Поиск ориентации (в пространстве)

      Вечер только начинался.       Днём было жарковато для начала мая, но стоило жаркому солнцу спрятаться за громадными деревьями Хаширамы, как по улицам начинал беззаботно гулять прохладный ветерок и сегодня я оказался его полноправным спутником.       Как стоит поступить, я не знал. Возвращаться не хотелось. Но и идей, куда пойти, не было. Как-то до тошноты не хотелось видеть никого из знакомых. И, немного покопавшись в себе, я понял, что это вызвано во многом чувством вины.       Моё поведение нельзя было назвать адекватным и зрелым, но становилось всё сложнее видеть, как близкие люди не понимают тебя, не знают тебя. Всё пытаются помочь, убедить в обратном. Но это всё не то. Это всё бесит.       Потом приходит отрезвляющее воспоминание, что проблема не в них, а во мне самом. Я не могу им открыться, рассказать искренне, что у меня на душе. И бешусь ещё больше. Как малое неразумное дитя.       Мои друзья — прекрасные люди. Они поддерживающие, сочувствующие, готовые прийти на помощь, выслушать. Они видят, что что-то не так и пытаются показать, что им можно доверять.       Но все мы люди. Иногда у них не хватает терпения вытанцовывать на минном поле имени Наруто Узумаки. А ещё у них появляются справедливые опасения, касательно того, что я могу, а что не могу. И со временем будет становиться хуже. Ещё и ещё хуже.       Сегодня Сакура боится, когда её трёхлетняя — или сколько ей? — дочь садится ко мне на колени. И об этом даже думать страшно, потому что я бы никогда! Да и нет у меня таких отклонений. Но я столько усилий приложил, чтобы все считали иначе. Сам же отдалился, предпочёл стать незнакомцем с лицом человека, которого они когда-то знали.       Если на Сакуру можно обижаться за что-то, то не за отношение, а за умение выстраивать логические цепочки и искреннюю заботу о счастье и здоровье дочери.       Вот и получается, что дурак и главный злодей всё равно я. И сейчас, пока настроение говёное, лучше ни с кем из знакомых не пересекаться. Уйти на полигоны или в лес и никому глаза не мозолить.       Бумажник Итачи неприятно оттягивал карман шорт, как бы напоминая, что страдания мои надуманы. Да и никто не мешает вернуться к Иноичи и спрятаться в одной из свободных комнат, а, как старики разойдутся, снова воспользоваться домашним кинотеатром и улететь с головой в чужие истории.       Вроде неплохой вариант.       Я развернулся на месте и пошёл в противоположную сторону, к кварталу Яманака, но тут порыв ветра принёс запах табака и очень приятно огладил немного вспотевшую от влажности шею. Я замедлился, поправил шорты, проходясь швом по снова затянувшим яйцам и осознал, что причина моего дурного настроения не обязательно одна.       Но откуда бы у меня взяться сейчас недотраху?       Мы с Годжи трахались не реже раза в два дня на протяжении месяца. И последний был особенно хорош, потому что я, наконец, смог полностью расслабиться в его руках и он драл меня до стёртых в кровь коленей и локтей.       С того вечера прошло всего три дня!       Три дня…       Даттебайо.       Меня надрессировали трахаться раз в два дня. А лучше почаще.       Стало одновременно очень весело от такого открытия и очень тяжко от осознания, что с этим придётся что-то делать. Как-то устранять потребность.       Ну или забить и трахаться, сколько душа пожелает, пока очередной случай не прибьёт меня ко дну канализации.       Второй вариант отдавался в сердце приятной печальной тоской за себя будущего и провоцировал мысли об одном удобном и интересном варианте.       Иноичи точно был бы не против, учитывая случившееся. А тут, после вечера с друзьями, ещё и не будет ожидать опасности. Опять же, нельзя забывать о чудесном действии алкоголя. Ну, и самое главное — он мне был действительно очень симпатичен. Возможно, во время секса я даже начну признаваться ему в любви. Есть за мной теперь и такой грешок.       Но потом мне подумалось, что, в отличие от меня, у Иноичи посиделки с друзьями закончатся не скоро. И никто не может знать наверняка, сколько он выпьет и как сильно устанет. С Годжи я научился считаться с тем, что люди могут уставать и хотеть спать.       Остаётся вариант искать незнакомцев.       Хотя какие же из Катетсу и Изумо незнакомцы?       Это сильные шиноби, коллеги, прекрасные вежливые люди и вообще, с такими очень полезно дружить. Особенно, если они сами не против.       Я улыбнулся и почувствовал, как напряжение сменилось предвкушением. Несколько поспешно, потому что была одна проблема: я надеялся их найти при помощи Итачи. Думал, спрошу у него, а он мне всю строго засекреченную личную информацию выдаст чисто за красивые глаза.       Идея хорошая, но несколько необдуманная.       Стало немного грустно, но я решил не унывать и попытаться отследить их по чакре. Пересеклись мы недавно, ощущались они специфически. Был шанс. Хотя я, как не имел навыка отслеживать кого-то по чакре, так и не приобрёл. Но это не от лени, а от недостатка мотивации, которой сейчас неплохо так привалило.       Я отыскал лавочку в тени, уселся с краю, закрыл глаза и вдохнул сен-чакру. По коже побежали мурашки от ощущения сотен чакроносителей в радиусе не больше километра. Вот так скопом они воспринимались высокой смертоносной волной, от которой хотелось спрятаться поскорей. Но первый порыв был успешно задавлен и я стал пытаться в эту прорву энергии вглядываться, начиная прощупывать, принюхиваться вблизи от себя.       И, да, победа, даттебайо!       Я открыл глаза и поднял взгляд к окну на третьем этаже парой зданий дальше. Там горел свет и были мои новые друзья — я ощущал это так остро, что даже перестал замечать всё прочее.       Поднялся, медленно подошёл к нужному окну, присмотрелся, недолго подумал, напружинился и прыгнул вверх, толкаясь не слишком сильно, чтобы не повредить мощение. Мягко приземлился на тонкий чугунный держатель для фонаря, снова оттолкнулся, но даже ещё мягче, чем до этого, едва успевая достать до нужного карниза. Дальше ноги почти сами качнулись вверх по широкой дуге и оставалось только пальцы вовремя разжать, перехватить карниз и плавно влететь в открытое окно.       Такой исключительно ювелирный акробатический финт, ещё и без подготовки, заслуживал — по меньшей мере — овации. Но вместо этого в меня, едва кончики подошв щегольских кожаных сандалией коснулись чистенького светлого пола, врезалось что-то нереальной силы, снося в сторону.       Недостаточно напитанный чакрой, я успел заметить это движение сквозь взлетевшую шторку, но не среагировать, а потом моя рука оказалась в хватке достаточно крепкой, чтобы я даже не пытался вырваться.       Дальнейшее я видел чётко, но не посчитал нужным сделать хоть что-то.       В полёте, в который отправил Изумо, меня словил за руку Катетсу, начиная закручивать и фиксировать руки с такой скоростью, что, когда моё тело, повинуясь инерции, врезалось в его, обёрнутое собственными руками, словно бинтами, сердце не успело сделать ни одного удара. А ещё я не знал, что умею так гнуться.       На удивление, времени повосторгаться собой не было: пришлось вжиматься спиной в грудь Катетсу, уклоняясь от блеска куная Изумо, лишь чудом не вскрывшего мне глотку.       Этот приём был воистину смертоносным и отточенным до полного автоматизма. Но вот настало время присмотреться к верткому гибкому врагу и обдумать ситуацию. Это не смертельно для восхитительно сработавшейся боевой двойки: кунай царапает горло злостного нарушителя спокойствия, завязанного в неестественную позу и даже не пытающегося вырваться.       Либо злодей сделал свой ход заранее и тут есть подвох, припрятанный за шторкой, под одеждой, во рту? Возможно, притаившаяся в углу муха — вовсе не муха.       — Либо злодей — вовсе не злодей? — тихо спросил я, припоминая интонации, с которыми общался с парнями у бара.       Изумо немного отстранил кинжал и склонил голову набок, рассматривая меня. Узнавание уже случилось, но нужно было убедиться. А я понемногу расслаблялся в кайфово сжимающих руках Катетсу, притирался к нему задницей, как перевозбудившийся кошак.       — Наруто? — уточнил парень.       Я запрокинул голову, чтобы он сумел рассмотреть моё лицо с совершенно неприлично-довольной улыбкой:       — Да. Я сумел вас найти.       Изумо убрал кинжал и сделал два шага назад. Жаль. Было прикольно и волнительно.       — Прости за такой приём, — улыбнулся в ответ Катетсу и, отпуская мои руки, не постеснялся огладить их, пощекотав ногтями запястья и ладони.       Я вдохнул полной грудью, не скрывая разочарования, а потом тоже сделал шаг от Катетсу, обернулся на носке одной ноги, давая шортикам задраться повыше. Парень это оценил, обласкал взглядом ноги до рваной кромки штанин, облизал нижнюю губу, поднял взгляд к лицу и спросил:       — А ты зачем пришёл? И как нас нашёл?       Я сложил руки за спиной, осмотрелся вокруг, качнулся с мысков на пятку и признался скромно:       — Мне ваша компания показалась вполне привлекательной и я захотел провести с вами время, раз вы сами позвали. А нашёл легко. Отследил по чакре. Она у вас выделяется. Такая плотная, переплетённая.       