Мы поженимся, когда выпадет снег

Плодовые деревья стояли в цвету. Пронзительно-желтые соцветия хурмы чередовались с нежно-розовыми лепестками цветов вишни. Мелкие красные бутоны цветов граната напоминали капли крови, добавляя пикантную нотку в великолепный букет, каким, вероятно, виделся город с вершины пирамиды. Мика шёл, заложив руки в карманы штанов. Он никогда ранее не бывал в этой части города, а потому с любопытством разглядывал её обитателей и их дома. Сначала изменилась мостовая. На смену деревянному настилу, к которому с детства привыкли ноги юноши, пришла брусчатка, чем дальше, тем более ухоженная. По ходу движения дома становились все более добротными, появились палисадники. Те, кто жил на этой улице, занимались преимущественно работой с бумагами: остановившись напиться у колодца, Мика обратил внимание, что руки у женщин почти лишены мозолей. Спросив дорогу у первой попавшейся розовощёкой дородной хозяюшки, Мика двинулся дальше. Дома становились всё выше и занимали всё больше места вдоль улицы. В родном районе Мики ни у кого не было даже палисадника, но он всё-таки мог себе его вообразить. А вот парк — это уже не лезло ни в какие ворота. Миновав незримую, но ощущаемую всей кожей границу, Мика даже не сразу заметил, что дорога у него под ногами вымощена белым мрамором. Теперь юношу окружали не просто городские дома — это были настоящие дворцы. Каждый отгораживался от посторонних глаз живой изгородью, а некоторые скрывались в глубине парков. Мика, поражённый невиданной роскошью, длительное время, таращился через забор на одно особенно крупное имение. Между улицей и домом, едва различимым за кустами и цветущими кронами, разлилось миниатюрное искусственное озеро с двумя островками. Островки соединялись с берегом и друг с другом горбатыми мостиками. На том, что казался побольше, была возведена изысканная беседка с ажурными кованными стенками, а второй островок руки садовника превратили в радующую глаз клумбу. Сын бедного цирюльника полдня глазел бы на великолепный дом и парк, но охранник, натасканный отгонять подобных зрителей, грубо окликнул его. Смущённый, Мика торопливо двинулся дальше.

***

Узнав, что Нат в своё время переспал с его матерью, Мика ушёл из дома. Он попросту не мог делить крышу с этим человеком, а о матери старался не думать — это было слишком горько. Юноша горячо ненавидел предателя-работника, к которому успел привязаться после смерти отца, однако, в городе жил человек, с которым он не хотел делить не только крышу — он не хотел делить с ним небо над головой. Этим человеком был Джар. Дважды Мика в ужасе бежал от мерзости разврата, но в третий раз юноша твёрдо решил дать бой. Джар так низко и подло погубил его сестру, и неясное томление, подолгу не дававшее Мике уснуть вечерами, облеклось в котороткое слово: убью. Устраиваясь спать у котла в бане, он твёрдо решил убить двух человек, из-за которых обрушился его мир. По уму надо было бы начинать с Ната, но Мика решил первым делом убить мужа своей сестры. А для начала его надо было разыскать. Мика начал осторожно расспрашивать женщин, которые прежде ходили к нему. Все они посещали баню, и потому переброситься с ними парой слов юноша мог без труда. Жёны евнухов, претерпевшие немало переживаний и унижений из-за всей этой истории, неохотно отвечали на его расспросы. Однако, узнав, что шурин благословлённого господина хочет сообщить тому о самоубийстве Тиллы, женщины смягчались. Одна бойкая хозяйка рассказала, что Джар якобы купил павильон в саду какого-то богатого господина и планирует к осени превратить его в полноценное жильё. Мол, дела у богача пошли плохо, вот он и решил продать часть земли. Мика не представлял, как хорошо должны идти дела у людей, которые владеют дворцами, парками и даже прудами с островками, и что для них значит «дела пошли плохо». Тем не менее, болтливый язык той женщины привёл его на улицу, мощёную белым мрамором. Неужели Джар умудрился купить хоть пядь земли в таком районе на деньги, собранные с истосковавшихся по любви соседок? Или, может, живущие во дворцах тоже промышляют подобным? Вскоре наблюдательный Мика понял, что слишком бросается в глаза. Рубашка и штаны, в которых он удрал из дома, в подметки не годились добротной одежде обитателей престижного района, а башмаки и вовсе не выдерживали никакой критики. Слуги, лакеи, рассыльные, конюхи, псари, горничные, кухарки, судомойки и прочие рабочие люди косились на Мику, как на оборванца. Охранники, коих тоже было немало, провожали настороженными взглядами. Немало было и жрецов. Мика знал, что все они происходят из благословлённых семей, но совершенно не ожидал, что человек в белом