разве что алкогольный. Скучающим взглядом, он посмотрел на стену поста — на ней всё так же висели два плаката: один изображал отвратительного демона со слюнявой пастью, полной острых и тонких как иголка зубов, подкрадывающегося к мирно спящему на табуретке солдату. Подпись гласила: «ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ! ВСЕГДА БУДЬ БДИТЕЛЕН!»       На втором была изображена Верховная Богиня в образе прекрасного ангела с распахнутыми крыльями. В руках она сжимала изящный лук, а на спине её был колчан полный стрел с разноцветным оперением. Она замерла не то в прыжке, не то в полете, натягивая тетиву и готовясь пустить стрелу в укрытый тьмой замок. Подписан он был так: «ВМЕСТЕ МЫ — ТЫСЯЧА СТРЕЛ, ЧТО УНИЧТОЖАТ ВРАГА!»       Плакаты были исполнены хорошо, но после долгих часов проведенных в их разглядывании, особых чувств у лейтенанта не вызывали. Раздумывая, чем занять себя во время этого наряда, он подпер щеку кулаком. Обдумать варианты ему, впрочем, не дали — на пост резко вбежал ефрейтор Гейст. Он остановился перед столом, щёлкнул каблуками сапог и приложил ладонь под козырек кепи.       — Ваше благородие! Разрешите доложить?       — Ну?       — Мюллер увидел в бинокль мотокарету.       — И что?       — Ваше благородие… — ефрейтор на секунду замялся, но продолжил. — У кареты номера нет и стекла темные. Да и сама она вся черная. Лейтенант озадаченно почесал затылок и у него сразу появилось дурное предчувствие.       — Пошли посмотрим, кого там принесло.       Они вышли с поста вместе. Только недавно прошел дождь, а посему, земля перед постом мерзко чавкала под сапогами.       Он подошёл к Мюллеру, взял у него бинокль и сам посмотрел на дорогу. Ефрейтор не лгал — к ним действительно приближалась черная мотокарета.       Лейтенант приказал бойцам взять оружие на изготовку и ждать. Через пару минут, мотокарета показалась из-за ближайшего пригорка и он отметил, что модель была явно нестандартной — слишком большая, с высоким, вытянутым корпусом. Он оперся на шлагбаум и когда железный зверь затормозил в паре метров, приблизился к нему со стороны переднего пассажирского сидения. Он дёрнул ручку двери на себя.       — Ваши документы! — хотел он было рявкнуть на пришельцев, но осекся, увидев, кто ехал внутри. Сзади — две фигуры с лицами, закрытыми полумасками, спереди — водитель в кепке с острым козырьком, дымящий сигаретой и человек в черном плаще и широкополой шляпе. — Ой…       — Действительно «ой», — раздался голос с заднего сидения и гаденько захихикал. Пассажир на переднем сидении запустил руку во внутренний карман плаща и вытащил оттуда небольшой щиток на серебряной цепочке. Выгравированный на щитке пробитый мечом рогатый череп на фоне языков пламени делал дальнейшие расспросы бессмысленными.       — Мы проедем? — сухо сказал инквизитор, пряча значок. Лейтенант закрыл дверь и жестом приказал поднять шлагбаум. Мотокарета взревела и рванулась вперед. Он забежал обратно на пост, раскрутил ручку аппарата и поднял трубку.       — Алло! Кениг на линии! Соедините с командиром! Господин майор, к нам Инквизиция!

***

      Мотокарета неслась по асфальту и Эйно без особого интереса смотрел в окно. Нойдорф был типичной деревней нового образца, а побывал в одной — считай, побывал во всех. Население Ордена росло стремительно, чтобы кормить его требовались новые пахотные земли, да ещё и по выходу на военную пенсию своя земля полагалась, а военных нынче было много.       Посему, остро встал вопрос с жильем и освоением земель — чтобы его решить раз и навсегда, образовали Высшую Градостроительную Комиссию. Инженеры и архитекторы Ордена трудились долго и упорно, и в итоге создали так называемый «единый градостроительный стандарт», являвшийся в сути своей шаблоном, содержащим схему поселения и всей необходимой для его возведения информации — чертежи типовых домов, перечень необходимых стройматериалов, руководства по организации водопровода, канализации, подачи электроэнергии и всем прочим тысячам мелочей. Получилось у них, в целом, неплохо — единообразные кирпичные дома с белой облицовкой одного, двух и трёх этажей стояли ровными рядами по обеим сторонам улицы, словно солдаты на парадном смотре. Точно так же, ровно в ряд, были высажены деревья, которые, казалось бы, даже в высоту были все одинаковые. Не все, впрочем, горели желанием переселяться в село, а значит и от городских трущоб окончательно избавиться не вышло.       Отдельно от этого торжества порядка и математического расчета, чуть поодаль, одиноко стоял особняк на холме, где, как полагал Эйно, и жил бывший маршал. Они остановились у кованых ворот особняка, где их уже встречали.       — Мы гостиный дом проезжали, я туда карету отгоню, — сказал Пьер. — Не нравится мне этот особняк… Мерде пованивает, как сказали бы дома.       Эйно в ответ только кивнул и выскользнул наружу, Звездочёт и Шило вышли следом, выгружая сумки.       Он окинул взглядом приветственную делегацию — двое гвардейцев с лицами, вырезанными будто из камня, их винтовки поблёскивали отполированным металлом, а униформа выглядела безупречно, как на параде. Чуть впереди стоял статный, голубоглазый мужчина в белоснежном мундире, подчёркивающем его патрицианские черты лица. На шее красовался крест за заслуги, лента плотно обтягивала высокий воротник, а грудь украшали аккуратно расположенные медальные планки. А позади, маячила чопорного вида горничная.       «Пытаешься накрахмаленным воротничком и блеском медалей усыпить бдительность?» — подумал инквизитор, шагая к, по всей видимости, новому лорду Фуллеру.       — Смирно! — пробасил молодой лорд и от его голоса Эйно невольно захотелось побриться и начистить сапоги. Гвардейцы, подчинившись команде, опустили винтовки к ноге и замерли, превращаясь в безмолвные статуи. — Господин инквизитор! Рады приветствовать вас в особняке Фуллеров!       Они пожали руки и Эйно почувствовал облегчение. Все будничные проблемы забылись, он снова был в своей стихии и чистота стоящей перед ним цели придала ему решимости.       «Наконец-то».       — Волею Верховной Богини, да славится её мудрость, мы прибыли. Я ожидаю вашего полного содействия в ходе расследования, господин…       — Милтон Фуллер, — сказал он, хмурясь. — А что вы собираетесь расследовать, простите?       — Кончину вашего благородного отца. Но, прошу вас, не беспокойтесь, это, по большому счету, формальность, — солгал Эйно в расчете на то, что это заставит Милтона расслабиться. — Тем не менее… Вы знаете. Порядок такой.       — Вот как, — Милтон щелкнул пальцами. — Дина, покажи славной инквизиции гостиную. Обсудим все вопросы там.       Стоявшая поодаль горничная вышла вперёд и поприветствовала отряд изящным реверансом.       — Прошу вас, дорогие гости, следуйте за мной, — голос у нее был мягкий, мелодичный. Инквизитор внимательно осмотрел её и отметил, что она была весьма симпатичной — правильные черты лица, маленький носик, полные губы и аккуратно подстриженные каштановые волосы, обрамляющие ее лицо. Эйно почувствовал странное влечение к девушке, но вспомнил о своем обете безбрачия и мысленно отругал себя, пообещав Верховной усиленно молиться в знак покаяния.       Раскинувшийся перед ними особняк был если и не огромным, то уж точно большим — три этажа и два крыла уходившие на запад и восток, с лепниной на стенах. Перед ним был разбит сад на нойонский манер — две симметричные, перекрещивающиеся мощеные аллеи с рядами ровно подстриженных кустиков и клумб. В центре — небольшая площадка с фонтанчиком, вокруг которого были утыканы фонари. Маршал на пенсии явно не бедствовал, но то было и неудивительно. А вот что удивило Эйно — так это почти полное отсутствие прислуги. Кроме Дины, он успел заметить только старика-садовника, согнувшегося у клумбы.        «А где же все остальные? Дворецкий, гувернантки, личный врач, другие горничные? Спрятались внутри или сбежали?»       Он снова перевел взгляд на Дину и подозрение зародилось в его голове.       «Молодая, красивая девушка… А только ли она горничная? Или кто-то… ближе?» — в общем-то, держать любовниц было не запрещено, хоть и строго порицалось, но вот супружеская измена была уже совсем другим делом — уголовным, если быть точным, за которое предусматривалась епитимья, а в некоторых случаях и вовсе до месяца тюрьмы. Конечно, речь не шла о связях с монстрами — они всегда карались смертью.       Они вошли в просторный зал с полом из отполированной мраморной плитки. Дина повела их в коридор налево и остановилась у двойной двери. Она открыла дверь и поклонилась, жестом приглашая внутрь.       — Прошу вас, дорогие гости. Отдохните пока в этих покоях, господин Фуллер скоро придёт.       Оказавшись в гостиной, Эйно первым делом осмотрелся — задрапированные окна выходили во двор. На стенах — богатые гобелены между картинами. Он узнал две — «Благородное занятие», изображавшее знатного господина в охотничьем костюме с собакой, стоявшего над убитым оленем, и «Небесное воинство», где рать с развернутыми хоругвями скакала по небесам навстречу какому-то невидимому врагу. Были и другие — натюрморты, пейзажи, портрет какого-то голубоглазого сэра в латах и прочие, на которые он даже обращать внимания не стал. Весь отряд расположился на одном из мягких кожаных диванчиков. Вскоре Дина вернулась и опустила на низенький столик из красного дерева поднос с тремя чашками чая и весьма аппетитного вида бисквитами.       Она собиралась уходить, когда Эйно остановил её:       — Вы бисквиты готовили?       — А? Да, я.       — У вас хорошо получилось.       Дина расплылась в улыбке и поклонилась, уходя.       «Интересно. Горничная, да ещё и повар?» — размышлял Эйно, взяв в руки кружку. — «А где же кухарка? Откуда у горничной время ещё и готовить?»       Звездочёт стянул маску и потянулся за бисквитом, но Эйно остановил его жестом.       — Ничего не ешьте и не пейте здесь, — шанс того, что их пытались отравить, был более чем реален. В чем-чем, а в приготовлении ядов монстры преуспели. Некоторые из них, разработанные специально для противодействия Ордену, было практически невозможно выявить в полевых условиях, при этом действовали они коварно и неотвратимо, как, например, «Отмщение Падшей», не дававшее восстанавливать духовную энергию, пока жертва не попадет под действие порчи. Противоядия от этой дряни не существовало и жертве мог помочь только удар милосердия.       — Ну хоть кусочек?       — Нет.       — Пожалуйста?       — Нет.       Эйно вытащил порошок-реагент из саквояжа и высыпал щепотку в каждую кружку.       Реакции не последовало.       «По крайней мере порчи в них нет», — он достал следом коробочку с пробирками, вытащил одну, промочил кусочек ваты в чае и пихнул его в пробирку, закрыв её затем пробкой. — «А вот какой-нибудь яд — может быть».       Пробирка с образцом отправилась обратно в коробочку. Он упаковал бисквиты в два слоя бумаги, перевязал их веревкой и убрал все в саквояж.       — Хорошие бисквиты пропадут, — тоскливо сказал Звездочёт.       — Тебе самое время сбросить немного жирка, друг, — ответил Шило.       — Чтоб таким же глистом как ты стать?       — Я хотя бы в форму влезаю, а ты не устал ещё пуговицы пришивать?       — Я тебе их спорю как-нибудь, пока спать будешь.       Эйно, не обращая внимания на дружескую перепалку, осторожно взял чашки и выплеснул их содержимое в камин, отчего угли зашипели.       «Никому не верим, боимся собственной тени. Да, мы — инквизиция».       Он расставил чашки по местам как раз вовремя — дверь отворилась и через порог переступил Милтон Фуллер, сменивший военную форму на удобный домашний костюм из твида. Его неотступно сопровождала Дина.       — Ещё чая и бисквитов гостям, — сказал он, усаживаясь на диванчик напротив. — Или вы предпочитаете вино?       — Мы не пьем. Да и от чая откажемся — не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством.       — Как хотите, — хозяин особняка пожал плечами. — Тогда, вина мне. Дина вышла и вскоре вернулась с бокалом и бутылкой.       — Лескатийское марочное, одна из последних оставшихся в мире бутылок, — произнес Милтон, пока Дина наполняла бокал. — Зря отказываетесь.       — Правосудие Богини всегда должно быть трезво.       — Понимаю, — кивнул он. — Нелёгкая у наших защитников доля… Так что вы хотите, господин инквизитор?       «И снова этот вопрос. Все надеешься, что меч правосудия обойдет тебя стороной?»       — Наш долг — узнать истину, а если говорить предметно: лишь задать парочку вопросов.       — Мой отец скончался во сне в преклонном возрасте, под своим небом и на своей земле. Это — истина. Смерть неизбежна, но если и умирать — то я бы предпочел так. А теперь, могу я узнать, чем вызван интерес Священной Инквизиции к этому делу?       «Вот только скончаться во сне можно по-разному. Скажем, быть придушенным дворецким», — он бросил быстрый взгляд на Дину. — «Или горничной».       — Смерть такого человека, как ваш отец, всегда вызывает вопросы. Недостаточно просто утвердить, мол, «скончался во сне» — это нужно дополнить деталями, развеять всякие грязные слухи… Вы понимаете, о чем я говорю? Это, конечно, по большей части формальность, но все же.       — Ну хорошо. Вам нужны детали — я вам их предоставлю. Какие у вас вопросы?       Эйно кивнул, достал блокнот с ручкой и решил приступить к допросу.       — Тогда, давайте начнем с начала. Ваше полное имя и фамилия?       — Милтон Джон Фуллер, барон Нойдорфский.       — Возраст?       — Двадцать девять.       — Где родились?       — В Нойдорфе, в этом же самом особняке.       — И постоянно проживаете здесь?       — Очевидно.       — Ваша профессия?       — Военный… В отставке.       — Вы, я так понимаю, недавно со службы вернулись?       — Уже год как, если память не изменяет.       — А где служили?       — В шестой штурмовой четыре года, на Кашубском фронте. Командовал сначала взводом, потом ротой. Затем, служил при штабе второй армии в Королевиче.       — Шестая штурмовая… Бешеная шестерка все такая же бешеная?       — Ещё бы, — Милтон насмешливо фыркнул. — До сих пор тварей волынкой гоняем.       — А как перешли на службу в штаб?       — Ну, — Милтон развел руками. — Ранение, сэр. Лескатийские стрелки нам тогда жару задали… Пуля застряла в ключице. Отвратительные у них пули, скажу я вам. Куда не попадет — рано или поздно валишься без сил, а они ещё и следа за собой не оставляют. Пока эту дрянь вытаскивали — потерял много крови. Ещё и лихорадка потом… Восстанавливаться нужно было долго. Так меня в штаб с фронта и перевели.       «А ещё, видимо, папаша похлопотал, не так ли?»       — И сколько вы при штабе прослужили?       — Где-то года… Три, наверное.       — Но в итоге вы вышли в отставку?       — Так точно, в звании капитана.       «Штабная работа, быстрый карьерный рост, папаша-маршал и… Ранняя отставка? Совсем не тот результат, которого ожидаешь».       — Могу я узнать, почему?       — Гхм, — Милтон потупил взгляд и отхлебнул вино. — Мой отец… Он был в неважном здоровье уже тогда. Я хотел быть рядом.       «А король говорит другое. Кто же из них лжет?»       — Вот как. Хорошо. Давайте теперь перейдем к нему, в таком случае. Скажите, вы с отцом в хороших отношениях состояли?       — Да, вполне. Конечно, мы не так часто виделись, пока я был на службе, но я старался писать ему, когда мог.       — Какие-то конфликты у вас были? Не обязательно, что серьезные — может, о чем-то не могли договориться?       — Позвольте-ка, — лицо Милтона посуровело. — Я в чем-то подозреваюсь?       — Отнюдь, вы — свидетель.       «Пока свидетель».       — Вы сказали, что это — формальность. Теперь вы спрашиваете, не ссорился ли я с отцом, — его тон, хоть и все ещё вежливый, предавал скрытое раздражение. — Так к чему вы ведете?       «Все равны в глазах Богини, но почему-то каждая подлая душа думает, что уж на её грешки Она закроет глаза. Что, Милтон, не нравится Её строгий взор?»       — Долг инквизиции — узнать истину. И, коль уж зашла о том речь, господин Фуллер, — Эйно, заблаговременно снявший перчатки, протянул руки через стол и взял его ладонь в свои. — Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с кончиной вашего благородного отца. Поверьте, о нем скорбит вся страна.       «Вся страна дальше своего носа не видит, а уж на твоего папашу…»       Стараясь не вызывать подозрений, Эйно аккуратно прижал указательный палец к артерии на запястье и принялся считать. Посчитав удары сердца, Эйно осознал, что пульс у того был частый.       «Лжет? Встревожен? Как знать. Но реакция занятная».       — Благодарю, инквизитор… — Милтон выдохнул через зубы. — Могу я узнать ваше имя?       — Я не представился? Инквизитор Гуго Лотт, — настоящий Гуго Лотт не стал бы тратить время на эти шарады — его методы были просты и грубы, и будь он здесь, лорд Фуллер скорее всего уже срывал бы глотку, признаваясь во всем, что только возможно — хоть в том, что был дочерью Архиврага и лично участвовал в захвате Лескатии — пока Гуго выдирал бы ему зубы.       — Гуго Лотт, — кивнул он. — Запомню.       — Тем не менее… Поймите, я должен задать эти вопросы. Позвольте повторить — у вас были ли какие-то ссоры, конфликты?       — Нет, — Милтон отрицательно покачал головой и пригубил бокал. — Мы жили дружно.       — А враги у вашего отца были?       — Возможно. Но тут я не сведущ — я очень долго не был дома, а в нашей переписке мы такое не обсуждали.       — Хорошо. Когда вам стало известно о кончине вашего отца?       — В тот же день. Дина нашла его первой, — горничная кивнула. — И сразу сказала мне. Я с караульным, Мюллером, поднялся в его кабинет, но… Было уже поздно.       — А почему за врачом не послали? — осведомился Эйно.       — У отца был личный врач, да вот только он уже как вторую неделю где-то в Уэлспе.        «А вот и второй подозреваемый», — он бросил короткий взгляд на Дину. — «Или третий, если считать её».       — И как же его зовут?       — Ганс… Шмидт, если я правильно помню.       «Ганс Шмидт. Врач, а значит мог подсунуть любую дрянь старому маршалу. Ещё и скрылся… Замечательно. Кажется, добрый доктор — наш главный подозреваемый, да вот только Гансов Шмидтов в Ордене миллионы».       — Другие врачи в Нойдорфе есть? Фельдшер, к примеру?       — Фельдшер есть, да. Мартин зовут, но он как на зло в тот день ездил за лекарствами и вернулся только под вечер.       — Хорошо. А во сколько примерно вам стало известно о смерти отца?       — Утром, мы собирались завтракать. Отец обычно ел в своем кабинете и Дина относила завтрак туда. Бывало, что и спал он там же, но обычно с утра отпирал дверь, а вставал отец всегда рано. А в этот раз — заперто. Дина постучалась, но никто не открыл. Дина, у тебя ключ?       «А ведь это ошибка», — спохватился Эйно, внезапно осознав, что горничная все это время спокойно стояла и слушала. — «Если они заодно, то сейчас у них есть возможность свои истории свести, если они этого ещё не сделали. Нужно разделить их. Прямо сейчас».       — Да, он со мной.       — Минуточку, — Эйно поднял руку. — Госпожа… Как вас?       — Кирк. Дина Кирк.       — Госпожа Кирк, будьте добры, передайте ключ и оставьте нас. Вас позовут позже. Горничная переглянулась с хозяином особняка, тот с уже нескрываемым недовольством посмотрел на инквизитора, но в итоге только кивнул.       «Привык к своему командирскому басу и забыл, что не ты один обличен властью? Самое время вспомнить».       — Хорошо, — она положила небольшой латунный ключик на стол и оставила комнату.       — Так вот. Что произошло потом?       — Что потом… — Милтон сдавленно выдохнул. — Пригласили отца Шиллера, он провел обряды… На третий день, тело захоронили. Уже потом отправили весть в столицу.       — Почему не сообщили сразу?       — Не до того мне было, — от недовольства его голос стал резким как удар кинжалом.       — Не каждый день приходится отца терять. Никого кроме него у меня не осталось, а свою матушку я вовсе не помню. Надеюсь, вы понимаете, как мало меня волновал внешний мир в те дни.       — Ваш отец имел полное право быть захороненным на Аллее Героев. Разве не стоило подождать ради этого?       — Зачем? Какая уже разница? Он сейчас с Верховной, а не с нами.       «Или ты что-то скрываешь и хотел избавиться от тела побыстрее».       — Позвольте вот ещё что уточнить, вы говорите, ваш отец скончался когда спал в своем кабинете. А где именно?       — Там стоит диван. Спится на нем не хуже, чем на кровати.       — Что-нибудь пропало из кабинета? Может, была сломана мебель, порваны обои или какие-то вещи разбросаны?       — Нет. Ничего такого.       — Как он выглядел, когда вы его нашли? Была ли кровь, раны? Или, к примеру, необычный цвет кожи?       — Нет, будь там что-то такое, я бы увидел. Его потом осмотрел Мартин, но все было в порядке.       — Как он лежал — на спине, на груди? Боком?       — На спине, руки скрещены на груди. «Хорошая память. А почему? Потому, что сам его так уложил?»       — Кто-то ещё был в кабинете, кроме вас, вашей горничной и гвардейца? Скажем, другие слуги?       — Нет. В тот день, Жак, наш садовник, проспал до обеда, а две другие горничные — Анна и Мария — были со своими семьями.       — После случившегося, в кабинете убирались?       — Нет.       — Позвольте вот ещё что уточнить, а сколько всего человек постоянно работает в особняке?       — Я не упомянул только двоих — Фриц — отцовский конюх, и Юрген — его секретарь, но вот только они оба вернулись лишь вчера.       «И того, семь человек, а еще семья из двух знатных особ. А почему всего двух? Где же госпожа Фуллер? Не говоря уже о том, что для такого особняка, столько слуг — до странности мало».       — А иных близких родственников у вас нет? Скажем, жены или детей?       — Нет, — Милтон поболтал содержимое бокала и выпил его залпом.       — Могу я спросить, а ваши отношения с госпожой Кирк...       — Это важно?       — Возможно.       — Исключительно рабочие, — строго ответил Милтон.       «То-то вы всегда вместе».       — А как вы с ней познакомились?       — Когда служил.       «Это не ответ».       — Вы, кажется, весьма близки с ней, я прав? — с точки зрения Эйно, это было не совсем так, но имевшаяся гипотеза нуждалась в подтверждении или опровержении, а значит, стоило рискнуть и сделать предположение.       — Ошибаетесь, — сказал он, но по его тону Эйно понял, что на уме у хозяина особняка были слова гораздо более грубые. — Мы живём под одной крышей и она хлопочет по дому, но не более того.       — Хорошо, я понял вас. Что же, пожалуй, пока — это все. Мы задержимся у вас на какое-то время, необходимые следственные действия, сами понимаете. Милтон встал, тяжело вздыхая и собирался уже уйти, когда Эйно окликнул его.       — Последний вопрос, господин Фуллер. Вы говорили, здоровье у вашего отца было неважное, верно?       — Да?       — Его Величество утверждает, что они охотились вместе не далее чем месяц назад и здоровье у маршала было прекрасное. Не могли бы вы прояснить противоречия между вашими словами и словами короля? Возможно, вы ошиблись и хотите скорректировать ваши предыдущие утверждения? — пора было захлопнуть капкан и посмотреть, как новый лорд Фуллер попытается выкрутиться.       — Вы... Что? — Милтон дернул за подол пиджака и не выдержал. — Вы обвиняете меня во лжи, инквизитор?! Меня?! Я принял вас в своем доме, ответил на ваши вопросы, а вы называете меня лжецом?! Да как вы… ты смеешь! — переходить с почтительного "вы" на грубое "ты" считалось в общепринятом этикете Ордена едва ли не оскорблением, тем более в разговоре между знатной особой и служителем церкви.       — Лорд Фуллер, — холодно произнес Эйно, поднимаясь. Их взгляды встретились. — Следите за языком.       — Следить за языком? Следить за языком?! Друэлла тебя побери! — в годы после падения Лескатии, имя ненавистной дочери Повелительницы стало сродни площадной брани. — Я четыре года среди грязи и крови провел не для того, чтобы меня затыкали в МОЕМ доме и называли лжецом! Не для того, чтобы меня обвиняли в Верховная-знает-в-чем!       Шило, напряженно наблюдавший за конфликтом, потянулся к ножнам спрятанным под рукавом, но Эйно остановил его коротким, едва заметным жестом.       — Мы — Её всевидящее око и карающий меч, — Эйно оставался невозмутим, его голос — холоден и твёрд как сталь. — Наш долг — подозревать, в том числе ветеранов Священной Войны. Я понимаю, что вам пришлось пережить — поверьте, понимаю лучше, чем вы можете себе представить — но не испытывайте мое терпение, ибо оно не безгранично. В отличие от моего гнева.       Милтон скрипнул зубами и выдохнул.       — Ты назвал меня лжецом, а сам — лжёшь с самого начала. Не будь ты инквизитором, я бы уже потребовал сатисфакции, — скривился он. — Зачем ты сюда приехал?       — Я сказал, что мой долг — установить истину, и поверьте, свой долг я исполню — ваша неуместная дерзость меня не остановит. А теперь, я бы очень хотел услышать ответ на мой вопрос. Пожалуйста.       — Кто знал моего отца лучше — я или король? Не нужно быть инквизитором, чтобы догадаться. Ко всему прочему, доктор Шмидт выписывал ему лекарства... Можешь проверить — они в кабинете.       «Занятно. Ссылается на отсутствующего доктора Шмидта… Пытается пустить меня по ложному следу?»       — Коль уж вы так хорошо знали вашего благородного отца, я полагаю, вас не составит труда пояснить, от какого недуга он принимал лекарства?       — От… Сердечных болей.       — Я буду вынужден проверить это. У доктора Шмидта был свой кабинет в особняке?       — Первый этаж, правое крыло, крайняя дверь.       — Хорошо. Мы дадим знать, если потребуется ваша помощь, лорд Фуллер. Храни вас Всевышняя.       Милтон оставил их, бросив напоследок гневный взгляд.       