Вадрикон: первый посланник Бога

      Утро субботы началось с удушающего кашля. Лучано открыл глаза, почувствовав, как огненная боль сдавила горло. Голова раскалывалась. Его лихорадило. Едва поднявшись с кровати, он почувствовал слабость в ногах. И всё же, одевшись потеплее, направился в часовню.       Во время молитвы братья заметили его состояние. Брат Лоренцо, молодой и заботливый монах, подошёл к Лучано, когда тот медленно шагал по коридору к своей келье, чтобы поработать над анализом вчерашнего текста.       — Отец Лучано, — обратился он, слегка коснувшись руки Лучано, — давайте я принесу вам чай с мёдом.       К полудню жар усилился. Лучано не смог продолжить чтение своих записей. Лоб покрылся испариной, а боль в мышцах и суставах стала нестерпимой. Через некоторое время в келье появился брат Джованни. Увидев, что состояние Лучано ухудшилось, он велел ему оставаться в постели, сказав, что братья о нём позаботятся.       Брат Лоренцо приносил тёплый бульон, настои из ромашки и шалфея. А секретарь аббата, отец Паоло, лично принёс книгу псалмов, чтобы Лучано мог читать их, не вставая с постели.       — Господь ниспосылает нам испытания для укрепления духа, — сказал Паоло, нежно касаясь лба Лучано и крестя его. — Мы все молимся за вас, отец Лучано.       К вечеру жар стал почти невыносимым. Лучано метался в постели, укрытый двумя одеялами. В его сознании смешивались слова молитв, лица братьев и обрывки воспоминаний. Несколько раз он ловил себя на том, что говорит вслух, но не понимает, что именно. В моменты, когда сознание становилось яснее, он начинал молиться, читая «Отче наш», умоляя о милости и исцелении. Брат Франческо, вероятно, услышав беспокойные звуки из кельи Лучано, пришёл его проверить. Он принёс влажное полотенце и чистую воду, а затем остался рядом, пока Лучано не задремал.       Воскресная месса осталась за пределами сил Лучано. Весь день он провёл в кровати, чувствуя слабость и тяжесть в теле. Он лишь вполуха слышал, как братья переговаривались за дверью, обсуждая его состояние. Шорох шагов, едва различимые слова… Братья молились за его здоровье, вознося молитвы к Богородице и святому Рафаилу Архангелу, целителю человеческих недугов.       К обеду кашель стал глубже. Дыхание Лучано сопровождалось хрипами, а каждое движение вызывало головокружение. Когда брат Джованни заглянул в его келью, чтобы принести чай, он был потрясён увиденным.       — Отец Лучано, нужно срочно позвать врача! Это не слабость, а благоразумие, — добавил он, когда Лучано попытался возразить.       К вечеру в монастырь приехал пожилой доктор с тонкой бородкой.       — Отец Лучано, мне нужно осмотреть вас. Пожалуйста, оголите грудь, — спокойно сказал он.       Лучано поднял мутный взгляд на врача, и его мгновенно охватила паника: что будет, если доктор увидит шрамы на его груди?       — Нет… это не нужно, — прохрипел он, пытаясь укрыться плотнее.       Доктор, удивлённый такой реакцией, мягко, но настойчиво повторил:       — Отец, я не смогу помочь вам, если не осмотрю вас. Это необходимо. У вас может быть пневмония.       Брат Джованни и брат Франческо подошли ближе, пытаясь успокоить Лучано.       — Отец, пожалуйста, доверьтесь нам. Мы здесь, чтобы помочь вам, — сказал Джованни.       Лучано попытался что-то сказать, но язык не слушался. Последнее, что он запомнил, — холодный металл стетоскопа на своей коже и шёпот молитв братьев. Затем он провалился в глубокий сон, как в бездну.       Лучано очнулся от громких голосов. Его тело было раскалённым от жара, а в груди всё ещё отдавало острой болью. Он открыл глаза и увидел размытые очертания тёмной кельи и силуэты людей. Перед кроватью стояло несколько человек: Ансельмо, аббат, братья, священники. Рубашка Лучано была распахнута, и все они смотрели на его грудь.       — Что… что происходит? — прохрипел Лучано, но ответа не последовало. Его сердце сжалось от ужаса, и головная боль вспыхнула с новой силой.       — Я разочарован в вас, отец Лучано, — голос монсеньора Ансельмо прозвучал холодно и твёрдо. — Вы предали церковь, вы предали нас. Мы верили вам, а вы… вы оказались членом ордена.       Лучано попытался возразить, но его слабый голос затерялся в перешёптывании братьев. Ансельмо продолжил:       — Эти шрамы, эти знаки, они не могут быть случайными. Вы из ордена. Это не может быть ошибкой. Не могу поверить, что мы позволили вам работать в наших архивах!       Лучано наконец нашёл силы прошептать:       — Но я… я не с ними, я не…       — Молчите! — перебил его аббат. Его лицо было каменным, и Лучано ощутил, как голос аббата проникает в его душу, неся тяжесть приговора. — Это… это отступничество! Вы с ними, и ваше место — за пределами церкви. — Аббат вдруг нахмурился и положил руку на плечо Ансельмо. — Нужно быть осторожными. Если он действительно связан с орденом, это дело требует расследования.       Лучано чувствовал себя разбитым. Голова кружилась, а шум в ушах мешал расслышать всё, что они говорили. Собрав остатки сил, Лучано поднялся на локтях.       — Вы… не понимаете… я не с ними… — прохрипел он, но его слова утонули в голосах собравшихся.       Ансельмо, посмотрев на него с презрением, покачал головой:       — Вы лгали нам. Лгали себе. Лгали Богу! Вы будете отлучены от Святого Причастия, от всего, что связывает вас с Божьей Церковью в самое ближайшее время. Я лично свяжусь с вашей епархией.       Эти слова пронзили его душу, как нож.       Когда дверь закрылась с обратной стороны, Лучано остался один. Его рубашка всё ещё была распахнута, а холодный воздух, казалось, проникал прямо в душу. Слёзы бессилия потекли по его щекам.