Контракт

Вечером, ближе к семи часам, на утопающей в сумерках веранде второго этажа отеля сидели трое. Киригири и Тогами размеренно пили кофе, периодически поглядывая вниз и перекидываясь фразами о планах на завтра. Наеги стоял облокотившись о перила, лицом к блестящим в свете луны волнам. Их колыхало от минуты к минуте всё сильнее: усиливающийся ветер предсказывал дождь или даже грозу — в вечернем воздухе пахло озоном. В абсурдном кофейном ритуале коллег Наеги не участвовал, надеясь сохранить хотя бы подобие нормированного рабочего дня. Киоко пожала плечами и перевела взгляд с мальчика на чашку. Не то чтобы разумный распорядок дня был реалистичен в их положении. Утром они отбывали обратно, что означало смену часового пояса и неотвратимое разрушение того подобия рутины, которое установилось на острове за последнюю неделю. Завтра всем троим предстояло полностью осознать масштаб корпоративных проблем, в которые они вовлеклись по вине своего идеализма. Она отчасти надеялась, что отстранённость Наеги объяснялась раздумьями о том, как бы безобиднее представить их действия перед Фондом. Впрочем, она знала его слишком хорошо — вряд ли он думал о собственных проблемах. — Послушай, Наеги, это неподобающе, — Тогами клацнул чашкой о стол. — Я готов допустить, что у тебя есть право на волнение, однако оно беспочвенно. С ними всё будет в порядке. Пять Абсолютных, один из них механик, другой меняет таланты как перчатки. Нам стоит заняться своими проблемами, в кои-то веки. — Да, я понимаю. Они взрослые люди, — Наеги повернулся к ним. — Просто я тут подумал… Давно что-то Хинаты не видно, да? Киоко отпила кофе и нахмурилась. — Ты прав, мы почти не контактируем последнее время. Я видела его на пляже пару дней назад. Он проводит там большую часть суток — видимо, даже ночует — и занят тем, что рассматривает волны. Он неразговорчив и избегает нашей компании. Но это всё не повод для волнения. — На пляже? — Здесь, на первом острове. — То есть он там сидит уже неделю не вылезая? — Возможно и так. Я не следила за ним, — «…больше», чуть было не добавила она, но остановилась. Они втроём видели слишком много лишнего, и не было причины заострять на этом внимание за день до отъезда. Капля дождя упала на её перчатку и она огляделась вокруг, отвлекаясь от тяжелой мысли. Становилось прохладно. — Целая неделя, — повторил Наеги. — Это много. — Ожидаемо, — сказал Тогами. — Воспоминания правой руки Эношимы — вещь травмирующая. Можно и волны порассматривать несколько дней. — Да, но я хотел сказать… Мне кажется, он что-то придумывает, — наконец выдохнул Наеги. Киоко сжала чашку в руках. Она не могла не замечать некоторую схожесть между её другом и Хинатой. Пока они наблюдали за программой, Наеги частенько предсказывал действия Хинаты точнее неё. — В чём твоя мысль? — спросила она. — Ну, — замялся он, — Абсолютный талант проводит семь дней в отшельничестве? Тут могут быть разные объяснения. Угрызения совести — одно из них, но, может, у него какая идея возникла? Наверняка он обдумывает, как вытащить остальных, не контактируя с симуляцией? Мы так и не решили эту проблему, и даже не знаем точно, осталось ли там что-то от… от Эношимы. Или, может, ещё чего придумывает. Ведь он способен на всё, что угодно… — проговорил Наеги со всё меньшей и меньшей уверенностью и замолк. Ещё одна дождевая капля приземлилась на стол. — Н-да. Разумная мысль, но как всегда слишком оптимистичная интерпретация, Наеги. — Т-то есть, Тогами? — Ну. Мало ли о чём размышляет международный террорист Изуру Камукура, начавший Трагедию. — Я так и думал, что ты об этом подумал! — Потому что ты сам это сказал. — Но он не такой больше! Это видно! — Как тебе видно? — Да по всему видно! — Тихо, — прошептала