Эйно сделал несколько пометок в блокноте и начертил схему: в центре был лорд Фуллер-старший, вокруг него, по часовой стрелке, шли имена: лорд Милтон, горничные Дина, Анна и Мария, доктор Шмидт, садовник Жак, секретарь Юрген, садовник Фриц. Итого, восьмиконечная звезда, обращённая вовнутрь. Восемь жителей особняка — восемь кинжалов во тьме, направленных на бывшего маршала. Он обвел имя Милтона и поставил восклицательный знак напротив имён доктора Шмидта и Дины.       «Нужно заняться вами в первую очередь. Но добрый доктор куда-то пропал, значит, придется начать с горничной».       Имена отца Шиллера и фельдшера Мартина он записал отдельно. Ни тот, ни другой слугами не были, а значит и в особняке вряд ли бывали часто, но возможно и они знали что-то полезное.       Немного подумав, Эйно вписал туда и караульного Мюллера.       «Вот уж не знаю, что ты такого сделал, чтобы заслужить назначение на охрану особняка знатных особ, но возможно стоит приглядеться и к тебе тоже».       — Найди горничную, — приказал Эйно, обращаясь к Шилу. Тот в своей типичной манере небрежно отсалютовал и выскользнул за дверь, вернувшись через пару минут с Диной. Выражение ее лица оставалось невозмутимым.       — Вы что-то хотели, господин инквизитор?       — Да. Присядьте, пожалуйста, — он жестом указал на диванчик напротив. — Я бы хотел задать вам пару вопросов.       — Слушаю, — она грациозно опустилась на диванчик, придерживая подол платья. Держалась она безупречно — спина ровная, руки сложены на коленях, голова поднята.       — Расскажите о… Происшествии, пожалуйста.       — Странно для человека вашего призвания так избегать слова «смерть», — скупо отметила она. — Хорошо. Я встала с рассветом, умылась и принялась за готовку. Когда завтрак был готов — позвала господина Милтона и отнесла завтрак к лорду Фуллеру. Дверь в его кабинет была все еще заперта. Я постучалась и когда не услышала ответа, открыла дверь своим ключом.       — Минутку. Это, — он взял в руки латунный ключик. — Ваша личная копия ключа от кабинета маршала, я правильно понимаю?       — Верно.       — И часто вы им пользовались?       — Бывало, — Дина пожала плечами. — Убираться-то нужно.       — И войдя в кабинет, вы обнаружили…       — Тело, — сказала горничная. Не «его», не «лорда Фуллера». «Тело». Цинизма этой женщине было не занимать.       — Тело, — кивнул Эйно. — Вы очень спокойно относиться к смерти.       — Вам когда-нибудь приходилось отрезать гниющую ногу человеку, который умоляет этого не делать — а выбора нет, ведь иначе он умрет? — спросила Дина безрадостным тоном. — Мне — приходилось. Война, — она пожала плечами снова. — После этого уже сложно вновь относиться к смерти с трепетом.       — Как это вас на фронт занесло? — Эйно удивлённо поднял бровь. У горничной оказались свои секреты.       — После смерти моего мужа, — она кивнула. — Решила, что не хочу, чтобы кто-то разделял мое горе. Прошла курсы сестер милосердия в Нойоне, а с них попала в санитарный корпус при второй армии, оттуда — по полевым госпиталям на всей линии фронта.       — Как же так вышло, что вы из фронтового врача стали прислугой?       — Вас удивляет, что я променяла благородную, но безрадостную долю на возможность жить в особняке и каждый день видеть свою дочь? Или то, что мне выпало заботиться о Фуллере-младшем, пока он мучился после операции?       — Скажем так, совпадение… Весьма удачное. У вас есть дочь?       — Да. Моя дорогая Анечка.       — Неужели вы ее с собой забрали на фронт?       — Кем вы меня считаете, инквизитор? — она с укоризной посмотрела ему в глаза. — Пришлось оставить её на попечение мамы и папы.       — Вот как. Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего мужа. Ни один мученик, погибший защищая правоверных, не погиб напрасно, — Дина едва кивнула в ответ. — Но позвольте, вернёмся к событиям недельной давности… А, знаете что? Пойдемте-ка в кабинет, расскажете все на месте.       — Как пожелаете, — спокойно произнесла она.       Где находился кабинет погибшего лорда Эйно не знал, так что пришлось положиться в этом вопросе на Дину. Она привела их на третий этаж, к двери из лакированного красного дерева.       — Итак, вы пришли сюда с завтраком.       — Верно, — подтвердила Дина и Эйно передал ей ключик.       — Что потом?       — Постучалась в дверь, никто не ответил, — она взяла ключ и ввела его в замочную скважину. Ключ повернулся, раздался щелчок и дверь открылась. Кабинет бывшего маршала был обставлен просто, но со вкусом — ковер в южном стиле, большой письменный стол за которым стояло уютное кресло, стеллажные шкафы с книгами у стен, кожаный диван и камин, над которым висели два портрета — какой-то знатной голубоглазой особы и Святого Иосифа. Эйно прикоснулся к краю шляпы, отдав дань уважения Отцу.       — Он лежал здесь, на спине, — она показала рукой на диван. — Я подумала — спит, потом заметила, что грудь не двигается. Проверила пульс — сердце не билось. Начала реанимацию, но безуспешно — он был мертв.       — Минуточку. Усопший лежал на спине, верно?       — Да?       — А господин Милтон утверждает, что он лежал на боку, — солгал Эйно. — «Ну что, начнёшь путаться в показаниях или оправдываться?»       — Хм, — горничная закусила нижнюю губу, задумавшись. — Нет, точно на спине.       — Вот как. Хорошо, что вы делали дальше?       — Позвала господина Милтона, он вызвал караульного. На закате пришел отец Шиллер, прочитал молитву, омыл тело и накрыл его покровом. Дальше… Вечером приехал Мартин, осмотрел тело, засвидетельствовал смерть. После этого оставались только похороны, а вы, полагаю, знаете обряд не хуже меня.       — Вы хорошо знали лорда Фуллера?       — Ровно настолько, насколько это было нужно для моей работы.       — Это "да" или "нет"?       — Коль вам так угодно, считайте, что это «да».       — У лорда Фуллера были враги?       — Господин инквизитор, — сказала она, задумчиво поглаживая щеку. — На кого я по-вашему похожа?       «На будущего арестованного Священной Инквизицией».       — На горничную.       — Именно. Я — горничная. Слуга. Не моего ума это — лезть в хозяйские дела.       — Бросьте. Все мы знаем, что слуги знают гораздо больше о своих хозяевах, чем они сами о себе. А вы явно не обыкновенная деревенская дурочка, которая чудом оказалась в господском доме.       Дина рассмеялась — легким, дружелюбным, непринуждённым смехом. Разве мог плохой человек так смеяться?       — Вы мне льстите.       — Ни капли.       — И тем не менее, вы подозреваете злой умысел?       — Ну что вы. В таком месте? Да откуда тут взяться убийце?       — Давайте будем откровенны, — она развернулась к нему всем телом и пристально посмотрела в глаза. Эйно отметил, что для девушки она была довольно высокой — может, лишь на пару сантиметров ниже его. — Вы бы не оказались здесь, если бы на то не было причины, и кто бы ни был этой причиной — в моих интересах помочь вам. Так вот, сказать по правде, отбытие доктора Шмидта было крайне неожиданным, а отбыл он… Вовремя, если так можно выразиться.       «И вот снова в нашей истории возникает доктор Шмидт, до которого я не могу добраться».       — Вот как. Господин Фуллер сообщил о лекарствах, которые его отец принимал по рекомендации доктора. Вам что-то известно на этот счёт?       — Хм, — губы Дины сложилось в линию. — Боюсь, что нет, но какие-то лекарства он действительно пил. От чего — мне неизвестно. Они должны быть здесь, если вам интересно.       — В таком случае, может, вы знаете что-то ещё, что могло бы быть полезно следствию?       — Например?       — Скажем, были ли ссоры между Милтоном и его отцом?       — Нет, — она отрицательно покачала головой. — Не видела, чтобы они ругались.       — Могу я поинтересоваться, а вы с нынешним лордом в каких отношениях состоите?       — В каком смысле?       — Ну, — смутился он. — Вы молодая, одинокая девушка…       — А! — она насмешливо фыркнула. — Не грею ли я лорду Милтону постель между уборкой и готовкой — вы это хотите узнать?       «И ни капли стыда. Давно меня не заставляли чувствовать себя мальчишкой, подсматривающим за женской баней».       — Можно сказать и так.       — Вынуждена вас разочаровать, но нет. Кому нужна вдова с маленьким ребенком? — она тяжело вздохнула. — К слову, а зачем вам это?       — Есть причины.       Она подняла бровь и улыбнулась.       — Как скажете, инквизитор.       — А ключа от кабинета доктора Шмидта у вас случаем нет?       — Случаем нет, — весело сказала она, похлопав по складкам платья. — Он вообще был затворником ещё тем — вечно у себя в кабинете сидел, да никого не пускал. Даже горничных. Особенно горничных. Что уж говорить о ключе? Он забрал его с собой, я думаю.       «Или вы от него избавились».       — Что же, тогда, на этом все. Вы свободны.       «Пока свободны».       Дина поклонилась и заспешила по каким-то своим делам, пока Эйно пристально осматривал комнату.       «Итак, если мы берём за истину, что лорд Фуллер — был убит, то стоит для начала понять — как?» — он поднял указательный палец и начертил им в воздухе круг, призывая аколитов к себе.       — Шило, на тебе — левая половина комнаты, Звездочёт — посмотри в столе и рядом. Я возьму правую.       Они разошлись по секторам осмотра и Эйно зашагал вдоль стеллажей с книгами. В основном личная библиотека маршала состояла из классической литературы. Пара книг были довольно редкими и Эйно даже пожалел, что не может уединиться здесь для чтения. Он почти прошел мимо, когда увидел небольшой флакончик на полке стеллажа, стоявшего вплотную к дивану.       «А вот и лекарство», — он натянул перчатки и осторожно взял бутылёк за горлышко, пристально осматривая его. Маленький сосуд из мутного зелёного стекла с пробкой. Ни этикетки, ни надписи. Эйно откупорил сосуд, понюхал, закрыл обратно. Содержимое ничем не пахло.       «Оба говорили, что лекарство — здесь. Вот только зачем заострять на нем внимание? Пытаются отвлечь от чего-то другого?» — хозяин особняка и его горничная держались уверенно, пожалуй, даже слишком — хотя истерика лорда Фуллера изрядно испортила его первоначальное впечатление о нем — к тому же, они будто бы невзначай пытались обратить внимание на фигуру доктора Шмидта, который — вот уж удача — отбыл и невесть когда вернётся.       «Кто же вы такой, доктор Шмидт? Не скажете вы — ответит ваш кабинет. Пожалуй, он нашей следующей остановкой и станет», — прикинул Эйно дальнейший план и поставил пузырек на полку. — «Ещё и лекарство это. А не подбросили ли его сюда?» Инквизитор достал из саквояжа сначала мягкую кисточку, а затем сверток с сажей. Испачкав кончик кисточки, он принялся кропотливо покрывать поверхность пузырька порошком. Когда зелёное стекло стало скорее черным, он аккуратно сдул излишки порошка и подставил пузырек под солнечный луч. Следов пальцев рук не было.       «Странно. А где следы усопшего?» — по разглядывав флакончик ещё минуту, он отправил его в саквояж, не забыв упаковать в бумагу. — «Плохо. Работать не с чем». Эйно ещё раз прошёлся взад-вперед вдоль стеллажей, приметил одну книгу, чуть выступавшую за ровную линию корешков и потянул её на себя...       ...Ни секретных дверей, ни потаённых ходов не открылось. Разочарованный, он покрутил в руках «Метафизику любви» от Лаврентия Фосанского, пролистал страницы и поставил её на место.       «Все такой же вздор».       — Не понимаю, — пробурчал Звездочёт, копаясь в столешнице.       — Что там? — Эйно подошёл к аколиту, глядя тому через плечо.       — Бумага есть, чернил — нет, — Звездочёт вытащил стопку чистой бумаги из внутренностей стола и помахал ею. — Чем он писал-то?       — А писал ли? — заметил Шило. — У него же секретарь был.       — А нахрена ему тут бумага тогда, гений?       — Камин топить, — Шило пожал плечами.       «Кстати о нем», — Эйно повернулся к камину, за один шаг оказался к нему вплотную, потом повторил свои действия в обратном порядке. — «Хм». Он провел рукой по стенке, испачкавшись в саже.       «Топили и видимо недавно», — подумал он, отряхивая руки. — «Ничего не говорит, на самом деле».       — Тут пусто, наставник, — доложил Шило, смотря куда-то в окно. — Что мы найти-то хотим?       — Что-то.       — Что-то?       — Что-то, чего тут быть не должно. Или наоборот, что-то, что тут быть должно, но чего тут нет.       — Нам бы для начала определиться с первым и вторым.       Эйно ничего не ответил, а только тяжело вздохнул. Ситуация и вправду была сложной — если убийство и было совершено здесь, то за неделю все следы преступления можно было спрятать. А если его и вовсе совершили где-то в другом месте?       Вариант того, что смерть маршала была естественной, Эйно не рассматривал.       Информации было катастрофически мало, но хотя бы с кругом подозреваемых удалось определиться — скорее всего, это был кто-то из особняка. Но как? Зачем?       