Поиск ориентации (в пространстве)

      — А всё-таки здорово, что состав у вас обновился. Нет, и раньше, конечно, было здорово. Но сейчас смотрю… — тут говоривший ненадолго скосил глаза сначала на Джирайю, а потом на меня. — И прямо глаз радуется. Чувствую, в этом сезоне зададите такого жару, что ухххх, — мужчина задорно рассмеялся и большая часть труппы веселье поддержала.       Старик-извращенец тоже довольно щурился, ловя вновь порозовевшим от избыточного пребывания на солнце лицом оранжевый закатный свет. Он вообще казался более довольным, чем когда либо, и жутко этим раздражал.       Сначала я не совсем понял своих странных чувств, но спустя всего два дня пребывания в «коллективе», о котором тоже можно рассказать много лестного, осознал себя бесконечно нуждающимся в некотором времени наедине с собой и на своей территории. Больше двух месяцев я постоянно был на виду, без возможности закрыться на денёк другой в своей квартирке.       Теперь же дело усугубилось даже более прежнего.       В труппе было семь человек и вменяемых, понятливых, доброжелательных среди них, по отдельности, ещё как-то получалось найти, но все три качества в одном лице никак уживаться не хотели.       У меня болел живот и странно чесалось под кожей по всему телу. Будто в раздражении, но ни купание в реке, ни даже бочка тёплой воды не помогли это исправить. Не хотелось не только чувствовать прикосновение. Раздражали даже возможность или намерение, которые, благодаря эмпатии, ощущались даже слишком ярко.       — О, а это у вас, сударь, что за хулебдень туточки оказировала? — поинтересовался староста, он же глава труппы.       Его указующий перст едва не прилетел мне по лбу, но я успел отшатнуться и всё же заставил себя глянуть в сторону «оказирующей хулебдени», хотя не особо надеялся разгадать, к чему конкретно термин относится.       — Что? Ааа, так эта? А эта, как её, бочка-скороходка наша, — проявив чудо чтения мыслей, пояснил наш проводник по деревне Унаригоэ.       — Так вижу, сударь, что бочка. Вы чего её, аки цербера, на цепи держите?       Присмотревшись, я и сам обнаружил, что огромная деревянная бочка, внутри которой росли огурцы, была прикована толстенной добротной цепью к ближайшей свае. Выглядело дико, но я уже ничему не удивлялся: пары дней в обществе простой крестьянской братии было достаточно для полного исчерпания этой дивной эмоции.       — Так говорю же, беглянка бочка наша, — сказал, как само собой разумеющееся, мужик и утёр грязным рукавом некогда белой рубашки мясистый сопливящий нос.       — А чего вы делали, чтобы она не бегала? — совершенно спокойно поинтересовался молодой помощник старейшины по имени Кацумото.       Этот парень, поначалу, внушил мне необоснованное доверие. Двадцати лет, среднего роста, стройного телосложения, с уклоном в незначительную худобу, светлолицый, с приятными чертами лица, всегда аккуратно одетый, вечно с записной книжкой и карандашом в руке — он также оказался единственным человеком из всей своей деревни, умевшим писать не только своё имя.       Завидев его, я решил, что мы обязаны найти общий язык и подружиться. Нижняя головка так и вовсе понадеялась на возможность более близкого знакомства, а потом…       А потом он заговорил.       Оказалось, что этот, во всех смыслах среднестатистический парень, был главным красавцем на селе и апломб имел соответствующий. Разве что не просил обращаться к себе «Ваше Святейшество». Только сходу на моё: «привет, я Наруто, а как тебя зовут», сделал замечание, что ты-кать ему мне никто не позволял. Чресла трепетать перестали в тот же миг и вообще пропало всякое желание контактировать. Но приходилось.       — Так а что с ней поделаешь? Приковали вот. Жалко правда, но, что поделать, соседи жаловались. Оно же без глаз. Носится, а куда — не видит. Грядки топчет.       — А поссать на неё не пробовали? — сдавленно спросил другой уникум нашей недружной компании и стал похрюкивать в попытках сдержать конский ржач.       — Удивляюсь, почему мы тебя ещё в ближайший колодец не скинули, — отозвался его «друг» и сделал шаг в сторону.       Эти два мужчины были своеобразными Инь и Янь. Одногодки, чуть за тридцать, они были единственными представителями своей возрастной группы в своей деревне. Об этом мне ещё в самом начале пути разболтал староста. С его слов, зачастую, сложносочинённых на ходу, выходило, что тридцать лет назад, в разгар одной из войн, на их землях сначала погиб почти весь урожай, а потом случилась страшная эпидемия, выкосившая всех маленьких детей. Только этих двух она обошла стороной. Побрезговала, наверно.       Первого, любившего на все проблемы поссать — буквально, — звали Шэнь Третий. Про первых двух мне пока не доложили, но не ввиду желания казаться загадочными, а из-за моего собственного равнодушия.       Выглядел Шэнь Третий, как и полагается людям, выросшим и проработавшим всю жизнь в поле. Низкий, коренастый, с огрубевшей, потемневшей кожей, за которой даже лица особо видно не было.       Второй мужчина походил на первого, но был чуть светлее кожей и имел огромный страшный шрам посередине лица, от лба и до самого подбородка. Из-за него лицо оказалось деформировано, особенно нос, вдавившийся внутрь. Дышал он только ртом, сильно гнусавил, говорил, в основном, гадости, хоть и, временами, остроумные. Назвался Футоу.       — Этого не пробовали. Но к колдуну ходили. Он сказал, что сейчас вообще нечисть в пляс пошла, а, кто говорит, что знает, как утихомирить, тот ничего в этом деле не понимает. Да и жаловаться нам не на чего. Вот у торгашей из Руту вообще Пиздонный Омут в центральном колодце поселился. А это, как я понял, прям совсем беда, — продолжил вещать проводник, уводя нас с заднего двора своего немаленького дома.       Бегающие бочки, пиздонные омуты… Что дальше? Конец света?       Но хоть спокойней стало: вряд ли эта хулебдень из-за меня началась.       — А когда планируете ставиться? — глаза проводника сверкнули, выдавая непонятное мне нетерпение.       Лучше бы нас вообще на люди не выпускали.       — Мы только прибыли, дружище! — довольно усмехнулся староста. — Нам бы ещё порепетировать лишний денёк. Сегодня как раз доберём кого-то из ваших местных, устроим читку по последнему сценарию, завтра всё хорошенько погоняем, а послезавтра выступим. Хотя, премьерку-то можно и завтра обустроить.       — А может не надо, дядь, — тихо попросила единственная девушка труппы.       Была она очень робкой, говорить про неё было отчего-то не принято и имени вызнать пока не удалось. Её конструктивного предложения тоже никто не услышал.       — Здорово, здорово. Размещайтесь тогда. Есть ещё место у соседа моего, но погода чудесная стоит, сено — свежайшее.       — Да, конечно, у тебя останемся. Чего лишних людей тревожить, а с тобой-то мы уже столько лет знакомы, — запричитал старик.       Разместившись, то есть покидав часть вещей в амбаре, а часть — на окраине деревни, неподалёку от колодца на поляне, часть труппы начала репетицию, а часть разошлась по деревне, искать желающих принять участие в предстоящей вакханалии.       Когда Джирайя говорил, что выступления этих ребят, знающих толк в кабуки, частенько заканчиваются дракой, я решил, что это связано с их непревзойдёнными навыками, как актёрскими, так и постановочными.       Успев поучаствовать в двух репетициях, я не сумел заметить ни первого, ни второго. Сплошной сумбур. Может проблема в том, что я вырос в скрытом военном поселении, и не мог даже вообразить подобного хаоса. Продолжая лелеять надежду на светлое будущее, я отрабатывал простейший танец и следил за ходом работы у основного состава.       Звездой шоу был Химари. Если бы не обстоятельства, в которых мне пришлось обнаружить его в момент первой встречи, я бы точно очаровался. Это был тонкий юноша, ниже меня на пол головы, напоминающий восхитительной красоты куколку. Кожа — топлёное молоко, с холодным матовым сиянием, глаза — в пол лица, с длинными, изогнутыми ресницами, делающими их похожими на два чёрных солнца, маленький рот с нежными лепестками губ и ровными белыми зубками, вьющиеся локоны густых, длиной до поясницы, волос, всегда лежащих именно так, чтобы максимально эффектно обрамлять прекрасные черты.       Он был примой, он был музой, на его красоте держался престиж труппы.       Он, без штанов, сидя около кучи своего же дерьма, макая в него палец, увлечённо выводил на стене сарая своего многострадального деда какие-то абстракции, когда меня повели с ним знакомиться.       В свои двадцать семь, мальчик выглядел моим ровесником, а вёл себя, подобно несмышлёному младенцу. Говорить, самостоятельно есть и одеваться он не мог. Как не мог выучить и отыграть положенную ему сценарием роль. Но, продолжая на что-то надеяться, старейшина ставил Химари на роль принцессы Таэмы — главного женского персонажа пьесы Наруками.       Вот и сейчас, старейшина старательно возился со своей звёздочкой, водя её из одного угла поля в другой, бесконечно что-то поясняя, поправляя позы, из которых мальчик выходил, стоило старику его отпустить и отойти на пару шагов.       Неподалёку, не отводя глаз от своего блаженного внучка, всегда находился старик Онара. Как я понял, он впервые поехал на гастроли, при этом частью труппы не являлся. Связанно это было с инцидентом, произошедшим в прошлогодний тур. Подробностей тоже никто не говорил, но подозрения имелись.       Онара мог бы претендовать на роль приятного, вменяемого человека, если бы не его любовь повторять не впопад, что «всех содомитов надо зажаривать на костре без соли и масла, а потом скармливать свиньям». Потому что те всеядные и даже такое дерьмо переварят.       — У тебя уже неплохо получается, — заметил Джирайя.       — А ты даже не пытаешься делать вид, что готовишься к выступлению. Как вообще так вышло, что тебе дали главную роль? — спросил я.       Мужчина валялся на травке, привалившись плечом к колодезной кладке, нежась в тени и попивая из фляги разбавленное сливовое вино. Взгляд полузакрытых в нескрываемом блаженстве глаз, бесцельно бродил по поляне, застывая то на мне, то на старейшине с Химари. Ещё реже он опускался на тоненькую рукопись в свободной руке мужчины, куда тот вносил пометки раз в пять-десять минут.       — Мне всегда достаётся всё самое лучшее, — невозмутимо отозвался этот противный старикашка.       — Ага, пизди больше, баловень судьбы, — недовольно пробубнил я и начал отрабатывать сначала. Мне ещё предстояло обучить этому танцу местных, которым не хватит удачи отказаться от участия в представлении.       — Хм, — Джирайя улыбнулся, игнорируя мои слова, а потом, заметил. — Тебе на этом повороте нужно больше прогибаться.       Игнорировать замечания от него было бы глупо — всё же мужчина воспринимался эстетом. Поэтому я повторил элемент, прогибаясь сильнее. Это оказалось в разы сложнее и совсем не воспринималось мозгом, как что-то необходимое, но отсутствие зеркал и явное одобрение в глазах моего единственного зрителя убедили в справедливости изменений. Всё равно выходила легкотня.       Под внимательным, искушённым взглядом Джирайи, танец незаметно изменялся. Мне искренне хотелось верить, что в лучшую сторону.       Спустя пару часов, когда солнце уже склонилось низко к горизонту, к поляне стали подходить местные. По большей части дети, но была пара молодых девушек и один старикан, лет ста от роду. Сопровождали их Инь и Янь, которых как раз и отправили зазывать людей для участия.       — Ох, как же их тут много! Молодцы, ребята, молодцы. Труппа, внимание! Начинаем вечернюю читку!       Вообще, как пояснил Джирайя, читку, по классике, делают только одну и только в самом начале, чтобы ознакомиться со сценарием и привыкнуть к голосам коллег. Но у нас всё складывалось по-своему, через жопу и даже не от души, поэтому читка была каждый вечер.       Накинув на плечи ветровку, я перехватил веера в одну руку и попёрся к центру поляны, где предстояло провести ближайшие час-полтора. Заняв место около девушки-невидимки из нашей труппы, я приготовился ждать. Организаторские способности у старейшины были альтернативными и первая, самая невинная часть, а именно знакомство, затянулась на двадцать минут. Для каких-то своих целей он заполнял по каждому участнику небольшую анкету, а так как нормально читать из всех присутствующих, помимо господ шиноби, умел только Кацумото, путаница возникала на пустом месте и, по итогу, все бумажки полетели в топку. Точнее, в колодец.       Дальше была попытка распределить роли.       К этому моменту дети уже успели притомиться и слушали плохо. Пришедший старик так и вовсе, не слышал, казалось, ничего уже лет двадцать.       Джирайя, устроившийся за моей спиной, уже довольно долгое время покуривал свою трубку мира и никуда не торопился. Ему все эти промедления в принципе были неспособны доставить неудовольствие: как писатель, он любил просто наблюдать. А с трубкой так и вовсе обожал.       Только когда стемнело и дети начали клевать носом, получилось распределить оставшиеся роли. Раздачей сценариев старейшина не грешил, понимая, что толку от них никакого. Существовала эта занятная вещица всего в двух экземплярах. Один у Кацумото, который и писал его под диктовку нашего безграмотного руководителя. Второй, чудом, не иначе, сумел себе выпросить Джирайя.       И вот, Кацумото набрал в лёгкие побольше воздуха, готовясь зачитывать все действа и реплики, чтобы актёры могли повторять их за ним, как из-за моей спины послышалось спокойное, но отчётливое и громкое:       — Позвольте, я немного отредактировал сценарий в соответствии с современными веяниями, — через моё плечо, он протянул стопку своих рукописей заинтересовавшемуся старейшине.       Тот пробежался глазами по тексту, пролистывая страницу за страницей, стараясь создать вид знающего человека, а потом отдал стопку перепутанных листов помощнику, повелев:       — Читай этот.       Парень с сомнением глянул на своего наставника, не умеющего читать, на исправленную рукопись, кивнул своим мыслям и начал возвращать стопке правильный порядок. Откашлявшись, плохо поставленным голосом, по слогам, он начал зачитывать начало:       — В темноте тролль-тронного зала застыли две фигуры в воинственных позах. Император говорит: «такова была Наша воля. И тебе придётся с этим смириться», — потом перечитал про себя, оторвал взгляд от бумажки, растерянно оглядывая актёров. — А кто у нас Император?       Дед Онара откашлялся и громко, зло крикнул:       — Такова была Наша воля. И тебе придётся смириться с этим, непочтительный монах!       Получилось у него прям здорово. Староста с любопытством посмотрел на него, потом на довольного Джирайю, сумевшего привлечь злобного деда, и снова на деда, глядящего в землю высокомерным, презрительным взглядом.       — Продолжай, — велел помощнику староста.       — Хорошо. Итак, монах делает рывок, оказываясь перед императором и в отчаянии шепчет: «но ведь…»       — Но ведь там были дети. Неужели Великие небеса забыли даровать своему правителю на земле сердце? — громко прошептал Джирайя, заставляя меня поёжиться.       Староста снова закивал, довольный.       