Киоко. — Кто-то идёт внизу. Все трое обернулись в сторону темнеющего океана. Между размеренными откатами чернильных волн отдавались звуки шагов. Через несколько секунд из темноты вышел Хаджиме Хината и остановился чуть вдали от веранды, лицом к воде. Казалось, он был поглощён своими мыслями и не замечал их на втором этаже. Усиливающийся ветер трепал его длинные волосы. Киоко вдруг вспомнила, что его первым порывом после пробуждения было отстричь эти чужие странные космы, но почему-то это так и не было сделано. — Чёрта помянешь, если можно так выразиться, — усмехнулся Тогами, чем заработал горящий взгляд от Наеги. В этот момент Хината повернулся к ним и как ни в чём не бывало помахал рукой. — По всему видно, я же говорю, — повторил Наеги, подняв ладонь в ответ. Хината коротко улыбнулся ему и направился дальше к центру острова, игнорируя капли дождя. Киоко чувствовала, что после слов Наеги какая-то новая догадка готова была оформиться в её сознании, но прямо сейчас не было времени фокусироваться — пора было уходить, если они не хотели вымокнуть. Тогами недовольно зыркнул на тёмное небо и прикрыл ладонью свой недопитый кофе. Направляясь внутрь вслед за Киоко, он придержал дверь для Наеги. Дождь уже барабанил вовсю.

***

Хината забежал под крышу и стряхнул с себя капли воды. Нужно было действовать быстро, пока очередной запал энергии не иссяк: после пробуждения из программы силы то покидали его совершенно, то накрывали с головой до потери сна. Ни то ни другое не казалось ему нормальным, но него были задачи поважнее самокопания. Он выдохнул и трижды постучал в дверь. «Иду-иду!», — раздался Сонин голос и быстрые шаги. Она аккуратно выглянула из-за двери, но расслабилась, увидев его. — Ах, Хината, ты вернулся! Что-то случилось? Как-то ты поздно зашёл. — Извини, я знаю, что поздно, но у меня к тебе просьба, Соня. — Так-так? — Отстриги мои волосы, пожалуйста? Она радостно взмахнула руками: — Замечательная идея, я с удовольствием окажу тебе услугу! — она поманила его внутрь. — Должна сказать, и не будь оскорблён, прошу тебя, но я слегка удивлена, что ты не отстриг их раньше, это не слишком-то удобная причёска… Он шагнул внутрь. Соня ещё не включила освещение, но ему всё было знакомо и так: интерьер в точности повторял то, что Хината однажды видел в симуляции. Всё та же дворцовая мебель, роскошные шторы у приоткрытого окна, свечи тут и там, диван, на который она тогда упала в обморок. Как он тогда волновался, что же делать, если ей не станет лучше, а она всё уверяла, что он похож на героя какой-то народной сказки из её страны, на невероятно обычного героя, примечательного лишь тем, как он непримечателен, нет, ну надо же, просто вылитый Хината из резервного курса, обычнейший мальчик в строгой чёрной форме, Хината, который никогда не прыгнет выше головы, скучный, скучный до ужаса — ого, ты знаешь, что такое октагон, ну ничего себе, я не ожидал, а ты довольно умён для резервника, запрокидывает голову, сдувает прядь белёсых волос и смотрит свысока, так и врезал бы… — …ната? — А? — Я говорю, у меня есть только обычные ножницы, ты не против? Также должна сразу заявить, что я никогда не стригла волосы своими руками. Это будет первый раз. — Это ничего, — вежливо улыбнулся он. — Мне лишь бы отстричь. Соня провела его в просторную ванную и усадила, проложила полотенце под волосы. Она довольна, заметил Хината, она всегда довольна, когда учится чему-то нормальному, чего раньше не пробовала. Она взяла ножницы и, с легким кивком себе самой, задумалась. Он скользнул взглядом по ножницам, по её тонким пальцам, бледным рукам — они были испещрены шрамами, странно неподходящими её стану и осанке. Он не знал, откуда эти шрамы взялись: либо они с Соней