А если это был кто-то извне? Эта версия тоже имела право на существование, хоть её вероятность Эйно и оценивал как малую. Но тут совсем уж ничего определить было нельзя — кто, как, зачем?       Он отошёл к двери и прислонился к косяку.       «Что я упускаю?»       Инквизитор посмотрел сначала на стеллаж слева, потом на стеллаж справа, затем на стол, потом на стул.       «Хм».       Стул. Стол. Камин.       «Хм».       — Шило. Сядь-ка в кресло.       — О? Сейчас, — аколит отодвинул кресло, уселся на место лорда и хихикнул. — Прошу любить и жаловать, барон нойдорфский, бывший каторжанин, а ныне аколит Священнейшей Инквизиции, лорд Шило!       «Учитывая, что благородная кровь нынче не в цене, я бы не удивился. Ты, впрочем, лордом уже не станешь — как и мы все. «Торжественно клянусь перед ликом Божьим не владеть землёй, не приобретать титулов или иных богатств» — не забыл?»       — Теперь встань.       Тот встал и отошёл в сторону.       — Если судить по сыну, отец у него должен был быть уж точно не ниже. Шило, если бы ты был повыше, тебе было бы удобно?       — Наверное?.. А что?       — Я думаю, что нет. Слишком мало места остаётся, если вот так сидеть — даже на спинку толком не откинуться, в камин упрешься. Вот что, сдвиньте-ка стол в мою сторону. Взявшись за края стола, аколиты послушно выполнили приказ. Эйно зашёл за стол, нагнулся и увидел здоровенное пятно от чернил на том месте, где раньше стояла ножка стола.       — Ага. Кое-что тут все-таки прятали.       — Пятно старое. Чего не вычистили-то? Грошей жалко? — сказал Звездочёт, встав рядом.       — Возможно. Но теперь мы знаем, что бумага была нужна не только для растопки — что-то маршал да и писал.       Шило, скрестив руки на груди, прищурился, разглядывая пятно.       — Писал. А что? Звездочёт, ты кроме чистых листов нашел что-то?       — Не-а.       — Тогда… Наставник, может, наведаемся к секретарю?       — Разумно, — Эйно кивнул. — Но сначала — к доктору.       — Терпеть не могу врачей, — Звездочёт хмыкнул и хотел было сплюнуть на пол, но вовремя остановился, а затем замер, глядя в сторону стеллажа по правую руку.       — Что, воспоминания о клизме с касторкой терзают душу? — Звездочёт повернул голову к Шилу, хотел что-то ответить, но передумал и опять уставился на стеллаж.       — Что?       Он не удосужился ответить, вместо этого метнулся в сторону стеллажа, сел на корточки и запустил руку в пространство между стеной и полками.       Немного пошарив там, он извлёк на свет кусочек стекла размером с пшеничное зернышко, одна из сторон которого была испачкана в чем-то черном. При ближайшем рассмотрении, Эйно понял, что это были засохшие чернила.       — Ну, видимо, вот и чернильница, — резюмировал Шило.       «Какие вы оба всё-таки полезные. Мои руки, ноги, глаза и уши, а я — ваш мозг».       — А та ли это чернильница? Может, он их тут постоянно бил?       — Вряд-ли. Он военный, а не какая-нибудь неряшливая деревенщина, — Эйно задумался. — Вот только как он её разбил, что осколок отбросило туда? Разве что как-то рукой замахнулся… — он обошёл вокруг стола несколько раз, посчитал расстояние, затем сел за стол сам и прикинулся, будто пишет. — И замахиваться ему бы пришлось левой. В блокноте появилась ещё одна запись: «Чернильница разбита — как?»       Эйно напоследок окинул кабинет ещё раз.       «Я что-то упустил?»       Возможно, они могли найти что-то под ковром, но вынос мебели занял бы слишком много времени, да и предположение было основано только на принципе исключения. «Итак, что мы имеем? Практически ничего, но кое-что важное есть — в комнате определенно убирались. Было ли это до смерти маршала или после? Если верно второе, то значит, что Милтон нам откровенно солгал. Либо, что тоже возможно, кто-то действовал у него за спиной — в любом случае, убийца, или по-крайней мере, его сообщник — в особняке. А у горничной есть ключ… Интересно. Но все это не отвечает на главный вопрос — как? А чтобы ответить на него, нам нужно тело, которое уже как неделю мирно покоится в гробу. Но его осматривал фельдшер… К нему мы ещё придём».       — Закончили.       Эйно повел отряд дальше, по направлению, указанному им Милтоном. Они прошли мимо стоявшей на цыпочках Дины, натиравшей окно тряпочкой. От усердия она высунула язык наружу, что делало всю сцену довольно комичной.       «У всех своя война и у кого-то она с пылью».       — К слову, — несколько неожиданно сказал Шило, когда они спускались по лестнице вниз. — А наш любитель накрахмаленных воротничков не разругается, что мы вещи его отца тронули?       — Ещё как.       — И что мы будем с этим делать?       — Не забыл, где у кинжала острие? — эти слова наставника Шило встретил радостным смехом. — Не будем торопиться, конечно… Мы же следователи, а не какие-то мясники как Гуго и его сброд.       — Завидуете ему, наставник? — дозволил себе шпильку Шило. Впрочем, Эйно готов был многое прощать бывшему вору — пока тот был полезен.       — Немного. Не всем везёт родится без совести и мозга сразу — обычно нет только чего-то одного.       — Шибко вы его любите, — аколит хихикнул своим типичным подлым смешком.       — О да, — насмешливо фыркнул он в ответ. — От него есть польза, впрочем — мало кто может высадить весь барабан револьвера вурму в глаз с двадцати шагов.       Разговор утих, когда они добрались до обители местного эскулапа. Стоявшая перед ними дверь мало чем отличалась от своих сестер ранее в коридоре, разве что выглядела весьма замызганной, будто бы её ни разу не протирали. На ручке уже образовался слой пыли.       — Ну и грязнулей был наш доктор.       — Грязные руки — грязные мысли, — вторил Шилу Звездочёт.       Эйно взялся за ручку, надавил, но дверь не поддалась.       «Плохо».       — Шило, работа для тебя.       Тощий аколит опустился на колени перед дверью и принялся проворно ковыряться в замке парой блестящих отмычек. Он прижал ухо к деревянной панели, наконец, внутри раздался щелчок и отмычки вернулись на свое место.       — Готово, — он повернул дверную ручку и потянул на себя, и дверь со скрипом открылась.       Кабинет встретил их тишиной и темнотой. Шило нащупал выключатель и тьму разогнал тусклый свет лампы накаливания под потолком.       Комната была обставлена скромно — выложенный кафелем пол и стены, стол в углу, по правую руку — два ряда шкафчиков, нижние и верхние. По левую руку — кушетка, на которой валялось какое-то тряпье. Единственное окно — плотно занавешено.       — Работаем.       