Его не смущало появление новых сцены и действующего лица. Мне вообще показалось, что им это всё воспринимается как результат исключительно собственных непомерных трудов.       Закончив первую сцену, перешли ко второй, где монах в лице Джирайи, побеждает и пленит дракона Дождя. Тут помощник вообще помалкивал: старик успел хорошо запомнить собственную писанину.       На третьей сцене произошёл затык. Идеологического характера. Одно из действующих лиц изволило уснуть, а другое посчитало своим священным долгом отстоять право на отдых своего милого внучка. На мой взгляд, будить его было ещё и бессмысленно. К такому же выводу был вынужден прийти староста.       — Тогда пусть реплики принцессы Кокуунбо будет говорить.       Кокуунбо был персонажем, которого отыгрывал я. Отчего-то староста отказывался запоминать моё простецкое имя и вообще старался лишний раз не обращаться, но тут его вынудили какие-то высшие силы, не иначе.       — Тогда могу я попросить сценарий? Мне так проще будет сориентироваться.       Это, вероятно, было излишне нагло: меня попытались смутить сразу два гневных взгляда — старейшины и помощника. Потом, взгляд вредного старика сместился чуть выше, секунда промедления и он говорит:       — Кацумото, отдай сценарий.       Это было предательство. По крайней мере взгляд бедняги Кацумото выражал именно это. Я даже почти пожалел о своей просьбе, но сама возможность прикарманить сценарий и зачитывать его уже до конца манила. Поэтому, брошенную мне в лицо помятую стопку, я принял с мягкой благодарной улыбкой и тут же начал бегло проходиться по строкам, выведенным знакомым почерком:       — Принцесса Таэма, склонив голову, выслушивает поручение отца. Император говорит: «подлый монах Наруками заточил дракона Дождя и я поручаю тебе, дочь моя, используя мягкую силу, вызволить дракона, ибо земли наши скоро начнут погибать от засухи».       Дед Онара повторил слова с некоторыми незначительными изменениями, и куда тише, чем в первой сцене, тревожась за покой спящего около него внука. После этого я продолжил читать со своей реплики:       — Как прикажете, Ваше Величество. Эта дочь сделает всё возможное, чтобы народу не пришлось бедствовать.       — Иначе он может взбунтоваться, — сам вспомнил свои слова дед.       — И пострадать, — мягко добавил я.       Дальше была сцена с тем, как принцесса добирается до горы, где поселился монах Наруками. Ещё по старому сценарию, здесь должен был быть нежный танец юной девы, но Джирайя более честно оценил возможности Химари и заменил его соло на танец послушников монаха Наруками. Я как раз отыгрывал одного из них, так что был несколько озадачен необходимостью разучивать ещё одну танцевальную партию.       Потом была сцена с рассуждениями и танцем монаха, которую Джирайя опять смог проговорить без всяких бумажек. И вот мы дошли до момента встречи принцессы и Наруками.       — Девушка, а ты чего в лесу одна делаешь? — спросил Джирайя.       — Я ищу место, где смогла бы постирать вещи моего покойного мужа.       — Далеко же тебя занесло. Неужели совсем не страшно в такой глуши? Здесь же и волки, и лисы, и злющие осы.       — Страшно, монах. Но что поделать? Река у дома высохла совсем. Говорят, что-то случилось с драконом Дождя. Но какое мне дело? Мне нужно муженька моего хоронить, а чистых вещей не осталось.       — Высохла, говоришь, — задумчиво проговорил мужчина.       — Да, — ответил я и зачитал дальше. — Тут принцесса замечает сожаление и неуверенность в глазах сильного бесстрашного монаха. Она подходит ближе, — я немного передвинулся назад, утыкаясь копчиком в скрещенные ноги мужчины и сказал. — Если бы кто-нибудь сумел вернуть всё на места, мне не пришлось бы одной ходить в лесу.       — Монах замечает, что дело нечисто и делает предположение: «так ты здесь не случайно заблудилась?».       — Я не заблудилась.       В таком ключе проходит их диалог.       Девушке удаётся убедить очарованного её красотой монаха Наруками, что их встреча — случайность и он проводит её к своей пещере, где заточён дракон и позволяет постирать одежду. Девушка, чтобы не замочить подол и рукава, снимает верхнее платье, оказываясь в полупрозрачном нижнем, потом подвязывает юбку чуть ниже колена и только после этого заходит в воду. Сердце монаха готово вырваться наружу и принцесса прекрасно это понимает. Она оступается и как бы случайно падает в воду.       Наруками тут же спешит к девушке и всю промокшую, в облепившем точёную фигурку платье, вытаскивает её из быстрой горной реки. От её божественно красоты, он заходится в эмоциях и теряет сознание. Тогда девушка бежит в пещеру, находит дракона и освобождает его.       — Выйдя наружу, она понимает, что оставленный в воде монах умер, захлебнувшись. Она плачет над его телом, вытаскивает на поверхность, облачает в стираные одежды своего несуществующего почившего мужа и хоронит в пещере. Занавес.       Детишки из местных под такую сказочку отлично заснули, две девушки сидели с покрасневшими глазами, стреляя глазками в ещё более оборзевшего от такого внимания Джирайю.       Меня сначала одолело приятное удивление: такая редакция этого бессмертного произведения нравилась мне куда больше той, что мы репетировали два предыдущих дня. Но воодушевление быстро пропало, стоило мне осознать, что принцессу будет отыгрывать блаженный Химари.       Тяжко выдохнув и отказавшись от фляжки с ароматным напитком, протянутым из-за спины, я вернул сценарий помощнику, успевшему немного поумерить пыл.       — Встречаемся завтра в полдень здесь же. Будем репетировать, — скомандовал староста, когда девушки растолкали детей. — А теперь можете расходиться.       Мне, как и всегда, спать не хотелось. Ещё и Полночь начинала гудеть. Поэтому я по-тихому покинул основной состав труппы, шествовавший в сторону амбара приютившего нас дядьки. Мой побег был замечен, но не предотвращён: Джирайя предпочёл сбежать со мной.       С тех пор, как он, под шокированными взглядами жителей Конохи, перекинув через плечо, на манер мешка с не самым ценным грузом, похитил меня прямиком из кабинета Хокаге, прошло всего четыре дня, за которые я успел пересказать ему события, случившиеся со мной с момента нашей последней встречи. Конечно, некоторые детали пришлось опустить ради краткости рассказа, но про все эти Шинигами-штуки он знал столько, сколько я сам.       Джирайя не поставил под сомнения мои слова и слушал крайне внимательно, старательно удерживая вопросы до самого конца.       Было очень приятно выговориться. Только по завершении рассказа мне посчастливилось задуматься, а насколько вообще разумно трепаться с кем-то о такой щекотливой теме? Но тут же решил, что ничего страшного не случится, если это будет Джирайя. Да и очень хотелось поделиться своей головной болью хоть с кем-то. А тут такой человек, которому, в среднем, поебать. Но при этом, если кто и может мне помочь в этом разобраться, так это точно он.       И я пока не пожалел. Особенно ценна была возможность переживать Полночь в его присутствии. Физически легче не становилось, но зато мы сумели выяснить наверняка, что со стороны все мои мучения вовсе незаметны.       — И как тебе отредактированная версия? — невзначай поинтересовался Джирайя, стоило нам чуть углубиться в лес.       — Отлично. Особенно учитывая, что обычно выходит из-под твоего пера, — отозвался я, пытаясь игнорировать гул.       — Это ты сейчас так говоришь, — загадочно проговорил эро-саннин. — Как состояние?       — Уши закладывает, — тут же ответил я и встряхнул головой, чтобы потом зажать уши, в попытке избавиться от громкого металлического скрипа. — Слушай, в этот раз что-то странное происходит. — сумел выговориться сквозь нарастающую боль в животе.       — Что конкретно не так? — голос Джирайи раздался совсем близко, но я уже мало что мог видеть из-за пелены перед глазами. Сморгнув, я разглядел его фигуру прямо перед собой, а следом и тысячи выросших из земли рук.       Во рту ощущался привкус крови, голова кружилась и очень сильно тошнило. Это было похоже на первые разы, сразу после выхода из комы, когда я только осваивался с этой обязанностью.       Дрожащими тяжелыми руками, я кое-как задрал футболку, вытащил танто, вскрыл себя и раскинул руки. Эта часть, слава Ками, была такой же как и всегда. Прислушиваясь к нескончаемому потоку душ, я даже пропустил момент завершения своей маленькой пытки. Только ощутив, как сжалась на плече огромная горячая рука, я заставил себя открыть глаза и тут же запихнул оружие в законное место.       — Ты как? Может присядешь?       Медленно, стараясь не тревожить голову, я покивал и попробовал найти подходящую поверхность. Приглянулся один трухлявый пень. Самым большим его достоинством оказалось незначительное расстояние. Сделав два шага в его направлении, я отпустил тело, планируя завалиться на полчасика, но в полёте меня поймали, не давая расслабиться. Выражать недовольство сил не было, но немой укор во взгляде точно проскочил и Джирайя даже без тени улыбки пояснил:       — Там муравейник.       — Чудно, — просипел я.       Старик-извращенец всегда поражал меня умением маскироваться под среднестатистического мужчину, из-за чего было тяжело помнить о его истинных габаритах и силе. Он так легко и плавно смог поднять меня, что я сначала подумал, будто это просто гравитация куда-то пропала.       — Шумят цепи, и скрипят по стеклу царапины от когтей. Иногда раздаётся плеск, будто что-то тяжёлое скинули в воду. С небольшой высоты. А ещё стрекот цикад, но такой, будто они уже какое-то время мертвы и то, чем они издают стрекот, успело немного иссохнуть, — стал рассказывать я, пока Джирайя неторопливо двигался в сторону приглянувшегося ему ствола поваленного дерева.       Опустился он со мной так же очень плавно, но я это заметил только потому что внимательно наблюдал за миром вокруг, пытаясь отыскать в нём призрачные части тел. Не находил.       — Ты про кровь не рассказывал, — без претензии заметил Джирайя, доставая из рукава кимоно платок. — Не против, если смочу его настойкой? Воды совсем нет.       — Да мне какое дело? — отозвался я.       Пусть делает со своим платком, что хочет.       Я же, наблюдая за его огрубевшими руками с твёрдыми, гибкими, как у всех хороших шиноби, пальцами, поудобней устроился, грея заледеневшее тело о его грудь и ноги. Голова удобно улеглась под плечом, в котором, от движения рук, слабо перекатывались мышцы.       Вопрос про винишко, как оказалось, имел ко мне самое прямое отношение: смоченным платком мне стали вытирать моську, измазанную смесью крови, слёз и соплей. Спустя пару движения, я попытался отвертеться от сладкого запаха и не слишком нежных рук. Тогда меня перехватили свободной рукой за подбородок и насильно повернули в нужную сторону, посматривая с неодобрением.       — Больно, — оправдался я, надувшись.       — Если буду нежничать, это займёт куда больше времени, — заметил мужчина.       — Если продолжишь в таком духе — я останусь без лица.       Мой аргумент засчитали и стали действовать куда осторожней. Даже получилось расслабиться.       Сквозь запах сливового вина стали пробиваться ароматы осеннего леса. Влажная почва, прелая листва, северный ветер с привкусом снега. В южных провинциях ещё сохранялась летняя погода, а ответственный работы по завершению сезона были в самом разгаре. Но здесь вообще успевали собрать по два урожая и потому населению юга неплохо жило. С другой стороны, у них было меньше стимулов к развитию. Все дети были нужны в поле, мало кто из них получал среднее школьное образование, а до университетов вовсе доезжали единицы.       Совсем другое дело было в северных провинциях. Одна только история Рикши о многом говорит. Сама учительница, ещё и воспитанники у неё — беспризорники. На юге детьми в этом смысле не пренебрегают. Здесь никто в здравом уме не откажется от дополнительных рабочих рук. Даже принадлежащих очень дальнему родственнику.       — А мы можем здесь остаться на ночь? — спросил я, когда Джирайя закончил и хотел подняться.       — Зачем?       — Устал от людей.       — А. Так вот, чего хмурый такой ходишь. Я думал это из-за всей это истории с Шинигами или ещё чего.       — Да, нет. Всё остальное тоже имеет место, но мне сейчас не хватает личного пространства.       — Тогда было бы логичней прогнать меня.       — Да. Но ты тёпленький, — я немного поёрзал, устраиваясь удобней. — И с тобой хорошо, — глаза Джирайи насмешливо-польщённо блеснули и я зачем-то добавил. — Особенно сейчас, когда ты устал и много не болтаешь.       Мужчина понятливо улыбнулся, отвёл взгляд и залюбовался звёздами. А я, для большего сохранения тепла, переложил его руку себе на брюшко. Просидев так не больше четверти часа, я обратил внимание, что мужчина начинает откровенно засыпать и, сжалившись, решил всё же отпустить его на законный ночной отдых.       — Эй, старикан. Пойдём, спать тебя уложим, — прошептал я.       Он тут же распахнул глаза, возвращая себе относительную бодрость, кивнул и поднялся, прямо вместе со мной. Я соскользнул на траву, поправил задравшуюся футболку и гордо последовал в сторону деревни. Джирайя, делая по одному шагу на два моих, незаметно двигался рядом.       — А всё-таки, почему этот старик так перед тобой лебезит? Ещё ладно, что главную роль дал. Но так легко позволил заменить своё нетленное творчество твоим. Как?       — Скажем так, есть у него некоторые секреты, известные мне. И ему это известно.       — Так старик не только в видимом диапазоне дичь творит?       — Его прилюдное поведение — цветочки. Мне бы не очень хотелось об этом рассказывать. Тем более, что тебе ничто не угрожает.       — Даже так, — покивал я и добавил. — Но всё-таки интересно. Может расскажешь?       — Пока воздержусь. Можешь как-нибудь попробовать меня споить и расспросить. На трезвую голову предпочту лишний раз не вспоминать.       — Ты меня только сильнее заинтриговал, — тут мне послышался шелест цепей и я замер, прислушиваясь. Шелест не прекратился, перемежаясь перезвоном металлических звеньев. — Ты это слышишь?       Джирайя тоже прислушался, долго не отвечал а потом уточнил:       — Металлический звон?       — Да.       Мы одновременно посмотрели в сторону, откуда разносился подозрительный звук. Это было не совсем по пути, но мы всё равно пошли туда. Звук становился громче, пока не вывел нас к заднему двору того дома, где жил наш проводник.       Одолеваемый подозрениями, я ускорился и подскочил к низкому деревянному заборчику, видя доказательство того, что с работой Шинигами я всё-таки не справляюсь. И как бы смехотворна не была открывшаяся картина — ни я, ни подоспевший Джирайя не засмеялись.       Бочка-беглянка с растущими в ней огурцами, представленная нам в послеобеденное время, металась по двору, испытывая на прочность крепкую цепь и сон хозяев. Древесина, из которой она была сделана, надрывно скрипела, листья и некоторые недозревшие плоды разлетались в разные стороны, вместе с комьями чёрной плодородной земли.       — Ты когда-нибудь видел нечто подобное? — спросил Джирайя.       — Ровно такой же вопрос хотел задать, — ответил я, не отрывая взгляда от «бочки-скороходки».       — Не-а.       — Я так и понял.       Спустя ещё пару минут наблюдений, когда уже никак нельзя было говорить о том, что сия картина нам привиделась или мы что-то недопоняли, я вбросил предложение:       — Может попробуем поговорить?       — С бочкой? — с явным сомнением уточнил мужчина.       — Ага. Ну, раз она бегает, то, может, и говорить умеет.       — В этом как-будто есть смысл.       Пожав плечами, я перепрыгнул через ограду и подошёл к продолжающей дёргаться бочке. Та на приближение никак не отреагировала. Откашлявшись, я вежливо проговорил:       — Доброй ночи! Меня зовут Наруто. А к вам как следует обращаться?       Реакции ноль.       — Мне кажется, что ей, как минимум, недостаёт ушей, — предположил поравнявшийся со мной Джирайя.       — И что тогда дальше делать?       — Представления не имею.       Тут бочка в своём запале дёрнулась в сторону и нам пришлось срочно прыгать вверх. Проскользнув под нами, она врезалась в стену дома, почти гарантированно будя людей в нём и, возможно, соседей.       — Нет, это точно по твоей части, — сказал Джирайя.       Присмотревшись, я заметил, что мужчина успел прицепить к бочке одну из своих печатей. Та никак не реагировала, хотя, судя по рисунку, должна была определять характер чакры.       — Нитей чакры тоже нет. И это не гендзюцу, — не забыл добавить старик.       — Отлично, но я всё ещё не знаю, что мне делать с этой информацией.       — Ты ничего странного не чувствуешь? Прислушайся к себе.       Нам снова пришлось перепрыгивать через несущуюся на нас бочку.       Сосредоточившись, я искренне постарался ощутить хоть что-то. Но, помимо смятения, не нашёл ничего.       — Попробуй вытащить танто тогда, — правильно расшифровал мой взгляд мужчина.       Задрав футболку, я напитал руку чакрой и вытащил из печати танто. Оно тут же стало греть руку и слабо дрожать, будто просясь пустить себя в ход. Сам не веря в то, что делаю, я приблизился к бочке и вогнал лезвие древнего клинка ей в брюшко. Она замерла, потом особенно жалобно скрипнула и, противно пища, сквозь добротно скрепленные деревянные бока стала просачиваться белёсая жижа. Отходя от неё, по мере вытекания, я не мог не кривиться. Особенно, когда эта мерзость, воняющая тухлятиной и огурцами, начала обретать форму. Из комочка, она превратилась в переломанную фигурку младенца, который тут же раскрыл свою бездонную пасть и начал издавать глухой, будто обращённый внутрь, вопль.       В животе затянуло, кожу под печатью стало жечь. Раскинув руки, я приготовился принять новую душу. Пылесос заработал и нехотя втянул обезображенную фигурку за Грань, даруя возможность переродиться в новом теле.       Ощущение было такое, будто меня вывернуло наизнанку. Запихнув танто в печать, я хотел рухнуть на землю и немного отдышаться, но Джирайя обнял меня поперёк туловища одной рукой, удерживая и приговаривая:       — Ты молодец. Справился. Я, правда, ничего не видел, но бочка успокоилась. Дело сделано. Теперь можно отдохнуть.       — Это пиздец, старик. Я такого дерьма не перенесу.       — Больше и не надо. Уже всё закончилось.       — С этим — всё. Но сколько таких в мире? Бля, вот и за что мне это?       — Ты сильный. Ты справишься.       — Лучше сдохнуть, — едва ли шутливо отозвался я.       Джирайя на это выдохнул, заставляя меня слабо рассмеяться. Скинув его граблю со своей тушки, я гордо, по кривой, пошлёпал в сторону амбара, намеренный всё же проводить Джирайю, а потом свалить в лес, на свиданку с комарами, муравьями и ночными птицами.       Около ворот, я оглянулся, посмотреть, где там моего старика носит. Тот, окончательно сбитый с толку, совсем забыл строить из себя простачка и передвигался настолько тихо, что услышать его было невозможно.       — Вот ваши хоромы, приятных снов, увидимся завтра, — проговорил я и двинулся мимо мужчины.       Тот зачем-то ухватил меня за плечо, тормозя и заглядывая в лицо.       — Не хочешь остаться, отдохнуть?       — Среди этой кучи дышащих-пердящих тел? Воздержусь.       — И куда пойдёшь?       — Соблазнять местных пастушек и пастушков? Хотя они тоже сейчас все спят. Вернусь на ту полянку в лесу. Понравилась очень.       Мужчине понадобилось некоторое время, чтобы всё же отпустить меня. Хотя во взгляде ясно читалось сомнение.       На следующий день наш привычный график повторился.       Утром Джирайя вытащил меня на ленивую отработку тайдзюцу и концентрации. Ближе к обеду проснулся свет нашей жизни — Химари. И пришло время начать репетицию.       Сначала долго вспоминали, кому какую роль выдали накануне. По итогу раздали по новой. Потом поделились на группки по интересам. Джирайя, дед Онара, Химари и старейшина прорабатывали совместные сцены. Я забрал Футоу, Шеня Третьего и ребятишек для отработки совместного танца, который я сумел поставить ночью, по образу и подобию первого. Только сделал его более арагото. Мы всё же суровых монахов отыгрываем.       В какой-то момент Иня и Яня, то есть Футоу и Шеня Третьего, забрали на сбор сцены и декораций. Эти двое вообще были скорее носильщиками, чем актёрами, но роли свои играли вполне сносно. Возможно, дело в опыте, но вели они себя на прогонах уверенно, из-за чего недостаток усердия становился менее заметным.       Дети под моим началом смогли неплохо запомнить движения и даже примерно понимали, в какой момент нужно будет выходить на сцену. Потом я отработал танец с веерами для роли лесной тварюшки и был, в целом, готов. Но общую репетицию объявлять не торопились, хотя едва помнивших танец Иня и Яня отправили в деревню, собирать народ на премьеру.       Не сказать, чтобы такой подход меня удивил. Я уже правда успел насмотреться на этот дезорганизованный народ, а после бегающей бочки с трупом младенца внутри было бы вообще странно проявлять хоть какие-то эмоции. Так что на прибывающих деревенских я поглядывал с выражением полного равнодушия, чего не преминул заметить Джирайя, облачённый в сценический костюм и успевший вымазать лицо в лучших традициях кумадори.       — Кажется, ты начинаешь правильно относиться к происходящему.       — Твоя субъективная характеристика мне вовсе не льстит. А я просто старею.       — В старости есть свои плюсы.       — Как и в молодости. Но если ощущать себя стариком в молодом возрасте, то пользы от этого мало.       — И отчего же?       — На пенсию свалить всё равно не выйдет, — на выдохе ответил я и тоже поплёлся готовиться, надеясь, что мои детишки всё же успеют вернуться с перерыва до начала представления.       Я наносил под глаза синие полосы, когда зрителей скопилось достаточно, чтобы старейшина скомандовал начало. Перестав растягивать удовольствие, я справился с гримом в два движения, застегнул костюм и вышел из-за сцены, чтобы посмотреть начало.       Сумерки ещё не успели сгуститься достаточно, поэтому полумрака тронного зала организовать не получилось, но даже так, недовольно-высокомерный дед Онара на самодельном троне смотрелся внушительно. Ему в этом очень способствовало отношение к жизни в целом и к театру кабуки в частности. Полный презрения, он выплёвывал сильно урезанные от волнения реплики, которые тут же подхватывал раскатистый, подобный грому, баритон Джирайи. Мужчина хорошо чувствовал свою роль, но оставлял за собой право на некоторую аутентичность образа.       Вставая в позы, он сейчас не старался казаться меньше, чем есть. Объёмный костюм так и вовсе делал его настолько ярким и вездесущим, что даже меня дрожь пробирала. А на моменте начала схватки, я так и вовсе завис, удивляясь своему страху за жизнь и здоровье деда Онара.       Из-за кулис, стараниями Футоу и Шеня стали вырываться порывы ветра, подхватывающие тяжёлые одежды. Особенно эффектно стала смотреться шевелюра Джирайи.       Но первая сцена подошла к своему логическому завершению. Публика, состоящая из двух десятков наименее занятых местных жителей, стала активно аплодировать и восторженно кричать:       — Здорово!       — Императора на кол!       — Хорош герой наш!       Поклонившись, Джирайя незаметно покинул сцену и даже выпихнул на неё нашего ненаглядного Химари. Тот осмотрел своими огромными, не слишком ровно, но зато щедро, подведёнными глазами публику, дёрнул рукой, поправляя рукав, потом подошёл к своему деду и встал за троном, откуда его нихрена не было видно.       Дальше я решил не смотреть, тем более, что появился кое-кто из мелких. На их подготовку было не более пяти минут, но мне помогла наша девушка-невидимка. С костюмами особо не замарачивались — оставили их в своём. Только синими лентами подвязали штанины и рукава. Потом нарисовали под глазами синие полосы и можно было вываливаться на сцену.       Отдавая дань тому, что это всё же был мой первый выход, я несколько понервничал, обнаружив, что Шень и Футоу не переоделись, а из грима на них была только грязь после подготовки сцены. Но пары коротких вдохов мне хватило, чтобы успокоиться, насладиться видом летящих в решившего посрать прямо на сцене Химари тухлых яиц и пригоршней земли, и подняться по ступенькам на сцену, давая деду Онара возможность свалить с внучком за импровизированные кулисы.       Пол был заляпан и стоило бы побеспокоиться ещё и за сохранность моих коллег, но я не стал, посчитав это превышением полномочий. Замерев посреди сцены, я отчётливо топнул по полу и старейшина со своим помощником стали на барабанах наигрывать простенький ритм.       Танец был очень прост. Всего с одним перестроением, во время которого я заметил, что дети, вместо того, чтобы танцевать, с весёлыми улыбками на моськах, беспорядочно скакали через яичные внутренности и небольшую крепкую какашку, оставленную принцессой Таэма.       — Люди! — громко сказал я.       И мне вторили Футоу с Шэнем:       — На востоке!       — На западе!       — Люди! — повторил я.       — На севере!       — На юге!       — На юге! — сказали мы вместе, сделали последнее движение, из-за которого сцена жалобно заскрипела, но выдержала, и замерли каждый в своей позе.       Даже детишки прониклись и заняли свои позы.       Наше выступление особой радости у публики не вызвало, но хоть тухлой едой не бросались. Последнее можно отнести к заслугам наших маленьких компаньонов. Всё же, одно дело закидывать пришлых и совсем другое — собственных детей. Хотя, от этих южан и не такое можно ожидать.       Проводив детишек со сцены, я остался, чтобы поддакивать Джирайе, во время его монолога. Сначала появился водяной дракончик, скользя по доскам и вычищая их от дерьма. За ним явился и наш герой. Изобразив сражение со своей же техникой, монах смог утихомирить существо, хорошенько вычистив пол.       — А не зря драконов боятся!       — Не зря, — кивнул я.       — И уважают!       — И уважают.       — Большое дело я сотворил.       — Большое.       — Вот только, хорошее ли? Как считаешь, ученик мой, Кокуумбо?       — Я считаю, что учитель не может ошибаться.       Джирайя порывисто обернулся, огладил меня взглядом и значительно тише, только для зрителей, задумчиво проговорил:       — Эх, жалко, ты уже совершил генпуку, а то я бы тебя…       Отведя взгляд в сторону, я как бы про себя, но, опять же, так, чтобы зрители расслышали, пробормотал:       — Для того я её и совершил, чтобы этот старикан меня больше не…       Некоторые зрители постарше шутку поняли и их веселье подхватили остальные.       — Ох, опять меня одолевают сторонние мысли. Но, благодаря разговору с тобой, я теперь наверняка уверен, что поступил верно.       Округлив глаза, я показал своё отношение к «разговору» и для зрителей заметил:       — Почему мне кажется, что я одну функцию жены променял на другую?       Старики снова засмеялись, а я удалился со сцены.       Протерев синий грим влажной тряпкой, я подрисовал себе уже зелёные полосы, скинул верхнюю часть костюма и дождался, когда Джирайя закончит со своим душещипательным диалогом, в котором повествует об ужасах, учинённых императором, и свалит со сцены. Прикрываясь веерами, я выбежал босыми ногами на всё ещё мокрую после помывки сцену и замер в сменившихся декорациях.       Танец, который мне помогал отрабатывать Джирайя, получилось выполнить без проблем. Только барабаны пару раз сбивались с ритма, но я уже так хорошо знал движения, что мог быстро подстроиться. По окончании мне даже поаплодировали. А потом на сцену снова вывели принцессу Таэма и я поспешил свалить подальше. У меня больше сцен не было и я воспользовался возможностью свалить на все четыре.       Поговорив на прощание с детишками, я попросил их прийти завтра на часик, чтобы прорепетировать, и отпустил. Они успели притомиться, а происходящее на сцене вызывало у них ещё меньше восторга, чем у меня. А я был вообще не в восторге, особенно когда сообразил, что яйца сейчас летят и в Джирайю.       Желая всё же проверить свою догадку, я стал свидетелем бесконечности талантов старика. Стариков. Всех.       Пока Джирайя, словесными оборотами убеждал зрителей в непревзойдённости красоты своей принцессы, Шэнь Третий активно работал веером снизу вверх, заставляя тонкие одежды на стройной фигурке подлетать чуть ли не до самой задницы, а Футоу неторопливо подбрасывал в поток воздуха лепестки каких-то несчастных растений. Выглядело эффектно, тем более, что ножки у нашего фекального монстра были ничуть не хуже всего остального.       Под конец, Джирайя сполз под потоком слов на пол и замер.       Разумеется, принцесса никакого дракона спасать не пошла — ей это было сложно и излишне. Поэтому ещё пару минут в полной тишине Инь с Янем продолжали делать шоу и опустили занавес только тогда, когда лепестки в тазике закончились.       На следующий день мы отыграли в подобном ключе три шоу, с тем лишь отличием, что дед Онара предварительно сводил своего внучка несколько раз в сортир. Средство оказалось действенным и получилось избежать неуместной натуралистичности. Далее следовала прощальная пьянка, с которой я быстренько свалил. Ладно ещё наблюдать своих друзей в подпитии и не иметь возможности присоединиться. Незнакомцы же вообще не вдохновляли.       Особенно меня почему-то задело, что Джирайя выбрал принять участие в общем веселье, а не провести время со мной. Но, одёрнув себя, я безжалостно проорал это чувство в лесу и уселся за учебник по барьерным Фуин, который, в своё время, старикан свистнул у Орочимару, а теперь отдал мне.       Ближе к обеду выдвинулись в соседнюю деревню и цикл замкнулся.       Мы приезжали вечером, набирали местных на третьестепенные роли, устраивали ночную читку, следующим вечерам имитировали репетицию и делали первый показ. И на третий день отрабатывали программу трижды, после чего всегда следовала очередь гулянки, после которой состояние основного состава труппы определялось в диапазоне от «очень скверно», до «кажется, всё-таки дышит».       Особенно меня в этом смысле поразила наша звёздочка, Химари, который всё же умел немного говорить, но для этого ему было необходимо ужраться до состояния, в котором он уже даже ходить без поддержки не мог.       По ночам и утрам, когда нормальные члены труппы отсыпались, я, по большей части, бездельничал. Учебник по Фуин быстро надоел, зато я заметил, что меня действительно очень расслабляет рисование.       