не пересекались во времена Трагедии, либо он ещё не вспомнил всего, что произошло. Шрамы — это не такая уж проблема по сравнению со всем остальным, подумал он, переводя взгляд на своё отражение в зеркале. Его собственный шрам пролегал чуть выше лба, скрытый под длинными волосами. Если отстричь их коротко, последствия операции будет видно всем, кто только взглянет ему в лицо. — Можно попробовать подлиннее, чем было, — быстро сказал он. — Могу отстричь по плечи. Это вроде бы не сложно! — Да, давай так. Она деловито кивнула и с неожиданной скоростью принялась отстригать прядь за прядью. Он прикрыл глаза. Прошла всего пара минут, пока она не положила руку на его плечо и не объявила: — Сделано! Из зеркала на него смотрел Хината со слишком длинными волосами, или же Камукура со слишком короткими. — Соня, видимо, у тебя есть ещё один скрытый талант, — сказал он и осёкся. Это у тебя есть ещё один скрытый талант. Ты мог бы с легкостью сделать это сам, всплыла в его голове чужая мысль. — Спасибо! Мне кажется, получилось неплохо. М? Чего ты хмуришься? — Я… — он уставился на свои ноги и вздохнул, — Я думаю, зачем я на самом деле пришёл. Я мог бы отстричь сам. Даже нет, не так, это не то. Я не должен был этого делать вовсе! — вдруг закивал он себе самому, будто забыв, что Соня всё ещё в комнате. — Мне нужно быть похожим на Изуру — зачем же отрезать волосы и становиться похожим на Хинату? Я решил наступить себе на ногу? Зачем я пришёл? Ха! Ха-ха… — Хината, эй?.. Я не понимаю, о чём ты, но, пожалуйста, не беспокойся. Нет ничего страшного в том, что ты заглянул… Она с недоумением разглядывала его, пока наконец на её лице не отразилась смесь жалости и понимания. Она снова положила руку ему на плечо и проговорила, подталкивая к двери: — Вот что, Хината. Ты слишком долго просидел на песке в одиночестве. Давай-ка мы выпьем чаю в гостиной? Пойдём. Я подмету и присоединюсь к тебе, посиди пока тут, в кресле, вот так, сейчас… — она вывела его и снова скрылась в ванной. Он подчинился и сел. Его руки слегка трясло. Всё было верно: лучшим подходом было бы не менять ничего и наоборот подчёркивать своё сходство с Изуру. Ничего непоправимого он не натворил, длина волос это невероятная мелочь, которая никого не обманет. И тем не менее, это был неразумный поступок. Возможно, стоило всё отложить, пока мысли не перестанут скакать с такой хаотичностью. Тут нужна будет вся точность и скорость, на какую только способен его непримечательный разум, думал он, уставившись на догорающую декоративную свечку на Сонином столе. Только тогда он заметил, что это единственный источник света в комнате. — Что так волнует тебя? — спросила Соня, вернувшись с чаем в руках, и когда он неопределенно повёл плечами, продолжила: — Позволь мне предположить. Комаеда? — Что?.. — Нет? — Конечно нет, то есть не больше остальных! У меня правда другое на уме. — А я на секунду подумала, что мы с тобой в схожей ситуации. — Конечно нет. — Он постоянно ходил вокруг тебя. Куда бы ты ни заходил, он тут же перебирался к тебе ближе. И в первые дни вы были очень дружны, мне казалось. — Да, а потом он потерял рассудок, попытался прикончить нас всех и… и убил Нанами. Соня вздохнула. — Ты прав, он поступил очень жестоко, однако… — …и я не контролирую, вокруг кого он ходит. Ходил. Извини, что перебил. Соня вздохнула ещё раз. — Ничего. Я просто всегда думала, что это очень интересный случай. Особенно после того злосчастного дня, когда погиб наш Тогами, — сказала она, в раздумье постукивая пальцами о чашку. — Я даже не знаю, как описать его мотивации! Крайне неортодоксальные. И ведь он никогда о них не врал, ты заметил? С самого первого дня он только и говорил про надежду, что верит в нас, что всё закончится