Изумо удалился к кухонной зоне, где готовилось что-то ароматное и умопомрачительное, а Катетсу продолжал смотреть на меня не моргая, испытывая довольно сильное подозрение, приветливо улыбаясь, как бы показывая, что готов слушать до скончания времён. Ну или до тех, пор, пока я не развею его сомнения — что бы за ними не крылось.       И я вдруг смутился. Будто не ко мне два взрослых парня на улице домогались, а я к ним в дом ни с того, ни с сего пробрался и представлял страшную угрозу для деревни — в целом, — и их жизней — в частности. И всё это он прикрыл дружелюбием. Какой прекрасный человек.       — Читал я как-то, что звёзды подобные нашей — не так часто встречаются во вселенной. Удивился сначала и не поверил глупым буквам в учебнике. А потом представил, как прекрасны две звезды, взаимодействующие друг с другом. Или три. Или больше. И их гравитационные поля в своём сложном порядке, плазма перетекает между ними и, кажется, будто это одно тело странной формы. Но это два разных, просто они в равновесии выверенным мироздании и миллиардом лет их совместного существования. Ваша чакра похожа на парные равновеликие звёзды, наверно.       — Как интересно, — заметил Катетсу, хотя скрытое напряжение едва успело пропасть из его позы. Что уж говорить о мыслях.       Изумо так и вовсе старался не обращать на меня внимания, занимаясь кастрюлями и сковородками на плите, доверяя расхлёбывание каши тому, кто её заварил.       Было необходимо придумать, как сделать так, чтобы мне позволили остаться, потому что, вопреки ожиданиям, парни не страдали излишним гостеприимством. Вместо следования моей прямой, как шпала, натуре, уставшей от лисьих махинаций и прочего дерьма, я снова решил лукавить и работать с тем, что вообще способно сработать.       Невинность, ребячество, подростковая тяга к приключениям. На первое время сойдёт.       Сделав большие грустные глаза, нервно схватив за спиной одну ладошку другой, я, выпуска на волю все свои переживания, спросил:       — Мне ведь можно остаться? С вами.       Катетсу, успевший за последние полчаса немного протрезветь и, кажется, получить взбучку от безразличного Изумо — якобы безразличного и, конечно, не имеющего ко мне никакого отношения, — был полон сомнений.       Причин их я не знал, но подозревал, что это из-за того, что они меня впервые видят. Ладно ещё на пьяную голову и вне дома подкатывать к кому-то. Но, когда тебя этот кто-то находит в собственной крепости и ты успел осознать свои ошибки — это совсем другое.       Благо, жалостливые голубые глазки и усики на пухлых щёчках могли растопить почти любой лёд. Катетсу тяжело выдохнул, скривился на ощущаемый спиной взгляд Изумо и ответил:       — Да, оставайся, — после направился к кухне, где хозяйничал Изумо, и сообщил, — Мы готовим рамен. Хочешь присоединиться? Или просто телек посмотришь?       Обернувшись вслед за прошедшим мимо Катетсу, я, подавив разочарование, сообщил:       — Я обожаю готовить, поэтому буду рад присоединиться.       Между Изумо и Катетсу случились незаметные даже для меня переглядки, по итогу которых, первый протянул доску и нож:       — Нужно нарезать овощи. Я их помыл и подготовил.       Катетсу принял всё с виноватой, но обаятельной улыбкой, повернулся ко мне, получил от друга скрученным полотенцем по заднице и спросил:       — Ты когда-нибудь рамен готовил?       — Готовил, — с готовностью отозвался я и тоже прошёл на кухню, чтобы занять своё место на кухонном островке, где меня уже дожидались доска, нож и миска овощей, пока полупустая, но постепенно пополняющаяся.       Я вытащил из всей этой огромной кучи лук и начал его вполне умело шинковать.       Мужчины занимались бульонами и мясом, иногда переговариваясь о том, какие специи ещё стоит добавить, сколько поварить, какой огонь под кастрюлями оставить.       А я вдруг утонул в этом уюте ненадолго.       Квартира была просторная, но рассчитанна на одного жильца, к которому в гости редко приходит больше одного друга. Ну или жильцов двое и спят они в одной комнате, чего по поведению этих двоих я сказать не мог: они были отличными напарниками, близкими друзьями, назваными братьями — всем на свете. Но не любовниками. Я видел это в их поведении, эмоциях, разговорах, прикосновениях. И был в этом сокрыт сложный соблазнительный баланс.       Они будто вылезли из учебника по базовой тактике. Этакие идеальные партнёры, дышащие одним воздухом, но не скатывающиеся до романтики и прочей чуши. Братаны без хуйни. Проникающие друг в друга на любом уровне, кроме самого пошлого и приземлённого.       Поэтому я точно решил, что живут они отдельно, просто часто бывают друг у друга в гостях.       — Ты, блять, не смей, говна кусок, сыпать соль из миски. Опрокинешь — расчленю твоими тупыми ножами. Щепотью её… ками, вот же ж мудак, ложку держи.       — Ай, за что по лбу, обмудок?       — Это от теплоты моих подгорающих чувств. Не серчай! — с бешеным лицом проговорил Изумо, в связи с чем я предположил, что это его квартира.       Дракон в своей пещере страшен, чего ни говори.       — Вот всегда ты так, когда я к тебе в гости прихожу, — надулся Катетсу, вспоминая обо мне и тут же начиная жаловаться, — Он обычно очень терпеливый, но, стоит мне прийти на его территорию, так и шагу ступить страшно. Ещё обозлится и в окно выкинет.       Изумо не стал опровергать этих справедливых инсинуаций.       Я же ухватился за потаённую мысль, не дающую покоя, а дальше меня оказалось не остановить:       — Дом для человека иногда важнее людей. Он воплощает собой непререкаемую всеобъемлющую поддержку. Когда живёшь один, дом становится твоим другом. Идеальным другом, у которого других друзей быть не может, пока ты исправно платишь коммуналку. Отсюда берётся эта необъяснимо-сильная ревность, — тут я, увлёкшись, не удержал краешек луковицы, лезвие скользнуло по косой и рассекло кожу на указательном и большом пальцах. Я дёрнулся, роняя на пол нож и часть нашинкованного тончайшими полукольцами лука. Боль в руке тут же оказалась перебита сожалением о собственной неуклюжести. Тоже мне, шиноби.       Я слишком ярко представил свою собственную квартирку — комнатку, — где так много лет прятался ото всех, где так надеялся принимать гостей, и, где приходилось так глубоко закапывать свою неприязнь, когда Ино слишком смело лезла в холодильник, или Сакура в аптечку, или принц Ли в тумбочку за письменными принадлежностями.       Мой дом не был так просторен и хорош, как тот что сумел позволить себе Изумо. У меня кровать стояла в кухне-столовой. Не было гостиной, но были складные стулья в холодном коридоре в трёх метрах от входной двери.       У Изумо была похожая планировка, но полная.       Войдёшь — через дверь, а не окно, — окажешься в небольшой прихожей. Справа от тебя, наверно, кладовая и гардероб. Слева окна, в одно из которых так беспечно ворвался я, просторная гостиная, совмещённая со столовой. К кладовой и соседней квартире примыкает кухня с целым островком, где так гостеприимно разместили меня и позволили присоединиться к общему делу.       — Прости, Изумо, — искренне сопереживая его боли о присутствии на личной территории чужака, всё портящего, слишком яркого, как след от жира на белой кофте, как пятна зубной пасты на зеркале в ванной, я сполз на пол и стал усердно убирать весь, причинённый мною, ущерб.       Рядом на колени рухнул Катетсу и стал помогать, не прерывая моих мыслей вслух:       — Не думаю, что ты важнее для него, чем его квартира. Это ты и без меня знаешь, — улыбнувшись, сказал я парню, аккуратно собирающему всё за меня одной рукой. Другой он удерживал мою пораненную ладонь, не давая пренебрегать уже почти зажившими царапинами, — Ему хочется видеть тебя у него дома. Но ему раздражается, когда ты ранишь его.       — Я же ничего не сделал!       Силуэт Изумо вдруг оказался рядом со мной. Он оторвался от бульонов. Ему было интересно, как я сумею облечь его сложные чувства в слова. Поэтому на восклицание Катетсу, чей взгляд бегал между ним и мной, он не отвечал.       Я попытался соотнести свои мысли с чувствами Катетсу, формируя более полную картину, удивился тому, насколько мы похожи в вопросе быта, и ответил:       — Иногда достаточно нарушить правила дома, чтобы подвергнуть сомнению его несуществующую незримую сущность.       Изумо опустился на колени около меня, протирая следы трагедии тряпочкой.       — То есть он пиздит меня из-за того, что я как-то влияю на то, чего нет? — уточнил Катетсу больше у меня, но явно удивляясь, что его более молчаливый друг оставался столь спокойным и принимал одним своим расположением в пространстве мою сторону.       — Этого не существует в Мире Вещей. Это относится к Миру идей, — пробормотал я что-то, далёкое, но понятное.       Только мне понятно, судя по эмоциям Изумо, что смотрел на меня без всякого понимания.       Я попытался перевести религиозно-философские мировоззрения страны Чая в понятную форму. Менее обтекаемую, чтобы каждый понял, за что цепляться.       Мы уже закончили убираться на полу, но продолжали сидеть на корточках. На руку мне играло, что оба парня были пьяны и взгляды их с трудом фокусировались на нескольких вещах. Они помнили, что я могу что-то любопытное сказать. Но не помнили, что с одного из бульонов пора снимать пенку.       