облачении может вот так запросто войти в один из великолепных дворцов и встретить там мать, отца, братьев и сестёр. Тем не менее, входили. И, конечно же, Мика смотрел на женщин. Провожая глазами очередную красавицу, он на всякий случай придерживал подбородок рукой — отвисала челюсть. Здесь, на улице, мощёной белым мрамором, никто не передвигался в паланкине — это требовалось позже, когда на дорогах появлялась грязь. Благословлённые господа, разумеется, тоже интересовали любознательного юношу, но их женщины… Справедливые боги, святотатство так думать, но каждая из них была живым воплощением Тысячеликой, что дарует в том числе и любовь. Мика одновременно чувствовал шок, жар, благоговение, испуг, смущение, отчаяние, восхищение, обожание, ужас и снова благоговение. Не все женщины были красивы — хотя, красивы были многие — но, боги, как они держали себя. Изысканные наряды, великолепные серебряные, а нередко и золотые, украшения становились как бы рамой, обрамлением для этих… Кажется, таких женщин принято называть «дамы». Они отличались от соседок Мики не только одеждой и утончённостью фигуры, но и выражением лиц. Ни у одной не было того отупевшего от бесконечной однообразной работы взгляда, какой юноша привык видеть на родной улице. А уж представить, что одна из этих блистательных дам пойдёт в храм на поклон к осеменителю, как делала каждый месяц его мать… Великолепие высокосветских дам оттеняли низкородные женщины, по всей видимости, жёны евнухов-слуг. Эти, разумеется, ходили раз в месяц в пирамиду и пили ту же горькую чашу, что и Линма. Но потрясённый Мика пока не вникал в такие тонкости. Ему стало любопытно, сколько же таких прелестниц приходится в среднем на одного благословлённого господина, а потому, остановившись на углу, юноша сел на землю и принялся считать проходящих мимо женщин, загибая пальцы и то и дело сбиваясь со счета. Тактика эксперимента была проста: он собирался какое-то время считать, а после поделить количество женщин на количество особняков. Однако, исследователь вскоре понял, что действует в корне неверно: ведь так придётся считать с утра до вечера, да ещё следить, как бы какая дама не прошла мимо него дважды. А если кто-то из них решит провести денёк, не выходя за ворота? Учитывая размер их владений, простора для прогулки у них там предостаточно. Тогда Мика решил считать количество проходящих мимо мужчин и женщин, а после поделить второе число на первое. К его огромному удивлению, получалось более-менее поровну, а это значило, что молва напрасно приписывала благословлённым господам славу обладателей гаремов. Трижды сбившись, Мика выругался сквозь зубы на свою темноту, а потом снова усомнился в логике эксперимента. Ведь блистательная дама может приходиться одному благословлённому господину женой, другому матерью, третьему сестрой, а четвёртому дочерью, пятому бабушкой, и… Так и вовек не разберёшься. Неизвестно, какие еще способы придумал бы Мика, будь у него больше времени, но тут произошло то, чего он опасался более всего. Обернувшись на окрик, он встретился взглядом с офицером стражи, который потребовал объяснить причину, по которой оборванец явился в престижный район. Мика, у которого уже голова шла кругом от увиденного, понял, что сейчас его вышвырнут. Да видят справедливые боги, дурёха, направившая его в такое место, наврала с три короба! Не мог такой, как Джар, поселиться в таком месте! — Я родственник благословлённого господина Джара, — всё же заявил Мика, не надеясь на то, что эти слова ему помогут. Однако служитель порядка лишь поджал губы и буркнул, сдерживая смех: — Так и иди к нему, вон там его дом. И смотри, не забывай, что если украдёшь хоть пуговицу, так тебе отрубят руки, не посмотрят, что ты чей-то родственник! Мика, покрасневший до багровых пятен на щёках, отправился вперёд. Неужели, всё-таки правда?! Да как же это возможно?! Неужели пара месяцев безудержного разврата за деньги возвысила этого негодяя до того, чтобы жить в этом прекрасном местечке?! И как только… Раздираемый противоречиями, Мика шёл мимо кованной ограды, на дом за которой ему указал стражник. К слову, особняк был не из самых роскошных, но во всём его облике проскальзывало безупречное чувство стиля. Декоративные башенки перекликались с воздушными беседками, а те, окруженные лабиринтом низкорослых кустов, чередовались с изысканными мраморными статуями. Трёхэтажный дом был выкрашен в оливковый цвет, который как нельзя лучше сочетался с цветущими деревьями, в изобилии произраставшими подле него, образовывавшим аллеи и рощицы. Пальцы Мики сжимали в кармане единственное оружие — небольшой нож, который он использовал при уборке в