Началось всё с невинных почеркушек на полях учебника, потом я решил расчехлить свои запасы испорченных заготовок под Печать Бога Грома. Под практику Фуин их уже нельзя было использовать, но вот порисовать на обратной стороне — милое дело. Достаточно быстро это незатейливое хобби заняло меня настолько, что я даже вновь сумел воспылать любовью к социуму. Меня не раздражал старейшина, я больше не кривился — даже мысленно, — когда дед Онара в очередной раз устраивал концерт на тему необходимости умервщлять всех мужеложцев без разбору.       К по-своему легендарной парочке Инь-Янь, я так и вовсе начал питать определённую слабость — ведь, как оказалось, именно на них держалась вся техническая часть шоу. Они разбирали и собирали сцену, они же её перевозили. Они рисовали декорации, собирали бутоны для цветочных дождей, следили за состоянием прочего реквизита и костюмов.       Я даже смог проникнуться душевной чистотой Химари.       Да, он всё ещё срал, где попало, и рисовал говном по стенам, но и тут мне виделось некоторое родство душ.       Более того, Химари же по определению не мог быть плохим парнем. Я воспылал твёрдой уверенностью, что за свою жизнь он ни разу никому не навредил, потому что ему это не надо. Всё его счастье строится на загадочной связи с мирозданием и от других людей никак не зависит.       К девушке-невидимке я пока не подходил, но пытался прикармливать издалека, как дикую пугливую кошку, при этом везде оставлял свои следы, чтобы она могла привыкнуть к запаху. То ягод в лесу насобираю и ей на видное место подложу, то постираю грязное бельё, которого с нашей братии скапливалось на удивление немного, но достаточно, то ещё что-то подобное сделаю. Люди вообще неплохо ценят, когда им помогают с привычными бытовыми делами.       Дошло до того, что в один из вечеров, после завершения последнего представления, я решил остаться на пьянку. Тогда-то мне стало окончательно понятно, почему труппа, несмотря на все свои особенности, пользовалась успехом.       Деревенские на этой попойке действительно отдыхали. Никто не боялся опозориться, перебрав, или показаться дураком. Ведь здесь была целая труппа раскрепощённых сценой придурков, готовых брать на себя весь огонь и внимание. Рядом с такими было свободно.       Танцы, хороводы, даже прыжки через костёр — всё выглядело весело, хоть и довольно опасно в исполнении пьяных людей.       Джирайя, к моему удивлению, в самой тусовке, как оказалось, всё-таки не участвовал. Он мог перекинуться парой слов с кем угодно, выпить за что угодно, но не покидал своей наблюдательной позиции, где-то на стыке тени и света, где привлекал бы меньше всего внимания.       — Мне казалось, что ты будешь безостановочно флиртовать с местными красотками, — заметил я, устраиваясь рядом.       Мне тут же протянули флягу, полную очередной бурды из местных закромов, от которой я предпочёл отказаться. Не столько из брезгливости, сколько из нежелания переводить добро.       — А я полагал, что ты к этому моменту успеешь перетрахать минимум половину труппы, — легко отразил удар Джирайя, улыбнувшись своим мыслям.       — Все ошибаются, — кивнул я.       И повисла тишина. Она не была уютной, потому что я слишком ясно ощущал, как мужчина очень хочет что-то сказать, но какой-то причине не может.       — Мне кажется, мы так и не поговорили, — в итоге признался он.       — О чём? — тут же уточнил я, готовый говорить о чём угодно.       — О том, что с тобой происходит.       — Мне казалось, я уже успел всё рассказать.       — Это не так. У меня есть ощущение, что ты многое упустил. Возможно, посчитав это не слишком важным.       Такая формулировка заставила задуматься. Сейчас было сложно представить, что конкретно имело значение. Потому что казалось, будто ничего определённого не существовало. Но, в то же время, случилось так много всего. Начиная принцами страны Полумесяца, заканчивая невозможностью расслабиться и бухнуть с друзьями. Последняя тема, к моему же ужасу, вызывала больше волнения.       — Была одна миссия. Мы сопровождали кое-кого. А потом нам приказали их убить, потому что верхушка успела договориться с другой стороной. Я мучился кошмарами. Пока ещё мог спать. Но потом забыл. Я плохой человек?       — Раз это было до того, как ты стал Шинигами, то в этом нет ничего странного. Мёртвые, на самом деле, быстро отстают. Могут потом вылезти внезапно из шкафа и напугать до голубого поноса, но я сейчас и сам очень смутно помню первое убийство такого рода. Поверь, мне понятно, о чём ты говоришь. Удивительно, что тебе пришлось столкнуться с подобным. Хотя, учитывая обострение конфликта со страной Воды — то ли ещё будет.       Мужчина вздохнул и посмотрел на меня, чуть поплывшим от алкоголя, но всё ещё собранным, взглядом.       — Понимаю, о чём ты.       — Не думаю, Наруто. Учитывая, как принято относиться к безродным шиноби в нашей деревне, тебе нужно срочно искать способы пережить текущие трудности. До военных действия вряд ли дойдёт, но оттого только хуже: во время прямого столкновения гибнут воины. Шиноби погибают, когда страна пытается войны избежать.       — Я решил полагаться на удачу.       — Плохой выбор.       — А какие ещё у меня есть?       — Их, на самом деле, немало. Уйти в отставку ты теперь сможешь только получив инвалидность, но и тут всё не так сложно. Всегда можно оставить на крайний случай. Потом, замечательный вариант предложила Тсуна-чан.       — Кстати о Тсуна-чан…       — Потом, — оборвал меня старик и продолжил пояснять. — Она хочет устроить тебе переквалификацию в ирьенина. Для состоявшихся чунинов это, как правило, сложно, но можно. Она начала готовить документы и, к нашему возвращению, ты сможешь приступить к занятиям.       — Из меня медик, как из тебя принцесса Таэма.       — Если постараешься — должно получиться. Ты, на самом деле, парень очень способный. И медицину сможешь потянуть.       — А если нет?       — Тогда будем думать дальше. Я бы мог попробовать взять тебя в ученики. Официально. Но у меня самого статус в селении своеобразный. Я даже не представляю, как это дело можно будет оформить.       — То есть ты готов возиться со мной неопределённое количество времени?       Тут мужчина невесело улыбнулся и начал затирать вообще про левое:       — Я не умею привязываться. На это кто только не жаловался. Но душа с ранних лет требовала свободы. При этом мне очень дороги те люди, с которыми я успел сойтись в определённые моменты своей жизни. В то же время, находясь долго в одном месте и одном окружении, я начинаю скучать. Ты понимаешь, к чему я это всё говорю? — мужчина проникновенно посмотрел мне в глаза.       — Не-а, — тут же ответил я.       Его плечи поникли. Да, так, будто руки опустились. Он перевёл взгляд на костёр, через который скакали Футоу и Шэнь Третий.       — Это я к тому, Наруто, что ты — в этом смысле — куда хуже меня. За тобой уже сейчас стоит толпа людей, которым ты не безразличен. Но ты здесь. Физически со мной. А на самом деле один. Отдельно. Понимаешь?       — Начинаю, но ты не прав в том, что я похож на тебя. Я очень привязываюсь к местам. Коноха мне дом родной и даже, когда у меня была возможность затеряться, я ею не воспользовался. А ещё… — тут пришлось сделать успокоительный глоток воздуха. — Ты даже не представляешь, как я прихренел, когда не нашёл своего дома. Меня до сих пор иногда передёргивает, как вспомню. Пустырь. На месте моей любимой, маленькой, убогой квартирки. — с трудом покончив с мыслью, я замолчал, успокаивая эмоции.       Внимательный взгляд Джирайи ощущался отчётливо. Его наверняка удивили мои откровения, потому что он успел записать меня в отшельники, подобные ему, но обломался…       — А ты точно скучаешь по квартире, а не по тому времени, когда жил в ней? — совершенно спокойным голосом, будто заранее зная правильный ответ, уточнил Джирайя.       И я замер.       Такой вариант мне даже в голову не приходил, но, если быть честным, какой извращенец будет горевать о жилье сомнительного качества. Про наследие родителей я в последнее время вовсе не вспоминал, в положительном ключе так точно. И тогда, что же выходит?       Там осталось детство?       Десятки приятных и тысячи печальных воспоминаний. Последние едва держатся в голове ветхими фактами из жизни, но первые — они яркие и отчётливые. Может, старик прав, и я действительно скучаю вовсе не по квартире?       — Согласен, да?       — Не знаю пока, — нехотя протянул я, но Джирайе вполне хватило зародившегося сомнения.       Потому что, когда есть сомнения — сомнений нет.       Так же думал и Джирайя. Усмехнувшись, он продолжил свои странно-опасные откровения.       — Эта твоя ветреность, мне очень понравилась с самого начала. Все мои товарищи, ученики, учителя — все слишком привязывались. И в самом этом слове заключен смысл любых человеческих отношений. Близость действует подобно кандалам. И кого-то они греют. Внушают чувство безопасности. Ведь на другом конце есть человек. И ты не один. Но я эти кандалы ощущаю настолько остро, что уже не могу получать удовольствие от близости с кем-то. Привязанность сковывает. Лишает свободы. Поэтому я, едва раскусив в тебе эту редчайшую свободолюбивость, решил помочь. Ты же уже знаешь, что с Минато у меня особо тёплых отношений не сохранилось?       — Да, ты говорил об этом.       — Ага. Он, наоборот, ценил теплоту, близость, верность. Куда выше свободы. Кстати об этом. Можем провести маленький эксперимент, — внезапно предложил Джирайя.       — Только если идти никуда не надо, — тут же ответил я, ощущая, как приятно греет попец досочка, на которой я отсиживался последние полчаса.       — Тебе только нужно будет ответить на вопрос. Это касается твоих способов выжить.       — Ну, давай.       — Итак. Есть вариант, который я не стал тебе предлагать, так как наверняка решил, что ты на такое не пойдёшь, однако, если всё же жизнь тебе дороже свободы, подумай, а не лучше ли раскрыть тайну твоего происхождения хокаге?       — Не-не, лучше сдохнуть в страшных муках, — тут же открестился я, припоминая эффекты некоторых печатей, наложенных на родителей.       Джирайя на такой ответ громогласно рассмеялся, привлекая неприличное количество внимания и будя тех членов общества, что уже успели предпочесть развлечениям сон. Я сначала отвернулся и хотел сделать вид, что не знаком с этим человеком, но потом, осознав причину веселья, тоже не удержал улыбки и боднул его лбом в плечо. Джирайя посмотрел на меня заслезившимися глазами, а потом мягко потрепал по волосам, успевшим прилично так отрасти с момента моей стрижки у Микото-сан.       — Хм-м. Я в тебе не ошибся. Но мысль закончить надо, а то убежит, а на трезвую голову я вряд ли осмелюсь так откровенничать.       — Так это всё пьяные бредни?       — Да, — тут же горячо согласился мужчина и вернулся к наблюдению за вакханалией, — Я не понимаю, что со мной сейчас творится. Впервые в жизни мне хочется кого-то привязать. Казалось бы, вот он. Сиротинушка, в опале, меж всех на свете огней. А ему плевать на человека, готового ради него на многое, если не на всё.       — Это ты сейчас так обижаешься, что я долго не объявлялся?       — Нет. Какие обиды могут быть? Мне, на самом деле, очень стыдно за те письма. Лучше бы они тоже потерялись где-нибудь в жабьем дерьме. Но в этом и есть моя проблема. Я понимаю, что не имею никакого права беспокоиться. А всё равно беспокоюсь. И это очень странно. Должно быть, что-то похожее могли ощущать некоторые из моих друзей, которые были предупреждены о моём непостоянстве, но всё равно привязывались.       — Быть может, это что-то вроде чувства ответственности? Ты сам правильно заметил, что у меня никого не было.       — У тебя полно друзей.       — На тот момент…       — На тот момент, Наруто, только ты один об этом не помнил. А они все, я повторюсь, все помнили о тебе, кто бы что ни говорил. И волновались. Но тебе повезло сойтись с умными людьми. Не из своего круга.       — Мне кажется, ты приукрашиваешь действительность. У них своих проблем навалом. Зачем ещё и обо мне лишний раз беспокоиться, тем более, что я о них вовсе не думал тогда. Только и делал, что избегал встреч.       Слова лились легко. Возможно, опьянение не было мне чуждо, но приходило иначе — как от дурмана в воздухе, источаемого людьми вокруг.       — Это тебе так кажется. Но ты попробуй копнуть глубже. Не могу утверждать, но там точно кроется что-то огромное, жирное и вонючее. После такого тебе сразу захочется из любимой Конохи сделать ноги. Как и мне когда-то, — Джирайя опрокинул в себя остатки той жижи, что ещё плескалась во фляжке, будто ставя в разговоре точку.       Мне было, что обсудить наедине с собой, поэтому я поспешил пожелать доброй ночи и отправиться в очередной уединённый уголок. В этой деревне им стала заброшенная пристань у реки, где комаров было даже больше, чем во всём остальном мире вместе взятом. Но умение ставить барьерные печати неплохо выручало. Правда, приходилось после этого ещё устраивать небольшую тренировку по контролю стихийной чакры, чтобы размозжить всех пищащих тварюшек о границы невидимого ограждения.       После того разговора старик испытывал сожаление. Ему было сложно признать, что на старости лет размяк, а для меня в этом крылась некоторая компенсация, озвученным предположениям о собственном характере. Но это с одной стороны.       С другой же, меня беспокоили метания Джирайи. Он был наиболее близким человеком, даже несмотря на моё сближение со старыми друзьями. Он же был единственным, которому я без опаски рассказывал действительно всё. И я даже не понимаю, почему.       Нас сблизила тайна, одна из тех, кои он хранил, скорее всего, тысячами. Если задуматься, именно Джирайя мог претендовать на звания человека, познавшего человеческую душу, но он этого не делал. Мир непознаваем — это его ответ.       О многообразии вещей и бесконечности возможностей Джирайя затирал мне в дальнейшем, старательно избегая личных тем — как моих, так и его. В этом тоже был свой шарм и я следовал его воле, активно поддерживая пьяные полудиалоги раз в три дня.       И вот, спустя месяц путешествия с труппой, я сумел определить график промеж суматохи и неопределённости и даже привыкнуть к нему. Это окончательно убедило меня в изначальной концепции, что я так тяжело подстраивался под общий ритм из-за того, что рос в военном поселении.       Но загорался ноябрь. Даже в южных землях занимались холода, багровела зелень и стекала с небосвода синева. Мы входили в крупную деревню, даже почти город. И я смог ясно почувствовать — что-то здесь не так. И было это связано с Шинигами-штучками.       Живот стало тянуть, затошнило.       Я даже успел на секунду порадоваться, что, наконец, сумел отрыть хоть какую-то закономерность.       И вот, нас прогуливал по деревеньке очередной старикан, как я заметил возможный источник проблем. Я уже продумал, как можно было бы невзначай вызнать, почему центральный колодец решили огородить, но меня опередил Шэнь Третий:       — А у вас там трупак нашли?       — Эээ. Нет?       — А чё тогда?       — Да что угодно, имбецил. Может всё же скинем его в колодец? — взмолился Футоу.       — У нас там завёлся страшный дух колодца, — пояснил с умным видом проводник.       — А что за дух? — тут же подключился к расспросам Джирайя.       — Так этот, как его, Бездонный Омут. Вот! — ответил старикан старикану.       Джирайя на такой ответ покивал, а я задумался, нет ли связи между Пиздонным и Бездонным Омутами или всё же сие есть совершенно разные явления.       Собственно говоря, наверняка пришлось выяснять натурой. То есть, после вечерней вычитки, мы с Джирайей попёрлись к этому самому колодцу.       Проблема заключалась в том, что с некоторой периодичностью, из его глубины разносился всплеск. Будто туда кидали небольшой валун или тощего кошака. Что-то весом до трёх килограмм.       Но никто ничего не кидал и раньше подобного не происходило, поэтому я не стал медлить и тут же вытащил из живота танто.       — Ну как? — поинтересовался Джирая, который на пару со мной перевесился через край колодца, в надежде рассмотреть, что за фигня завелась здесь.       — Никак, — ответил я. — Темно там. Нихуя не видно.       — Могу огоньку добавить, — тут же предложил Джирайя.       — Ну, добавь, — согласился я.       Толку от этой затеи я не ожидал, а чего-то лучше предложить не мог. Потому постарался максимально рассмотреть глубины колодца в свете огненного дыхания. Как раз, под конец техники, мне показалось движение. Проследив траекторию, я вынырнул из колодца, поднял голову к небу и разглядел.       — Знаешь, старик, а дело-то оказалось, несколько больше, чем мы рассчитывали. Буквально.       Но он уже не смог слышать моих слов. Так работала эта сила Шинигами, что стоило мне обратить внимание на что-то вне мира живых и мира мёртвых, как время замирало, будто стремясь скрыть своё несовершенство.       Вовсе не в колодце дело оказалось.       Около него сидел, крепко обхватив костлявыми руками колени, огромный, размером с пятиэтажный дом, призрак. Его зеленоватое, непропорциональное лицо выражало печаль, губы дрожали, но тут он скривился и плюнул. Слюна его, пролетев по широкой, красивой дуге, устремилась прямиком в колодец, создавая всплеск.       Поняв, что я его вижу, он склонил свою кривую, лысую голову набок и чуть шире раскрыл, и без того круглые, чёрные провалы глаз.       — Привет, — сказал я.       — Круу? — мягко курлыкнул призрак.       — Меня зовут Наруто. Я провожу тебя на перерождение, — спокойно проговорил я, медленно приближаясь.       Мир вокруг замер, но мне это не доставляла дискомфорта, как бывало обычно. Поэтому я смог рассмотреть, как чудно выглядит замерший мир. Повисшие в воздухе жёлтые листья, насекомые, птицы — никакого движения. При этом не было совсем уж тихо. Помимо тихого курлыканья огромного призрака, слышались шёпот и тонкий треск. Звуки, похожие на Гул, но очень тихий, совсем не раздражающий.       Оказавшись вплотную к призраку, я немного растерялся. Было странно втыкать танто в совершенно спокойного гиганта. Поэтому я решил сначала просто прикоснуться к нему. Сухая кожа на его ноге чуть прогнулась под давлением острия, но не порвалась, а у меня затянуло живот в знакомом чувстве. Раскинув руки, я тут же почувствовал головокружение и призрак исчез в водовороте. Танто вернулось на своё место и мир снова пришёл в движение.       — Всё, — оповестил я Джирайю.       — И как?       — Неплохо. Хорошо, что пришли сюда до Полуночи, потому что, кажется, время имеет значение.       Похожие инциденты случались ещё дважды, но больше не пугали. Это оказалось совсем не сложно, хотя мысль о том, сколько таких может быть по миру, несколько напрягала. Но я же не вездесущ. Как мне за ними уследить?       Уже во время очередной попойки по поводу нашего отбытия, я завёл с Джирайей разговор на более, чем актуальную для себя тему:       — Мне нужно попасть в страну Водоворота. На остров клана Узумаки.       — Это мне известно. Но я пока с трудом себе представляю, как это можно провернуть.       — Это и правда так сложно?       — Да. Он неприступен. Тысячи шиноби пытались туда попасть. Великие и не очень страны тратили огромные средства на экспедиции к Узушио, но всё оказалось напрасно. Этот ящик Пандоры уже никто и не надеется вскрыть.       — Но как-то же получилось уничтожить клан? — удивился я.       Мне не казалось, что всё может оказаться настолько плохо. Хотя я как-то и не задумывался о том, что никто так и не смог туда добраться за все те годы, что прошли с момента уничтожения главной обители клана.       — Везде есть ублюдки, Наруто. Те, кто родную мать продать не прочь, стоит предложить хорошую цену. Но, после случившегося, не осталось ни одного из известных миру сильных представителей клана, потенциально владеющих необходимыми знаниями.       — И что же тогда делать?       — Думать. Вообще, я хотел поговорить с тобой об этом по окончании путешествия, но, мне кажется, что имеет смысл запросить официальную миссию. Тогда на нашей стороне окажутся ещё и ресурсы деревни. В первую очередь — мозги.       — Что-то мне не очень нравится эта идея.       — Не жадничай. Тем более, нет никакой гарантии, что остров так и останется неприступным. Однажды его распечатают и лучше, если это будем мы. Но я не тороплю тебя с этим решением. Мне и самому хотелось бы найти вариант получше, рука постоянно чешется написать Орочимару. Он в этом точно лучше меня разбирается.       Благодаря Джирайе, мне было известно, что сомнительная репутация Змеиного саннина — прикрытие. Он такой же шиноби Конохи, каким был в юности, только теперь работает из вне. Почти как Джирайя. С той лишь разницей, что Орочимару в основном шатается по всяким мелким буферным странам. И ведёт активную научную деятельность, порой негуманную. В основном негуманную.       Я бы, возможно, всерьёз стал проедать себе мозг тяжёлыми думами — источников для них скопилось предостаточно, но, стоило моему эмоциональному состоянию прийти в норму, как встала проблема.       Буквально.       Встала.       Стоило попытаться припомнить, когда я в последний раз трахался с кем-то кроме своей правой руки, как накатывали тоска и священный ужас. Раньше я мог позволять себе ходить в публичный дом раз в две недели. Хватало мне этого максимум на три дня и о сексе я думал почти всё свободное время, которого у одинокого генина на самом деле было очень мало.       Последний раз у меня был с Рикшей, да и тот оказался испорчен надвигающейся Полночью. Если же вспоминать, последний качественный, выматывающий секс, то было это дело ещё с Редколаудс. То есть почти четыре месяца назад.       Это кошмар.       По крайней мере, именно такую мысль транслируют звенящие на постоянной основе яйца.       Голова тоже твердит нечто подобное, но совсем по другой причине: ей то понятно, что человек не по своей воле стал воздерживаться.       Нет. Голову напрягал другой момент.       Думая о сексе, я, мысленно, предпочитал оказаться не с мягкой нежной девушкой и даже не с многоопытной страстной жрицей любви, а с мужиком. Вот прям с мужиком. Не парнем, мальчиком или очаровательным юношей, а большим сильным дядькой, который завяжет Лисёнка в узелок, оттрахает и сделает этим хорошо.       Короче, Лисёнок сошёл с ума. У Лисёнка сдвиг по фазе. Лисёнок даже начал засматриваться на Шеня Третьего и Футоу.       Терзаемый этими мыслями на протяжении нескольких дней, в которые, невольно, я стал чаще контактировать с этой восхитительной парочкой, я окончательно убедился в двух вещах.       Во-первых, Лисёнку нравятся крепкие мускулистые руки, низкие грубоватые голоса, дружелюбное обращение и смущение на, обычно уверенных, лицах.       Во-вторых, тормоза отвалились пока мы в горку ехали, а теперь — понеслась.       Отсутствие опыта в соблазнении мужчин почти не беспокоило. Всё равно я не мог до конца поверить, что всерьёз собираюсь делать то, что собираюсь. Так что и придумыванием стратегии мучить себя не стал.       Когда наутро, после попойки, Футоу и Шэнь Третий разбирали сцену, я, вопреки сложившемуся обыкновению, вылез из уединения и решил им помочь.       — О, Наруто! А ты чего так рано подорвался? Али девка прогнала? — тут же спросил Шэнь.       — И Вам не хворать. А какая девка? — уточнил я, приваливаясь бедром к телеге, куда грузились доски.       — Ну как же? Ты ж вечно по ночам где-то пропадаешь. А парень видный. Где ж ещё, как не у девки? — легко разложил всё по полочкам мужчина.       — А, так вот оно как. Польщён, — улыбнувшись, отозвался я.       Шэнь тоже улыбнулся, а Футоу спросил:       — Это первое, что в голову просится. Но, походу, ошиблись мы, да?       — Да. Есть такое. А я могу чем-то помочь?       — Ты?       Мужчины всерьёз задумались. Осматривая кучу полуразобранного барахла, они пытались найти что-то, что готовы поручить не слишком крепкому на вид парню. Видя их затруднения, я всё же сказал:       — Я, если что, сильнее, чем кажусь.       Шэнь на это утверждение хохотнул, а Футоу, сделав морду кирпичом, совершенно ровным голосом сказал:       — Разумеется. Просто здесь ещё и сноровка определённая нужна. Да порядок у нас тут свой. Так сразу и не объяснишь, что, куда, зачем.       Толику лукавства уловить получилось, но общий тон примирил меня с мыслю, что эти мужики не верят в мои силы. Они и не обязаны.       — Слухай, а рисовать ты умеешь? — вдруг нашёлся Шэнь.       — Удивительно, но мысль у тебя сейчас хорошая пошла, — прокомментировал Футоу, а потом пояснил. — У нас задники потекли. Их бы перерисовать до того, как мы до города доберёмся.       — До города?       — Ага. А ты не знал? Мы же эта, по деревням-то, готовиться ходим. А потом две недели в городе выступаем. А там всё куда сурьёзней.       — Нет, я не знал. А рисовать, да, умею. У меня с собой есть пара зарисовок. Только они все без цвета и на маленьких форматах. Но на больших поверхностях тоже опыт есть.       Мысленно припомнив весь опыт по разрисовыванию лиц Хокаге, я быстро пришёл к выводу, что наши задники мне вовсе не страшны. У самого крупного площадь была не больше десяти квадратных метров. Так что точно справлюсь.       Начав примеряться и обдумывать ход предстоящей работы, я совершенно забыл об изначальной цели разговора, а когда вспомнил, обнаружил себя сидящим в телеге с красками, кисточками и огромной картонкой в виде куста. Это был полный провал, но настолько забавный, что я даже рассмеялся, привлекая внимание Джирайи, который вызвался вместо Шэня везти тележку с юным художником.       — Да, не всё в порядке. Просто я планировал не с декорациями ебаться, ха-ха-ха.       — Я так примерно и понял. Нам ещё предстоит обсудить этот вопрос, — покивал излишне серьёзный саннин.       Так у меня появилось неплохое развлечение, которому я был готов отдаться с головой, но страх за собственные яйца, грозящие лопнуть со дня на день, сделал своё дело и в следующей деревне, на второй день после прибытия, сразу по окончании пробного отыгрыша шоу, я увязался за неразлучными приятелями в местный кабак.       Вообще, эта деревня уже могла считаться небольшим городом. Здесь даже школа была, что для провинции Тоттори показатель высокого статуса поселения.       — О, Наруто! — привычно отреагировал Шэнь Третий.       — Да, опять я. Можно с вами? Вы же выпить идёте?       — Конечно, присоединяйся. Как у тебя дела с остальными задниками, кстати? Лес получился здоровски.       — Спасибо. Я сейчас над тремя работаю одновременно. Они пока все готовы примерно наполовину, но в крайнем случае можно и так ставить.       — Красота. Мы же подглядываем, чего у тебя как.       — Правда, не понятно ничего. Как ты сам в этом бардаке ориентируешься?       — Да, нормально. Там, на самом деле, всё упорядочено. Просто это так сразу не понять.       — О. Вон оно как. А ты где так рисовать-то научился?       — Там немного, сям немного. Я же копирую, а не что-то из головы беру. А это не так сложно, если немного попрактиковаться.       — Ну, не знаю. Мы с Шэнем сколько эти декорации рисуем, так и не научились. А теперь все головы попереломали, думаем, как можно попытаться твои сохранить подольше. А-то они у нас после города обычно уже не выживают.       Мы как раз успели дойти до двери кабака, где в тусклом просторном помещении за низкими столиками сидели люди побогаче, которым уже не приходилось постоянно работать в поле. Потягивая саке группками по двое-трое-четверо, они обсуждали свои дела, создавая приятную расслабляющую атмосферу.       Заняв свободный столик, мы заказали несколько бутылочек соджу и большую тарелку с закусками — благо, деньги за выступления получались неплохие. Занялся разговор, во время которого я постепенно всё больше проникался деревенской романтикой. Мужчины рассказывали десятки историй, которые со мной случиться никак не могли, но были обыденностью для большинства жителей южных провинций страны Огня.       Но с пути истинного меня уже сбить не получалось: я был настроен серьёзно. Увеличивая количество тактильных контактов, я сумел через час беседы, когда оба мужчины неплохо захмелели и успели рассказать примерно всё о себе, я уже сидел с Шэнем в обнимку и безостановочно флиртовал.       Говоря о том, почему всё-таки Шэнь Третий, а не Футоу, нужно обратиться к историям их семейной жизни.       Шэнь, что сейчас, что в молодости, был смелым, пробивным, самоуверенным. Этого ему сполна хватило, чтобы очаровать и жениться на тогдашней первой красавице деревни. Но оказалось, что девушка отличалась не только выдающейся внешностью, но и плодовитостью. За десять лет брака она успела нарожать тринадцать малышей. Это сказалось на её внешности вполне справедливым образом. Дополнительно дело усугубилось наличием у всех деток отменного здоровья. В среднем, даже с относительно неплохой системой здравоохранения, до пяти доживает только половина всех рождённых.       По итогу, бывшая красавица к двадцати пяти успела сильно располнеть, одряхлеть, устать от жизни и нескончаемых родов, а теперь ещё и занималась воспитанием всей этой оравы ребятишек.       Сам Шэнь относился к благоверной с уважением, но честно признался, что «сексом трахаться с ней нет ни малейшего желания». Так же он зарёкся ходить ссать на восточный угол дома, будучи уверенным, что такая завидная ситуация с детьми стала результатом его безоговорочного следования традициям предков.       Футоу же, несмотря на свой страшный шрам, неплохо привлекал какой-то разумностью. Мне кажется, получи он образование, вполне мог бы пойти дальше и заниматься наукой. Но жизнь привязала его к плугу.       Что же касательно семейного положения, тут у него всё было даже слишком хорошо. Стоило ему заговорить о своей красавице-жёнушке, как его глаза стали мечтательно поблёскивать.       Оно и понятно. Одна история их знакомства чего стоит.       Дело было так. Футоу было пять. Как раз тогда бушевала страшная болезнь, выкосившая почти половину населения их деревни. Главный отличительный симптом напасти — красные пятна по всему телу.       И тут такое пятно появилось у маленького Футоу прямо на носу. Он перепугался и решил, что лучше без носа останется, чем заболеет и заставит свою матушку горевать о потере очередного ребёнка. Ну и пошёл этот маленький герой на задний двор, попытался себе топором нос отчекрыжить, но силёнок, да и решимости не хватало. Пришлось сооружать какую-то конструкцию.       