Мы поженимся, когда выпадет снег

Остаток дня Нат провел, словно в тумане. Слоняться по городским улицам было неприятно до рвоты, но сидеть в предоставленной ему каморке на втором этаже таможенного дома было ещё хуже. Необычная внешность Ната привлекала немало внимания: отвыкшие от чужестранцев аборигены, не скрываясь, глазели на него. Ещё бы не отвыкнуть, с их кошмарными законами гости к ним заглядывают нечасто! Два или три раза к Нату подходили служители порядка и выразительным жестом показывали на наглухо зашнурованную ширинку. Тогда Нат вынимал из потайного кармана драгоценное удостоверение, и вопрос отпадал сам собой. Когда путешественнику в очередной раз попался на глаза такой тип, он с омерзением подумал, что, когда у него уже не будет этой жалкой бумажонки, ему придётся в таких случаях демонстрировать пустую мошонку. Прямо на улице, и… Судя по всему, как минимум каждый час. А удостоверение беженца закончит своё действие через сутки. Сутки… После очередной проверки внимание Ната настойчиво привлек торговец полотном. Тот, видимо, почуял, что у чужеземца пока ещё всё на месте, а потому принялся на все лады расхваливать товар: суконные простыни, расшитые по краям религиозными текстами. До затуманенного сознания путешественника не сразу дошло, что ему предлагают купить ткань, на которой его кастрируют менее чем через сутки. Сидя на низеньком стуле перед очередным евнухом, Нат тупо смотрел в одну точку, не слушая цен. Черт побери, не будет же он торговаться за тряпку, поверх которой ему отрежут яйца! На родине Нат промышлял воровством, забирался в дома и склады ценных товаров, а после продавал краденное скупщику. Однажды ему предложили поучаствовать в хорошеньком дельце, а потом ещё в одном, и ещё… А потом он не поделил любовницу с главарём банды. Чудом было уже то, что ему удалось добраться до границ Кавата, где погоня с гарантией отстала. Дорого же Нат заплатил за мимолётную интрижку, а скоро с него сдерут ещё больше! Он-то думал по-быстрому найти какую-нибудь шлюшку, у которой точно ниоткуда не потечёт кровь в нужный момент, и остаться с яйцами в этом выхолощенном царстве! Кто мог знать, что законы изменились? Торговец не дал ему сдачи с золотого, но зато всучил вместе с треклятым полотнищем связку каких-то листьев, которые надо было то ли заваривать и употреблять внутрь, то ли прикладывать к ране, когда всё закончится. Нат тщательно присматривался к окружающим, уже убедившись, впрочем, что переодеться и слиться с толпой у него не выйдет. Местные жители были ниже его на голову, широколицы, неладно сложены — очевидно из-за перенесённой операции жир у них откладывался не в тех местах, где это предусмотрено природой. Время от времени поверх голов проносили богато разукрашенный открытый паланкин, на котором восседал счастливый обладатель пары шариков под основанием пениса. У этих-то было всё: деньги, слуги, хорошие дома и, разумеется, гаремы жён и наложниц. По понятным причинам местные мужчины не носили бороды и через одного были лысыми, но господа на паланкинах гордо выставляли напоказ волосатые груди, ухоженные причёски и прочую растительность на лице. Когда солнце начало клониться к закату, Нат открыл дверь дома, в котором по вывеске над входом узнал цирюльню. Узнал бы её даже неграмотный: на деревянном щите были вырезаны бритва, ножницы, а также стилизованные изображения аккуратно подстриженной макушки, выбритого подбородка и мошонки. Нат мимоходом подумал, что каждый молодой парень здесь надеется на чудо накануне свадьбы, но традицией выбрить пах перед венчанием не пренебрегает. Всё существо Ната, уже познавшего в своей жизни плотскую любовь, противилось происходящему, отвергало саму мысль о том, через что ему придётся пройти на следующий день. Теперь же, войдя в цирюльню, он вдруг окончательно осознал весь ужас своего положения. Дверь за ним закрыл порыв сквозняка, оглушительно звякнул колокольчик, призывая хозяина и рабочих. Нат стоял как вкопанный, держа подмышкой белое полотнище, сложенное рулоном. — Господин? — нелепая толстоносая и толстогубая физиономия цирюльника расплылась в положенной улыбке. Того, видимо, обманул облик Ната. Чужестранец, высокий и худощавый, тридцати лет отроду обладал коротенькой курчавой бородёнкой и такими же