Вадрикон: первый посланник Бога

      Когда всё закончилось, отец Бьяджо подошёл к Лучано. Он смотрел на него несколько долгих секунд, словно не веря, что всё действительно закончилось. Затем осторожно взял его за руку. Пальцы Лучано чуть дрогнули в ответ. Кожа была прохладной и влажной. Бьяджо почувствовал, как с его плеч спадает тяжесть. Он знал, каким хрупким бывает баланс между жизнью и смертью в такие моменты. Знал, как легко можно его потерять.       — Ты справился, мальчик мой, — выдохнул он едва слышно.       Повисла тишина. Вязкая, густая, как ночной туман. Огонь свечей продолжал мерцать, но его трепет уже не был тревожным. Он больше не отбрасывал по стенам уродливые, искажённые тени. Всё закончилось.       Агостино стоял, тяжело дыша, как если бы пробежал длинную дистанцию, потом вдруг пошатнулся — ноги его явно не держали, и он опустился на колени. Веки задрожали, дыхание сбилось, из его груди вырвался странный звук — не то стон, не то сдавленный всхлип.       А потом полились слёзы.       Без остановки, безудержно. Они текли по лицу, падали на руки, сжимавшие сутану. Это не было простым плачем. Это было очищение — глубокое, болезненное, но светлое. Его грудь содрогалась, из горла вырывались глухие звуки, похожие на те, что издаёт человек, когда его жестоко бьют, когда боль уже перешагнула порог терпения, но тело продолжает реагировать.       Энцо вздрогнул. Он никогда не видел подобного. Это был не нервный срыв, не истерика, не отголоски стресса. Он шагнул вперёд, но отец Пио мягко положил руку ему на плечо.       — Не трогай, — тихо сказал он. — Дай ему пройти через это.       — Но он… — Энцо сглотнул, глядя на сгорбившегося Агостино. — Ему плохо!       — Сейчас он ближе к Богу, чем когда-либо. И боль, которую он ощущает, — это боль света, не тьмы. — Отец Пио говорил спокойно, но твёрдо: — Он должен очиститься. Освободиться от того, что увидел.       — Что с ним происходит?       Отец Пио перевёл взгляд на Энцо.       — Ты видишь, как текут слёзы? — спросил он.       Энцо кивнул.       — Это благодать.       — Но он выглядит… так, будто его только что сломали.       — Не сломали. Очищают… — Пио посмотрел на свечи, что продолжали гореть ровно и спокойно. — Соль очищает. Ты ведь знаешь, что святая вода освящается солью? Это не просто традиция. Соль впитывает, вытягивает на себя скверну. То же самое происходит и сейчас. Агостино ощущал то, что разум не в силах постичь, видел то, чего никто из нас не видел. Его глаза были открыты шире, чем наши. Он смотрел в бездну, и бездна смотрела на него. Его глаза видели тьму, и теперь слёзы смывают её остатки. Это тяжело... — голос Пио стал почти шёпотом, — тяжело даже для него.       Они стояли чуть в стороне, не мешая Агостино переживать то, что должно было быть пережито.       Энцо нахмурился, но Пио продолжил:       — Он отдавал себя. Молитвы — это не просто слова. В них сила, энергия, которую он тратил. Теперь его душа истощена, как тело измождённого странника, дошедшего до конца пути. Ты видел, как ослаб Лучано?       Энцо снова кивнул.       — Агостино истощён не меньше.       Энцо молчал, смотрел на друга. Ему хотелось помочь, но он не знал как.       — Это всегда так происходит? — спросил он.       — Не всегда, — ответил Пио и покачал головой. — Но когда изгнание настолько трудное, когда демоны держались так отчаянно, когда пришлось призвать силы, которые обычно не призывают… Да, это случается.       В комнате витала особая тишина. В ней не было тревоги, только тяжёлая, глубокая усталость.       — Он придёт в себя, — Пио выдохнул. — Ему просто нужно время.       Прошло ещё несколько минут. Дыхание Агостино постепенно выровнялось. Плечи, прежде напряжённые, немного опустились. Он словно медленно возвращался из места, куда никто, кроме него, не мог заглянуть.       Энцо посмотрел на отца Пио, ожидая от него знака, и старик слегка кивнул.       — Теперь можешь.       Энцо осторожно подошёл к Агостино, опустился на корточки рядом с ним и положил руку ему на плечо.       — Давай, брат, — мягко сказал он. — Вставай.       Агостино не сразу отреагировал. Он судорожно выдохнул, моргнул и, силясь, посмотрел на Энцо. Его глаза были покрасневшими, но взгляд — осмысленным.       — Всё хорошо, — тихо сказал Энцо.       Агостино кивнул. Его тело было обессилено, руки тряслись, но Энцо поддержал его, помог подняться.       — Давай в спальню.       Агостино не спорил. Он едва передвигал ноги, но шёл. Когда они дошли до спальни, Энцо усадил его на край кровати.       — Ложись.       Агостино послушно откинулся назад. Энцо достал тонометр и измерил давление. Затем взял запястье и проверил пульс.       — Сердце бьётся слишком медленно, — пробормотал он. — Давление тоже низковато.       — У тебя кружится голова?       Агостино вяло кивнул.       — Тошнит?       — Немного.       Энцо проверил зрачки — реагируют нормально.       — Сейчас принесу воды.       Он уже хотел было уйти, но Агостино протянул руку и сжал его запястье.       — Спасибо, — прошептал он.       Энцо улыбнулся.       — Не беспокойся, я буду рядом. Тебе нужен покой.        Агостино хотел ответить, но веки опустились сами собой. Он провалился в глубокий, тяжёлый сон. Энцо ещё минуту смотрел на него, проверяя дыхание, а потом в комнату вошёл отец Пио.       — Как он? — спросил тот.       — Заснул.       Пио кивнул.       — Пусть отдыхает. Сегодня он прошёл через ад.       Энцо посмотрел на старого священника.       — А вы?       Пио улыбнулся.       — Я давно видел этот ад. И знаю, что он никогда не победит тех, кто стоит перед ним с верой.