наилучшим образом и прочее… Это выглядело по-доброму наивно сначала, ну а потом сам знаешь. Однако он никогда… — сказала она, но тут же нахмурилась: — Подожди, ты разве понял, что я сказала? — Что сказала? — Что мы с тобой в похожей ситуации? — А. Ты сравнила меня и Комаеду с собой и Танакой. Тебя волнует его состояние. — Ах! — она прикрыла рот рукой. — Хината! Неужели это так заметно? Ты даже не уточнил! Пожалуйста, не говори никому! — М-м, — его рука взлетела к затылку. — Честно говоря, ты недооцениваешь, насколько это заметно. — Что ж… — нервно выдохнула она, но затем рассмеялась спокойно и радостно: — Ты удивительно выборочно замечаешь детали человеческих отношений! Я уверена, что мой случай с Танакой менее явен, чем… тот другой. — Не понял тебя? — Пей чай, остывает. Он помотал головой, отхлебнул не чувствуя вкуса, и продолжил смотреть на свечку. Ей оставалось гореть не так много и свет слегка колебался. — Но ты прав, я действительно его очень жду, — добавила Соня тихонько. — Я никому об этом не говорила… Но я думаю о том, как он проснётся, почти каждую минуту. Эта мечта как-то сама собою возникает в моей голове. Вот он открывает глаза и выдаёт свою эзотерическую декларацию. «Наконец, я восстал из чертог Ада. Благодарю тебя, о нимфа, что ожидала», и всё в этом духе, ты же знаешь, какой он! — грустно рассмеялась она, не встречаясь с ним взглядом. — Мне даже плохо от этих мыслей, но ничего не поделать. Я надеялась, что троица из Фонда нам поможет, но вот они уезжают, а никто так и не проснулся. Они боятся, что остатки Эношимы ещё могут быть в симуляции. Кто знает... Возможно, мы зря осторожничаем и держим её на карантине? Если просто сидеть и ждать, мы не сможем даже узнать, там ли она… — Я уверен, что она там, — вставил Хината. Он очень много думал об этом в последние дни и теперь было странно обсуждать это с кем-то вслух. — В этом и загвоздка. Симуляцию нужно либо полностью удалять, либо держать на карантине. Лучше бы удалить, потому что это огромная опасность для мира. Но пока остальные в коме, единственный способ попробовать их разбудить — это через симуляцию. Значит, нельзя удалять. Вот и получается, что мы ждём неизвестно чего уже столько дней. — Это ты об этом думал всю неделю? — Изуру любит размышлять о патовых ситуациях. Я сам не очень. — И к чему пришёл господин Камукура? Он устало потёр переносицу и поморщился. — В целом… Изуру не может представить, чтобы Эношима смирилась с поражением. Она — мощнейший компьютер с единственной целью — скопировать себя в погибших и проснуться. В этот самый момент она должна искать способ их разбудить, и, не выпуская в реальность, повторить голосование. Она решает эту задачу вот уже много часов, на всех своих вычислительных силах, и однако же они всё ещё спят. У неё было больше недели, и никакого результата. Значит, даже она не может их разбудить. Стоит думать, это невозможно. — Ах, не говори так, Хината! Я знаю, что ты сам в это не веришь. Может быть ты, то есть Камукура, мог бы что-то сделать? — Если она не смогла за всё это время, то не смогу и я. Но есть другой путь. Программу можно остановить извне — это то, что Наеги пытался сделать, пока мы находились в симуляции. Эношима заблокировала эту возможность и тогда ему пришлось прийти в симуляцию самому. Если бы только она могла разблокировать её обратно, и тогда мы… — Вот уж чего я не могу представить. — Она могла бы, если бы мы ей что-то предложили взамен. — Сделка? Обменять что-то на право разбудить их? — Да. Нам кажется, что всё к этому идёт. — Но чего она может хотеть, кроме как выбраться наружу и продолжить топить мир в крови? Ведь этого мы не можем предложить! — Конечно не можем. Я… не до конца уверен, что ей