курчавыми иссиня-чёрными волосами. Вероятно, в полутьме прихожей хозяин принял его за высокопоставленного повелителя жизни из тех, что ездят в паланкинах. Но, подойдя ближе, он разглядел, что перед ним чужестранец, а значит, права на яйца у него нет по определению. И всё же цирюльник сохранил уважительный тон, деловито спросил нового клиента: — Что будет угодно? — Побриться, — мрачно буркнул Нат, и по короткому взгляду, брошенному вниз, опытный мастер мгновенно догадался, где именно желает побриться необычный посетитель. Нат снова пропустил мимо ушей озвученную цену, но после узнал, что в отличие от торговца тканями цирюльник на нём не нажился. Кожаную куртку Нат снять отказался: в карманах еще остались деньги, а главное, там было удостоверение о том, как давно он переступил границу. Времени до того, что в Кавате называют таинством, оставалось всё меньше. Наконец, Нат устроился на специальном кресле, позволявшем надлежащим образом выбрить его достоинство. Надевая чистый фартук, евнух-цирюльник заметил тоном, свойственным всем людям его болтливой профессии: — Ни разу не имел дело с таким… Взрослым мужчиной. — Завтра я перестану быть мужчиной, — плюнул Нат. Хозяина, похоже, покоробили эти слова. Впрочем, он быстро проглотил обиду и принялся взбивать мыльную пену. — Сейчас у меня мало клиентов. Сами знаете… Начало лета. Нат угрюмо молчал. Цирюльник выбрал кисточку и начал обильно смазывать густой мыльной пеной его лобок, внутреннюю часть бёдер и мошонку. Клиент брезгливо отвернулся, чтобы не смотреть на то, как его готовят к кастрации. На стенах и даже на потолке заведения были во множестве развешаны выдержки из священного писания, а также напутственные слова и пожелания удачи в первом и, весьма вероятно, последнем сношении с женщиной. — С первым снегом здесь будет не протолкнуться, — усмехнулся цирюльник, гордясь своей популярностью и репутацией. Но потом добавил с солидарностью в голосе. — Обычно оскопления проходят легче, если некоторое время подержать яйца на снегу, поэтому мы всегда играем свадьбы зимой. Вам завтра будет нелегко. Нат сглотнул, едва сдерживаясь, чтобы не разнести комнатушку ко всем чертям. Евнух тем временем взял обернутую чистой тряпицей бритву, пару раз провёл ей по полотенцу. Когда лезвие угрожающе приблизилось к паху, Нат крупно вздрогнул и непроизвольно попытался отползти. Цирюльник приостановился. Позже Нат был благодарен ему за то, что добряк по-своему старался его поддержать, но тогда… Большим усилием воли Нат заставил себя опустить таз на прежнее место. Мышцы ног и поясницы сводило судорогой от напряжения. Цирюльник выждал ещё минуту, а потом начал неспешно, основательно брить лобок, то и дело вытирая пену и обрезки волос о закинутое на плечо полотенце. По лбу Ната крупными каплями катился пот. — Видите вон те четыре шёлковые полоски? — снова заговорил цирюльник, указывая куда-то себе за спину. — Моя семья уже двадцать поколений владеет этой цирюльней. За это время мы четырежды брили мошонки благословлённым господам, которые успешно прошли испытание. — Немного, — сухо заметил Нат. Теплая рука собеседника аккуратно придерживала его мужское достоинство, перекладывало его так и эдак подбривая волоски возле самого основания пениса. — Для нашей улицы это ОЧЕНЬ много, — спокойно оспорил цирюльник. — Если бы речь шла о престижном квартале или дворце, то… — Четыре счастливчика за пятьсот лет? Это много?! — О, да. Немного расслабившийся было Нат почувствовал холод стали кожей мошонки. Его затрясло. В ту минуту он истово ненавидел Кават и всё, что с ним связано, а призрачная возможность избежать этой участи только подливала масла в огонь ненависти. Предубедительный цирюльник отложил своё лезвие, взял другое и перешёл на внутреннюю часть бёдер. — Почему вы позволяете им делать это с собой?! — Нат перешёл на громкий шёпот, приподнялся на локтях. Серые глаза впились взглядом в наполовину выбритый пах. Крупные округлые яйца казались двумя тёмными ёжиками на фоне непривычно гладкого лобка. Лезвие бритвы неспешно поглаживало его бедро, то подбираясь к ним, то снова удаляясь. Цирюльник изрядно поднаторел беседовать с обречёнными на кастрацию юношами. Впрочем, у каждого его прежнего клиента была надежда на то, что после его свадьбы в