Поднявшись, я медленно направился в сторону плиты, чувствуя, что взгляды следят за мной, но не понимают моих действий.       — Есть то, что существует на самом деле. С чем должен считаться каждый разумный человек. Что имеет форму. Мир, где живём мы сами. Где воплощены те немногие вещи, что обитают в Мире Идей. Мы существуем в Мире Вещей.       Я остановился у плиты, нашёл ложку и мисочку, куда можно снять пенку. Набежало её много, так что успел я как раз вовремя. Изумо успел меня нагнать, остановился за спиной, убавил огонь на нужной конфорке, но остался стоять вплотную за спиной, легко, на правах хозяина, находя себе вторую чистую ложку, которой стал помогать снимать пену.       — Продолжай, — попросил он, кладя свободную руку мне на талию.       Рядом с нами остановился Катетсу, приваливаясь бедром к столешнице и складывая руки на груди.       Я сглотнул.       Вместе с пониманием росло сексуальное напряжения и я слишком остро реагировал на это. Но старался не подавать вида, ведь толика возбуждения ещё ничего не означает, как оказывается.       — Но есть необъятно пространство доступное для наших мыслей, куда помещается куда больше смыслов. Причиной тому является то, что в том пространстве, том мире, не существует физических объектов и всего того, что можно почувствовать. Там обитают идеи. Обыденные, гениальные, воплощённые в Мире Вещей, связывающие людей, разъединяющие их, важные, бессмысленные, для масс и для каждого отдельного человека. Общественные. Индивидуальные. Все эти мысли и понятия обитают в Мире Идей.       Мы закончили снимать пенку, отложили ложку и мисочку. Я обернулся, вжимаясь поясницей в столешницу, чтобы оставить хоть каплю расстояния между мной и Изумо, положившим мне на талию вторую — освободившуюся — руку.       Пространство исчезло, когда он сделал полушаг ко мне. Высокий, горячий, охуенный.       Ладонь немного обожгло жаром плиты и я положил её на приобнимающую меня руку.       — Ты простишь меня за то, что я испачкал твой пол? — спросил я.       Изумо кивнул, а потом, совершенно неожиданно, превратился в того парня, что подкатывал ко мне наравне с товарищем на выходе из бара. Он сжал мою талию пальцами, приподнял в сторону от плиты и усадил на свободный краешек стола, тут же немного ослабляя хватку, оглаживая бока, щекоча рёбра.       От удивления, от радости, что я нашёл кого-то, кто заранее знает, как со мной стоит поступать, дыхание спёрло. Немного наклонив голову, я ждал, глядя в чёрные глаза Изумо. Будучи менее общительным членом боевой двойки, он вовсе не был менее решительным и горячим.       — Так и что? Какое отношение это всё имеет к тому, что Изумо пиздит меня пос-то-ян-но, стоит оказаться к его квартире! — справедливо возмутился Катетсу, громко хлопая ладонью по столу. Столешница приятно затряслась под ягодицами.       Мы с Изумо молчали с пару секунд — не хотелось терять зрительный контакт, эту божественную связь. Но я вовремя заметил, как в нём зарождается злость на такого глупого и непонятливого друга. Положил ему руку на чуть шероховатую от начавшей пролезать щетины нижнюю челюсть, не давая отвернуться, и сам завершил свой странный рассказ:       — Дом и квартира — это не столько про Мир Вещей, сколько про Мир Идей. У каждого к нему есть своё окно. Оно отличается размерами и расположением. Все мы видим разное и в разном объёме. Так же, как чувствуем, да, Изумо?       — Не думаю, что он тебя понял, — ответил парень и потянулся за поцелуем.       Я наклонился к нему, скользнул своими губами по его, щекоча, отводя своё лицо чуть в сторону — слишком далеко для него: он переложил одну руку с моего бока на щёку, повернул к себе и поцеловал. Очень нежно, едва раздвигая губы, не используя язык. Предпочитая держать небольшую дистанцию, чем сливаться, перетекать друг в друга. Приходилось пока довольствоваться малым.       Даже так дыхание сбивалось и сердце грохотало совсем ненормально. Повинуясь такому ласковому невинному поцелую, я пытался сдерживать свои руки. Они смирно лежали вдоль тела, сжимали край столешницы с тех пор, как ведущая роль добровольно ускользнула от меня.       О, их не могло хватить надолго.       Они сами скользнули по груди Изумо к плечам, а потом я только и помнил, что надо ласково обнимать его плечи, его шею, его затылок — его очень надо массировать, перебирать пальцами короткие влажные волосы.       Ками, как ему это понравилось!       Как приятно он простонал мне в губы, как прекрасно было ощутить его язык на губах и руки внизу спины, рывок к себе и мягкое убийственное касание тел, плотное, жаркое.       Мне удалось узнать, что я люблю в мужчинах, чего жду от секса с ними. Мне нравилось, чувствовать своим телом чужое тело — твёрдое, крупнее моего, горячее, тяжелее, — чужие руки — порабощающие, укрощающие, сильнее моих, нетерпеливые, любопытные, жадные. Я должен чувствовать, как пальцы впиваются под кожу, пытаясь вдавить и растворить меня в другом человеке.       Изумо не мог этого дать.       Катетсу не мог этого дать.       Они вместе, даже если постараются, не смогут этого дать.       Это вопрос политический, философский. Это о чём-то сложном, чего я не понимаю, чего ищу. Но даже так очень хорошо, волнительно, возбуждающе.       Изумо приятно обнимал, пока целовал — всё ещё невинно, одними губами, иногда лаская раскалённым языком. Его тело было жаркое от алкоголя, потное от жары, твёрдое от пережитой боли, оно было не совсем то, но так близко.       Так близко, что я вдруг полюбил его.       И я дал волю языку. Испугавшись самого себя, но не сдерживаясь, ведь такова моя идея.       Мне понравилось ощущать на языке, как уверенные губы замерли, как дрожала каждая увлажнившаяся складочка на них, как полудохлые рецепторы ловили дух алкашки. С замершем героем кабуки было страшно, потому что я помнил сценарии старинных пьес и знал, что он может меня отвергнуть навсегда. Но это был конец истории и нужно было просто оказаться невинной стеснительной девой, что не была способна удержать своей страсти лишь на секунду.       Принцесса Таэма поцеловала бы в щёку.       И я поцеловал, обнял, прижимаясь крепче, пряча лицо в сгибе шеи, возбуждая дыханием, признаваясь в своём страхе, быть отверженным.       Я и есть принцесса Таэма.       Не та, которая нарочно соблазнила Наруками и погубила его.       А та, что соблазнила его, но растворилась в этом действе сама, пала пред чарами любовника, будучи безвинной — в какой-то непонятно степени, — и скорбела потом по его глупой кончине.       Я та принцесса, которую слепил из меня Джирайя, и это, Ками его сожри, оказалось глубже, чем я думал.       Изуми продолжал охватывать меня, но его руки скользнули глубже в объятия, одна застыла на затылке, другая — между лопаток. Он успокаивал меня. Он тоже меня сейчас полюбил.       — И откуда такой умный мальчик взялся в моём доме, мм? — спросил Изумо.       Катетсу тоже подошёл ближе, вплотную к своему другу. Левая коленка теперь касалась его живота, а дыхание ощущалось на щеке и виске.       — Просто бывал в паре мест. Ничего особенного. В стране Чая мне довелось узнать очень много об их философии.       — Так ты бывал там? Я только слышал, что место это не самое приятное, хотя кажется со стороны счастливым краем, — рассказал Изумо всё, что знал.       Для своего друга, наверно, потому что Катетсу, судя по эмоциям, никогда тем местом не интересовался. Могу его в этом понять. Сам такой же.       — И в самом деле, — улыбнулся я, воскрешая свои воспоминания, — Если бы меня попросили описать столицу страны Чая, я бы, в первую очередь, попросил собеседника отложить в сторону вопрос о том, каким образом эта страна получила именно такое название на языке Огня, потому что ничего общего с чаем, чайными плантациями, даже просто зеленью, это место не имело. Первое, что поразило, это камень, из которого строили вообще всё. Начиная с неприметных крошечных домишек на окраинах, заканчивая роскошными дворцами ближе к центру. Сам материал имел насыщенный винный цвет, сменяющийся на более тёмный и почти чёрный по мере продвижения к центральной площади. Можно долго рассказывать. Это место совсем другое, будто и не с нашей планеты. Ты видишь привычные вещи в непривычном воплощении на каждом шагу. Это пугает и завораживает, конечно, — я замолчал, не зная, что ещё следует сказать. И следует ли.       — И чем же ты там занимался? Если не секрет? — спросил Катетсу.       Я оторвал голову от такого удобного плеча Изумо, немного отстранился, чтобы посмотреть на Катетсу, и, не скрывая лисьей улыбки, довольный собой протянул:       — Секреееет… — а потом подумал, что хоть намёк оставить можно и добавил, указав одной рукой на щеку, — Эти шрамы я получил там.       Воцарилась непонятная тишина. Изумо тоже уставился на щёки, не отрывая взгляда несколько секунд, рассматривая. Потом он не удержался и переложил одну руку с моей талии на щёку, осторожно оглаживая края шрамов.       — Это шрамы? Такие ровные. Я думал, это татуировки или что-то такое… — задумчиво проговорил Катетсу, делая шаг ко мне, желая приобщиться к тайне усиков.       