Изобретённая конструкция оказалась не лишена изъянов, но выяснить это пришлось на собственной шкуре. Такова история шрама. Что же говоря о знакомстве с будущей супругой, случилось это чуть позднее. Вид маленького окровавленного сына оказался достаточно сильным основанием для впадения его матушки в истерику. В итоге оказывать первую помощь пришлось соседской девчонке, которая как раз вышла замуж и сидела дома в ожидании первенца.       Потом та девушка овдовела, так и не родив ни одного здорового малыша. Особой красотой она тоже, как я понял, не отличалась и поэтому брать её в жёны никто не стремился. А Футоу в неё ещё тогда, в пятилетнем возрасте, влюбился и клятвенно обещал на «сестрёнке» жениться. Она, поначалу, посмеивалась, а потом осознала себя счастливой супругой очень внимательного и приятного человека.       Таким образом, выбор был очевиден.       Ещё раз я убедился в этом, когда рука Шэня, приобнимавшая меня поначалу в дружеском жесте, оказалась на талии, а потом, осторожно поглаживая, несмело прикоснулась к оголившейся из-под футболки коже.       — Так у Вас, выходит, детей нет? — уточнил я у уже прилично упитого Футоу.       — Да, так и выходит. Но мы даже не пытались. Мне подумалось, что раз жёнушка не смогла разродиться в юности, то сейчас и подавно рисковать не стоит. Но нам-то, ик, и вдвоём хорошо, — тут он скользнул по нам рассеянным взглядом и заметил. — А вам вдвоём тоже, ик, хорошо, я посмотрю.       — А? — непонятливо обернулся к приятелю Шэнь.       Мужчина, кажется, был слишком сконцентрирован на подкатывающему к нему пиздюке, в моём лице, и уже плохо улавливал линию разговора.       — Да так, — Футоу усмехнулся, бросил на меня понятливый насмешливый взгляд и сказал. — Только деду Онара не попадитесь, а-то потом обтекать замучаетесь.       — Ага, — кивнул я и тоже улыбнулся, но скорее смущённо. — А ты уходишь?       Мужчина вытащил из кармана пару монет, положил их на стол и начал предпринимать попытки подняться.       — Да. А-то смотреть на вас, ик, тошно. Сразу Плюшеньку мою вспоминаю и домой хочется.       — Понимаю, — кивнул я и помахал удаляющемуся мужчине на прощание.       — Мы, может, тоже пойдём? Ты же не прочь уединиться? — склонившись, прошептал на ухо Шэнь.       От такого у меня тут же пробежали мурашки, от шеи и до паха, а в штанах ощутимо дёрнулся член. Шэнь умеренно пах алкоголем и немного мясом. Его шершавая рука очень нежно, почти щекотно, оглаживала бок, иногда сдвигаясь вниз живота, касаясь резинки штанов.       — Да, план был такой, — мурлыкнул я, осматриваясь в поисках неучтённых наблюдателей. Но в полутьме кабака нас было видно куда хуже, чем многочисленные бутылочки сакэ, скопившиеся на столе, которые могли объяснить многие странности поведения.       — Так у тебя был план, Наруто? — губы уже коснулись уха, сбивая с мыслей.       — Я — коварнейший искуситель. Конечно, у меня был план.       — А ты продумал, где можно пошалить? — его рука опустилась мне на брюки, оглаживая через ткань уже неплохо затвердевший член.       Шэнь был настроен серьёзно, но я старался не забывать, что он обычный человек, тяжело работавший весь день и успевший выпить, а, значит, надеяться на долгий горячий секс не приходится.       — Мне приглянулся один переулок, тут рядом. Там темно, никого нет и есть, где спрятаться.       — Хм-м… Неожиданно. Мне подумалось, что ты захочешь на кровати, присыпанной лепестками сакуры и так далее.       — Это ещё можно будет устроить как-нибудь потом. Если понравится.       — Я постараюсь, — пообещал мужчина, чуть сильнее надавив на пах.       От едкого, пробивающего до костей удовольствия, у меня даже в глазах потемнело. А потом Шэнь поднялся, утянув меня за собой и уверенно последовал на выход. Я только успел докинуть на стол монет и осознать, что, кажется, только что натурально кончил в штаны. От одного нажатия.       О-хре-неть!       — Нам налево, — подсказал я, и сам вышел вперёд, ведя Шэня в нужную сторону.       Спустя пару десятков метров, мы нырнули в темноту узенького переулка, полностью заваленного досками, коробками, старой техникой и прочим крупным хламом, среди которого оказалось легко затеряться.       Возбуждённый Шэнь прижал меня спиной к деревянной стене торгового дома, между старым холодильником и высоченной кучей пожелтевших газет. Вжавшись в меня всем телом, он замер, почти касаясь своим носом моего и стал внимательно рассматривать. Я поглядывал в ответ, чуть напуганный внезапной резкостью.       Облизнув нижнюю губу, мужчина поднял руку, ласково огладил сухой горячей ладонью щёку, ушко и шею, потом вновь вернулся к щеке и стал скользить большим пальцам по шрамам.       — Ты прямо как котёнок. Хотя нет. Уж больно хитрющий. Прямо, как лис. Да, Лисёнок? — ворковал мужчина, перемежая слова c короткими поцелуями по всему лицу.       От такой нежности у меня всё сжалось внутри и полностью пропал голос, так что я только согласно кивнул и обнял его за плечи, притягивая ближе. Ответная реакция стала сигналом для дальнейших действий: Шэнь крепко сжал обеими руками мою талию и поцеловал в губы.       Сначала только коснулся, потом коротко захватил их, обдавая влажным теплом, всосал верхнюю, а следом скользнул языком внутрь приоткрывшегося от его ласк рта. Я зарылся одной рукой ему в волосы на затылке, массируя и показывая, что мне всё нравится. Другой скользнул по груди, ощущая рельеф худого сильного тела, а потом приспустил его штаны, давая налившемуся члену возможность вырваться наружу.       Поцелуй прервался и на меня уставился горящий взор тёмных глаз. Будто испытующий даже. Но я не чувствовал страха перед чужими членами, поэтому достаточно уверенно обхватил его, сжимая ствол, а потом огладил большим пальцем головку, собирая влагу, чтобы начать размазывать её по всей длине.       Порывисто выдохнув, Шэнь уткнулся лицом мне в плечо и утробно простонал, когда я повторил движение с особой жестокостью прошёлся ещё и по кромке крайней плоти, успевшей полностью обнажить алую мокрую головку.       Ещё через несколько движений мужчина смог набраться выдержки и поинтересовался:       — А ртом ты также хорошо умеешь?       — Ртом? — удивился я. — Нет, ртом никогда не пробовал.       — А как это обычно бывает? Я просто первый раз с парнем.       — Сзади.       Ответ прозвучал очень тихо. Всё же проводить инструктаж я был не готов. Надеялся, что тут всё будет понятно. А так, неподготовленного человека можно же и отпугнуть.       — Даже так? Я как-то пробовал с девушкой, но ей не очень понравилось, — Шэнь переложил руки с талии на ягодицы и мягко смял, заставляя внутренности гореть и молить о чём-то погорячее.       — Нужно смазать и делать всё медленно. И ещё у парней есть свои преимущества.       — Покажешь? — руки настойчиво стали поворачивать меня лицом к стене.       Ответ заключался в моём полном подчинении. Упёршись руками в стену, я прогнулся и дал стянуть с меня брюки с бельём. По голой коже тут же мазнуло ветерком, особенно спереди, где я успел заляпаться собственной спермой.       — Очень красиво, — послышалось из-за спины и сзади ко мне прижались, упираясь твёрдым членом между ягодиц. — Чем тебя можно подготовить?       — Я успел кончить в кабаке. И ещё вот, — я вытащил из браслета презерватив и протянул назад. — На нём тоже есть немного смазки.       Шуршащий квадратик забрали, а по члену, снова стоящему, и бёдрам прошлись, собирая влагу, чужие пальцы. Потом их же прикосновение я почувствовал сзади и даже задержал дыхание, когда ощутил мокрое прикосновение между ягодиц. Пальцы скользнули вниз, пока не остановились на колечке мышц, потом помассировали вход, срывая с моих губ приглушённый стон и осторожно надавили, проникая внутрь, совсем неглубоко, только размазывая смазку.       Но тут спереди, под животом, меня перехватила свободная рука Шэня и пальцы толкнулись вглубь. Ощущение наполненности, несмотря на дискомфорт, оказалось подобно дождю в засушливый год. Сердце затрепетало, из горла вырвалось довольное то-ли мурчание, то-ли стон, колени задрожали, а поясницу стало покалывать от напряжения.       — Вау, — хрипло протянул Шэнь, сводя с ума вибрациями низкого голоса. — Как Лисёнку нравится.       — Да, — выдохнул я и подался назад, надеясь насадиться ещё чуть глубже.       — Хочешь больше?       — Угу.       Краем сознания я и сам себе удивлялся. Так кайфовать от чьих-то пальцев в жопе явно не входило в мои планы на жизнь, но с ними было так хорошо, что уже ничего не имело значения.       Пальцы пропали, но приятные ощущения не покидали. К тому же, я ясно слышал шуршание презерватива, а потом движение рук около ягодиц, пока Шэнь раскатывал резинку по члену, при мысли о котором всё внутри снова сладко заныло.       Одна рука легла на бедро приятной тяжестью, другой направили мокрую горячую головку ко входу, тут же проникая внутрь, растягивая пусть и тугие, но податливые и пылающие желанием стенки.       Я старался дышать глубоко и размеренно, впуская в себя то, что обещало принести немало удовольствия.       Пару раз Шэнь двинулся на часть длины, с каждым толчком входя чуть глубже, пока проникновение не оказалось достаточно глубоким, что он мог переловить направляющую руку на другой бедро, крепко обхватывая, будто пытаясь дополнительно сжать снаружи и без того узкое нутро.       — Ты как? — послышался вопрос.       Ответить я не мог — голос так и не вернулся, а потому подался немного назад, принимая его глубже. Мужчина понятливо толкнулся, до того предела, который я пока мог вместить, потом отстранился и толкнулся ещё раз — нетерпеливо и сильно, выбивая дух и входя до упора, до звонкого шлепка паха о ягодицы.       Процарапав ногтями по стене, я прогнулся ещё сильнее, готовясь к новому толчку и желая, чтобы он как можно сильнее врезался в чувствительное место внутри, хотя и без того хватало ощущений.       Приноровившись, Шэнь припал губами к шее, сначала оставляя болезненный засос, а потом, очевидно, не удовлетворившись, прихватил зубами, сжимая ощутимо, но не до боли, потом облизал, отстранился и толкнулся особенно сильно, вбивая меня в стену и вырывая громкий вскрик.       Не успело его эхо отгреметь в узком заплёванном переулке, как все ощущения исчезли: и впивающиеся в бёдра руки, и тугой член внутри, и даже ощущения тепла чужого тела. Я, захваченный ощущениями, не сразу смог сориентироваться, а потому опасливо вздрогнул, услышав рядом грохот. Обернувшись, я запутался в собственных штанах, валяющихся в районе лодыжек, и завалился на оказавшийся за спиной холодильник.       — Джирайя? — удивился я, стыдливо прикрывая краем футболки возбуждённый член.       Но мужчина не обращал на меня никакого внимания, сверля свирепым взглядом перепуганного до усрачки Шэня, вжатого в стену рукой и убийственной Ки саннина. Мысли путались, но одна здравая нашлась:       — Отпусти его! Что ты вообще делаешь?       — Я его отпущу после того, как ты объяснишь мне, что здесь происходит.       Ответ был, как по-мне, очевиден. Но я всё же решил проговорить его вслух:       — Я трахался с Шэнем. А ты прервал нас в самом разгаре. Твоя очередь! — высказанная истина отрезвила, и я начал испытывать праведный гнев.       — Серьёзно? С ним, Наруто? Ты мог найти кого поприличней?       — Отпусти его.       — Ладно, — Джирайя действительно отпустил перепуганного Шэня, а потом они оба замерли на несколько секунд, после чего мой несчастный любовник отключился и повалился на землю, ударяясь головой о стопку газет, которая, пошатнувшись, рухнула прямо на его бессознательное тело.       Только после этого Джирайя, до этого не отрывавший взгляда от Шэня, соизволил повернуться в мою сторону. Его фигура выглядела устрашающе. Он внезапно стал занимать очень много места, почти давя. При этом на его лице сейчас не было ни одной эмоции — только холодная пугающая маска.       Семя страха начало пускать корни, но я быстро вспомнил, кто здесь сделал хуйню, поэтому пронять меня таким видом стало невозможно. Для большей уверенности, я наклонился и под внимательным нечитаемым взглядом вернул бельё и штаны на базу. Поправив футболку, я двинулся в сторону мужчины, но около его высокой фигуры свернул и присел около Шэня, чтобы проверить его состояние.       Мужчина был жив и просто спал, но от него исходила чужая чакра, которая, как мне показалось, была следствием наложенного гендзюцу.       — Что ты ему внушил?       Ответа не последовало и тогда я поднялся и развернулся к Джирайе, требуя ответа.       — Ничего. Но теперь он забудет обо всём случившимся здесь. Завтра проснётся и решит, что перебрал, а потом отрубился в переулке, когда зашёл отлить.       — Зачем?       Как бы мне ни хотелось говорить спокойным, требовательным голосом, обида была так сильна, что всё же прорвалась дрожью в короткий вопрос. Джирайя вздрогнул, и я смог уловить в его эмоциях сожаление. Но я не знал, о чём.       — Зачем? — повторил я громче, и потому было отлично слышно, как съехал мой голос.       — Давай уйдём отсюда, — сухо сказал мужчина и тут же двинулся из переулка на улицу.       Мне от обиды было тяжело шевелиться, а, сделав шаг, я ощутил характерный дискомфорт, усугубивший эмоционально состояние дополнительным напоминанием и не свершившемся.       Зло выдохнув, я всё постарался взять себя в руки и последовал за Джирайей, который замер посреди улицы, ожидая, когда я пойду за ним. В тишине мы покинули центральную часть городка, потом свернули в сторону полей, отделённых от других хозяйств небольшим лесочком. Там мы и остановились для беседы по душам.       Я успел немного остыть и потому с удивлением наблюдал, как от Джирайи всё сильнее начинает разить бешенством. Выглядел он ещё отчуждённо, но это лучше всего прочего говорило о том, каких трудов ему давалось сдерживаться. Невольно, меня посетила мысль, что я чего-то не знаю или не понимаю — иначе откуда в нём столько этого ледяного огня?       — Зачем?       Забавно, что этот вопрос прозвучал не из моих уст.       — Что?       — Зачем ты трахался с этим?       — Потому что захотел. Чего тут непонятного, — пожал я плечами, теряясь всё больше.       — Ты не мог выбрать кого поприличней?       — А тебе какое дело? — уточнил я, не подразумевая за этим никакого оскорбления, а всего лишь желая узнать недостающие факты.       Но воспринято это было именно как угроза, а потому и нормального ответа я не получил:       — Никакое. Но на вопрос всё же ответь.       Охренев, я стал прикидывать в уме ход повествования, который выходил достаточно непростым, потому что Шэнь был выбран вовсе не просто так. Тишина затягивалась, градус бешенства Джирайи продолжал расти и мне подумалось, что что-то объяснять сейчас может быть бессмысленно. Поэтому ответил кратко, но по делу:       — Захотелось.       — С ним?       — Как вариант. И всё было отлично, пока ты не влез. А потому не мог бы ты тоже ответить на вопрос: «зачем?».       — Я решил, что это происходит не по твоей воле, — выдохнул Джирайя.       