Вадрикон: первый посланник Бога

      София сделала паузу, изучая выражение лица Лучано, и продолжила:       — Чуть выше по улице Корсо есть траттория «У Пьетро». Жди меня там. Это место держит один мой знакомый повар. Его зовут Пьетро. Надёжный человек. Не задаёт лишних вопросов. Когда войдёшь, сразу направляйся в уборную, — её тон стал серьёзным, почти строгим, — потом попроси Пьетро проводить тебя к столику.       София выдохнула, словно только что отдала важный приказ, а затем, поднявшись с лавки, направилась к алтарю. Лучано удивлённо моргнул, когда она прошла к боковому нефу, где располагался столик для подношений и свечей, и, опустившись на колени перед образом Богородицы, сложила руки в молитве. Её губы едва заметно двигались, как если бы она шептала слова, которые не должен был слышать никто, кроме Господа. Лучано поймал себя на горькой мысли: как жаль, что это всего лишь игра. Маскировка на случай, если за ними следят. Как жаль, что в сердце Софии нет Христа.       София тем временем поднялась с колен, перекрестилась и, подойдя к стойке со свечами, выбрала одну. Поднеся её к горящей свече, осторожно зажгла фитиль и аккуратно установила на пустой металлический держатель. Недолго постояв, наблюдая за подрагивающим пламенем своей свечи, она наконец двинулась к дверям, на ходу набрасывая шарф на плечи.       Размышления Лучано прервал мягкий голос пожилой женщины, присевшей рядом.       — Молодой человек, вы, видно, духовное лицо? — спросила она, кивая на его сутану.       — Да, мать, — ответил Лучано с лёгкой улыбкой. — Чем могу помочь?       Женщина рассказала ему о своём сыне, который недавно уехал из Италии на заработки, и о своих переживаниях за него. Лучано слушал её внимательно, отвечая тихо и ободряюще. Он предложил вместе помолиться за её сына, что они и сделали. После — женщина поблагодарила Лучано и ушла.       Лучано тоже встал со скамьи и направился к алтарю. Осенив себя крестным знамением, он склонил голову и стал молиться. Его слова звучали на грани слышимости и были полными искренности.       Закончив молитву, Лучано прошёл к стойке со свечами. Взяв одну, он зажёг её от пламени свечи Софии, ощущая странный трепет в сердце. Он установил свою свечу рядом с той, что зажгла София. Перед уходом Лучано ещё раз перекрестился и попросил у Бога помощи для них обоих.       На улице было по-прежнему сыро и холодно. Тяжёлые облака недвижимо нависали над городом, отчего, казалось, что сумерки наступили раньше времени. Лучано шёл по широкой улице Корсо, подол его пальто слегка шуршал при каждом шаге. Сохранять спокойствие получалось с трудом. Лучано никак не мог перестать украдкой оглядываться, ожидая увидеть знакомую фигуру. Каждый раз, когда чьи-то шаги звучали за его спиной, он напрягался, но всякий раз оказывалось, что это просто прохожие.       Несколько десятков метров спустя дорога наконец привела его к траттории «У Пьетро». Вывеска была вырезана из дерева и украшена изображением стройного кипариса. За большими окнами, затянутыми дымкой пара, виднелись силуэты гостей и уютная обстановка. Перед входом стоял железный столик с плетёными стульями, оставленный пустым из-за холодной погоды. Лучано перевёл дыхание, ещё раз оглянувшись по сторонам. Он не заметил ничего подозрительного, но напряжение не желало отпускать.       — Да будет воля Твоя… — прошептал он и вошёл в тёплую, освещённую тратторию.       Запах свежего хлеба и оливкового масла мгновенно окутал его. Внутри было оживлённо: в углу шумно беседовала пара, официант нёс на подносе тарелки пасты, а у стойки стояли несколько человек, обсуждая что-то с хозяином заведения.       Лучано учтиво кивнул мужчине за стойкой, и уверенно направился к уборной. Достигнув двери с забавной карикатурой гладиатора, он потянул за ручку. Однако, открыв дверь и уже собираясь войти, на долю секунды задержался: за стеклом широкого окна зала он заметил фигуру в сутане. Этот силуэт мелькнул перед распахнувшейся входной дверью траттории и тут же исчез, растворившись в толпе снаружи.       