Я ожидал, что он сейчас врежется в Изумо, но тут они сработали синхронно. Изумо, предчувствуя намерения напарника, в два шага переместился в сторону, освобождая место для Катетсу, который даже глазом не повёл, зная, что место ему найдётся. Я потом тоже положил руку мне на вторую щёку, исследуя шрамы кончиками пальцев, будто немного стесняясь.       А я ловил волны высокооктанового кайфа.       Поза. Я сидел на краю столешницы и широко раздвинутые колени касались низа животов Катетсу и Изумо.       Руки. Они касались щёк, сначала исследуя, а потом уже лаская — я, кажется, спалился, что и здесь у меня эрогенная зона. Но они ещё гладили по бёдрам, рукам, спине.       Дыхание. Они дышали глубоко и спокойно, а я чувствовал, что задыхаюсь. Что хочу потрогать себя, погладить сквозь шорты. Но не делал этого. Только жалостливо вздыхал.       А потом все руки оказались на теле, а щёки стали местом поцелуев. Таких невинных, детских. И это плохо вязалось с тем, как смело и заинтересовано они исследовали руками все мои изгибы, иногда робко спускаясь к паху и бёдрам, что бы тут же погладить по животу, талии, спрятаться на изгибах позвоночника.       Один раз по стояку случайно прошлась ладонь Катетсу. Потом, не совсем случайно — Изумо. Но дальше они не шли. Выцеловывали щёки, несмело перебирались к ушкам. А потом совсем остановились. Причём ровно в тот момент, когда меня эти ласки довели до беспамятства и я потянулся к члену.       Мужчины отстранились, как бы показывая, что знают куда я дёрнулся и не одобряют этого, потому что мы так не договаривались. Проблема в том, что договаривались они, видимо, только между собой. Причём о какой-то поебени.       Я отклонился назад, врезаясь затылком в подвесные шкафчики, тут же делая вид, что так и задумано, уставился на них взглядом, как я хотел верить, негодующе-разочарованно-возмущённым. Ровно как и мои эмоции.       Посмотрел в глаза одному, другому. Оба выражали непреклонность и уверенность в собственных помыслах. Что-то мешало им трахнуть меня прямо сейчас, прямо здесь, у бурлящих бульонов для рамена. Я не понимал, что. Это непонимание я выразил тем, что немного распрямил колени, врезаясь голенями им между ног, где, блять, у обоих, были вполне себе говорящие стояки. Не колом, но близко.       Глядя на мужчин сверху вниз, изогнув брови скептично-вопросительно — чего делать никогда не умел, но тут пришлось научиться, — я ждал вербального взвешенного ответа.       Вместо него, оба немного отодвинулись, чтобы прервать недопустимое в их понимание касание, отвели взгляды, осматривая кухню.       — У нас тут скоро бульон на свиных костях выпарится окончательно, — заметил Катетсу.       — Выключи конфорку и не еби мозги, — попросил Изумо, чуть повернув голову.       — Ладно.       Мужчины, увлечённые сраным раменом, отпустили меня и продолжили заниматься готовкой.       — Тогда, раз бульоны готовы и овощи нарезаны, осталось только подготовить и сварить лапшу, — бодро заметил Катетсу, с хлопком соединив ладони и предвкушающие потерев их друг о друга.       Я улыбнулся его оптимизму, но общего настроения не поддерживал. И лишь частично из-за болезненного стояка.       — Ванна там, если тебе нужно, — прошептал ну ухо, между делом, Изумо. Я на это дело скривился и остался, как был. Не буду я сам себе сегодня дрочить, даттебайо!       Что же касается лапши…       Пытался я как-то приготовить настоящий рамен в домашних условиях. Мало того, что на бульоны ушли почти сутки, так ещё и эти сраные макаронины, которые можно купить с ближайшем магазине, пришлось вручную нарезать ножичком. Не на меня одного, разумеется. Пять порций готовил. Для себя, меня, Сакуры-чан, Саске-теме и Какаши-сана. Давно это было и всё шло хорошо, но этими ебаными шматками теста я похерил вообще всё.       Было, конечно, вкусно. Но проще в Ичираку, вот честно. Так что радости от перспективы возиться со сраным тестом я не испытывал. И не скрывал этого. И это заметили.       — Наруто, ты чего?       — Да, так… — начал я транслировать своё очень важное мнение, пока ковырявшийся в нижних ящиках Катетсу не достал вполне узнаваемый агрегат, сияющий железом и той особенной силой, которой не владел человек.       Мне не было ведомо, что это за монструозная машина, но я сразу предвидел его превосходство надо мной. Пока мужчины устанавливали его на край островка, я продолжал сидеть и пялиться, пытаясь осознать. Кажется, кто-то говорил про лапшу?       Я плавно соскользнул со столешници и подошёл к Катетсу, продолжавшему крепко прикручивать машину к краю островка, пока Изумо доставал и осматривал тесто.       — Никогда не видел? — спросил он доброжелательно.       — Нет, — честно отозвался я, хотя имел некоторые подозрения.       — Это тестораскатка. И если поставить правильное лезвие, то можно за пару минут накатать из килограмма теста гору свежей лапши.       — Правда? — удивился я.       И потом, правда, не мог оторваться.       Я видел, как ебаное тесто превращается сначала в тонкие полоски, которые легко отлавливал Изуми, раскладывая по столешнице аккуратными волнами. Красиво.       — А теперь мы меняем насадку и нарезаем эти полосы на идеальную лапшу! — рассказал Катетсу.       Я почти забыл о том, зачем пришёл, и заворожённо наблюдал, как машинка, приводимая в действие элементарным механических воздействием, нарезала тесто на метровые по длине и сантиметровые по ширине тончайшие лапшички.       — Хочешь попробовать? — спросил Катетсу.       Его слишком радовало моё детское вдохновение.       — Хочу, — ответил я и попытался занять его место, но мужчина, на правах старшего, остался и лишь дал мне пространство между собой и машиной, куда я не без удовольствия проник.       Мне позволили положить руку на нагретый рычаг, а потом подмышкой скользнула чужая рука, приподнимавшая аккуратно сложенное и прибитое мукой тесто передо мной. Катетсу пришлось встать ко мне вплотную, но не касаясь. Почти.       Его колено немного прижимало моё бедро, а край прогретой и влажной футболки касался руки чуть дальше подмышки, где кожа была тонкая, нежная и чувствительная. И тут моё сознание разделилось надвое. Одна часть заворожённо следила, как из тесторезки, направляемое мозолистыми руками Катетсу тесто превращалось в идеальные полосочки. Другая — представляла эти мозолистые руки на голом теле.       Забыв об обидах, помня только конечную цель, я стал притираться к паху Катетсу. У него и не падал, видимо. У него, кажется, классный член. Достанет до всех нужных мест, но не порвёт, даже если не растягивать.       Тут он напрягся от очередного движения и я решил, что лучше растянуть.       — Прекращай, — шепнул он, низко наклонившись, как бы незаметно вдыхая мой запах.       — Почему? — спросил я, не скрываясь, поднимая взгляд на Изумо, принимающего и аккуратно раскладывающего лапшу, следящего за нами с неким недовольством, лишь частично похожим на ревность.       — Мы не хотим с тобой пережестить, — выдохнул Катетсу. Кажется, ему нравится мой запах.       Я усмехнулся, поднял взгляд на Изумо, который, наверно, стал источником этой глупой ереси, и уточнил:       — Что значит «пережестить»?       Изумо выдержал взгляд, а потом спокойно объяснил:       — Нас двое. Чтобы мы с тобой не сделали — это будет слишком. Мы с Катетсу — люди взрослые и можем сдержаться. Но нам понятно, насколько плохая идея в твоём возрасте искать приключения подобного рода.       — Слышу поучительный тон. Думаешь, между нами бездна Изумо? — спросил я, поняв, кто здесь глас морали и здравого смысла.       — В твоём возрасте каждый год способен переворачивать сознание.       Так вот, в чём дело.       Изумо решил, что они с Катетсу подкатывали к слишком маленькому мальчику. А я не постеснялся их подозрения развеять, играя что-то невинное, лишь бы не выгнали. Мой косяк, признаю.       Я отпустил ручку тесторезки, вжался спиной в горячую грудь Катетсу и спросил спокойно, подозревая, что даже мой реальный возраст может из не устроить:       — А сколько мне лет? — голос звучал странно-глубоко. Так дети не говорят.       Парни переглянулись. Им самим я бы дал не сильно больше двадцати пяти. Но им может оказаться за тридцать. А может, они мои ровесники?       — Восемнадцати точно нет, — в итоге сказал Изумо.       А мне сколько? Если следовать разумному порядку вещей, то ровно столько.       — Я бы и шестнадцати не дал, — признался на ушко Катетсу.       Это уже оскорбительно. Неужели вы не видите в моих глазах осознания бренности бытия? Но эти было сказано вообще всё. Я не представлял, как оправдываться за свой возраст.       — Мне двадцать, — сказал я, а потом добавил, — десятого октября будет двадцать один.       — Пиздишь, — тут же ответил Катетсу, хватая рукой меня за подбородок, запрокидывая голову и заставляя посмотреть на себя.       Мне оставалось только расслабиться, показать, что я такое. А потом, подумав, я добавил:       — Чунином стал в шестнадцать. Четыре года назад. Так что совершеннолетие, по меркам шиноби, у меня уже давно в кармане. Не скажу, чтобы это был карт-бланш на всякого рода действия. Ещё я только вернулся с длительной миссии. Там мне многое приходилось делать. Накануне, когда мы встретились, я пошёл встретиться со своими старыми друзьями в баре. Но разговор не заладился. Сейчас я хочу простого человеческого тепла и животного секса.       