Вадрикон: первый посланник Бога

      Свет от ламп с абажурами цвета янтаря создавал мягкий полумрак. За дальним столом пожилая пара наслаждалась вином, громко переговариваясь, неподалёку мужчина лет сорока медленно читал газету, прихлёбывая кофе, рядом — компания молодых людей пылко говорила о футболе. Лучано инстинктивно прислушивался к окружающим, но ничего подозрительного в поведении присутствующих тут людей не замечал. Никто не обращал на них с Софией внимания.       Лучано сделал глоток вина и перевёл взгляд на Софию, в очередной раз поражаясь искусности её маскировки: старый священник — седеющие волосы, седая борода… Даже ладони были тщательно замаскированы: кожу покрывали старческие морщины и пигментные пятна. Подойдя ближе, можно было понять — это всего лишь рисунок, однако издалека её ладони вполне выглядели как у пожилого человека. Единственное, что действительно выдавало её, — это взгляд… слишком живой, слишком молодой, слишком притягательно глубокий. Но — только вблизи.       — Ты действительно продумала всё, — улыбнулся Лучано, не сводя взгляда с ладони Софии. — И всё же… — вернулся он к насущному, — почему Ливия? Почему именно Гат?       — Я ждала, когда ты спросишь об этом, — мягко сказала она, едва заметно улыбнувшись. — Причин было несколько. Во-первых, Ватикан туда не сунется. Но даже если бы они узнали, где я, пересечь границу и найти меня среди пустыни было бы почти невозможно.       — А во-вторых? — спросил он, чувствуя, как его интерес усиливается.       — Во-вторых… — София наклонилась вперёд, положив локти на стол. — Они увезли меня туда, потому что я сама привела их туда.       — Что ты имеешь в виду? — Его брови удивлённо поднялись.       — Когда я ещё жила в Риме с Халидом и Амаль, они изучали мои видения. Не просто слушали, но, как я теперь понимаю, пытались интерпретировать их. Не знаю, как именно они это делали… Но… они утверждали, что я описывала места, которые никогда не видела. Пустыни, древние города, спрятанные под песком. Они говорили, что я часто повторяла какое-то слово, похожее на «гат»… снова и снова. Сейчас я уже не помню, что это было за слово.       — И они вот так сразу отправились в Гат? — Лучано нахмурился.       — Не сразу, — ответила София, пожимая плечами. — Сначала они изучили всё, что могли найти о местах, которые я описывала. Я их даже рисовала. Нелепые детские каракули. Я тогда почти ничего не умела. Но… — она подняла глаза на Лучано, и в зрачках мелькнула грусть, — мне нравилось рисовать пустыню, и пальмы, и руины… Я рассказывала о каком-то перекрёстке миров… Иногда, во сне, говорила совсем странные вещи.       — Какие? О чём ты говорила? — Голос Лучано был тих, но напряжён.       София сделала глоток вина и не спеша продолжила:       — О звёздах. Я называла их по именам, о которых тоже никогда не слышала. Альнаир, Суэйл, Фомальгаут… И… — выдохнула она, — без конца повторяла о перекрёстке миров… Халид говорил, эти звёзды лучше всего видны в пустыне. И, раз я её рисую, здесь есть какая-то связь… А потом они пришли к выводу, что место, которое я описывала, это Гат. Там и звёзды эти видны, и город всегда был как перекрёсток миров: соединял север и юг пустыни, был местом, где останавливались караваны. А потом… — её голос стал тише, наполнился смесью тепла и горечи, — меня увезли туда, чтобы понять, что значат мои видения.       — Вы что-нибудь нашли там? — спросил Лучано, не отводя взгляда от глаз Софии.       Она чуть откинулась на спинку стула и отрицательно мотнула головой.       — Ничего… А когда Халид рассказал, что он из ордена и они с Амаль не мои родственники… Мне стало страшно. Я была ещё ребёнком… И я… я просто хотела назад домой, в Италию, а не искать какой-то там апокриф…       Она вздохнула, словно снова ощутив тот гнетущий страх и одиночество.       — Они запрещали мне говорить на итальянском вне дома, — продолжила она. — Говорили, что это опасно, что так я могу выдать себя. Они дали мне новое имя — Лейла. Я ненавидела его. На арабском оно значит «ночь». И оно как будто отражало ту часть моей жизни — тёмную, запутанную.       