Вадрикон: первый посланник Бога

      На следующий день, когда солнце уже стояло высоко в небе, Агостино, отец Пио Амадео и отец Бьяджо приступили к обряду экзорцизма. Лучано лежал на кровати, его руки и ноги были привязаны к спинкам кожаными ремнями, чтобы он не мог причинить вред себе или другим. Хотя его лицо оставалось измождённым, а кожа болезненно бледной, за ночь сил в теле явно прибавилось.       В углу комнаты, на стуле, сидел Энцо, готовый в любую минуту прийти на помощь. Рядом с ним на столе лежала сумка с медикаментами. Агостино стоял у изголовья кровати, держа в руке распятие. На его шее висел розарий, а в левой руке он сжимал книгу Rituale Romanum — ритуальный католический сборник, содержащий молитвы и тексты для изгнания нечистой силы. Отец Пио Амадео расставлял свечи и окроплял углы комнаты святой водой, шепча молитвы. Отец Бьяджо держал кадильницу, в которой густым облаком курился ладан.       Лучано вдруг открыл глаза и уставился на священников с ледяной ненавистью. Его радужки были почти полностью поглощены расширенными зрачками.       — Молиться пришли? — его голос прозвучал хрипло, в нём явственно чувствовалось что-то чужое. — Вам не прогнать нас. Его душа — наша.       Агостино перекрестился и поднял распятие.       — Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…       Отец Пио зажёг свечу и, встав у изножья кровати, начал вторить молитве. Лучано выгнулся, как если бы его тело пронзило электрическим током, и из его горла вырвался истошный крик.       — Проклятые рабы! — прорычал он. — Оставьте его! Он наш! Его плоть будет истлевать в муках, а душа сгорит в аду!       Агостино не остановился. Он продолжал читать молитвы, брызгая святой водой на лицо и грудь Лучано. Капли воды оставляли на его коже красные следы, словно обжигали её. Лучано трясся в конвульсиях, изо рта пошла пена, перемешанная с кровью, — он прикусил язык в очередном припадке ярости.       Отец Бьяджо размахивал кадильницей, и густой дым ладана наполнял лёгкие терпким ароматом. Лучано зашипел, как раненый зверь, и резко дёрнул головой, чуть не вырвав плечо из сустава.       — Ты выгонишь одного — придут трое! — выкрикнул он, глядя на Агостино с неестественной ухмылкой. — Мы будем разрывать его изнутри, пока он не сдохнет!       — Умолкни! — огрызнулся Агостино. — Кого ты пугаешь? Тебе недолго осталось.       Энцо шагнул ближе, быстро проверив пульс на шее Лучано. Сердце колотилось слишком быстро. Дыхание стало поверхностным и прерывистым.       — Ему плохо, — тихо сказал он, взглянув на Агостино. — Если так продолжится, он может впасть в шок или потерять сознание.       — Прервёмся ненадолго, — ответил тот.       После короткого перерыва обряд продолжился.       К вечеру Лучано был полностью измучен. Его кожа покрылась липким потом, губы потрескались до крови. Энцо измерил его давление — оно упало до опасно низких значений. Глаза закатились. Лучано только тяжело дышал, не в силах даже шевельнуться. Однако атмосфера в комнате изменилась — стала чуть легче, будто самый густой, давящий мрак начал рассеиваться.       Агостино, опустившись на колени, провёл рукой по своему лицу, стирая пот.       — Несколько ушло, — устало сказал он, перекрестившись. — Самые слабые. Гарзуалор, Уицколак и ещё несколько. Но главные остались.       Отец Пио кивнул, убирая свечи в сторону. Его пальцы тоже дрожали от усталости.       — Завтра продолжим, — прошептал он. — С Божьей помощью.       Отец Бьяджо потушил лампы и осторожно снял ремни с Лучано. Энцо быстро обработал его запястья, чтобы не осталось глубоких ссадин, и надел ему кислородную маску, чтобы помочь дышать.       Агостино наклонился к Лучано, осторожно прикоснулся к его лбу и перекрестил. Лучано вдруг чуть повернул голову и приоткрыл глаза. На мгновение в его взгляде мелькнула ясность — словно душа прорвалась сквозь пелену тьмы. Агостино крепко сжал его руку.       — Держись, брат, — шепнул он. — Мы тебя не оставим.       Агостино с трудом добрался до своей комнаты, почти волоча ноги. Обряд вымотал его до предела — казалось, мышцы налились свинцом, а виски сдавливало тупой болью. Он расстегнул сутану, скинул её на стул и, накинув серую рубашку, облокотился на спинку кровати. Но едва он успел сделать пару глубоких вдохов, как в дверь настойчиво постучали.       — Агостино! Брат! — голос Игнацио звучал обеспокоенно, но с нотками смущённого сожаления.       — Входи, — отозвался Агостино.       Дверь распахнулась, и Игнацио шагнул внутрь.       — Брат… София здесь. Прости, я не смог её остановить. — Он вздохнул, покачав головой. — У этой девушки в душе нет узды.       Агостино прикрыл глаза, слегка улыбнувшись одними уголками губ.       — Ожидаемо, — пробормотал он, застёгивая верхнюю пуговицу рубашки. — Пойдём.       Когда они спустились в гостиную, отцы Пио и Бьяджо уже были там. София стояла у стола, а у её ног громоздились три больших пакета с логотипом траттории — зелёный кипарис на белом фоне в красном круге.       — Я привезла вам поесть, — радостно сообщила она, заметив Агостино. Улыбка на её лице была тёплой, но в глазах тоже читалась утомлённость.       — Вы не должны были сюда приезжать, — сказал Агостино, однако в его голосе не было ни тени осуждения.       София махнула рукой.       — Глупости. Вы наверняка целый день ничего не ели. Тут лазанья, паста аль форно, суп минестроне и пицца.       — Пицца? — оживился отец Бьяджо, с интересом заглянув в пакет.       — И ещё я привезла вино. Полагаю, в этом доме крепче кофе ничего нет.       София наклонилась, поднимая с пола третий пакет. Стекло внутри мелодично звякнуло.       — Спасибо, София.       Агостино улыбнулся — тепло, почти по-отцовски.