И я подавился воздухом.       — Ты считаешь, что меня любой гражданский способен скрутить? Ты серьёзно настолько низкого мнения о моих способностях?       — Бывают разные обстоятельства. И да. Мне было проще решить, что тебя может изнасиловать гражданский, чем всерьёз рассматривать вариант, что тебе настолько похуй, кто тебя ебёт.       — А что не так-то? — не понял я.       — Что не так? Наруто, ты правда не понимаешь или хочешь довести меня до состояния, когда мне надо будет кого-нибудь убить? — маска дала трещину и сквозь показную невозмутимость просочилась убийственная доза Ки.       Инстинкты тут же обострились и захотелось бежать, но я заставил дрожащие ноги прирасти к земле и терпел.       — Он старше тебя в два раза, полный кретин ещё и страшный. В нём нет ничего привлекательного, а ты стонал под ним, как последняя шлюха!       Давление Ки усилилось, слова становились всё громче и мне пришлось выбирать между страхом и ответной агрессией. Но после слов про убийство, я уже начинал побаиваться не только инстинктивно, но и рационально. Видеть Джирайю в таком состоянии мне ещё не приходилось. Кто знает, на что он способен?       Поэтому я стал напитывать тело чакрой, готовясь дать отпор.       — У него есть, как минимум, одно положительное качество.       — Это какое же?       — То, которым он меня, как ты выразился, ебал.       Джирайя подавился своим же ядом, а я, чувствуя слабость, продолжил давить:       — Но тебя это никоим образом не касается. Ты и без того перешёл все возможные границы и теперь считаешь возможным отчитывать меня. Но у тебя такого права нет и, после сегодняшнего уже никогда не будет. Не знаю, чего ты добивался, но теперь я жалею, что вообще с тобой связался.       Это было слишком жёстко, но ситуация действительно пугала. Джирайя пугал.       — Спокойной ночи, — пожелал я, после минуты молчания и развернулся, чтобы покинуть лес.       Тут-то я осознал, что раньше мужчина ещё неплохо держался. Меня окатило такой волной Ки, что я даже дышать не мог от её давления, не то, что идти. Следом, мне в спину, подобно острому ледяному кинжалу, прилетел приказ:       — Стоять.       Но я уже и без него не мог пошевелиться. Только с растущей паникой вслушивался в шелест осенних листьев под ногами Джирайи, который медленно приближался ко мне со спины. Он остановился только когда я мог чувствовать исходящее от его тела тепло, а потом заговорил:       — Не советую мной манипулировать или пытаться надавить, Наруто. Я это, во-первых, всегда замечаю, во-вторых, никак не воспринимаю. Поэтому предлагаю сейчас хорошенько думать и отвечать на мои вопросы настолько честно, насколько только возможно.       Опять вопросы? У него пластинку заело?       — Нет, — хрипло проговорил я, готовясь к смерти.       — Нет?       — Нет, старик. Ты сейчас реально идёшь нахер. И вообще, забудь, что когда-то знал меня, — каким-то чудом сумел проговорить я, а потом, не чувствуя собственного тела, всё же вышел из леса, не оглядываясь.       Джирайя за мной не пошёл. И когда давление Ки почти перестало ощущаться, я решил пробежаться. Желательно, в соседнюю страну.       Задумка почти осуществилась. На своей максимальной скорости, когда мир вокруг смазывается в цветные полосы, я нёсся до тех пор, пока не сумел окончательно успокоиться. А случилось это только на рассвете.       Подумав на уже свежую голову, я решил, что дело так и осталось непонятым, причём обеими сторонами. И да, мы оба сильно перегнули палку, но это было простительно: нам неоткуда узнать меру.       Я точно знаю, что даже самые близкие люди ссорятся. Та же Сакура, постоянно ругалась со своей мамой, но не переставала считать её самой лучшей.       А Джирайя для меня был действительно ближе всех. И, стоило обиде, злости и возмущениям поутихнуть, как я испытал невыносимый страх потерять его. Особенно учитывая последние брошенные мною слова.       Не знаю, долго ли, коротко ли я приходил к этому пониманию, но Джирайя сделал это раньше. Когда днём мы встретились на репетиции, он без лишних слов крепко обнял меня и сдавленно прошептал:       — Прости. Прости придурка, прошу.       — Конечно, и ты меня прости, — тут же ответил я, обнимая в ответ.       — Тебе-то за что извиняться? — большая ладонь нежно потрепала по волосам.       Я запрокинул голову, невольно уходя от приятного прикосновения, посмотрел Джирайе в глаза и, чувствуя, как собственные начинают наполняться слезами, ответил:       — Я наговорил тебя всякое. Прости.       — Ты всё сделал правильно. У меня так шарниры никогда не сносило, а ты, молодец, устоял, ещё и на место поставил. Всё правильно. Я сделаю всё возможное, чтобы меня так больше не заносило, но, если что, не стесняйся и посылай.       — Хорошо, — пробубнил я, утыкаясь сопливой рожей в ткань кимоно.       Рука снова вернулась на затылок и стала успокаивающе поглаживать. Испытав огромное облегчение от разрешившегося конфликта, я всё же сумел привести эмоции к равновесию и очень быстро успокоился.       Мы вернулись к репетиции. Я, уже привычно, поправлял движения очередной оравы ребятишек, разучивающих танец монахов, успевший упроститься до двух движений. Хотя даже так, ребятня, не привыкшая к сцене, неизменно терялась и выход монахов за всё, уже почти полуторамесячное, приключение ни разу не прошёл гладко. Но да я уже давно успел положить на это дело огромный болт и теперь просто получал удовольствие от своей незамысловатой участи учителя.       Но в этот раз, несмотря на свою излишнюю эмоциональность, я сумел заметить одно серьёзное изменение. В состоянии здоровья нашей звёздочки.       Химари захворал. Он был бледнее обычного, постоянно кашлял и, внезапно, сопротивлялся рукам старейшины, перемещавшим его с одного края поляны в другой, как это происходило ещё с самого начала.       Старейшина начинал кипятиться, из-за чего Химари чувствовал ещё больший дискомфорт. В результате, они чуть не подрались, но тут в разборки влез дед Онара, обматерил старейшину, забрал внучка и свалил с ним под ручку, чтобы позаботиться.       — А вы эта, кажись, без принцессы остались. Или как её? — заметил один из мальчиков.       Его вчера не было, но буквально за два часа он успел очень хорошо выучить танец и даже воспринимал мои замечания, исправляя собственные движения, из-за чего его исполнение было даже похоже на правду. Будь он ещё постарше, небось вообще выучил бы всё мгновенно.       Такие талантливые ребятишки попадались почти в каждой деревне. Они редко бывали любимцами толпы, но пользовались определённым уважением среди сверстников.       — Принцесса Таэма. И пока не понятно. Но это не наше дело.       — А чьё тогда?       — Первого состава. А мы, дорогие дети, просто подтанцовка. Так что давайте, танцуем, — скомандовал я.       И занятие продолжилось.       Следующие полчаса ничего особого не происходило, потом со старостой решил переговорить Джирайя, причём увёл он старика достаточно далеко, чтобы я точно не мог их подслушать. Хотя отдельные вскрики старейшины всё же долетали.       Когда они вышли из леса, Джирайя сиял довольной улыбкой, а на старосте застыло выражение смертельной решимости. Мне же становилось всё беспокойней по мере того, как они приближались к нашей скромной компании.       — Да, чем могу быть полезен, — натянув любезную улыбочку, поинтересовался я.       Джирайя ободряюще хлопнул старейшину по спине, из-за чего тот чуть не пропахал носом землю, но зато сумел собраться с силами, чтобы твёрдо и бескомпромиссно заявить:       — Ты теперь исполняешь роль принцессы Таэма.       — Ага, — неуверенно кивнул я, ища поддержки у Джирайи, который был слишком увлечён триумфом, чтобы поддержать меня в моём непонимании.       Старейшина кивнул, а потом просто взял и ушёл, предоставляя нас самим себе.       Это уже было куда понятней: я старику по прежнему не нравился и он всё ещё отказывался обращаться ко мне по имени. Другой вопрос, что же там за тайны он скрывает, что позволяет Джирайе так основательно собой манипулировать.       — Ну что? Как у вас дела, ребят? — звонко поинтересовался у детей эро-саннин.       Те радостно закричали, уверяя в своей полной боевой готовности. Мне же стало почти сразу понятно, к чему мужчина клонит. Осмотрев толпу мальчишек, я, скрепя сердце, сказал:       — Керо, оставляю тебя за главного. Повторите танец полностью ещё пять раз и можете быть свободны до вечера. Представление начинается в семь, но вам нужно быть здесь уже в шесть, чтобы подготовиться. Все услышали?       — Да, — ответил мне нестройный хор голосов.       — Что-то мне не спокойно, — едва слышно признался я.       Джирайя расслышал мои слава, ободряюще потрепал по плечу и, серьёзным голосом, заставляющим детей внимать с открытыми ртами, наказал:       — Вы уже очень хорошо поработали, поэтому, думаю, сможете выступить лучше всех ваших предшественников, даже без всяких дополнительных репетиций. Но, если ещё немного постараетесь, сможете превзойти даже Наруто. Кто знает, может кого-то из вас захотят взять в основной состав. Придётся тогда путешествовать по всяким местам, много разных вещей делать. Да, тяжёлая участь. Ну, удачи. А нам тоже нужно репетировать.       После такой затравки, у деток открылось новое дыхание и они отработали танец целых семь раз, вместо предполагаемых мною двух, чем несказанно порадовали.       А мы с Джирайей в этот момент прорабатывали совместные сцены, которые, казалось бы, можно было выучить за полтора месяца бродяжничества, даже будучи обычным наблюдателем. Но, стоит догадываться, с Химари в главной роли, даже с учётом репетиций, было нереально увидеть даже крохотный фрагмент этих самых совместных и не очень сцен.       Поэтому до самого начала представления, даже когда меня начали облачать в женское кимоно и красить, я продолжал проговаривать реплики и, по возможности, движения.       Быть Оннагата было для меня в новинку. Да, я баловался в детстве с Техникой совращения, но это было совсем другое дело. Оннагата должна быть изящной, не пошлой, но, в то же время, притягательной. Принцесса Таэма так и вовсе являла собой уникальной пример невинной девы, хрупкой и мягкой, которой приходилось проявлять себя коварной соблазнительницей.       Грубо говоря, если переводить в плоскость кинематографа, этот образ можно было сравнить с развратной монахиней из фильмов для взрослых. И чем больше я об этом думал, тем меньше «высокого» видел в изначальной постановке. Ведь получается, что это издревле была пошлость, а не мы её таковой сделали.       Мне чувствовалось, что в этом открытие есть какой-то особенно глубокий смысл, но я слишком волновался перед выходом, чтобы всерьёз искать его. Радовало только, что детишки, вдохновлённые пиздежом Джирайи, пришли вовремя и тоже, уже готовенькие, толпились за сценой, с открытыми ртами и широко раскрытыми глазами следя за первой сценой, которую, со временем, несколько расширили, добавив реплик и боёвки.       Дед Онара отлично смотрелся на сцене. Джирайя так и вовсе не мог оказаться плохим актёром. Так что первая сцена продолжала радовать зрителей с завидным постоянством. Как и вторая, где Джирайя сражает дракона, им же и созданного.       Мы старались не светить способностями, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я так и вовсе забил на всякие упражнения с чакрой. Но вот дракончика, скрепя сердце, мы относили к категории необходимых в быту. Ну и ещё искренне верили, что люди просто подумают, что у нас декорации очень хорошие. Тем более, что я уже успел отрисовать около половины декораций и теперь тронный зал выглядел вполне себе неплохо.       Подошло время для моего первого выхода.       Помятуя о всех предостережениях и напутствиях, я старался двигаться плавно и неторопливо. Принцессе Таэма, с её восхитительным нарядом и гримом было необходимо давать зрителем время, чтобы те сполна успели насладиться утончённой красотой главной героини.       Но всё пошло по пизде ещё в самом начале. Когда, по сценарию, девушка должна была тихо и мягко заметить, что засуха в первую очередь может навредить народу, я отвёл взгляд и случайно пропустил в голос очень даже лисьи интонации, показывая всем, что на самом деле прекрасно понимаю порочную натуру императора.       Спускаясь за кулисы, едва не снесённый оравой детей, чья минута славы как раз настала, я уже готовился получить нагоняй, но Джирая только довольно улыбнулся и похвалил:       — Отлично держался. Будто всю жизнь со сцены вещал.       — А ничего, что я образ похерил?       — На то и был расчёт.       — То есть ты заранее знал, что я из милой принцессы сделаю хитрую интриганку?       — Не совсем. Я точно знал, что ты, как и всякий актёр, привнесёшь в образ немного себя. Но не знал, как именно. Вышло отлично, как по мне. Если продолжишь так отыгрывать, я смогу пропихнуть ещё одну сцену, которую городская публика точно оценит, — с многообещающей улыбкой, от которой у меня по спине пробежали мурашки, поведал мужчина.       — Кстати, а они неплохо справляются, — заметил я, невольно переводя тему, стоило мне рассмотреть моих детишек.       Те, ещё вчера перепутавшие всё, что только можно, сегодня танцевали довольно складно и даже иногда в барабанный ритм попадали. Красота. Глянув в зал, я также заметил, что родители чад в полном восторге, разве что слёзы радости не смахивают.       — Главное — правильно замотивировать. Но тут ещё сыграло, что их уже можно считать городскими, а не деревенскими. Эти ребята поделовитей бывают, уже начинают хотеть от жизни чего-то большего.       — А ты, прямо-таки, знаток человеческих душ, старик, — с насмешкой заметил я.       — И это, порой, очень утомляет, — совсем без улыбки признался Джирайя.       Дальше представление шло замечательно. Отыгрывая сцену в паре со своим стариком, я чувствовал себя спокойно и легко. Он сам отлично держал мину и, вкупе с обновлёнными «кустиками» в лесных декорациях, было довольно легко погрузиться в саму историю, ощутить себя той самой принцессой, которой, вопреки невинности, предстоит соблазнить большого сильного монаха.       Но она видит, как легко тот растекается под воздействием её «мягкой» силы. Как непобедимый монах, чьё имя на устах, одолевшие даже дракона, не способен устоять пред её обнажёнными ступнями.       Напряжение во время сцены со стиркой, когда я подбирал подол платья всё выше и выше, росло, согласно степени оголения икр, а после и бёдер, полностью выкрашенных в белый. Я почти физически ощущал, как мужчины в зале сглатывают вязкую слюну и слышал их разгорающуюся похоть. Но не это заставило меня смутиться.       Щеки, кончики ушей и шею закололо в тот момент, когда моя чуйка уловила возбуждение, исходящее от Джирайи, который, как мне показалось, уже не столько полагался на игру, сколько на свои реальные ощущения.       По цепкому взгляду, облизывающему мои ноги, можно было сразу определить, что дело действительно во мне, а не его внутренних фантазиях о всяких грудастых раскованных женщинах.       