бане, чтобы выковыривать плесень из трещин в кладке пола. Юноша рассудил, что хоть с таким ножом много и не навоюешь, но убить человека им всё-таки можно. Чёткого плана у Мики не имелось. Отправляясь в путь, он дал себе слово, что в этот день лишь разведает, где сейчас находится и как поживает его враг, а потом что-нибудь да придумает. Теперь ему отчаянно хотелось здесь же немедленно и покончить с задуманным, и будь, что будет. Внутренне содрогаясь, незадачливый убийца двигался вдоль ограды, пока не остановился, поражённый удивительным контрастом. Одна из беседок в саду, окружавшем старинный особняк, была превращена в кособокую, дурно слаженную хибару. Ажурные стенки, по всей видимости, остались в качестве несущей конструкции, но чья-то рука обшила их разномастными досками, а зачастую и горбылём. Лабиринт из кустов, прежде окружавший беседку, был безжалостно уничтожен, и цветущие ветки пошли на утепление крыши — ведь беседка изначально предназначалась для защиты от солнца и дождя, но никак не от холода. Нелепое сооружение венчало закопчёное колено печной трубы. Мика вспомнил усмешку стражника и явственно понял, что же его так развеселило. Да уж, воистину, Джар, выезжая из бедного квартала, взял с собой изрядное количество грязи. К слову, от прежнего владельца этой части парка он отгородился жиденьким заборчиком из совсем уж гнилых досок, которые никак не годились на обшивку стен его хибары. Впритык к границе с богатым соседом, у которого «плохо пошли дела», было устроено отхожее место, уже весьма загаженное. По уже порядком вытоптаному двору гуляли куры. Той пуповиной, что соединяла хибару с улицей, стала — Мика даже протёр глаза, чтобы понять, не мерещится ли ему — выложенная деревянным настилом тропинка, точь-в-точь, как на их с Джаром родной улице. В кованой ограде новый хозяин этой земли пробил неаккуратную брешь, а воротами служила подвешенная на самые дешёвые петли деревянная дверь. Вероятно, Джару пришлось попотеть, чтобы сделать для себя проход, но он всё же сумел разогнуть, помять и даже разорвать причудливые чугунные узоры — по бокам от входа торчали крючья, обильно увешанные клочьями одежды, вырванными у хозяев хибары и их гостей. На пороге изуродованной беседки показался отец Джара. Как и в последнюю встречу с Микой, он был изрядно пьян. Юноша опоздал спрятаться от его глаз, но старик, ни на что не обращая внимание, пошатываясь поплелся отлить. На всякий случай Мика всё же отступил за опору кованой изгороди, откуда продолжил наблюдение за хибарой. Джар не имел пока таких денег, чтобы нанять охранника, а потому — Мика мстительно ухмыльнулся — никто не помешает ему смотреть на дом благословлённого господина, сколько ему вздумается. Покинув отхожее место, пьяный старик устроился поблизости от крыльца, точно в засаде. Мика обшаривал глазами парк и хибару, силясь придумать способ проникнуть внутрь. Спустя недолгое время дверь отворилась, и по ступенькам, не поднимая головы, сбежала какая-то женщина. Юноша мрачно поджал губы, чувствуя, как запястье стискивают ледяные пальцы Тиллы. Муж его погибшей сестры так и не бросил своё ремесло. Любопытно, сколько же он берёт теперь за свои услуги? Вероятно, призрак самоубийцы частенько приходит к его дому, заглядывает в крошечное окошко… Отец Джара, покачиваясь, побрёл посетительнице наперерез. Морщась, она попыталась обогнуть его, но старик проворно схватил её за локоть и принялся обшаривать ей карманы. Не в силах позвать на помощь, женщина позволила ему вытянуть из-за пазухи тряпичный кошелёк, по всей видимости пустой. До ушей Мики долетел обрывок их разговора. — Да не будь ты такой сукой, дай и мне немного! Я ведь тебе ворота не открою в следующий раз! Нарочно, стерва, не взяла лишних денег, да? Женщина шипела ругательства, отбивалась, отворачивалась. В другое время Мика, пожалуй, пришел бы ей на помощь, но вдруг ярко вспомнилась мать. Вероятно, Нат точно так же вытирал об неё ноги — он всегда был знатный мастер нахамить, особенно женщине — а она… Предала отца. И эта предала своего мужа, да ещё и заплатила за это кровно нажитые её семьёй деньги. Отныне Мика думал о подобных ей с крайним омерзением. Холодные пальцы призрака Тиллы медленно провели по щеке. Наконец, отбившись от приставучего пьяницы, женщина поспешила к выходу. Мика прогулялся туда и обратно вдоль ограды, прошёл дальше по улице и вернулся к хибаре. Издалека увидел мать Джара: одетая в какое-то яркое безвкусное платье, толстуха несла с рынка две корзины продуктов. При виде каравая хлеба у Мики засосало под ложечкой, ведь он ничего не ел с самого утра. Напоминание о наказании за воровство оказалось как нельзя кстати.