Вадрикон: первый посланник Бога

      Лучано шагнул в тёмный переулок, заполнявший пространство меж каменных стен старых домов. Шаги Софии за спиной отражались от стен гулким эхом, отчего в его душе вдруг поднялось странное, даже болезненное волнение, сердце опять забилось быстро и неровно. Лучано старался контролировать себя, унять внутреннюю дрожь, но мысли и чувства путались.       Обернувшись, он вгляделся в темноту с опасением. Мог ли кто-то наблюдать за ним? Следить? Что бы было, если бы его увидели рядом с Софией? Мокрый камень под ногами, холодные потёки на стенах словно отвечали на его немые вопросы: эта улица, этот затенённый уголок Рима, поглощали всё: его сомнения, шорохи шагов и сбивчивое дыхание.       Невыносимо смущённый, он остановился, укрывшись в самой тёмной части переулка, докуда не доходила полоска света от уличного фонаря. Вязкий воздух обволакивал шею холодом. Сорвавшись с одного из балконов, большая капля упала ему на плечо и, скатившись по пальто, оставила мокрый след. Музыка, доносящаяся от клуба, казалось, звучала из иной реальности, а в этой — существовал только он, София и невесомая дымка тумана.       София приблизилась, вошла в это пространство тишины так уверенно, будто именно здесь ей и надлежало быть. В её взгляде не было и тени той лёгкости и игривости, что были при друзьях. Она стояла в нескольких шагах от Лучано.       — Не думала, что встречу тебя так скоро, — в её голосе послышалась улыбка.       Лучано хотел что-то сказать в ответ, но слова застряли в горле, оставляя лишь неловкость молчания. И он просто смотрел на неё, ощущая, как её облик поглощает его мысли. Её волосы, слегка взъерошенные, искрились в свете далёкого фонаря. Взгляд пронизывал насквозь.       — Вы… часто так… проводите свои вечера? — наконец произнёс Лучано, стараясь не осуждать, но едва скрывая свою растерянность.       София усмехнулась и, поднеся сигарету к губам, затянулась.       — А как мне ещё их проводить, Лучано? — спросила она, выпуская в воздух над головой облако сигаретного дыма.       — Я… просто думал, что ваша жизнь… несколько иная, — с трудом проговорил он.       — Все вы такие… — София улыбнулась и снова глубоко затянулась.       — Не все священники…       — Не священники, отец Лучано. А мужики. Все вы такие. Мёдом не корми, дай спасти кого-нибудь. Свою душу не получается, вот и тянет на прихожан и грешников? И что же, прямо здесь прочтёшь проповедь или назначишь покаяние? — усмехнулась она, но глаза оставались серьёзными.       — София, вы пьяны. А я… я… — замялся Лучано. — Это было бестактно с моей стороны, и я… я прошу у вас прощения. В четверг день Святого Антония. Меня направили в церковь Санта-Мария-ин-Трастевере…       Он вдруг осёкся, подумав, неужели только что всерьёз собирался пригласить её на причастие? «Господи, верни мне ясный ум», — взмолил он, в мыслях коря себя.       Гнетущая тишина, возникшая между ними, прерывалась только дыханием и редкими звуками улицы. Даже музыка стихла. Лучано не знал, ни что сказать, ни как вести себя. Развернуться и уйти было бы крайне странно и глупо… «Не нужно было вообще идти сюда», — кольнула мысль, и Лучано стал читать про себя молитву о чистоте намерений: «Господи Боже, дай мне светлый разум и чистое сердце, чтобы во всём видеть Твою святую волю и творить её. Очисти меня от тщеславия и самолюбия, избавь от желания служить себе, но позволь служить Тебе и ближним моим с любовью и кротостью. Пусть каждый мой поступок будет во славу Твою, и пусть Твоя благодать пребывает со мной, направляя и укрепляя меня на пути истинном. Аминь».       — Знаешь что, Лучано? — нарушив тишину, посмотрела на него София. — Ты думаешь, что служишь Богу, но ты служишь безбожникам. Это во мне, — стукнула она себя в грудь рукой, держащей бутылку пива, — веры больше, чем во всём твоём Ватикане. Кстати, — кивнула она, — что там? Узнал, почему они ищут Феномский апокриф?       — Это текст еретиков. Секта гностиков некогда написала его, чтобы разрушить Святую Церковь.       — Еретиков?! — София засмеялась звонко, заливисто, немного по-дьявольски. — Неужто сам Папа так сказал тебе?       Лучано перепугано посмотрел по сторонам, по-прежнему боясь быть увиденным кем-нибудь из Ватикана.       — Нет, но… — тише произнёс он.       — Ты им веришь? Ты правда веришь им? — перебила его София. В её голосе послышались нотки отчаяния.       — София, вы… вы…       — И сказал Бог, — громко произнесла она, взмахнув рукой, — не разделяйте имя моё на многие имена, ибо каждое имя — это лишь отражение Света. И в каждом сердце, что искренне ищет, есть искра, что приводит ко мне… Уже дошёл до этих строк? — вопросительно кивнула она ему.       — Нет, — коротко мотнул головой Лучано. — Но… я думаю, апокриф, который ищет Ватикан, это… это действительно ересь. И я… — он тяжело вздохнул, готовясь произнести неприятные для Софии слова, — …я думаю, ваша семья поддалась влиянию секты гностиков. София, всё может быть куда проще. Вероятно, вы запомнили их молитву и…       Он замолчал, видя, как злость охватывает Софию. Она тоже молчала, но глаза полыхали.       — Может, всё же истина не в том, во что тебя заставляют верить, Лучано? — вдруг мягко и спокойно произнесла она и отвела глаза. Теперь её взгляд был как тлеющий уголь — манящий своей теплотой и опасностью. И Лучано показалось, что перед ним снова та самая София из его сна, будто она пришла из его видения в этот странный вечер. Всё казалось таким до боли знакомым.       Он замер, не зная, что ответить. Слова Софии, сказанные почти шёпотом, отозвались в его сердце. В её тоне и взгляде было нечто одновременно противоречивое и загадочное, словно она знала больше, чем показывала. София сделала шаг к нему навстречу, и между ними осталось не больше нескольких сантиметров. Лучано чувствовал её дыхание на своей коже.       — Мой отец не состоял в ордене, — шёпотом продолжила она. — Будь это так, зачем бы он стал приводить священника в дом?       — Ну… может, твоя мама… — также шёпотом ответил Лучано и тут же смутился из-за того, что невольно перешёл с Софией на «ты».       — Членами ордена могут быть только мужчины, — сделав последнюю затяжку, отбросила она бычок. Тот улетел в темноту крошечным красным огоньком.       — Я не знал, — признался Лучано.       — Спроси у Ватикана, они подтвердят.       — София, вы заставляете меня… сомневаться, — вновь спрятался он за стеной формальности. — Во всём. В том, кто я, что я должен делать. Я привык жить по вере, не спрашивая, не сомневаясь… но ты… вы, — опять поправил он себя, — вы как будто стали моей проверкой.       — Знаешь, — начала она, бросив быстрый взгляд на улицу, освещённую далёкими фонарями. — Быть может, я бы обрела спокойствие, если бы была, как ты. Жила, как ты. А может, просто бы пряталась от того, чего не могу понять. Возможно, я ищу нечто, чего никогда не найду, — вновь посмотрела она ему в глаза. — Но я верю, что правда прячется за масками и обрядами, и… и ты… — она чуть замялась, подбирая слова, — ты в этом — словно напоминание, что я на правильном пути и не должна сдаваться. Может быть, потому я не могу выбросить тебя из головы.       София взяла его за руку, её пальцы слегка дрожали, но Лучано чувствовал тепло и что-то родное в этом прикосновении. Казалось, они оба — осознанно или нет — понимали, что их жизни каким-то образом переплетены. Против их воли и вопреки.       — София, — его голос был полон боли, — я… не могу… это неправильно… Я — священник.       — Церковь не запрещает касаться рук мирян, — с грустью улыбнулась она и убрала свою руку, разорвав прикосновение. — Ты прав. Я вовсе… Какой из меня мирянин? Мне лучше уйти, — сказала она и быстро пошагала прочь, закуривая на ходу.       Лучано застыл в оцепенении, пытаясь собраться с мыслями. На сердце пролегла трещина, через которую наружу выплескивалась растерянность, а в ушах звучал голос Софии. И даже после того как она скрылась, ему ещё какое-то время чудился её тёмный силуэт, растворяющийся в римской ночи.       Его рука инстинктивно потянулась к груди, где под пальто на цепочке висел крест, как будто тот мог унять волнение. Но оно становилось только сильнее. «Почему именно она? Почему она, Господи?» София была слишком бунтарская, слишком свободная. Её слова вонзились в его разум, став и вызовом, и соблазном.       Лучано оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что их действительно никто не видел. И переулок, и виднеющаяся улица были безлюдны. Эхо шагов Софии затихло давно, оставив в его душе пустоту. Лучано провёл взглядом по тёмным окнам — никаких силуэтов, чернота. Ночной воздух был полон влаги, и на мокром булыжнике мостовой блестел оранжевый фонарный свет. Лучано шумно выдохнул, вместе с паром выпуская часть своих тревог, и медленно побрёл в сторону монастыря.