скромной мастерской появится пятая шелковая полоса, а сам он оставит себе яйца и все связанные с ними удовольствия. У чужестранца такой надежды не было, потому следующий день обернулся для него не лотереей, а казнью. — Почему?! — повторил Нат, откидываясь назад в приступе бессильной злобы. Цирюльник сполоснул бритву и перешёл на другое его бедро. Чужестранец, мощный, сильный, оказался слишком нервным. Да, многие вздрагивают, когда лезвие касается таких нежных и тщательно оберегаемых частей тела, но ведь никто не собирается прямо сейчас резать ему мошонку. Неосторожное движение, и даже самый искусный знаток своего дела мог поранить бритвой крупную артерию. — Учение гласит, — с достоинством начал евнух, — что в начале времён злой дух отравил племя людей, наслав на мужчин проклятье. Тот, кто познав женщину, ранит её до крови — проклят. Очаг проклятья надо вырезать, пока он не отравил тело и душу. Левая рука ощупала мошонку чужестранца. Цирюльник зачерпнул больше пены, ещё раз смазал обречённые яйца. Нат хрипло дышал ртом, сдерживая панику. — То, что вырезают у нас между ног, после съедают священные тигры, — добавил цирюльник таким тоном, словно это должно было успокоить его клиента. Узкое лезвие осторожно обводило яичко, не оставляя царапин. — А может, прокляты женщины? — заявил Нат громче, чем хотел. Он снова приподнялся и теперь пристально смотрел на то, что делалось под основанием его пениса. — Мы думаем иначе, — цирюльник тщательно осмотрел выбритую половину мошонки, вытер лезвие и перешёл на вторую. — Священнослужители и те, кого не взяло проклятье, делают то же самое, но у женщин не идёт из-за этого кровь и им не больно. — Послушайте, в первый раз больно любой бабе, — Нат вздрогнул, но опытный мастер вовремя отвёл руку. — Священнослужители просто пользуются тем, что без яиц остался кто-то другой, кто поимел её перед ними. — Так говорит ваше Учение? — работа была почти закончена. Мастер перебирал яички, натягивая на них кожу, чтобы отыскать последние волоски и сбрить их. — Так говорит наша жизнь, — буркнул Нат. — Уж я-то знаю. — Тогда почему вы приехали к нам? Вас не устраивала ваша жизнь на родине? — не поведя и бровью парировал евнух. Нату нечем было крыть. Ему вручили небольшое, тщательно начишенное медное зеркало, в котором он мог рассмотреть на совесть выскобленную мошонку. То, что Нат увидел, напомнило ему пару неспелых апельсинов. Медь придавала отражению желтоватый оттенок. Значит, ему предстоит кастрация. — Позвольте дать вам несколько советов? — все так же вежливо спросил цирюльник. Нат неопределённо мотнул головой в ответ. — Посоветуйте мне бежать отсюда, — попросил он серьёзно, но его слова приняли, как шутку. Его собеседник снова усадил непредвзятого клиента на прежнее место, принялся промакивать его пах сначала влажной тряпкой, потом сухой, а после мягкой губкой, вымоченной в терпко пахнущем настое. — Завтра, когда вас свяжут и обмотают мошонку верёвкой, постарайтесь сесть так, чтобы верёвка была натянута как можно сильнее. Тогда яйца быстро онемеют, боль будет не такой сильной. Жаль, что сейчас нет снега, и… — Как вы… Вы через это… Вы… — Нат хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Его руки оттолкнули губку и закрыли мошонку куполом. Вместо ответа хозяин снял фартук, потом приспустил штаны. Сморщенный пенис был отогнут вверх, и глазам Ната предстали два шрама, бывшие некогда прорезями, через которые у несчастного варварски похитили содержимое мошонки. — Это было больно, — не стал скрывать цирюльник. — Я был очень молод, гораздо моложе вас. Знаете, я очень люблю свою супругу, и тогда, накануне, надеялся… Как видите. Он грустно улыбнулся и развёл руками. Нат прошептал, потрясённый. — Вашу супругу?! Но ведь она отрезала вам яйца! — Это сделал жрец, — поправил евнух. — Линма только держала мой пенис, чтобы он не попал под нож. Что-то в выражении глаз цирюльника изменилось. Наградив чужестранца новым деловым взглядом, он вдруг предложил: — Не хотите ли поужинать с моей семьёй? Нат сглотнул и вдруг понял, что с самого утра маковой росинки не держал во рту. Его изрядно тошнило от всего услышанного, но семейный ужин был всё же лучшим вариантом, нежели бесцельное брожение по улицам и демонстрация удостоверения на каждом углу.