Сердце Лучано болезненно сжалось от тревоги, но он заставил себя войти в уборную.       Он подошёл к раковине и повернул вентиль крана. Вода потекла, и Лучано принялся мыть руки и лицо. Ощущение холодной воды немного вернуло сосредоточенность, однако напряжение не исчезло. Лучано закрыл кран и посмотрел на своё отражение в зеркале: глаза выдавали усталость, щетина уже почти стала бородой.       «Нужно побриться», — подумал он, когда дверь уборной внезапно распахнулась и в комнату вошёл невысокий и худощавый священник. Его седые волосы торчали в разные стороны, густые и непослушные, едва доходившие до ушей. Длинная борода, слегка неопрятная, скрывала шею.       — Pax vobiscum, — произнёс Лучано, внимательно наблюдая за реакцией священника.       — Лучано, это я, — спокойно проговорил человек в сутане, закрыв за собой дверь. — Это грим.       Лучано замер, не в силах поверить своим ушам.       — София? — ошарашенно произнёс он почти шёпотом.       — Да, это я, — усмехнулась София и потрепала себя за волосы, показывая, что это лишь парик. — Всегда мечтала стать ещё и актрисой, — звонко засмеялась она, деловито кланяясь. — Не хочу, чтобы у тебя были проблемы, если за тобой следят. Сейчас мы выйдем, закажем по бокалу вина и пасту. Разговор будет выглядеть абсолютно естественно. Просто случайная встреча двух незнакомых священников.       Она сделала паузу, позволяя словам осесть в сознании Лучано, а он не мог оторвать от неё взгляда. Его поразил её план, её смекалка, продуманность…       — А теперь, — София резко переменила тон, сделав его жёстче, — покажи мне свои шрамы.       — Что? Здесь? — Лучано почувствовал, как кровь прилила к лицу.       — Да. Иначе нам не о чем говорить, — её голос был твёрдым.       Мысли закружились в его голове: «Можно ли показывать своё тело женщине? Тем более такой? Разве это не противоречит обетам? Это правильно? Что скажет Господь?»       Лучано отвёл взгляд и пробормотал:       — Это… Это неуместно.       София вздохнула и произнесла мягче:       — Не преувеличивай. Ты — священник. Я — врач. Я могу сыграть и врача, — кокетливо улыбнулась она. — Вот давай на этом и остановимся.       Лучано прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. В его голове вспыхнула молитва: «Господи, прости меня, если это неправильно. Я делаю это ради истины…»       Он медленно расстегнул пальто, затем сутану, а под ней тонкую белую рубашку. Когда ткань обнажила грудь, на ней показались глубокие рубцы — крестообразные, белёсые.       София вгляделась, и её лицо стало удивлённым.       — Эти шрамы… Они выглядят так, словно уже очень-очень давно на твоём теле, — прошептала она.       — Клянусь перед Богом, — твёрдо произнёс Лучано, хотя голос его дрогнул, — они появились недавно.       София осторожно протянула руку и коснулась шрамов кончиками пальцев. Лучано почувствовал, как тысячи молний пронеслись по его телу: от груди к рукам, к ногам, в самую глубину души. Его дыхание сбилось, а сердце замерло, прежде чем бешено заколотиться.       Это был его первый раз. Первая женщина, коснувшаяся его.       Он закрыл глаза, пытаясь подавить охватившие его эмоции. Но её близость, её прикосновения обжигали точно пламя.       