Вадрикон: первый посланник Бога

      Расположенный неподалёку от Ватикана, монастырь Святого Тадея утопал в густом тумане. Высокие каменные стены казались ещё более суровыми в свете уличных фонарей, а стройные кипарисы, теряясь в дымке, напоминали молчаливых стражей.       В тот же вечер для встречи с аббатом и братом Джованни монастырь посетил и монсеньор Ансельмо. Трое священнослужителей собрались в рабочем кабинете аббата: аббат Антонио сидел за столом, плотно сжав руки перед собой. Его сутана, хотя и была аккуратной, выглядела немного поношенной. На его лице читалась усталость, а глубокие морщины вокруг глаз говорили о бессонных ночах. Монсеньор Ансельмо, напротив, источал уверенность и бодрость духа. Его чёрная сутана с фиолетовыми пуговицами и фиолетовым поясом выделялась в этой скромной обстановке. На его безымянном пальце правой руки блестел массивный перстень, который он задумчиво поворачивал, пока говорил. Справа от аббата сидел брат Джованни и сосредоточенно слушал монсеньора.       — Брат Джованни, ваша преданность и благоразумие никогда не вызывали сомнений. Мы благодарны вам за вашу верную службу и вашу способность сохранять трезвый ум в сложных ситуациях.       Джованни покорно кивнул. Его молчание говорило о готовности выслушать поручение.       — Теперь я хочу, чтобы вы взяли на себя особую обязанность, — продолжил Ансельмо. — Шрамы на теле отца Лучано, его знания о манускрипте и странное поведение не могут быть простым совпадением.       Он сделал паузу, словно ожидая от брата Джованни реакции, но, не дождавшись её, продолжил:       — Вы должны наблюдать за ним. Общайтесь, задавайте вопросы. Узнайте, что он знает об ордене и апокрифе.       Джованни взглянул на аббата, словно ища его одобрения, но Антонио лишь устало опустил взгляд.       — Конечно, ваше высокопреосвященство, — ответил Джованни. — Я сделаю всё, что потребуется.       Ансельмо удовлетворённо улыбнулся, а затем перевёл взгляд на аббата. Его тон стал жёстче:       — Отец Антонио, вам по-прежнему категорически запрещается вступать в личные беседы с Лучано. Его влияние… может быть опасным. Мы не знаем, что он скрывает, и не можем позволить подвергнуть риску вашу душу или ваши решения.       Аббат поднял голову, явно недовольный этим указанием, но ничего не сказал.       — Более того, — продолжил Ансельмо, глядя то на аббата, то на Джованни, — я настаиваю, чтобы другие братья также продолжали избегать общения с Лучано без особой необходимости. Никто, кроме брата Джованни, не должен заходить в келью Лучано без моего прямого разрешения.       — Но почему? — осторожно спросил аббат, нахмурив брови. — Он кажется мне человеком сломленным, но не злым.       Ансельмо нахмурился, и его голос стал холоднее:       — Потому что его слова, его россказни могут пошатнуть веру слабых душ. Если он действительно связан с орденом, он может использовать свои знания против нас. Или, чего хуже, впустить демона, которому служит орден, в души братьев. Это слишком большой риск.       — Я выполню ваше поручение, ваше высокопреосвященство, — сказал Джованни.       Ансельмо вновь удовлетворённо улыбнулся, провёл рукой по столу и поднялся.       — Прекрасно. Я рассчитываю на вас.       Когда дверь за Ансельмо закрылась, в комнате остались только аббат и Джованни. Антонио покачал головой, глядя на распятие, а Джованни, сложив руки на груди, задумчиво смотрел в пол.       В тот вечер, когда монастырь погрузился в тишину, а братья откланялись ко сну, брат Джованни тихо пересёк холодный каменный коридор и подошёл к двери кельи Лучано. Он постучал трижды, выждал мгновение и, не дожидаясь ответа, медленно открыл дверь.       Внутри было темно, если не считать слабого света лампы, горящей на столе. Лучано лежал на узкой кровати, сжимая в руках нагрудный крест. Его взгляд был устремлён в потолок, и казалось, что он ничего не слышал и не видел вокруг. Джованни бесшумно прикрыл за собой дверь, стараясь не нарушать этой хрупкой тишины, и прошёл в келью.       Придвинув к кровати небольшой деревянный стул, он сел рядом. Его глаза внимательно изучали лицо Лучано, заметно побледневшее, с тёмными кругами под глазами. В нём было что-то тревожное, как если бы вся энергия Лучано ушла на борьбу, о которой никто не знал. Некоторое время Джованни молчал, не зная, как начать разговор.       — Отец Лучано, — наконец произнёс он почти шёпотом. — Я пришёл, потому что… я искренне сочувствую вам.       Лучано не ответил. Его взгляд, всё ещё прикованный к потолку, не дрогнул. Лишь лёгкий вздох вырвался из его груди.       Джованни наклонился вперёд, упёрся локтями в колени и сложил руки.       — Знаю, вы, наверное, не ждёте от меня этого. Но я хотел бы, чтобы вы знали: мне не всё равно. — Джованни опустил глаза на пол, подбирая слова. — Монсеньор Ансельмо… с самого вашего прибытия сюда он запретил остальным братьям общаться с вами.       Эти слова вывели Лучано из ступора. Он медленно повернул голову к Джованни, его взгляд был полон удивления и непонимания.       — Но почему? — спросил он наконец.       Джованни покачал головой.       — А сейчас монсеньор ужесточил указ. Никто, кроме меня, не может даже заходить в вашу келью. — Джованни выпрямился и посмотрел Лучано прямо в глаза. — Мне жаль. Я понимаю, каково вам будет… это расследование может затянуться на недели…       Пальцы Лучано сильнее сжали крест. На мгновение в комнате повисло напряжённое молчание.       — Зачем вы мне это говорите? — спросил Лучано.       — Потому что я хочу, чтобы вы знали: я вам не враг. Я хочу помочь, — ответил Джованни.       — Помочь? — голос Лучано стал резче, а в глазах вспыхнуло недоверие. — Как? Шпионить за мной? Передавать слова Ансельмо?       — Нет, — нахмурившись, спокойно, но твёрдо ответил Джованни. — Я хочу быть тем, кто поможет вам справиться с этой ситуацией.       — Вам просто приказали быть рядом, ведь так? — Лучано приподнялся на локтях, его лицо исказилось от усталости и раздражения. — Думаете, я не понимаю? Думаете, я не вижу, что вы выполняете его указания?       Джованни помолчал, обдумывая слова, которые могли бы не только объяснить, но и примирить его с Лучано.       — Отец Лучано, — начал он тихо, — вы правы в том, что мне было поручено наблюдать за вами. Но это не потому, что я хочу вам навредить. Я также хочу быть рядом, чтобы вы не остались совсем одни.       — Один, не один… какая разница, если всё равно всё против меня? — в голосе Лучано звучала усталость и горечь.       Джованни покачал головой и наклонился ближе.       — Когда Ватикан пригласил вас и других участников в проект, они слукавили. Официально это было богословское исследование, работа с древними текстами… но на самом деле цель была одна — найти следы апокрифа.       Лучано перевёл удивлённый взгляд на Джованни. Тот замялся, подбирая слова, и продолжил:       — Братьям запрещено с вами общаться, потому что… потому что Вадрикон, феномский язык и молитвы ордена обладают… силой. Их влияние может распространяться даже через чтение.       Лучано сел на кровати, широко раскрыв глаза.       — Так вы знали о Вадриконе? — потрясённо спросил он.       Джованни ответил не сразу, но его лицо моментально стало серьёзным.       — Да, я знал.       — Вы мне солгали, — резко сказал Лучано. — Я спрашивал вас, слышали ли вы о Вадриконе, и вы ответили «нет».       Джованни тяжело вздохнул и кивнул.       — Это была воля Ватикана. Они не хотели, чтобы вы знали, что я осведомлён.       Лучано недоверчиво покачал головой.       — Вадрикон и гностические идеи ордена настолько опасны, что многие участники проекта поддаются влиянию почти сразу. Большинство покидает архивы ещё в начале работы.       — Покидает? — удивился Лучано. — Откуда вы это знаете?       Лучано пристально посмотрел на него, словно пытаясь прочитать мысли монаха.       — Просто знаю, — ответил Джованни.       — Многие действительно ушли, — сказал Лучано. — Остался только я и ещё четверо отцов, которые допущены к тайным архивам… Вы думаете, у них тоже появились… шрамы?       Джованни улыбнулся, явно сдерживая смешок.       — Нет, вряд ли. У них просто появились… неправильные мысли. И Ватикан решил, что будет безопаснее отстранить их.       Он поднялся со стула, оправил тунику и посмотрел на Лучано почти с отеческой заботой.       — Отдохните, отец Лучано. Пусть эта ночь принесёт вам покой.       С этими словами Джованни тихо вышел из кельи, оставив Лучано в одиночестве с его мыслями и сомнениями.