предложить, — вдруг стушевался он. — Что же мы будем делать… — опустила плечи она. — Не подумай, я не унываю и верю, что в итоге мы справимся, но… кажется, я бы отдала всё, что у меня есть, лишь бы Танака проснулся, — добавила она, подняв на него взгляд. Хината смотрел на неё исподлобья с нехарактерной интенсивностью и она вздрогнула. Его глаза казались темнее обычного. Это кусочек Изуру Камукуры смотрит, подумалось ей, но она тут же собралась: — Что такое? — Ты настолько хочешь его вернуть? И если кто-то его вернёт, ты будешь рада? — Конечно! — Это необходимо сделать? — Да! Да что такое? Он вскочил и пошатнулся. — Я… спасибо, Соня. Я и правда подзабыл об этом, пока сидел на песке. Что есть все эти, м-м, связи что ли, в общем, что ты будешь рада, и все они будут рады, и поймут. Тогда я пойду, — выпалил он, направляясь к двери большими шагами. — Не понимаю, что ты лепечешь? Тебе плохо? Стой, там же жуткий дождь! Хината выбежал на улицу и захлопнул дверь.

***

Он лежал на спине, закинув тощие руки за голову, и смотрел куда-то вверх уже несчётное количество часов. Пальцы его давно перестали покалывать и потеряли всякую чувствительность. Конца этому не было видно. Когда-то давно, когда он только появился в этом странном месте, его интересовало, может ли он умереть ещё раз и что случится тогда, но на данный момент эта идея ему наскучила в силу нереалистичности. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, а от задержки дыхания лишь падал в обморок, но никак не переставал существовать. Поспособствовать своей смерти было нечем — вокруг попросту не было никаких предметов. Ничего, кроме него самого, распластавшегося даже не на полу, а на плоскости из пустоты. Десятки часов назад он с каким-то мстительным наслаждением изматывал себя бегом туда и обратно — благо туда и обратно были определёнными понятиями даже в этом мире, поскольку «пол» был расчерчен равномерными линиями, которые он мог считать. После очередного забега он предположил, что линии были отметками измерения, что далее означало, что измерение откуда-то да начинает свой отсчёт. Он отправился в случайном направлении, надеясь наткнуться на какую-нибудь из осей координат. Строго говоря, он рисковал идти в одну сторону вечно и не найти ничего, если ошибся и пошёл не туда. Но, во-первых, ему было совершенно всё равно, а во-вторых, ему как правило везло в таких вещах. Спустя какое-то время он дошёл ровно до пересечения осей в нулевой точке. В этом месте не было ничего особенного, лишь мелкий кружок отмечал пересечение. Он рухнул от усталости и так и лежал с тех пор. Это должно было когда-то закончиться. Так или иначе, остальные неизбежно выйдут из симуляции: либо его гамбит удался и они мертвы, и тогда их всех через какое-то время отключат, либо же он проиграл — но и в этом случае симуляция неизбежно должна быть выключена, либо Фондом, либо кем-то из их врагов. Наконец, существовали две неизлечимые болезни, минуту за минутой разъедающие его настоящее тело где-то в реальности. Поэтому конец был близок, как ни посмотри. Но так далеко загадывать было не нужно, поскольку его план был обречён на удачу. Комаеда стоял на правильной стороне истории. Он не просто поступил верно, он сделал важнейшее дело, услугу будущему во имя надежды. Поэтому он не поддавался отчаянию даже в такой ситуации и помнил, что скоро всё кончится. Иногда его посещали мысли о них, о себе, о том, чего он не помнил об их совместном прошлом. Это было довольно неприятно. Ему хотелось перестать думать вовсе, поскольку это ни на что не влияло, и поскольку его невероятно тошнило от себя в эти моменты. Он как раз старался перестать думать, когда это произошло. Внезапно он лежал не посреди пустоты, а на холодных мраморных