Вадрикон: первый посланник Бога

      Ещё одна неделя растворилась в январской серой слякоти. Лучано и оставшиеся четыре священника продолжали просматривать огромное количество манускриптов и книг. Они тщательно исследовали каждый документ, пытаясь найти хоть что-то, связанное с апокрифом или с орденом Священной Звезды. Но дни шли, а значимых находок по-прежнему не было… Несколько раз им попадались символы, вероятно, того самого феномского языка, но количество символов было столь мало, что выстроить полноценный анализ не удавалось. Это угнетало.       С каждым днём Лучано чувствовал, как он всё больше погружается в рутину. Бесконечные ступеньки, ведущие в тайные залы Ватикана… бесконечные попытки найти хоть что-то весомое… однообразные действия… Дни не отличались друг от друга. А в подземельях Ватикана, где всегда горел лишь электрический свет, вообще стирались любые ощущения дня и ночи. Лучано, изначально вдохновлённый масштабом проекта, постепенно начал разочаровываться. Его первоначальные надежды на то, что он займётся чем-то возвышенным, работой с духовными текстами, были разрушены. Он понимал, что стал лишь очередным инструментом Ватикана в борьбе с еретиками. Вместо того чтобы открывать что-то новое о Боге, о вере, он был поглощён суетой, сомнениями и тревогами. «Но если на то воля Божья — чтобы я помог Ватикану, я помогу», — в мыслях повторял он.       Мысли о Софии тоже не давали покоя. Может, её видения — просто следствие детских заблуждений? Быть может, её родители состояли в этом ордене, и она случайно запомнила фрагменты учений, которые они пытались скрыть? Если ещё недавно Лучано боялся, что Вадрикон начнёт сниться и ему, то сейчас понимал — это невозможно. Его вера в Христа сильна. София поддалась дурному влиянию. Вот и всё. Никакой мистики. Просто девочка с богатым воображением и хорошей памятью. Здесь Лучано её понимал. Он сам часто сомневался: а действительно ли он в детстве, не умея читать, «читал» Библию? Может, это всё его фантастическая память? Отсюда и его тяга к языкам. В Альто-Адидже, откуда он родом, все говорили как на итальянском, так и на немецком. Бабушка часто читала Священное Писание вслух… иногда даже на латинском… вот он и запомнил. Ведь ни с одним другим текстом такой «трюк» не проходил. Лучано был убеждён, что, лишь касаясь бумаги, лучше чувствует скрытый смысл. А что, если это он себе внушил?.. «Господи, прости меня за сомнения», — вновь в мыслях произнёс он и вернулся к работе.       Просматривая потрёпанную книгу по истории итальянского искусства из библиотеки монастыря Санта-Мария-дель-Сильенцо, что на холмах близ Венеции, Лучано зачитался одной главой… В главе шла речь об уникальных фресках Джотто в капелле Скровеньи в Падуе. Капелла, построенная в начале XIV века, и по сей день являлась настоящим сокровищем западного искусства. На иллюстрации, представленной на странице, были изображены Адам и Ева. Автор в подробностях описывал выразительность их лиц и момент грехопадения; хвалил Джотто за психологическую глубину и реалистичность. Описание вдруг опять заставило Лучано подумать о Софии. Мысли совершенно не желали подчиняться, противились работе и теперь вернулись к сну, что снился Лучано накануне…       В этом ночном видении он и София оказались в зелёном саду возле церкви. Аромат свежескошенной травы и цветущего жасмина заполнял воздух. Утренний свет нежно касался белоснежных мраморных скамей, на которых они сидели, а молочная дымка тумана окутывала сад, создавая волшебную атмосферу, отрывая от реальности и отправляя в другой мир… Они обсуждали Священное Писание, делились мыслями о Боге и жизни, и Лучано чувствовал себя одухотворённым. Время там теряло своё значение, а мир за пределами сада исчезал, оставляя лишь их двоих в этом прекрасном мгновении. Лучано казалось, их беседа — это заклинание, способное остановить время. София увлечённо слушала Лучано, иногда смеялась, а её глаза искрились, как звёзды, отражая тепло и свет. Лучано испытывал удивительное спокойствие рядом с ней.       Они говорили и говорили… обо всём на свете: о святых, о божественном, о мирском… Лучано смутно помнил о чём именно, в памяти сохранилась лишь фраза: «Любовь — это самое великое». Это была цитата из Первого послания к Коринфянам. Сейчас он даже не помнил, почему произнёс именно её. София с улыбкой что-то обронила в ответ, а потом вдруг приблизилась и мягко коснулась своими губами губ Лучано.       Секунды спустя он проснулся в холодном поту. Сердце колотилось, как кузнечный молот. Лучано быстро сполз с кровати, встал на колени и, опустив локти на постель, сложил руки в молитве. Он молился едва не до рассвета, моля Бога о прощении за греховный сон, просил дать сил, чтобы противостоять искушениям.       — Дорогие братья! — громом прозвучал голос Ансельмо, и Лучано невольно вздрогнул, вернувшись в реальность. — Вижу, что труды наши отнимают немало сил, и мне не хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя лишёнными служения пастве. Долгие часы, проведённые за переводами, оставили на вас след…       Ансельмо объяснил, что скоро наступит семнадцатое января — день, когда верующие почитают Святого Антония Великого. Этот праздник привлекает множество прихожан в римские церкви, и некоторые из них уже обратились за помощью. Каждому из отцов он предложил провести день в одном из храмов Рима, чтобы вместе с местными священниками отслужить мессы и раздать причастие.       — Это позволит вам восстановить связь с верой и Богом и принесёт духовное обогащение, которое поможет вам в дальнейшей работе.       Тихая радость коснулась души Лучано — пусть ненадолго, но наконец он сможет вновь обрести близость с паствой, услышать голоса прихожан, увидеть их лица, сможет дышать воздухом храма в окружении живого прихода, а не затхлых архивных сводов.       Ансельмо направил Лучано в церковь Санта-Мария-ин-Трастевере — одну из старейших в Риме и всегда многолюдную в день празднования Святого Антония. Он объяснил, что на этот праздник в Трастевере собираются верующие не только из самого района, но и из соседних, а иногда и из пригородов. Церковь Санта-Мария привлекает как прихожан, так и любопытных туристов, стремящихся увидеть её знаменитые византийские мозаики и внушительную арочную структуру, сохранившуюся почти нетронутой со времён основания.       — Эта церковь, конечно, не самая торжественная в плане масштаба, но одна из самых живых, — отметил Ансельмо. — Праздник Святого Антония там очень любят. Прихожане считают, что именно в Санта-Марии молитвы, обращённые к Святому Антонию, имеют особую силу.       Лучано принял это назначение с чувством благодарности. Он понимал, что хоть Ансельмо выбрал для него не самую известную церковь Рима, зато достаточно важную для местных жителей.       Закончив работу в архивах, Лучано шёл по узкой улице, возвращаясь в монастырь. Его привычный путь освещали фонари, тускло мерцающие в преддверии ночи. Ночь была прохладной, а воздух густым и влажным. Далеко впереди слышались звуки музыки, смех и пьяные голоса. Рим жил своей обычной жизнью, полной противоречий — богатой на вино и развлечения, но бедной на духовность. Гулянья на улицах контрастировали с церковным покоем, к которому привык Лучано.       Внезапно улица, пустая и тихая, ожила. То тут, то там стали мелькать лица, звучать отрывки чужих разговоров и смех. Лучано едва успел отшатнуться от целующейся пары, что, обнявшись, уверенно шагала прямо на него, не замечая ничего и никого вокруг. Впереди в подворотне кто-то мочился, не заботясь быть замеченным. Резкий запах мочи ударил в нос, и Лучано почувствовал ещё большую отстранённость от этого мира — этот город, одновременно наполненный радостями и грязью, становился для него невыносимым. Ему всё сильнее хотелось закончить с проектом, вернуться в родные места, где всё было просто и тихо, где была природа, где он снова чувствовал бы Бога рядом.       Но вдруг его взгляд задержался на группе молодых людей у входа в ночной клуб. Они громко смеялись и курили. Кожаные куртки, рваные джинсы, грязные ботинки, взъерошенные волосы. Сигареты, бутылки, клубный неон. Атмосфера разгульной ночи, наполненной запахом табака и алкоголя, контрастировала с его внутренним мироощущением. И тут Лучано замер: среди этих впавших в порок была она — София. Его сердце сжалось. Погружённая в разговор со своими друзьями, она громко смеялась, держа сигарету в одной руке и бутылку пива в другой. Она была так естественна в этой среде, и в то же время это казалось чуждым его представлениям о ней. Она воплощала собой всё то, чего Лучано избегал. Но сейчас он не мог отвести взгляд, смотрел на неё, неотрывно следя за её движениями… Внезапно воспоминание о сне вспыхнуло в его сознании. Тот момент, когда она коснулась его губ своими… Он снова почувствовал их призрачное тепло, и от этого воспоминания кровь бросилась в его лицо. София вдруг посмотрела на него, её глаза встретились с его взглядом, и это заставило его сердце забиться как сумасшедшее. Лучано ощущал, как горят его щёки, и он благодарил Бога за холодный вечер — его румянец мог показаться следствием прохлады. София выпустила облако дыма и, чуть наклонив голову в сторону, кивнула на узкий переулок. Подчиняясь какому-то неведомому инстинкту, Лучано медленно пошёл туда, куда она указала. София что-то сказала своим друзьям, но они, продолжая курить и смеяться, казалось, даже и не обратили на неё внимания.