Лучано внимательно слушал, стараясь не перебивать, но напряжение в его взгляде выдавало, насколько он был потрясён её историей.       — Вадрикон… — вдруг произнесла София. — Я молила его больше не приходить. Я кричала на него в своих мыслях. Умоляла, чтобы видения прекратились. Чтобы всё стало… нормальным. И однажды они действительно прекратились. Мы ещё полгода прожили в Гате. Но ничего больше не происходило. Никаких видений. Тогда Халид и Амаль спросили меня, как я хочу жить дальше. Они сказали, что могут передать меня каким-нибудь моим родственникам.       — Ты согласилась?       София покачала головой.       — Нет. Я боялась, что из-за меня кто-то снова погибнет. А потом оказалось, что родственники не очень-то и ждут меня обратно. Но и в Ливии я больше не могла жить. Халид и Амаль помогли мне вернуться в Италию. В Алжире и Чаде в то время вспыхивали… кризисы. Потоки мигрантов и беженцев из Северной Африки пересекали границы в поисках убежища и лучшей жизни в Европе. Халид сказал, что проще притвориться одной из тех, кто бежит от войны или голода, чем пытаться попасть в страну легально.       София отвела взгляд. Её глаза смотрели куда-то за пределы реальности — в воспоминания.       — Так я оказалась на Сицилии. В Палермо. Там было много мигрантов и небольшая мусульманская община при молельном доме. Я жила среди них, выучила Коран. Вела себя как мусульманка, ходила покрытая, как другие женщины. Это была моя защита.       Она на мгновение замолчала, а затем продолжила:       — Когда мне исполнился двадцать один год, я собрала вещи и уехала в Рим.       Лучано сделал глоток вина и, отставив бокал, посмотрел на Софию:       — То есть ты здесь тоже недавно?       — Ну-у… — протянула она, улыбнувшись. — Не совсем недавно. Четыре года. Мне двадцать пять, Лучано. Здесь я сняла квартиру на скопленные деньги и поняла, что больше не хочу прятаться за чужим именем. Когда я вернулась в Италию, документы у меня были под чужим именем. Лейла Аль-Махджуб. Переехав в Рим, я добавила к нему своё настоящее имя. Официально я Лейла София Аль-Махджуб.       — Почему ты оставила Аль-Махджуб? — осторожно поинтересовался Лучано.       — Всё ещё боялась, что меня могут найти. Да и новое имя давно стало частью меня, — тихо ответила она. — Аль-Махджуб означает «сокрытая», «скрытая». Такое имя подходило мне тогда, подходит и сейчас…       Она сделала паузу, а затем посмотрела на Лучано, слегка улыбнувшись:       — А ты? Ты так и не представился.       — Моя фамилия Альдегарди, — отмахнулся он. — Ничего особенного. Это довольно распространённая фамилия в Альто-Адидже, откуда я родом. Означает — «тот, кто защищён» или «защитник».       — И кого ты защищаешь? — усмехнулась София, в её глазах сверкнул игривый огонёк.       — Кто знает, — ответил Лучано, немного смутившись. — Если честно, я не был готов к тому, что мне придётся ехать в Рим для того, чтобы… чтобы… — Он замялся и опустил взгляд.       — А я думала, что священники всегда готовы к любым испытаниям, — поддразнила она. — А ещё я думаю, что, может быть, ты здесь, в Риме, чтобы защищать меня?       Лучано быстро отпил вина, пытаясь охладить приливший к щекам жар. И тут же пожалел, ощущая, как начинает пьянеть.       — Защищать тебя? — его голос дрогнул, и он поспешно добавил: — Да, да… Я очень хочу понять, как нам помочь. А когда… когда… — произнёс он, немного торопливо, — когда у тебя снова появились видения?       София, всё ещё слегка улыбаясь, но уже более серьёзно, посмотрела на него.       — Совсем недавно, — ответила она. — Этой осенью. Не знаю почему. Когда я только вернулась в Рим, на меня нахлынуло столько воспоминаний… Но никаких видений не было. Странно, что твой проект и мои видения… Всё началось почти в одно время. Как будто высшие силы активизировались. — Она усмехнулась и покачала головой, словно не веря самой себе. — Звучит, конечно, как бред, но всё же… Уж слишком много совпадений.       Лучано наблюдал за ней с интересом, не перебивая.       — Когда видения вернулись, я сразу связалась с родственниками… Думаю, могу называть их так… В общем, я связалась с родственниками в Палермо. Попросила контакты Халида и Амаль. Но мне сказали, что с того дня, как они передали меня местным старейшинам, больше их никто не видел. Пока я ещё была ребёнком, Халид несколько раз звонил, спрашивал, как я. После этого исчез и никогда больше не появлялся.       — Думаешь, он звонил, чтобы узнать, вернулись ли твои видения?       София кивнула.       — Наверное. Когда у меня снова начались видения, я увидела Вадрикона. В детстве я только слышала его голос. А когда увидела… это было так… Я начала рисовать его. Выставляла картины на улицах в надежде, что кто-то из ордена заметит.       Лучано молчал, слушая её с глубокой сосредоточенностью.       — Но подходили только туристы, — продолжила София. — Было, правда, ещё несколько любопытных святош. Но, как я поняла, они не имели ни малейшего представления, кто такой Вадрикон. Некоторым я даже называла его имя, но они только улыбались в ответ, говорили мне бросить это богохульство.       София сделала паузу, а затем, не отрывая взгляда от Лучано, произнесла с улыбкой:       — А потом появился ты.       Лучано вновь опустил взгляд, вновь ощущая, как горят его щёки. Он в мыслях попросил Господа даровать ему сдержанности и пообещал больше не пить больше трёх бокалов вина на полуголодный желудок.       — И когда ты появился, видения участились, — сказала она, положив руки на скатерть. — Сейчас я снова, как в детстве, просыпаюсь с воспоминаниями о пустыне, звёздах и фрагментах апокрифа, которые мне когда-то читал Халид… И, да, возможно, ты… — она задумалась, её взгляд стал ещё более проницательным, — возможно, ты действительно тот, кто может мне помочь понять, что всё это значит.       София подняла руки со скатерти, и Лучано заметил, что на ткани остались кровавые следы.       — София, твои руки… — шепнул он.       София взглянула на свои запястья. Выдохнула. И спокойно поставила на пятна тарелку и салфетницу, стараясь скрыть следы.       — Опять кровоточат, — сказала она, словно это была самая обычная, повседневная проблема. — Периодически такое бывает. Это появляются новые царапины. Кровь прекратится, как только новые царапины прорежутся. Я уже почти привыкла, — грустно усмехнулась она.       Лучано замер, не зная, как правильно реагировать на её слова. Его лицо выражало не столько страх, сколько беспокойство.       — Можно взглянуть? — с тревогой в голосе попросил он.       София коротко кивнула и осторожно оттянула напульсники из бинтов. Когда она открыла кожу, Лучано увидел тонкие, но яркие царапины, тянущиеся по её запястьям. Кровь медленно просачивалась, а следы царапин и в самом деле казались свежими.       — Мне нужно идти, — вдруг сказала София, пряча руки.       Лучано встревожился. Он чуть подался вперёд и с искренней заботой спросил:       — София, ты уверена, что это безопасно?       — Сейчас я подам сигнал Пьетро. И за поворотом меня уже будет ждать такси. Мой друг. Не волнуйся. — София слабо улыбнулась, поправляя сутану. — Если за нами следят, им придётся за мной долго бежать. В такое время вряд ли они найдут такси быстро. Особенно в этом квартале.       Её уверенность не успокаивала его.       — Всё будет хорошо, — повторила она, видя тревогу Лучано. — Если тебе понадобится со мной связаться, теперь ты можешь оставить письмо Пьетро. А пока… я продолжу искать кого-нибудь из ордена.       — Хорошо. А я попробую найти ответы в архивах Ватикана. Надеюсь, мы оба преуспеем.       Они поднялись из-за стола, сняли свои пальто с вешалки и, одевшись, направились к выходу. Когда они оказались на улице, Лучано, стараясь говорить достаточно громко, попрощался:       — Мир вам, отец Гуглиелмо.       — Мир вам, отец Лучано, — ответила София хриплым голосом.       Она коротко кивнула, их взгляды встретились на миг, и затем София скрылась за углом, растворяясь в темноте ночи. Лучано ещё несколько секунд стоял неподвижно, слушая удаляющиеся шаги и чувствуя, как тревога гнездится глубоко в груди.