плитах, а вместо темноты над головой виднелся массивный купол библиотеки. Он вскочил и ударился об один из дубовых столов, так сильно, что голова пошла кругом. Он обхватил её руками и опёрся о стеллаж с книгами, и тогда услышал чей-то вздох где-то недалеко. Микан Цумики стояла на другом конце зала и разглядывала потолок, подперев лицо ладонью. Щурясь от боли, он отметил её мечтательный вид, который, впрочем, она моментально утратила, заметив, что не одна. Она наверняка тоже знала, что не умрёт взаправду, подумал он. Она прозябала тут ещё дольше него? Он не понимал, какой именно вопрос ей задать, хотя они так и роились в голове. Цумики сверлила его взглядом, чуть более самоуверенно, чем он ожидал. Они простояли несколько странных секунд в молчании, которое прервалось столь же внезапным появлением остальных. — Ибуки только что задыхалась в петле, а теперь она в библиотеке? Что тут есть у них? — Ну-ка тихо! Тут нельзя говорить в полный голос! — Хочу заметить, Коизуми, что ты сама эту фразу прокричала… Комаеда сел на стол и принялся разглядывать их. Что-то должно было указать на то, чем завершился его план. Здесь были только погибшие, от рук друг друга или в результате казни, и ни одного из оставшихся в живых на момент его собственной смерти не появилось. — Ты! Я знаю, это ты ударила меня битой по голове! — Извини. — Почему здесь не все? — Может быть, тут только те, кто погиб? Посмотрите вокруг. — И почему мы в библиотеке, если мы погибли? — Когда ты умираешь, нейроны начинают срабатывать в случайном порядке, и твой мозг видит всё подряд! Это оно! — Тишина. Необходимо восстановить порядок смертей и расспросить последнего. Первым был я, а затем? — Ханамура, Коизуми, Пекояма. — Миода и Сайонджи, Цумики, затем я. — Некомару убил я и был уличён в грехе. — Так. А потом кто? Они переглядывались между собою, пока не пришли к единственному выводу. Все глаза были на нём. Он тяжело вздохнул. — Последним был я. Я не знаю, кто меня убил, — сказал он нехотя и отвернулся. Чем дольше он смотрел на них, тем тяжелее на него давило осознание того, кто они такие и почему он сам среди них. — Да уж конечно, не знает он! — Комаеда хотел с кем-то договориться, так что он должен знать. — Почему молчишь? Помнится, раньше любил поболтать на эту тему. — Ну что ты, может он и правда не понимает. — Всё он понимает. На судах нас вечно вытаскивал, должен и теперь понимать. — Не он один вытаскивал. Где Хината и Нанами? — Может быть, это он их и прикончил! — Знаете, — не выдержал он, — хоть вы и Абсолютные, но один дурацкий Хината был умнее вас всех. Здесь есть человек, которому известно всё, а вы расспрашиваете такую никчёмность, как я. Удивительно! Он злобно усмехнулся в сторону Цумики, которая так и стояла на отдалении и молчала. Казалось, их появление обошло её стороной и она продолжала витать в своих мыслях. Пусть лучше атакуют свою братию, думал он, пусть они разругаются, возненавидят друг друга, пусть почувствуют на себе, что натворили... — Верно, Цумики, ты же вспомнила! — Объясни, что происходит? Лишь когда они окружили её, Цумики перевела свой затуманенный взгляд с потолка. Если согласится говорить, то, может быть, даже откроет, кто предатель, подметил он, однако с места не сдвинулся. — Так вы простили меня? — отозвалась Цумики. — И не надейся, тупая ты свинья! — сказала Сайонджи. — Рассказывай, что это за место. Цумики окинула их оценивающим взглядом и внезапно пожала плечами: — Ладно. Комаеда застыл. Сейчас он узнает, кто из них невиновен. И, может быть, вдруг, возможно, даже наверняка, она и про Хинату что-то расскажет… Цумики с громким вздохом набрала воздух, готовясь начать, как вдруг раздался скрип двери и в библиотеку шагнул ещё один человек.