Вадрикон: первый посланник Бога

      Ночь постепенно окутывала пригород, и в небе уже зажигались первые звёзды. Сквозь окно пробивался холодный свет молодой луны. Её тонкий серп наполовину окутывала дымка облаков. София на миг задержала на нём взгляд и снова посмотрела на Лучано. Чуть прикрыв глаза, он сидел на кровати, откинувшись назад. Время от времени его губы сжимались — значит, боль всё ещё была.       Дверь с лёгким скрипом вдруг открылась, и в комнату вошёл Агостино.       — Как ты? — обратился он к Лучано, на что тот лишь вяло кивнул, мол, жить буду. — Сегодня нам нужно провести одну проверку, — сказал он. — Я уверен, что изгнал всех демонов. Но… всегда есть «но». Бывают такие, кто прячется глубже. Их сложнее вытащить. Они затаиваются, как яд в крови.       София недовольно изогнула брови.       — Вы, правда, думаете, что кто-то мог остаться?       Агостино кинул взгляд на луну, а затем, зажигая свечи, заговорил медленно, с расстановкой:       — Зло действует, как болезнь. Днём оно затаивается, скрывается, становится слабее. Оно будто растворяется в светлых часах, не потому что боится солнца — хотя и это бывает, — а потому что… скажем так, дневное сознание человека крепче. Разум ясен, тело бодро, дух силён. Но к ночи всё меняется.       Он сделал паузу, взглянув на Софию.       — Ты знаешь, почему у больного температура часто поднимается ближе к вечеру?       София помотала головой.       — Это из-за циркадных ритмов, — продолжил Агостино. — Днём тело сопротивляется сильнее, иммунитет работает лучше. А ночью, когда организм ослаблен, болезнь берёт верх. С духом то же самое.       Лучано слушал, не отрывая взгляда от Агостино, но София заметила, как его пальцы чуть сжали отворот одеяла.       — Сегодня седьмое марта, — негромко произнёс Агостино. — Луна растущая.       — И что это значит? — спросила София.       — Растущая Луна — это Луна силы, — пояснил Агостино. — Это время, когда всё набирает мощь: заклинания, намерения, духи… и тёмные сущности тоже. Если в Лучано что-то осталось, пусть даже глубоко затаённое, сегодня оно будет сильнее, чем вчера. Если его позлить, оно проявится… Но есть ещё кое-что, — чуть погодя, добавил он. — Сегодня суббота. День Сатурна. Сатурн — это планета кармы, судьбы, скрытых истин… Ритуалы, проводимые в этот день, способны вывести на свет проклятия, демонов… любые кармические привязки. Всё, что прячется, всё, что маскируется — в день Сатурна выходит наружу.       — Может, и мне выйти? — улыбнулась София. — Ну, чтобы вам не мешать.       — Можешь остаться, — улыбнулся в ответ Агостино. — Это не обряд экзорцизма, ничего страшного не произойдёт.       Он сел напротив Лучано и, достав из нагрудного кармана рубашки тряпичный мешочек, извлёк три маленькие деревянные фигурки.       — Что это такое? — спросила она.       — Баобаб. Дерево жизни. Его древесину используют в обрядах вуду для связи с духами.        Агостино аккуратно разложил фигурки на одеяле перед Лучано. Каждая была перевязана волокнами, похожими на высушенные стебли какого-то растения: первая — вокруг ног, вторая — вокруг шеи, третья — крест-накрест, сжимая грудь и руки. Агостино произнёс над ними несколько слов. София не узнала язык, но почувствовала, как по её спине пробежал холодок. Подняв первую фигурку, Агостино провёл ею над ногами Лучано, после чего взял со стола складной нож и разрезал путы на ногах фигурки. Лучано не дрогнул. Затем он взял вторую фигурку и поводил ей перед лицом Лучано, а потом снова разрезал нити. Лучано вдохнул глубже, но это был естественный вдох, не более. Наконец Агостино взял третью фигурку, поводил ей над грудью Лучано, внимательно всматриваясь в его глаза, и разрезал последние нити.       — Всё, — коротко заключил он, убирая фигурки в мешочек.       — И что это значит? — спросила его София, пытливо сверля взглядом.       — На Мадагаскаре верят, что духи не могут лгать баобабу. Если бы что-то чужое сидело в Лучано, оно обязательно бы проявилось. Через тело, через дыхание, через взгляд. Но он чист.       София перевела взгляд на Лучано. Тот сидел спокойно, разглядывая разрезанные нити, что по-прежнему лежали на одеяле.       — А это нужно предать огню, — сказал Агостино и, собрав нити, положил на толстую свечу.       Нити вспыхнули, на мгновение огонь стал зеленоватым, а потом, когда нити догорели, пламя вновь пожелтело.       — Впервые вижу нечто подобное, — хмыкнула София. — А над святым отцом можно проводить такие… не христианские ритуалы? Лучано к утру не загавкает?       Агостино усмехнулся.       — Христианство — это не единственное знание, которое стоит изучать. Я научился вуду на Мадагаскаре, у одного человека по имени Рабе. Он жил в деревне среди баобабов, таких огромных, что их стволы скрывали целый дом. Рабе был омбиаси — знахарем, колдуном, тем, кто понимает духов лучше, чем людей. Он рассказывал мне, что вуду — это не просто магия, это язык, на котором мир разговаривает с тобой. Мы привыкли думать, что зло — это что-то явное: демоны, бесы, проклятия. Но он верил, что настоящее зло — как болезнь. Оно живёт в человеке тихо, незаметно, пока не придёт его время… Он научил меня, как распознать это зло. Не изгнать — с этим у нас свои методы. А именно увидеть. Узнать, что скрывается внутри.       София взглянула на пламя свечи.       — И вы… действительно видели что-то?       Агостино кивнул.       — Лучано чист.       — Значит, теперь вы можете рассказать нам наконец, что это за шрамы на моих запястьях?       — Сейчас Лучано нужно отдохнуть, — мягко сказал Агостино. — Разговор отложим до завтра.       София посмотрела на полусонного Лучано, потом снова на Агостино.       — А я могу остаться здесь до утра? — робко спросила она.       Агостино кивнул.       — Можешь.       София подошла к Лучано и, наклонившись над ним, шепнула:       — Спокойной ночи.       Тот, не открывая глаз, ответил ей лёгкой улыбкой.       Когда София с Агостино вышли в коридор, Агостино прикрыл за собой дверь и тихо сказал:       — Нам нужно поговорить.       София почувствовала, как что-то внутри сжалось.       Они спустились в гостиную. Огонь в камине освещал комнату мягким золотистым светом.       — В Ватикане сейчас неспокойно, — негромко начал Агостино, включая лампы. — Никто до конца не знает, кто замышляет покушение на Папу. Ищут ли нас с Лучано… Но… — он посмотрел на Софию прямо, — теперь, когда я уверен, что с ним всё в порядке, я могу рассказать вам то, что не мог раньше. Вы, София, — самое ценное, что сейчас есть у ордена.       — Потому ко мне недавно приставили охрану из ещё трёх человек? — спросила она.       Агостино кивнул.       — Именно. И я хочу, чтобы вы сейчас поехали домой, собрали вещи и вернулись сюда. Игнацио вас отвезёт. Мы не можем допустить, чтобы на вас вышел кто-то из кардиналов или их помощников. Они не будут церемониться. Если узнают, кто вы, отправят на тот свет без раздумий.       София вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.       — Я поняла.       Агостино потер рукой лицо — усталость сказывалась и на нём.       — Я сам измотан. Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Завтра я расскажу всё тебе и Лучано. Обещаю.       София коротко кивнула.       — Хорошо.       Она посмотрела на пламя в камине, потом выдохнула и, развернувшись, направилась к двери.