Звездочёт принялся ковырять тряпки, а Шило и Эйно взяли на себя шкафчики, поделив нижние и верхние поровну       Он открыл первый.       «Пусто».       Во втором оказалась половинка конфеты с четкими следами зубов, в третьем — старая ветошь. Четвертый, пятый и шестой оказались такими же пустыми, как и первый. Поиски Шила были не менее бесплодными — куда бы не скрылся доктор Шмидт, сбежал он с концами.       В седьмом оказалось нечто неожиданное — «Диалектика материи и духа» за авторством Равдона Нильшского. Настоящая древность — произведение родом из классической эпохи, спасенное из руин Нильша, превращенного в пылающий могильник воющими полчищами прошлых Повелителей. Он заметил загнутый уголок одной из страниц и открыл книгу посередине.       «Таким образом, можно заключить, что любой акт уничтожения является актом творения, равно как и любой акт творения является актом уничтожения — как горшечник, вылепливая сосуд из глины, творит уничтожая, так и свирепый ветер обращая глину в пыль, уничтожая творит. В свою очередь, это справедливо и для духа, ибо лишь Богиня всемогуща и акт божественного творения есть акт творения из пустоты», — прочитал Эйно. — «А что же творим мы?»       Времени на чтение не было, так что он положил книгу на место. Дальнейший обыск был безрезультатным — в оставшихся шкафчиках не было ничего кроме пыли.       — Голяк, — резюмировал Шило. — Эй, Звездочёт, будешь конфету?       — Наставник, я нашел кое-что, — грузный аколит протянул ему какую-то скомканную бумажку и Эйно осторожно принял её, а затем медленно и аккуратно развернул.       — Сплошное рваное тряпье, разве что халат новый — ещё и все маслом перемазано, — сообщил о своих находках Звездочёт. — В кармане халата эта бумажка и была.       — Хотели сжечь? — Эйно распрямил бумажку — та оказалась небольшим листком по типу тетрадного. Он посмотрел на него и скривился — изображение на листке было стерто наполовину, но в оставшихся линиях узнавался некий рисунок. Две прямые линии сходящиеся клином, переплетенные с чем-то, напоминающим рога вола, а в центре рисунка — солнечный крест, охваченной ещё одной окружностью, внутри которой — ломаные линии, причудливым образом сходящиеся и расходящиеся в разнообразные геометрические фигуры. Рисунок имел явно религиозный смысл, о чем свидетельствовал солнечный крест, но что-то большее сказать было невозможно — смысл остальных элементов от Эйно ускользал.       «Чертовщина какая-то».       — Шило, обыщи стол, — сказал инквизитор, пихая бумажку в карман.       Аколит повиновался и согнулся над рабочим местом доктора. Он дёрнул за ручку столешницы, открыл её, хмыкнул и закрыл обратно.       — Тут только пыль.       — А ниже?       — А ниже… — Шило потянул вторую столешницу на себя, но что-то внутри сопротивлялось, так что пришлось приложить дополнительные усилия и дёрнуть ее рывком. Что-то внутри отчаянно зашипело, словно змея, которой наступили на хвост, а затем раздался металлический лязг.       Этот звук был знаком любому солдату Ордена. РГ-1, знаменитая «колотушка» или «картофелемялка», противопехотная осколочная граната — так загорался её запал. Безжалостный отсчёт до детонации начался и счет шел на мгновения.       — НАЗАД! ВСЕ НАЗАД! — заорал Эйно, хватая замешкавшего Звездочёта и выпрыгивая из кабинета, грозящего стать их братской могилой. Он швырнул аколита на землю и его тут же сбил с ног мчавшийся прочь Шило. Эйно только и успел, что накрыть голову руками, когда весь мир утонул в грохоте взрыва, а в ушах не осталось ничего кроме пронзительного звона. Глаза защипало и в ноздри ударил резкий запах гари. Он рассеяно хлопал глазами, чувствуя, как что-то теплое стекает вниз по рукаву плаща. К нему подскочил Шило, начал что-то говорить, но его голос был писклявым, невнятным и далеким, будто говорил он со дна огромной бочки.       Его рука невольно дернулась к лицу аколита в каком-то нервном жесте и замерла на полпути, пока Эйно бешено разглядывал пробивший насквозь перчатку и ладонь осколок. Жгучая боль пронзила его ладонь, разливаясь по всему телу волной чистой агонии. Кто-то визгливо закричал. Лишь спустя удар сердца, Эйно понял, что кричит — он.

***

      В Уэлспе не ходят поезда. В этой фразе заключалась вся суть древнего города, духовной столицы Ордена и патриаршего престола.       В Уэлспе не ходят поезда. За минувшие столетия, города, страны и целые народы рождались и исчезали быстрее, чем первая песчинка упадет на дно песочных часов. Но Уэлспе стоял, неизменный и прекрасный, с золочеными куполами древних храмов, высокими шпилями соборов и узенькими мощеными улицами.       В Уэлспе не ходят поезда. Ни одной уступки современности в облике города, ничего, что напоминало бы о наступившей эпохе бетона, асфальта, угля и стали. Как в древности, писцы носились с толстыми кипами свитков и перьями, а могучий колокол Великого Собора созывал правоверных на молитву. Гвардия Патриарха несла свой вечный дозор, одетая в пестрые мундиры и остроконечные шлемы с яркими плюмажами, стояла, опираясь на алебарды. Скучающие ангелы прогуливались по улицам, заводя непринужденные беседы с нищенствующими монахами-аскетиками. Так, словно это все ещё Золотая Древность — век великих героев с мечами, выкованными из обломков солнца.       В Уэлспе не ходят поезда. По этому весь путь пришлось проделать на угнанной грузовой мотокарете торгового дома «Манн & Мэн». Редкие зеваки настороженно оглядывались на нежданного гостя, но не более того. Гвардейцы на въезде досмотрели мотокарету и не увидев ничего подозрительного, пропустили.       Дураки.       Все люди — дураки.       Жалкие глупцы, живущие в вечной полутьме своих предрассудков и животных желаний, знающие об окружающем их мире и его подноготной не больше, чем жук-навозник. Зрящий протянул руку к брезентовому свертку, спрятанному под сидением и потянул на себя.       Кусок вороненого металла, все ещё в заводском масле, грязно блеснул в свете полуденного солнца.       Ещё теплый. Только-только сошедший с конвейерной ленты в Катаринаштадте. Он почувствовал себя пекарем, вынимающим пирожок из горячей печи и кивнул своему брату. Он улыбнулся — не то от того, что ему в голову пришла та же мысль, не то от сладостного предвкушения того, что им предстояло совершить. Колокол Великого Собора трижды прозвенел, вновь призывая к молитве.       Все люди — дураки, живущие во тьме.       Но сегодня, эту тьму осветит огонь пулеметных очередей.