Исповедь была произнесённа ровным холодным тоном, плохо вязавшимся со смыслом сказанного. Пришлось выдохнуть и улыбнуться. Неловко.       — Можете прогнать, но, думаю, я смогу дать всё, чего вы хотели, когда заговорили со мной у дверей бара.       — Тебя никто не прогоняет, — тут же сказал Изумо.       — А я готов сделать вид, что поверил тебе, — признался Катетсу, нежно скользя шершавыми пальцами по шее.       — Тогда твои руки слишком высоко, малыш, — прошептал я.       Внутренняя принцесса заставила перевести взгляд на Изумо, посмотреть из-под ресниц, показать хотя бы взглядом, что я понимаю его опасения и считаю их беспочвенными.       — Можешь доказать? — спросил Изумо.       Его отношение ко мне немного испортилось. Он был уверен, что я вру, и его такой расклад не устраивал. Его раздражало, что он, едва сдерживаемый свой искажённой моралью, был готов нарушить последние заветы. Я был источником зла.       Всё же злодей оказался злодеем.       — Давай я тебе отсосу? — предложил я.       Этот навык у меня значительно улучшился после близкого общения с Годжи.       — Нет, — ответил Изуми.       Я снова запрокинул голову и предложил:       — А тебе отсосать?       Катетсу замер. А я понял, что, если он откажется, то мои настроение и самооценка провалятся под второе дно, не позволяя подкатить хоть к кому-то приличному.       — Я уже на твоей стороне, — ответил мужчина, убирая с моего тела свои замершие руки. Улыбка его превратилась в оскал. Он пытался напугать меня.       Мягко улыбнувшись в ответ, я обернулся к нему лицом, в потом стал медленно опускаться вниз, не разрывая зрительного контакта, показывая, что я знаю, где находится его мозг на данный момент. Ага, не в голове.       Я уверенно потянулся к резинке штанов, скользнул ноготками по низу живота, зацепил край, а потом медленно потянул вниз, пытаясь прощупать, где начинаются трусы. Подцепил и их, а потом стянул всё резко, высвобождая член.       Отличный, как я и предполагал.       Толстый, немного загибающийся направо, уже твёрдый, длиной сантиметров пятнадцать — и это был не предел.       Тут меня посетило странное волнение. Это был незнакомый член. Я много трахался с Годжи, но не со всеми подряд. Я точно знал, какие темп и движения любит Годжи.       И всё же рефлекс был выработан — слюна стала выделяться с избытком.       Я решил пока не трогать его руками. Обхватил, как мог, бёдра Катетсу, лизнул ещё пока поднимающийся, но блестящий от смазки член. Широко, по всей длине. Он дрогнул, пощекотав шею головкой.       Без всякой игры, я прошёлся кончиком носа от основания к головке, вдыхая этот особенный мускус, ища отличия, не находя. Стало мокро, я не торопился. Дал концу огладить верхнюю губу, зацепиться за нижнюю. Поднял взгляд, приоткрыл рот, давая ему утвердить свою власть.       Глаза Катетсу походили на раскалённые угли. Но демонов он своих держал исправно.       Я плавно скользнул языком ему под головку, запрокинул голову сильнее, отпустил руки, роняя их вдоль тела, показывая полную покорность.       Улыбнуться в таком положении было не очень просто и я просто сделал глубокий вдох, а потом выдохнул ртом, овевая влажную головку горячим воздухом.       Это был отличный приём: рука Катетсу легла мне на затылок и надавила. Пока слабо, но я повиновался, двинулся вперёд, обхватывая его член губами, втягивая щёки, пропуская в глотку.       Если бы не сдохший вместе с вкусовыми рецепторами рвотный рефлекс, я бы заблевал всю кухню. Но ему не обязательно это знать.       Он потянул меня назад, положил вторую руку на голову, толкнулся в глотку снова. Он поймал свой ритм. Я только старался успевать дышать и давать щекам отдохнуть на секунду, а потом снова втягивал, жмурясь, соединяя свои руки за спиной, прогибаясь в пояснице, показывая свою доступность и свою потребность.       Изумо встал рядом с Катетсу и, пока тот трахал моё горло, уже не особо сдерживаясь, он приспустил штаны и бельё, высвобождая стоящий на полную член, начиная дрочить. Я легко вырвался из рук не ожидавшего неповиновения Катетсу и потянулся к члену Изумо, смачивая его смесью слюны и смазки его партнёра.       У Катетсу оказался немного больше и я не сразу смог достаточно расслабить горло, чтобы он сумел проникнуть до конца. После пары толчков, пока я старался дрочить Катетсу, член Изумо успел ещё сильнее налиться кровью и увеличиться. Он стал крупнее, чем у Годжи и это было почти проблемой. Пришлось задержать дыхание, пока он каждым толчком ломал всякие преграды. Глаза заслезились и, пусть я был послушным, податливым, мне было тяжело. По щекам текли слёзы, из носа — водянистые сопли, изо рта — слюна и смазка.       — Хороший мальчик, — сказал Изумо, вытаскивая свой член из моей глотки.       — Ахуенный мальчик, — сказал Катетсу, перехватывая меня за волосы и протискиваясь своим членом между горевших и уже опухших губ.       Зажмурившись, я сумел сконцентрироваться на запахах, температуре, трении о плотно сомкнутые губы — всём, кроме боли в горле, которое продолжали драть уже без всякой сдержанности, оттягивая за волосы, двигая навстречу бёдрами. Я не удержался и слабо упёрся ладонями в бёдра Катетсу.       Тут меня снова перехватил Изумо и потянул к своему члену. Он уже не вставлял до конца, утыкая носом в лобок, а только слабо направлял по половине длины, самостоятельно надрачивая остальную. Так оказалось проще и лучше. Я скользнул рукой к собственному члену, охватывая через ткань белья и шорт, постанывая, пока мужчины по очереди меняли свои члены в моей глотке.       Первым кончил… я.       Потом был Изумо, чей член оказался сжат моим спазмирующим горлом. Пока он драл меня, выплёскивая остатки спермы, я хватался за яйца нетерпеливо надрачивающего Катетсу, кончившего мне на лицо именно тогда, когда Изумо закончил и отстранил мой лицо от своего члена.       Уперевшись руками в столешницу островка, мужчины тяжело дышали. Я немного отклонился, почти сразу врезаясь затылком в тот же островок, наблюдая, как медленно расслабляются члены Катетсу и Изумо, пока не замерли в среднем положении.       Подняв взгляд, я заметил, что поглядывают на меня с жестокой жадностью. Отражение в их зрачках собственного раскрасневшегося и покрытого спермой лица сполна объяснили такую реакцию.       Кажется, моя взяла.       Сыто улыбнувшись, я слизал с губ сперму и оставил по одному влажному поцелую на членах мои новых ёбырей: после такого минета им не отвертеться.       — Нужно с раменом разобраться, — напомнил я.       — Раменом? — спросил Катетсу.       — Бля, рамен! — воскликнул Изумо и порывисто двинулся к плите, натягивая по пути штаны.       — Ничего страшного не должно было случиться, — заметил я громко, а потом, поймав взгляд Катетсу, прошептал, — Мы быстро справились.       — Быстро? — уточнил он, сжимая волосы у меня на виске, немного дёргая. Без обиды, но с угрозой. Той, ради которой я вообще здесь оказался.       — Ага.       — Ты нарываешься, верно? — спросил он.       — Вы, блять, помогать планируете? — возмутился Изумо.       Я тут же встал на ноги и, приподнимаясь на мысочках, прошептал Катетсу в губы:       — Верно.       Парень повернулся в сторону напарника, понимая, что стоит помочь, посмотрел на меня, завис, и попросил:       — Сходи умойся.       А потом присоединился к Изумо.       Я посмотрел на этих двоих, на их красивые спины с широкими плечами, стройными талиями и бёдрами. Пока они возились у плиты, тихо переговариваясь, советуясь, шагая в собственном ритме, будто единый организм, можно было только млеть.       Но я заставил себя оторваться и выйти в сторону ванной.       В квартире Изумо она была одна, располагалась в коридоре за кухней и гостиной. Всего там было две двери и за первой обнаружилась спальня, большую часть которой занимала двухместная кровать с одной подушкой посередине.       Не трахаются.       Другая дверь вела в нужное помещение.       Небольшое офуро, душевая, раковина и высокий узкий шкафчик.       Включив воду и омыв лицо первой водой, пока комнатной температуры, я поднял голову и посмотрел на себя в зеркало.       Красный, с красивой стрижкой. Хорошенький.       С распухшими губами и влажным взглядом.       Разве можно воздержаться?       Нельзя.       — Не будь это пустыми разговорами с самим собой.       Я снова опустил голову, зачерпнул ледяной воды, протёр шею, затылок.       Наверно, я делаю что-то неправильно.       Ничего. Выдохни.       Ледяная вода в лицо, резко перекрытый кран, отчаянный взгляд себе в глаза сквозь отражение. Укол в груди и слеза на щеке. Интересно, от чего?       Я вытер её, подумал о тепле и детских надеждах, о чистом небе и дружеских объятиях. Я превращаюсь в старика, которому теплы лишь мысли о далёком несуществующем прошлом. Слишком много думаю.       Не трогая полотенец, роняя редкие капли на пол, я вышел на кухню, где Изумо и Катетсу уже успели подготовить три миски. Вовремя я вернулся.       Не говоря ничего, я подоспел аккурат до того момента, как лапша будет залита бульоном, остановил руки Катетсу и тихо сказал:       — Я не буду.       Он замер. Было несложно понять его возмущение. Какой идиот вообще способен отказаться от домашнего рамена? Вот и я не понимал смысла выливать такое добро в канализацию.       — У меня сейчас диета, — предложил я универсальное оправдание.       — Понятно, — ответил Катетсу.       Ему этого хватило, а вот Изумо глянул с подозрением, но продолжил разливать бульон.       Наполнив обе миски с лапшой, он выложил сверху мясо и овощи. Переставил тарелки на островок, пока Катетсу пододвигал высокие стулья. Я тут же занял место с краю, но парни продолжили метаться по кухни, подобно теням, лишь неким чудом избегая столкновения друг с другом. Вскоре напротив меня появился наполненный доверху бокал рисового вина. Это моё желудок был способен переварить, точнее прокинуть хрен пойми куда, так что бокал я поднял и приготовился услышать хоть какой-то тост, но парни успели оголодать и, стоило им закончить с подготовкой ужина, как они уткнулись в свои миски и стали с показным аппетитом уплетать лапшу.       Удивительное дело, но столь приятный некогда процесс сейчас вызвал только умиление и толику отвращения. От лапши во все стороны летели жирные капли жирного наваристого бульона, пачкая столешницу, оседая вокруг губ. Нет, ну что-то такое можно попытаться уловить. Но не стану утверждать, пока они не отсосут мне.       — Так ты уже был с парнями? — между делом, уточнил Катетсу.       — Бывал, — ответил я.       — И с двумя сразу?       — Был как-то с парнем и девушкой. Ещё был с девушкой и двумя парнями, — ответил я буднично, решая не включать в свой сексуальный опыт то, что случилось в Хозуки.       — А с кем-то одним? — спросил Изумо, скрывая напряжение.       Я поспешил успокоить его рассказом:       — Как мне исполнилось шестнадцать, я стал пару раз в месяц наведываться в Красный квартал. Денег было немного и хватало на достойную оплату только одной симпатичной мне дамы. До лета, учитывая что своё знакомство с этой частью жизни я начал во второй половине осени, мне казалось, что я успел что-то понять о женском теле. Полюбить его в очередной раз. А потом подруга предложила тройничёк с парнем, что клеился ко мне на экзамене на чунина. И это, знаете, была такая девушка, которой не отказывают. Парень тоже оказался неплох: он заставил меня запомнить, как приятно, когда тебя обнимают руки сильнее твоих. А потом завертелось. Я соглашался на всё, что предлагала судьба. Пусть и не всегда был доволен. Но меня успели испробовать пара мужчин. Пара троек мужчин. А я за это время почти полностью утратил интерес к женскому телу. Только помню до сих пор одну, которой с детства грезил. И дрочил на её светлый лик, конечно, — высокопарно закончил я.       — Так ты скорее гетеро? — уточнил Изумо.       — Нет, — тут же ответил я.       — Но та девочка у тебя всё ещё в сердце?       — Она замужем за Учихой. Она беременна и у неё есть очаровательная малышка лет трёх. Девушка в сердце, но после неё я как-то не влюблялся в девушек так сильно. Были исключения, конечно.       — Сейчас ты звучишь, как человек познавший многие грани любви, — сказал Катетсу, доедая свой рамен.       — Я просто что-то ищу.       — Неужели женщину мечты? Или всё же мужчину? — спросил Изумо, не отрываясь от миски.       Женщину? Мужчину? К кому я расположен больше? Кто заставляет меня плавиться?       Сакура — сильная женщина. Но сейчас её образ меркнет рядом с одной хромой красавицей с чёрными кудрявыми волосами. Неужели я считаю за слабость, если девушка вышла замуж? За человека сильнее её, как бы.       — Мне нравятся сильные люди. Которых не нужно защищать. Они сами способны постоять за себя и устроить свою жизнь. Им не сложно взять надо мной контроль, прижать к постели и получать то, чего они хотят. Наверно, меня можно назвать пассивом. И я готов отдаться любому активу. Не важно — мужчина это или женщина.       — Но среди мужчин таких легче найти, — заметил Изумо, убирая со стола миски.       — Их к подобной роли готовят, — кивнул я, а потом случайно встретился взглядом с Катетсу.       — Нас готовят, — тихо поправил он.       — Ага, — кивнул я.       — Но не всем хочется вести, — заметил Изумо.       Он закончил с уборкой и теперь опёрся руками по бокам от меня.       Я не сдержал печальной улыбки, отклонился назад, мягко врезаясь затылком в его ключицу.       — Не всем, — согласился я.       — Тогда лучше расскажи, что с тобой можно делать? — спросил Катетсу, подходя вплотную, обнимая.       — Всё, — выдохнул кто-то моим голосом.       — Даже так? — чей это голос?       Наверно, он принадлежал тому, чья рука сейчас опустилась совсем низко, оглаживая ягодицы и между ними, через одежду.       — Да, — ответил я, прогибаясь сильнее, вбиваясь лопатками сразу в два тела.       — Тебя когда-нибудь трахали в попку?       — Да.       — А нам дашь?       — Дам.       Меня стянули со стула в четыре руки, едва давая найти равновесие — совершенно бессмысленное.       Они медлили. Но чьи-то пальцы попытались стянуть шорты. Дёрнули сильней, царапая тонкую кожу паха, не добиваясь цели. А потом других руки успокаивающе огладили по бёдрам, забрались внутрь стыка моих ног и столешницы, слишком быстро находя пряжку ремня, легко расстёгивая её и уверенным движением растягивая в стороны. Едва эти руки отпустили ремень, как шорты упали в ноги. Осталось только слабо удерживающееся на тазовых косточках бельё.       Одно движение и они тоже упали к стопам. Я перешагнул, освобождая себя от этой избыточной ноши. Один взял член в рот, другой раздвинул ягодицы, сжимая до боли, а потом широко облизал языком. Так делал со мной только Джирайя и это было совершенно неподражаемо.       Мой член уже сосали, куда более умелые люди.       Но вот между ягодиц, лаская дырку, толкаясь языком внутрь…       — Тшш… — выдохнул кто-то из парней, успокаивая. Кажется я вслух говорил.       Я опустил руки вниз, обхватывая жёсткие волосы на затылке, толкаясь без стеснения: размер позволял. Всего пара толчков по горячему рту, проникновения языком внутрь, и я снова кончил, заливая спермой губы и шею, запоздало отстранившегося Катетсу.       — Прости, — возбуждённо выдохнул я, понимая, что член продолжает стоять и ему похуй, как много из него только что вылилось.       Меня ждёт обезвоживание.       Похуй, даттебайо.       — Нагнись, — медленно и низко приказал Катетсу.       Ему досталось куда больше Изумо, выбравшему отлизать мне. Можно понять его возмущение.       Я сделал мягкий вдумчивый шаг, поворачиваясь лицом к островку. Наклонился, укладывая живот и грудь на холодную столешницу, вытягивая руки вперёд, цепляясь за противоположный край. Только тёмно-бирюзовая рубашка спадала на ягодицы, сохраняя некую добропорядочность.       Некто осмелился её нарушить, огладив шершавой ладонью между ног, добираясь до ягодиц, проходясь ребром ладони до влажного ануса. Спина сама стала прогибаться, следуя за движением.       — Хороший мальчик, — похвалили меня, резко проникая внутрь сразу двумя пальцами. Я приподнялся на мысочки, пытался прогнутся настолько, насколько мог, но проникновение оставалось болезненным и грубым.       И всё же шершавые подушечки пальцев царапали по нужному месту глубоко внутри, вынуждая прогибаться дальше — хотя куда?       — Нашёл, — прошептал Катетсу и стал нетерпеливо массировать внутри сомое важное место, почти перекрывая кайф от трения у самого входа.       — Можно громче, — сказали мне.       Я расслабился и застонал.       Блять, он бил, куда надо. Я только и мог, что крутить задницей, стонать. Хотелось потереться о столешницу, вставить, прости Ками, островку. Но можно было только насаживаться на два пальца и тереться о столешницу, пока меня держат до синяков на бёдрах и пояснице.       — Можно ещё громче, — подсказали мне.       Я сжал пальцами противоположный край столешницы, запрокидывая голову до того, что волосы на затылке щекотали сопревшие ягодицы и громко, во всю силу, прокричал, кончая, от быстро двигающихся внутри пальцев.       Оргазм был долгий. Меня успокаивающе гладили по спине, пока я плакал от облегчения, тёрся мокрым лбом о столешницу. Внутри всё сжималось с минуту и, стоило этому напряжению пропасть, как я почувствовал что-то крупное у входа. Влажное.       Катетсу обошёл островок, схватил меня за руки и потянул к себе, заставляя распластаться по столешнице. Кончики пальцев ног потеряли опору. Теперь я был полностью в чужой власти.       Изумо раздвинул мои ноги шире, потёрся членом о дырку, проверяя, насколько я податливый. Мои мышцы расслаблялись, когда влажная головка члена холодила дырку, но напрягались, стоило на них надавить.       — Ну же, малыш, — прошептал Изумо, вновь касаясь немного напрягшихся мышц своим членом.       — Просто вставь уже, — выдохнул я.       — Ладно, — легко согласился он, одновременно толкаясь внутрь. — Бля, узко.       — Заткнись и еби, — выдохнул я.       — Меня… так… не хватит…       — Забей, — перебил я, сжимая руки Катетсу на каждый толчок Изумо.       — Точно?       — Ага, — из последних сил ответил я, чувствуя, как больно сжимает Изумо мои бёдра, как держит, а не поддерживает за руки Катетсу, как внутри всё пылает от боли и удовольствия.       Нет, я точно извращенец.       Изумо перехватил меня за шею, заставляя прогнуться до хруста позвонков, придушивая, вбиваясь со злостью и чувством собственного превосходства. Я попытался выдернуть руки их хватки Катетсу. Он отпустил меня даже на мгновение, даруя слабую надежду, а потом перехватил за плечи, прижимая обратно к столешнице.       