Вадрикон: первый посланник Бога

      Агостино вышел во внутренний двор. Воздух был прохладным, влажным от утреннего тумана. С крыши дома тихо капала вода.       Он опустился на колени прямо на каменную дорожку, сомкнул пальцы в молитве и закрыл глаза. Сейчас внутри него боролись два чувства: долг и страх. Он знал, что демонов они бы в любом случае изгнали. Вопрос был лишь во времени. Но именно оно — время — играло против Лучано. Чем дольше демоны оставались в его теле, тем серьёзнее разрушали его разум. Это было не только духовное воздействие, но и вполне реальный физиологический процесс.       Демоническая одержимость — это не просто контроль над телом. Это вмешательство в работу нервной системы, в электромагнитные процессы мозга, в структуру самой психики. Длительное состояние одержимости приводит к необратимым изменениям. Гиперактивация миндалевидного тела, отвечающего за страх и агрессию, со временем приведёт к посттравматическому стрессовому расстройству и фобиям. Дисфункция гиппокампа — к провалами в памяти и нарушениям восприятия реальности. Дестабилизация уровня нейромедиаторов, в частности, серотонина и дофамина — к клинической депрессии, суицидальным мыслям, расстройствам личности.       Если продолжить канонический обряд, на изгнание могут уйти недели, а то и месяцы. Если решиться на риск — всё может закончиться за считанные часы.       Агостино глубоко вздохнул. Он молился искренне, всем сердцем. Просил у Господа не знамения, не чуда, а понимания. И в этот момент в его душе действительно что-то прояснилось. Бог не говорил словами. Но сердце знало, как правильно.       Агостино встал с колен, выдохнул и решительно направился обратно в дом.       Когда он вошёл в комнату, отцы Пио и Бьяджо подняли на него взгляды.       — Сделаем это сегодня, — сказал Агостино.       Лучано лежал на кровати и выглядел совершенно измождённым. Агостино склонился над ним и, аккуратно отклеив марлевую повязку с груди, стал внимательно рассматривать место ожога. Рана всё ещё выглядела тревожно: края покраснели, немного отекли, в центре образовался сухой струп — плотный, желтовато-коричневый, местами почти чёрный. Ожог затянулся не полностью, но признаков инфицирования не было, что уже было удачей.       — Воспаление ещё есть, но некроз не пошёл, — сказал Энцо, который уже несколько раз проверил состояние Лучано. — Не уверен, что рисовать поверх раны безопасно.       — Я нарисую сверху. Чуть выше сердца, — ответил Агостино. — Надеюсь, это тоже подойдёт.       Он окунул кончик ватной палочки в пузырёк с кровью Софии и медленно начал выводить феномские символы.       Лучано даже не шелохнулся.       — Он вообще дышит? — встревоженно спросил Энцо, тут же касаясь шеи Лучано и проверяя пульс. Затем он достал тонометр, чтобы измерить давление.       — Всё в норме, — пробормотал он с сомнением в голосе. — Почему он даже не реагирует?       — Возможно, демоны затаились, — ответил отец Пио. — Ждут.       Когда Агостино завершил надпись, в комнате стало тихо, даже свечи, казалось, теперь горели ровнее, без прежнего потрескивания.       — Начнём, — твёрдо произнёс Агостино.       Он и отец Пио стали друг напротив друга: у изголовья и в ногах Лучано. Отец Бьяджо отошёл к стене, наблюдая.       Молитвы ордена не походили на привычные латинские или греческие тексты. Это был арамейский с примесями диалектов. Гласные тянулись дольше, слова сливались в единый поток, рождая ритмичный, почти гипнотический звук.       Они начали с призыва, обращённого не к святым или ангелам, а к самой основе мироздания — к той энергии, которую Агостино ранее называл искрой. Молитвы чередовались с глубокими горловыми звуками, создавая гармоничный резонанс.       Лучано дёрнулся. Его тело напряглось, пальцы на руках резко сжались, ногти впились в ладони. По губам скользнуло что-то похожее на улыбку, но глаза оставались закрыты.       — Он реагирует, — шепнул Энцо.       Агостино продолжал читать, голос его становился твёрже.       — Шемхамфораш! — произнёс отец Пио, и комната будто содрогнулась.       Тело Лучано снова дёрнулось, губы разомкнулись, и из горла вырвался звук — не крик, а нечто низкое, вибрирующее, неестественное. Агостино медленно поднял руку, сделав жест, напоминающий раскрытую ладонь, и продолжил молитву. Отец Пио сделал то же самое.       Лучано начал задыхаться, его тело трясло в эпилептическом припадке, словно его разрывали изнутри.       Агостино изменил интонацию, переходя к другой части обряда.       — Ана бе-хоах!       Слова прозвучали требовательно, как приказ.       Тело Лучано снова выгнулось. С его губ срывались хриплые слова на незнакомом языке — не арамейском, не латинском, но полном отрывистых согласных.       — Они сопротивляются, — сказал отец Пио.       — Ещё бы. Не хотят уходить, — добавил Агостино.       Отец Бьяджо сжал кулаки. Он видел множество изгнаний, но это было нечто иное.       — Шемхамфораш! — Агостино не позволил демонам заговорить.       Звук смолк, как если бы невидимая рука сжала челюсти. Лучано извивался, его мышцы то напрягались, то расслаблялись. Что-то выкручивало его изнутри.       — Теперь имена! — Агостино кинул взгляд отцу Пио. — Мы должны назвать их. Ты слышишь их?       — Не уверен, — ответил отец Пио, встречаясь с ним взглядом.       — Audio, scio, pronuntiabo, — сказал Агостино.       Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и позволил чувствам вести его. Он ощущал присутствие демонов, словно яд, впитавшийся в воздух. Их вибрации, как танцующие кобры, витали над Лучано.       Агостино открыл глаза и назвал первое имя:       — Баал-Керет!       Лучано взвизгнул, выгибаясь так, что его позвоночник хрустнул.       — Тор-Ашмад!       Комната содрогнулась. Свечи вспыхнули выше — огонь откликался на слова.       — Зохал-Мерет!       Теперь Лучано не просто кричал — его рот был раскрыт, но звуки исходили не из его лёгких. Они шли из пространства, из тех мест, где гнездились эти твари.       Агостино почувствовал, как что-то холодное, липкое коснулось его разума, пытаясь просочиться, взять контроль. И он тут же перешёл к напеву — глубокому, монотонному. Это были просто слоги, не имеющие смысла, но их ритм был важен. Они разбивали поток чужого вторжения, как скала разбивает волну. Демоны чувствовали, что их вытесняют. Они метались, шипели, выкрикивали угрозы.       Агостино сделал шаг вперёд, подошёл к столу и взял свечу.       Огонь.       Огонь — древнейший инструмент изгнания. Его нельзя подчинить. Он несёт свет, разрушает тьму, остаётся необузданным.       Агостино провёл свечой вдоль тела Лучано, не касаясь его кожи.       — Эш Кадош!       Огонь вспыхнул выше.       Лучано снова закричал.       — Они выходят, — сказал отец Пио и сделал шаг вперёд.       Тени вокруг Лучано начали извиваться, сползая по его торсу, теряя форму, растворяясь в воздухе.       — Шорнек, Хатар, Налфех… прочь! — Агостино перешёл на резкий, повелительный тон.       Отец Пио шагнул ближе и произнёс последнее:       — Ор а-гануз!       В этот момент пламя свечи дрогнуло и выстрелило вверх. Воздух задрожал, сгустился. Агостино почувствовал их последний отчаянный рывок — чёрные когти тянулись к нему, к его разуму, к его душе.       Он не позволил.       Голос его перешёл на резкий выкрик:       — Барух Ата, Эль Эльйон!       И в этот миг всё оборвалось.       Тело Лучано сотряслось в последний раз и рухнуло обратно на кровать.       Тишина.       Свечи горели ровно, без единого колебания. Лучано не двигался, но его грудь снова ровно поднималась и опускалась.       — Он справился, — тихо сказал Энцо, проверяя пульс.