Вадрикон: первый посланник Бога

      На смену холодному январю пришёл не менее промозглый февраль. Ледяной ветер с Тибра нёс мелкий дождь, то усиливаясь, то стихая. Мостовые покрылись тонкой коркой грязной влаги, и редкие прохожие, укутанные в пальто, куртки и шарфы, торопливо передвигались по улицам, стараясь не задерживаться под унылыми небесами. Крыши и фасады домов казались особенно тусклыми в это время года, а купола и колокольни храмов, обычно сияющие под солнцем, выглядели мрачно. Погода словно сливалась с настроением Лучано, наполняя его ежедневную работу в архивах не только усталостью, но и тяжестью неразрешимых вопросов. Лучано жертвовал комфортом и сном, подолгу оставался в архивах, расшифровывая сложные тексты и сопоставляя различные упоминания. Но никаких хоть сколько-то значительных находок больше не было сделано.       «А может, этот апокриф — лишь миф, — однажды сказал архивариус с двадцатилетним стажем. — Может, орден запудрил всем мозги».       Даже Ансельмо не знал наверняка, действительно ли существует Феномский апокриф. Всё, что было у Ватикана, — упоминания об апокрифе, заметки о том, что орден однажды выкрал его у церкви и сейчас активно ищет. Апокриф был найден в пятнадцатом веке. А что потом?.. Где он хранился? Откуда именно был украден?.. Почему орден его потерял?.. Этого Ватикан не знал.       Лучано казалось, что спустя недели исследований он понимал ещё меньше, чем в начале пути. Вечерами, возвращаясь в келью, он чувствовал себя совершенно измотанным. Каждый раз перед сном он рассматривал шрамы на своей груди, и каждое утро надеялся, что они исчезнут так же загадочно, как возникли. Но кожа оставалась помеченной. Он много думал и о Софии: где бы она могла сейчас быть, что бы могла делать и преуспела ли в своих поисках…       В пятницу шестого февраля, в один из особенно холодных и промозглых дней, когда дождь барабанил по крышам и мостовым, Лучано почувствовал себя изнурённее обычного. Он по-прежнему не ожидал, что этот день будет чем-то отличаться от предыдущих. Получив очередной манускрипт от монсеньора Ансельмо, он устроился за рабочим местом. На этот раз ему выдали монашеский журнал, датированный концом XVIII века. Среди пожелтевших страниц, испещрённых ровным и изящным латинским шрифтом, взгляд Лучано задержался на одной странной записи… Вытянувшиеся вдоль края страницы строки были написаны карандашом, и написаны так, словно писец торопился.       «Shurah nei'ma daathar har'uk noeth tarru, lakem mor'halta ma'ar zakharim, shash'an daerim. Zem’an talosh: trei, orah’nes, arba. Lo eth'met karan, val'asha vet ra’matar ma'ar’nesk. Ha’rim karath sha’mak hu’anerh, aval k’zath am’dar thorakem. B’marhasha, sha’merit or’anem, zot araz bet’ashar, ven’naos devar sha. Eth’mith shal’ar’kelev, netz’ar na’eth bel’layel, dom rukha’na shamos, shal’tar emun ara’nesk».       Ниже приписка на итальянском: «Брату Барзаху».       Лучано рассматривал непонятный язык и думал о том, что за всё время работы над проектом ему ни разу не попался текст на языке, который он слышал от Софии: «Марьа, д’ба леба ат… — Господь, который в сердце…» Возможно ли, что это послание и есть феномский язык? Возможно ли такое, что Ватикан ошибочно принял внутренний код ордена за феномский?       Вдруг Лучано охватило странное ощущение: жар горячей волной растёкся по всему телу. Он подумал, что это просто из-за волнения, но в ту же секунду громко чихнул.       — Отец Лучано, вам не здоровится? — прозвучал заботливый голос отца Агостино.       — Не знаю… — Лучано пожал плечами, прикрывая рот ладонью. — Кажется, с утра всё было в порядке. Будет досадно, если я простудился.       Отец Агостино понимающе кивнул.       — Погода в этом году отвратительная, — заметил он. — Дождь, сырость, холодный ветер… Да ещё и в архивах прохладно. Немудрено подхватить простуду. Вы обязательно должны позаботиться о себе, отец Лучано. Чай с мёдом, отдых и, конечно, молитвы за выздоровление.       Лучано благодарно кивнул.       — Так и поступлю, — сказал он.       Агостино, на миг задумавшись, вдруг спросил:       — Вы нашли что-то занятное? Вы что-то пылко писали.       — Да. Странную заметку в журнале, — ответил он с лёгкой долей безразличия.       Глаза отца Агостино вспыхнули интересом.       — Можно взглянуть?       Лучано кивнул и протянул манускрипт. Отец Агостино, взяв его в руки, внимательно вчитался в текст. В тот же момент его лицо изменилось: выражение стало задумчивым и напряжённым.       — Отец Агостино? Что-то не так? — спросил Лучано, нахмурившись.       — Это похоже на некую смесь шумерских, семитских и… ещё каких-то корней, — ответил Агостино.       — Что там у вас? — заинтересованно посмотрел отец Фабиано и придвинул стул ближе.       — Шумерский? — удивился Лучано. — Где?       — В первой же строчке. Два слова. Если бы они не стояли рядом, я бы и не обратил внимания. «Shurah» и «tarru».       — «Туру»… как рука? — спросил отец Джустино и хмыкнул. — «Шура», «шурах»…       — Корень, — твёрдо произнёс отец Агостино. — «Шур» — круг, окружность, окружать… Возможно… — он задумался, и на его лбу прорезались глубокие линии морщин, — это речь о каком-то месте…       — Вы намекаете на то, что в послании идёт речь о Феномском апокрифе? — встревоженно спросил отец Фабиано, рассматривая текст. — Это слово — daathar — похоже на армейское «dath» — «закон»…       — Место, рука, издающая законы… — Лучано попытался найти связь. — В каком месте издавались законы? О чём речь? О Риме? Афинах? Иерусалиме? Неужели монсеньор не видел этой страницы, когда выдавал манускрипт?.. — скорее риторически прозвучал вопрос.       — А о чём вообще сам манускрипт? — спросил отец Джеронимо, и отцы погрузились в чтение.       В манускрипте речь шла об истории монастыря — ничего особенного. А несколько часов и совместные усилия расшифровать послание не увенчались успехом. Какие-то корни слов действительно были созвучны с древними языками, но интерпретировать их не удавалось. Получалась бессмыслица.       Вскоре отцы решили показать странную заметку монсеньору Ансельмо.       — Любопытная запись, — заключил Ансельмо, выслушав отцов и посмотрев на текст. — Никогда не видел ничего подобного, — его удивление казалось искренним. — Текст выглядит так, будто появился в манускрипте позже. Хм... Что это за арабское имя — Барзах? Возможно, кто-то просто использовал манускрипт как... как записную книжку? Возможно, это заметка архивариусу о том, в какой архив нужно отправить данный манускрипт. И тогда ваше предположение о месте, где рука издаёт законы, верно. Вероятно, здесь речь о городе, в который нужно доставить манускрипт... Хм-м... — Ансельмо задумчиво провёл рукой по подбородку и продолжил: — И тем не менее, не стоит сразу отметать подобные вещи. Церковь знает много примеров, когда на первый взгляд бессмысленные слова оказывались чем-то большим. Я советую вам, отцы, ещё поразмышлять над этим текстом, когда вы вернётесь к работе в понедельник.       — Ваше высокопреосвященство, — осторожно начал Лучано, — могу ли я переписать текст в свой блокнот и забрать с собой? Возможно, в монастыре, в свободные минуты, я смогу глубже осмыслить его содержание.       Ансельмо слегка улыбнулся и одобрительно кивнул.       — Конечно, отец Лучано.       Ночь выдалась промозглой и сырой. Выйдя из архива, Лучано поёжился от ледяного ветра. Его тело ломило, и он чувствовал слабость, которая предательски намекала на начинающуюся простуду. Закутавшись в шарф, Лучано попрощался с отцами и направился к стоянке такси. Голова была тяжёлая, но в ней непрерывно крутилась мысль: он должен сообщить Софии о находке.       Сев в такси, Лучано назвал адрес и машина плавно тронулась, оставляя позади пустынные улицы. Монотонный шум дождя и покачивание автомобиля навевали лёгкую дремоту, но Лучано не мог позволить себе заснуть. Он продолжал анализировать слова странного текста.       Когда такси остановилось у траттории «У Пьетро», Лучано расплатился с водителем и вышел под проливной дождь. Он спешно открыл дверь и шагнул внутрь, ощущая, как на него обрушивается шум и тепло.       Сразу направившись в уборную, Лучано достал из кармана блокнот, вырвал чистый лист, торопливо написал письмо Софии и, сложив его, спрятал в карман сутаны.       Вернувшись в зал, Лучано выбрал свободный столик и заказал лёгкий ужин: тарелку горячего бульона с кусочками курицы, моркови и сельдерея. Официант, приняв заказ, вскоре принёс блюдо. Почти сразу за ним подошёл Пьетро — массивный мужчина с густыми тёмными усами, в белом фартуке и с чуть приподнятыми бровями.       — Добрый вечер, святой отец, — улыбнулся он, присаживаясь напротив. — Я вас узнал.       — У меня письмо для Софии, — тихо произнёс Лучано.       Пьетро обвёл взглядом зал, будто проверяя, не следят ли за ними. А затем, наклонившись ближе, сказал так же вполголоса:       — Когда будете уходить, положите его под хлебную корзинку.       Лучано благодарно кивнул и Пьетро, поднявшись, вернулся к своим обязанностям.