Последние проникновения Изумо были совсем ненормальные. Я плакал, я стонал, не понимая, чего чувствую больше — боли или наслаждения.       Внутри стала бить горячая влага. Изумо не останавливался, толкаясь так, что я не мог тормозить его удары и врезался пахом в островок, стёсывая кожу на тазобедренных косточках.       И вот мы застыли.       Член Изумо был полностью внутри меня. Катетсу прижимал к столу так, что и двинуться было сложно.       — Можно было и по-нежнее для начала, — заметил я тихо, боясь потревожить горло. Ему уже досталось, но то ли ещё будет.       — Ты залил мне полкухни, — задыхаясь, сказал Изумо, вытаскивая из меня свой член.       По ногам тут же потекла густая сперма, горячая у ягодиц и совсем холодная ближе к лодыжкам.       Да, я кончил раза два точно.       — Если бы ты был по-нежнее, я бы не залил!       — И трахать тебя было бы не так интересно.       С трудом приподнявшись над столешницей, я обернулся назад, посылая убийственный взгляд, легко отскакивающий от самодовольно ухмыляющегося Изумо.       Он был прав. Он вытрахал из меня за пару минут вообще все мысли.       — Мудак, — заключил я.       — Мудак, — кивнул Изумо, чуть кланяясь, не забывая вернуть свои штаны на место.       Подняв взгляд к продолжавшему прижимать меня Катетсу, я спросил:       — Теперь твоя очередь?       — А ты не против? — удивился парень, отпуская меня, наконец.       Растерев запястья, я поставил условие:       — Если ты потом уберёшь за мной. Можешь делать, что хочешь.       — С удовольствием, — ответил мужчина и протянул ко мне руку.       Я вложил свою ладонь в его, выпрямился, давая шёлковой рубашке прикрыть ягодицы, обошёл стол, а потом устроился на диване рядом с Катетсу.       Он первый сел, а потом притянул меня к себе на колени, обнимая и глубоко целуя. Он ласкал нёбо, посасывал язык. Его бёдра под ягодицами подрагивали, руки сжимали и прижимали к себе, едва ли сдерживая силу.       Я стонал ему в рот, гладил свой член, потом не выдержался и пересел так, чтобы обнимать своими коленями его бёдра. Мозолистые руки скользнули под щёлк рубашки, огладили бёдра, поднялись выше, задирая прохладную ткань, оголяя ягодицы, хватаясь за них, больно сжимая, отпуская ровно в тот момент, когда я был готов проскулить, оставляя звучать лишь стон.       Он поцеловал меня по-настоящему. Награждая за последний стон, дурманя, скрывая касание ко входу. Язык глубоко во рту. Пальцы — в заднице. Бля, мало чего ещё можно желать, но он и это устроил.       Катетсу стал сосать кожу на шее, оставляя горящие, но приятные следы, проникая пальцами внутрь. Поняв, что мне не сложно принять три его пальца, мужчина чуть ниже сполз по дивану, Приспустил штаны, высвобождая стояк, потянул меня ближе, подстраиваясь членом к дырке. Она уже была мокрая и растраханная, так что головка его члена легко раздвинула напряжённые стенки и проникла внутрь. А потом он замер на пару минут, углубляя поцелуй, проникая руками под рубашку и членом в нутро. Едва я понял, что сижу у него на яйцах, сжимая кишкой весь член, как он потянул вверх с меня последнюю одежду. Я прогнулся, давая проникнуть глубже, поднял руки, пригибаясь, чтобы было легче раздеть.       Тряпка улетела в сторону.       Что-то сверкнуло. Наверно, молния. Но она так удачно подсветила меня, что Катетсу уставился заворожённо, а потом до синяков сжал мои бёдра, заставляя двинуться. Это было достаточно внушительно, чтобы я упёрся руками в его плечи и дальше двигался сам, стараясь подобрать положение, прогиб, чтобы его член бился о нужное место внутри.       — Быстрее, — скомандовал мужчина.       И я стал скакать на его члене быстрее, пытаясь сжимать каждый раз, когда он выходил из меня. Вытягивая не только смазку, но и сперму. Там уже всё хлюпало и Катетсу не стеснялся, лаская, проникать пальцами внутрь, сильнее растрахивая дырку.       Он вдруг проник сразу с двух сторон, раздвигая слишком широко. Я попытался отстраниться, но, было слишком приятно, так что удалось только прогнуться назад, подставляя грудь для поцелуев, замечая, что вторая рука принадлежит вовсе не Катетсу, а Изумо.       — Может, и для меня здесь местечко найдётся? — спросил он, проникая со своей стороны сразу двумя пальцами, помимо члена Катетсу. Хорошо, что он успел переложить руки мне на бёдра, чтобы контролировать темп. Он любил побыстрее, но с небольшой амплитудой.       Мне хотелось ответить что-то Изумо, но я не понял, что.       Из лёгких вырывались только стоны, голова кружилась от эмоций, заднице было почти достаточно приключений на сегодня. Но только «почти».       Катетсу, не отпуская меня и не прерывая фрикций, упал спиной на диван, подталкивая меня коленом чуть ближе к себе, так чтобы я не садился на его яйца. Потом со спины надавила ещё одна пара рук, прижимая к груди Котетсу, не давая надрачивать нужное место внутри, останавливая всё, пусть не на пике, но близко.       Разочарованно простонав, я добровольно оказался прижат к груди Катетсу и… зафиксирован. С членом в оттопыренной, смазанной естественными выделениями, задницей.       — Дыши, — посоветовал Катетсу.       А потом я понял, что помимо его члена, мне в дырку пытается проникнуть другой. Он пару раз проскользнул мимо напряжённого колечка мышц, а потом мне прилетело по ягодицам звонким шлепком, от которого пошли мурашки по спине и ногам. Тогда же вторая головка протиснулась внутрь и меня уже было не спасти.       Самые мрачные мысли посетили меня. Я испытал страх, с которым было сложно справиться. Поднял заплаканные глаза на Катетсу и попросил:       — Не надо, пожалуйста.       Мужчина переглянулся со свои напарником, понял его взгляд, посмотрел на меня, не скрывая вины, обнял чуть мягче, погладил по спине, волосам и щекам       — Расслабься. Тебе понравится.       — Сомневаюсь, — выдохнул я едва слышно, утыкаясь лбом в крепкую, но ненадёжную грудь. Прогибаясь так, чтобы второй член легче проникал внутрь, не раздирая.       — У тебя стоит и ты течёшь, Наруто, — заметил Изумо, а потом неглубоко толкнулся, вырывая из меня запоздалый крик.       Что ж. Это не так плохо.       Изумо огладил спину, помассировал по кругу растянутый на два члена анус, сплюнул, увлажняя ещё больше, хотя из меня и без того текли его сперма и смазка Катетсу. Он увлажнил себе член по длине и попытался толкнуться глубже.       — Нет! — воскликнув, я весь сжался. Не столько от боли, сколько от страха.       Катетсу перехватил мои руки, завел их над своей головой, вынуждая оказаться лицом к лицу.       — Тише, — сказал он.       Я попытался дёрнуться, надеясь, что разнеженным этот мужчина утратит хватку. Напрасно. Он дёрнул мои руки выше, так, что напротив его рта оказалась моя шея. И тут у меня по позвоночнику прошёлся уже не страх, а животный ужас.       — Пожалуйста, — взмолил я.       К спине прижалась грудь Изумо. Его член протиснулся чуть глубже, но думал я больше о том, что моя шея находится слишком близко к их зубам.       — Не переживай так. Тебе понравится, — серьёзно сказал Изумо.       — Ты же был таким смелым, — добавил Катетсу, после чего получил коленом по бедру от Изумо.       — Не слушай этого придурка. И думай о мире Идей. Об идее принимать сразу два члена. Твоя попка способна на это, малыш. Нужно только немного перетерпеть, хорошо? — ласково спросил Изумо.       Мне было интересно, а что, если нет? Если я не хочу, не готов?       — Если не хочешь, мы остановимся прямо сейчас и сделаем всё, что ты хочешь.       Но его член уже внутри меня, пусть и на четверть — максимум. Я вытер влажный лоб о подлокотник справа от Катетсу, что продолжал удерживать мои руки далеко над головой, ощутил его взволнованное сердцебиение, поверил, что у меня есть выбор, а потом согласился:       — Давай попробуем.       Мои руки тут же отпустили, оглаживая по спине, плечам, разводя шире ноги, сжимая ягодицы. Они не торопились. Зажатый между Катетсу и Изумо, я был готов. Постепенно расслаблялся, поддавался ласкам, тянулся за ними, сдавленно стонал, когда Изумо начинал двигаться.       Мужчины были очень терпеливы, до тех пор, пока я не кончил, внезапно для них и для себя, будучи зажатым между ними, с глубоко вставленными, пусть и не до конца, членами обоих.       — Отпусти лишние мысли. Почувствуй это, — едва сдерживаясь, прохрипел Изумо, тут же толкаясь до упора.       Лёгкие сдавило от боли, но потом из меня вырвался неприлично громкий надрывный стон. Катетсу поймал мои губы, прижал руками за затылок, не давая отстраниться. Сдавленно дыша носом, я чувствовал, как Изумо выходит почти до конца, замирает — как моё сердце, а потом врывается внутрь, заставляя по-настоящему кричать.       — Тшшш, соседей перебудишь, малыш.       — Это… ааах! — дерзко начал я, но застонал на очередной фрикции, пока слабой, — Не мои… Хааа… проблемы!       — Раз так, то можно заставить тебя кричать громче, — предложил Изумо.       — Нет, — тут же пискнул я.       В следующий момент я начал кричать бессвязно, срывая горло, старательно принимая сразу два члена, злобно царапая отросшими от стресса когтями плечи Катетсу. Пахло мускусом и кровью. Пахло именно тем, чего я хотел.       — Тише, тише, — просил Катетсу. — Царапай лучше Изумо. Это он — подлец и развратник.       Закинув руки назад, не слишком глубоко впиваясь под кожу на боках когтями, я двинулся вниз, вспарывая, оставляя глубокие болезненные раны.       Мужчина вошёл особенно грубо, а потом отстранился. Вышел полностью, давая выскользнуть члену Катетсу, схватил меня за бедро и развернул рывком, едва не скидывая с дивана, ловя уже в падении. Изумо перехватил меня под бёдрами, задрал их так, что текущая дырка оказалась совсем открыта и беззащитна.       Поперёк тела, фиксируя руки, обнял Катетсу.       Изуми облизал губы, а потом плюнул мне между ног, размазал одной рукой, легко проваливаясь в растраханную дырку, легко нащупывая нужное место, выёбывая его рваными, нетерпеливыми движениями руки. Я только и мог что стонать, пытаться тянуться к собственному члену, пока Катетсу удерживает меня, шире разводить ноги и молить, когда Изумо вытащил с очередным хлюпом из пеня пыльцы, укладывая руку на бедро, задирая его выше, снова сплёвывая на дырку, следя, как вязкая слюна оказывается поглощена очередным спазмом.       — У тебя охуенная дырка, Наруто, — сказал он, не отрывая взгляда от промежности, ласково оглаживая её раздражённые края. — Вот только мы пока не кончили, — завершил он свою откровенно лживую мысль.       Я же успел уже слишком много раз, но, будучи разнеженным и растраханным, оказался совсем не против добавки.       — Ты ебал. Твои проблемы, — дерзко заметил я.       Изумо улыбнулся.       О, эта улыбка предвкушала всё самое хорошее. Он приказал:       — Давай на колени, так, чтобы было удобно сосать Катетсу, а мне — вытрахивать из тебя эту дерзость.       — Заебёшься, старик, — сказал я, с трудом переворачиваясь и перебираясь вниз по телу Катетсу, которому это шоу нравилось до того, что его алый член успел снова встать, будто не его владелец кончил уже раза два-три.       — Заебусь, малыш, но всё равно вытрахаю, — он схватил меня за бёдра, приподнимая, упёрся одной рукой между лопаток, прижимая к телу Катетсу, а потом вошёл сразу на всю длину.       Казалось бы, после двойного проникновения меня уже нельзя было удивить, но Катетсу ткнулся своим членом мне в губы, вынуждая их распахнуть и пропустить сразу в глотку, а Изумо, сдерживающийся до этого, трахал с оттяжкой, медленно выходя и резко врываясь до упора, двигая внутренности, хлюпая о вход, больно сжимая бёдра, шлепая пахом о ягодицы так сильно, что я давился членом Катетсу, отчего ему было только приятнее.       — Сожми, блядь, — ругал Изумо.       — Хороший мальчик, — ободрял Катетсу, гладя по щеке. Он заранее отстранил меня от своего члена, чтобы кончить на губы и шею, удерживая за загривок.       Горло и челюсть болели, так что я подумал, что теперь мне будет полегче: осталось только дождаться, пока Изумо уже, наконец, кончит.       Но его темп рос. Хлюпанье члена о дырку было подобно грому. И я видел, что Катетсу снова возбудился.       — Хочу в попку, — сказал Катетсу.       — Я тоже, — усмехнулся Изумо.       Он трахал меня, как сучку, сзади, быстро, на полную длину, кажется, даже без особого удовольствия.       Едва мои руки оказались свободны, я выпрямился, отталкивая на спину Изумо, разрывая всякий контакт. Потом переступил нетвёрдыми ногами по полу, разворачиваясь, рухнул к нему на пах, проезжаясь промежностью по члену, а руками по груди.       Ками, у него и в самом деле не было эрогенных зон, кроме члена.       Он мне это одним взглядом пояснил.       И взглядом же намекнул, что он из тех, кто любит глазами.       Стоило почувствовать это, как снова сверкнуло. Но теперь я заметил, что была это вовсе не молния — это сверкнули на мгновения мои хвосты.       — Если ты думал, что станешь для меня особенным, то ты ошибся, — сказал я одними губами, тая слова от Катетсу, ласково обнимающего со спины, целующего шею и щёки.       — Не стоит его дразнить, — предупредил Катетсу, понимая куда больше меня.       Вот только я, блять, девятихвостый демон-лис. Я сам затрахаю, кого угодно, даттебайо!       — А что он мне сделает? — спросил я, глядя на Изумо сверху вниз.       — Выебет, — ответил Катетсу тихо, без особой печали, с наслаждением вылизывая тонкую кожу шеи.       — Выебем так, что забудешь собственное имя, — добавил Изумо.       Я не стал цеплять его за «выебЕМ». Это вовсе не шутки. Да и это оказалось очень любопытно.       — Долго ещё ждать?       Руки Изумо резко двинулись вверх по спине, надавливая, прижимая к себе.       — Не ты ли плакал и просил остановиться, едва мы начали трахать тебя по-взрослому.       Я широко раскрыл глаза.       Справедливо.       Не уверен, что готов с этим играть.       Но кто, даттебайо, не рискует, тот живёт очень скучной жизнью.       — Ты мне в лицо не смотрел, так что не думай, что всё обо мне понял, — сказал я, целуя его в щёку, упираясь руками в плечи, готовясь.       — Так ты хочешь ещё раз? Малышу не хватило острых ощущений.       — Нет, не хватило — подтвердил я и облизал его губы, а потом поцеловал так глубоко и чувственно, как умел.       Он отвечал, тоже млея, позволяя вести мне ртом, пока его руки раздвигали мне ягодицы и пытались протиснуть в скользкую дырку первый член. Немного скруглив поясницу, я ему помог.       Член Изумо ощущался отлично, плотно внутри, проезжаясь по простате, болезненно дразня стенки входа. Этого было достаточно, чтобы кончать, кричать и скакать на его члене с самыми подлыми намерениями.       Но я не торопился, пропуская его глубже, расслабляя растраханную дырку ещё больше.       Второй член упёрся и стал давить. Я сумел его пропустить, но дальше уже моя воля ослабевала. Пока он скользил всей длиной внутрь, не давая ни секунды на вдох, распирая изнутри так, что начинала кружиться голова, я только прогибался сильнее, впивался когтями в руки Изумо, маялся, потираясь лицом о его грудь, снова плача.       Всё-таки это больно.       — Не маловат ли ты для такого? — без претензий спросил Изумо, мягко оглаживая талию и ноющую поясницу.       Вопрос даже не в возрасте, а в физических возможностях.       — Крови нет, значит, всё в порядке.       — Точно?       — Ага. Я хочу.       — Тогда расслабься немного, — попросил Катетсу, обнимая сзади, начиная медленно надрачивать мой член.       От его действий становилось легче. Я и сам не понял, как оказался с двумя членами, вставленными по самые яйца.       — Молодец, — прошептал Катетсу, крепче сжимая мой член, из которого снова выплёскивалась сперма. Прямо на живот Изумо.       Он показался совершенно незаинтересованным в том, что происходит, но пальцем провел вокруг своего пупка, собирая толику влаги, чтобы потом поднести её к моим губы. Пришлось принять и узнать свой вкус.       Так себе, как и любая сперма. Но вот сосать пальцы понравилось: они тоже были шероховатые и уверенно давили на язык, оглаживая его, но не толкаясь дальше той точки, где обычно начинался рвотный рефлекс. Плевать, что у меня он сдох и я успел это показать. Всё равно приятно.       — Я двигаюсь, — предупреди Катетсу.       Я кивнул, роняя с губ каплю слюны.       А потом он вышел, давая вдохнуть, и резко вошёл до конца. Я дёрнулся, прикусил пальцы Изумо, но меня удержали, позволяя оставлять следы зубами и когтями на всём, что подвернётся.       Это, блять, успокаивало. Помогало контролировать их. И меня трахали так, как никогда до этого, а я позволял, хотя было больно, без всяких граней.       — Сожми сильнее, — попросил Катетсу,       — Нахуй иди, — скалился я. — Ай! — пискнул, когда Изумо хлёстко шлёпнул по ягодицам, воспитывая. — Сука…       — Сучка, — улыбнулся он, а потом сжал крепче и тоже стал двигаться вообще не в ритм с Катетсу. Мозг плыл, по подбородку текла слюна, горло не успевало заживать от стонов.       — Я почти, — признался Катетсу, начиная вбиваться коротко, жёстко, почти снимая с члена Изумо, потом увеличивая амплитуду, пару раз вбивая меня в диван, ближе к груди Изумо, долго, мокро кончая. Сжимая когтистыми пальцами грудь Изумо, я прислушивался, как сперма бьет внутри, кажется, щекоча виски.       Потом он упал назад, давая всей скопившейся внутри меня сперме свободно вытекать.       — Покажи попку, — попросил так и не кончивший Изумо.       Я обернулся к Катетсу лицом, уткнулся лицом в его потную накаченную быстро вздымающуюся грудь, встал на колени, ставя их широко, раздвигая ягодицы руками, показывая и чувствуя, как разъёбанная в хлам дырка пульсирует, выталкивая белые вязкие капли.       Натужно дышащую тишину разбавил звук влажной дрочки. Изумо иногда упирался головкой члена мне между ног, чуть проталкивая внутрь головку, пару раз огладил между половинок пальцами, массируя наверняка бордовую от этой ебли дырку, пульсирующую, втягивающую падающие капли спермы, его член, его пальцы.       Он кончил внутрь, успев вставить неглубоко, а потом вытащил и очень долго, с четверть часа, вылизывал и бедра, и между ног, и внутри, легко проникая языком. Я себе чуть язык не откусил, пока пытался сдерживать стоны не желая разбудить забывшегося пьяным сном Катетсу.       Изумо долго не мог уснуть и по итогу ушёл в свою спальню, оставив всех гостей на одном диване.