Лучано едва заметно дрогнул, не зная, как реагировать на это чувство. Но когда открыл глаза, заметил, что и София слегка покраснела. Она быстро убрала руку и отвернулась, явно скрывая своё смущение. София немного наклонилась, прислонив локоть к спинке кровати, и посмотрела на Лучано с лёгкой, почти игривой улыбкой. Тихий свет лампы вырезал его силуэт из темноты комнаты, очерчивая контуры плеч, забинтованных рук и груди, где, под слоем повязок, прятались шрамы и татуировки — его тайная карта боли и веры. — Слушай, а ничего, что я теперь вижу тебя почти голым? — её голос звучал мягко, но с привычной ноткой сарказма. — Когда-то ты чуть не сбежал, чтобы я случайно не заметила символы у тебя на груди. Лучано открыл глаза, его губы дрогнули в слабой улыбке. Он повернул голову к ней, глаза усталые, но живые. — Я тогда думал, что они расскажут тебе обо мне больше, чем я сам готов был сказать, — прошептал он, голос охрипший от слабости, но тёплый. — Теперь… я уже не вижу смысла прятаться. София на секунду замерла, будто её застали врасплох. Она посмотрела на его лицо — и увидела не только боль, но и странное, тихое доверие. Как будто он позволил ей заглянуть туда, куда не пускал никого. — Всё равно бы не убежал, — фыркнула она, пытаясь разрядить напряжение. — Я бы тебя догнала. Лучано слегка усмехнулся, но глаза его уже медленно закрывались. София осталась сидеть рядом, наблюдая, как его дыхание становится тише. За окном раскинулся пригород, погружённый в ночь. Тусклый свет фонарей рябил на стёклах, а растущая Луна застыла над крышами домов, размытая лёгкой дымкой. Ветки деревьев мягко шуршали в ночном ветерке, издалека доносился редкий звук машины, уносящийся вглубь тишины. В комнате стояла почти абсолютная тишина, нарушаемая только редкими, неровными вдохами Лучано. Он уже спал, но его лицо не расслабилось полностью — боль по-прежнему проступала на чертах, словно не отпускала его даже во сне. Лоб морщился, губы иногда подрагивали, будто он пытался подавить стон. София смотрела на него и почувствовала странную, щемящую нежность. Она вспомнила легенду о Лунной богине — как она охраняла своего путника, даже если он этого не просил. И вдруг, совершенно инстинктивно, она начала петь. Тихо, едва слышно: — **Нэни нэни, жек эн-ну...** Её голос дрожал на первых нотах, но постепенно стал ровным, обволакивающим. София не знала весь текст, но слышала эту колыбельную от бабушки, которая рассказывала, что её пели в старых ливийских семьях. — **А ты — финик на ветке, Качаешься, словно в море плывёшь...** Она пела и еле заметно покачивалась, словно сама укачивала его голосом. В словах звучала защита, нежность, обещание, что он не один. Что она здесь. Лучано, кажется, начал дышать чуть ровнее. Лицо расслабилось, но София всё равно продолжала, будто боялась, что боль вернётся, как только она замолчит. — **Твоя мама — луна, твой отец — звезда...** Она не знала, кем была для него в этот момент. Но знала, что не уйдёт, пока он не заснёт по-настоящему. Пока ночь не укроет его своей тишиной, а Луна — своим светом. София немного прищурилась, глядя на Лучано с тем лукавым блеском в глазах, который всегда заставлял его внутренне напрягаться. — Слушай, а ничего, что я теперь вижу тебя почти голым? — протянула она, скрестив руки на груди. — А ведь когда-то ты боялся показать мне символы на своей груди, как будто я сожгу тебя на костре. Лучано, лежа на кровати, медленно повернул к ней голову. Его лицо было бледным, уставшим, но в уголках губ появилась слабая, ироничная улыбка. — Тогда я думал, что твоя реакция будет опаснее огня, — выдохнул он, голос хриплый, но тёплый. — Теперь, кажется, уже поздно прятаться. Он на мгновение замолчал, потом чуть приподнял бровь: — Да и… ничего особенного ты не увидела. Я давно уже не считаю себя красивым. София тихо засмеялась, качнув головой: — Знаешь, ты ужасно плох в комплиментах самому себе. Он закрыл глаза, улыбка осталась на его лице, но она была какой-то горькой. — Просто реалистичен. София смотрела на него, не находя слов. Она видела его руки — избитые, в бинтах, видела, как вздымалась его грудь с каждым трудным вдохом, как шрамы светились бледными линиями на коже. И ей казалось, что она видит не только его тело, но и душу — израненную, но живую. И от этого её сердце почему-то сжималось сильнее, чем хотелось бы.