Мой мозг считал это даже слишком легко, не давая возможности списать происходящее на банальное недопонимание. И, падая на сцену, прямо под потоком воды, сброшенной внимательным Футоу, чувствуя, как немногочисленные, очень тонкие ткани кимоно облепляют тело, я уже окончательно убедился в странно-нервирующей истине — Джирайя возбудился от вида моих обнажённых ног.       Эта мысль мучила меня, пока заканчивалось первое из трёх запланированных представлений, но, стоило нам покинуть сцену под шумные аплодисменты, разносившиеся из-за задёрнутых кулис, как я сообразил, где допустил ошибку.       Ноги — это же не всё тело. И ноги у меня, не сказать, чтобы прям сходу можно было назвать мужскими. Не сходу, кстати, тоже. А тут ещё эти одежды, грим, жесты… Ко мне это отношения всё же не имело. И это подтверждает ещё и тот факт, что я ни разу не замечал за ним подобных эмоций раньше, хотя поводы и возможности имелись.       И вот, началось второе шоу. Мне едва успели к моменту выхода восстановить грим и переодеть во второй комплект одежд принцессы — уже чуть более откровенный.       До этого он лежал без дела, потому что лить воду на непредсказуемого Химари было сродни профессиональному убийству. Но вот, сцена с намокшими одеждами оказалась отыграна и ларчик со сценическим шмотьём перевернули в поисках того самого кимоно.       Увлечённый, я и не заметил, как было завершено последнее из трёх представлений. Должен признать, играть главную роль, обязывающую находиться на сцене почти постоянно и действительно строить успех шоу, оказалось не только сложнее, но и куда интересней. По окончании, эмоции из меня так и пёрли, поэтому я ни минуты не раздумывал, когда меня потащили на традиционный ночной бухич.       В обнимку с Шэнем и Футоу, мы добрались до главной городской площади, где уже давно всё было готово к празднику: фасады домов украсили фонариками тёплых цветов, неровную кладку тщательно подмели, по периметру уже расселись оживлённые торговцы, с огромными бочками наполненными различными напитками и закусками, разложенными на узких длинных прилавках. Здесь уже весело и непрестанно косяча, играли красные от опьянения музыканты, с которыми, почему-то, у старейшины договориться не получилось и все наши шоу сопровождались только заунывным неровным барабанным ритмом.       — А ты на девку-то, оказывается, похож даже больше нашего дурачка-Химари! — рассмеялся Шэнь и звонко шлёпнул меня по заднице.       — Только голос низковат, — справедливо заметил Футоу, одаривая приятеля испепеляющим взглядом.       — Это у меня-то голос низковат? — тут же зацепился я за интересную информацию.       — Ага. Вроде мелкий, а бывает…       — Да нормальный у него голос, — перебил Шэнь и как-то покровительственно мне улыбнулся.       Я заподозрил, что Джирайя скрыл только воспоминания о случившемся в переулке. Сначала меня это напрягло, а потом мысли о случившемся заставили ощутить тяжесть в паху. Вообще-то было неплохо. Да, Джирайя верно сказал, что Шэнь не был пределом подростковых грёз, но и я тогда отвечал предельно честно — мне в нём вполне хватало члена и умения им пользоваться.       Так что я возобновил свою тактику сближения, игнорируя насмешливый взгляд Футоу и недовольный от деда Онара, который не устроил побоище только потому, что не был уверен, что видит то, что видит.       Затерявшись в толпе горожан, мы, по пути, умудрились потерять ещё и Футоу, не пожелавшего становиться третьим лишним.       — Ты же не обижаешься? — касаясь губами уха спросил Шэнь, когда мы, купив умешу, похожую на ту, что попивал в последнее время Джирайя, но не разбавленную, устроились в тени прилавка с горячей уличной едой.       — На что? — спросил я и улыбнулся.       — В прошлый раз я перепил и оставил тебя одного.       — А, это. Сам виноват, что не уследил, — спокойно ответил я и заметил, что мужчина толком не слушает.       Вместо этого он залпом опрокинул в себя немалую дозу алкоголя, который, даже несмотря на свою не слишком большую крепость, мог неплохо вдарить в голову. Учитывая, что он ничего не ел с обеда, следовало ожидать, что в этот раз, он может и в самом деле ужраться до состояния нестояния.       Всё это немного удручало, но горячая уверенная рука на талии неплохо напоминала мне о возможном куше. Незаметно слив свой напиток в траву, я подвинулся вплотную, чтобы соприкасаться с мужчиной бёдрами, и с трепетом взглянул снизу вверх, приковывая внимание.       — Шэнь, не хочешь сейчас прогуляться у реки? Там есть одно чудесное уединённое место…       — Не хочет, — ответил за него Джирайя, чьё приближение я чувствовал, но игнорировал.       Зря. Он не мимо шёл, а прямо к нам. И вставив своё веское слово, крепко, даже больно, схватил меня за плечо, вырвал из объятий Шэня и поволок за собой на другой конец площади. Я шёл не сопротивляясь. Всё равно вырваться из его хватки для было задачей из серии «невыполнимо».       — Тебе действительно плевать, — прошептал себе под нос Джирайя.       Заведя меня в относительно спокойный переулок, он остановился, отпустил побаливающее после его хватки плечо и, сложив руки на груди, стал прожигать грозным взглядом.       Я за собой никакой вины не находил. А потому смотрел на него в ответ большими честными глазами без тени страха или смущения.       Моя моська оказалась сильнее его, поэтому мужчина сдался первым. Раскинув руками, он сказал:       — Ладно, расскажу, раз без этого никак. Но мне сначала надо заправиться, — на этих словах он подцепил пальцем бутылку, прикрепленную к его поясу и потряс, демонстрируя отсутствие жидкости в ней.       Мы вернулись на площадь, дошли до ближайшего торговца и, пока тот наполнял тару, я решил поинтересоваться:       — А почему ты всё время разбавляешь? Я даже не сразу понял, что у тебя там умешу.       — Мне так вкус больше нравится. Освежает в жару хорошо. А неразбавленная — слишком насыщенная. От неё ещё сильнее пить хочется.       — Тогда почему не обычная вода?       — Тогда мне приходилось бы ещё что-то есть. А так получается неплохо себя чувствовать на сочетании вина и природной энергии. Красота.       — Как у тебя всё сложно.       — Не без этого, Наруто, — Джирайя забрал свою бутылку у торговца, ловким жестом сменив её парой звонких монет, а потом, махнув рукой в сторону одной из улиц, предложил прогуляться. — Здесь шумно. А ещё можно не заметить лишние уши. Оно, конечно, маловероятно, но хотелось бы говорить свободнее.       — Ты меня уже всего заинтриговал.       — А ты меня до нервного срыва довёл, пиздюк.       — Ээээ, нет. Это ты сам, старик, — тут же отозвался я.       — Невозможный ребёнок. Никакого уважения: ни к возрасту, ни к статусу. Просишь его чего-то не делать, а ему сразу объяснения подавай. Хорошо хоть не в письменном виде, — начал бубнить старик, но осознав, что до моей глубоко похороненной совести таким обоазом не докопаться, замолчал на некоторое время, а потом начал уже серьёзно. — Мне казалось, что с твоей проницательностью невозможно дойти до связи с кем-то вроде Шэня. Ты же говорил, что можешь читать мысли.       — Не мысли, а эмоции. Это вообще не то же самое.       — Неужели он ничем себя не выдал? — продолжал темнить мужчина, вводя меня в состояние лёгкого раздражения.       — Нет, — коротко отозвался я.       — Тогда слушай, — он сделал большой глоток неразбавленного вина и нехотя стянул пелену таинственности с этого дела. — Чтобы объяснить, почему Шэнь — мудак, придётся раскрыть пару грязных секретов старейшины. В первую очередь, это касается Джину.       — Это кто?       — Это единственная путешествующая с труппой девушка. Удивительно, что ты так и не смог узнать хотя бы её имя.       — Да она напрягается, стоит подойти. Я долго пытался к ней подобраться, но она так и не реагирует. Не силой же мне заставлять её с собой общаться, — пожав плечами, пояснил свою неосведомлённость.       — Значит, в тебе она видит врага. Но это не удивительно. Когда ей было лет десять, у неё умер отец. С сыновьями у них было плохо, а дочери нуждались в приданом. Старшеньких ещё сумели выдать, а она с младшими сёстрами и дряхлой старушкой-матерью оказалась без средств к существованию. Тогда Джина, надеясь выжить, напросилась на работу к старейшине. Ей тогда было десять или около того. Похожим образом поступили и другие сёстры, надеясь скопить хоть какое-то приданое. Но только ей повезло оказаться рядом с главой деревни. Он хорошо ей платил за всякие мелкие поручения, а потом, если опустить подробности, начал совращать. Очень скоро дошло до секса в классическом его понимании. Она тогда ещё даже половой зрелости не достигала, чего говорить об эмоциональной? — Джирайя снова приложился к бутылке и на этот раз не отлипал от неё довольно долго.       — И как так вышло, что ты мне этого старика ещё и рекламировал?       — Мне тогда ещё не была известна эта история. Как и несколько других. Но ты даже эту не дослушал, на самом деле. Это только начало. Девушка-то росла. И приданное её росло. Она достигла нужного возраста и очень надеялась, что на ней женится помощник старейшины Кацумото. Так вышло, что старейшина узнал о её планах на будущее и решил со «своей девочкой» серьёзно поговорить. Он ей наплёл, что она уже порченная и никто её такую не возьмёт. На справедливое замечание, что об этом никому не известно, старик веско ответил: «станет». Она была в подавленном состоянии. И тут появляется твой Шэнь. Она и до этого не мало с ним пересекалась. Но особо не общалась. В этот же раз у них начала складываться своеобразная дружба, по итогам которой, Шэнь убедил девушку, что разведётся со своей женой и женится на ней, несмотря на то, что она до этого столько лет спала со старейшиной. А потом об их связи стало известно. Она всё ещё не в курсе, но, на самом деле, Шэня изначально подкупил староста. Он всерьёз хотел привязать девушку к себе, но за своё честное имя трясся. Теперь ей не выйти замуж за сколь-нибудь приличного человека. С ней, как ты уже заметил, даже общаться остерегаются.       Джирайя замолчал, а я задумался. История действительно выходила некрасивая, но, если говорить о Шэне, то я мог легко объяснить, что заставило его согласиться испортить молодой девчонке жизнь: он туповат и вряд ли в должной степени осознавал, какую хуйню творит. Это его нисколько не оправдывает, но теперь хоть становится понятно, почему мне не удалось раскусить в нём подлеца.       — Шэнь творит зло не умышленно, — высказал я свою мысль вслух.       Джирайя подавился своим напитком и уставился на меня широко распахнутыми чёрными глазами. Это зародило ощущение неловкости, но, на самом деле, это, частично, была часть хитрого плана. Если бы я сразу согласился, что связываться с Шэнем дерьмовая идея, потому что он конченый — у меня не было бы шанса услышать другие истории.       — Тебе сперма мозг разжижила? — предположил Джирайя.       Я же задумчиво пожал плечами, не совсем уверенный, как следует действовать. Мой вариант оказался неплох: Джирайя продолжил вскрывать карты.       — Есть ещё одна история, из которой ты уже обязан сделать верный вывод. На этот раз это будет иметь отношение к Химари. Его недуг весьма непрост, хотя бы потому, что является результатом исключительно психогенного влияния. Физически Химари полностью здоров. Но ему не повезло родиться очень красивым. Сначала это был его отец, которого убил дед Онара, когда случайно заметил на внуке очень подозрительные следы. На тот момент это продолжалось уже несколько лет, а ему едва минуло восемь. Сам Химари и до этого никого успехами не радовал, а после смерти отца, к удивлению всех вовлечённых, совсем замкнулся. Ещё и здоровьем не отличался. Тогда его к себе решил взять старейшина. И Онара поверил старому другу, за которым ничего сомнительного не замечал. И это решение поначалу давало плоды: мальчик снова начал говорить и отличался от сверстников только редкой аристократической красотой. Но в четырнадцать он снова замолчал. Это случилось резко и, в отличие от прошлого раза, не сопровождалось негативными изменениями в настроении. Химари не грустил, не плакал, но улыбался и наслаждался своим незамысловатым бытием, — Джирайя сделал ещё пару глотков.       Мы к этому моменту успели покинуть пределы городка и мужчина повёл меня в сторону реки, аккуратно в те места, куда я ранее планировал затащить Шэня. Здесь вовсю трещали цикады, а под лапками ночных зверьков шуршали опавшие золотые листья.       — У Онара было достаточно забот, чтобы не слишком вникать в дела одного из пары десятков взрослых внуков. Пока он занимался женитьбой одних, подрастали другие. К тому же его тогда ещё воспринимали как главу всего огромного семейства и приходили по многим вопросам. Три года назад его сменил один из младших сыновей — его любимчик. Онара немного отдохнул, но деятельная натура требовала работы. Он начал решать те вопросы, до которых у главы руки не доходили. Оставалось вопросом времени, точнее двух сезонов, когда ему станет достоверно известно, что старейшина, не без помощи Шэня, подкладывал его внука под каждого встречного, располагавшего хоть какой-то суммой.       Здесь я уже не смог удержать лица. И даже не от того, что история Химари меня зацепила сильнее, нет. Просто, если Джина в наших беседах с Шэнем ни разу не всплывала, то личность Химари несколько раз обмусоливалась. И если Футоу относился к парню с некоторым состраданием, то Шэнь испытывал брезгливое отвращение, которое я полностью проигнорировал, так как и сам в начале не мог смириться с любовью Звёздочки к фекальной живописи.       Теперь же выходило, что Шэнь не столько глупый, сколько отмороженный. Жестокий, беспринципный, жадный. Натуральный злодей из сказок. Как и староста этот.       — Не думал, что такие в самом деле существуют. А тут сразу двое, — признался я, не пряча в шёпоте собственного потрясения, а потом, осенённый, уточнил. — Или трое?       — Третий?       — Футоу.       — Футоу? Нет, нет. Он отличный мужик. Страшный, как смертный грех, но разумный, сострадательный, доброжелательный. Это он мне вчера сообщил, что ты с Шэнем, хотя упитый был в хлам. Если же тебя смущает его дружба с Шэнем, то тут надо заметить, что за друга он его всё-таки не считает, держится рядом, чтобы тот бед воротил поменьше, и, самое главное, Футоу на самом деле и о трети грешков труппы не знает, — Джирайя допил остатки умешу, звучно рыгнул и оповестил. — Я за добавкой. Мне надо нервы подлечить.       — Ага. А я, наверно, тут где-нибудь останусь. Полночь скоро.       — Мне остаться?       — Нет, не надо.       Джирайя прежде, чем уйти, окинул меня внимательным взглядом, кивнул своим мыслям, развернулся и пошатался наигранно-пьяной походкой в сторону городка.       А я глубоко задумался.       Теперь всё это приключение заиграло совсем другими красками. Отдельно, я не мог нарадоваться, что Джирайя, пусть и запоздало, но вытащил меня из-под Шэня. Хотя этот опыт теперь навсегда въестся в воспоминания чёрным вонючим пятном.       Ещё я всерьёз озадачился вопросом, почему Джирайя вообще решился путешествовать с этими людьми. Вспоминая некоторые его слова, я, невольно, приходил к выводу, что всё это было очередной тренировкой. И я показал себя на ней очень плохо.       Казалось, самое время реабилитироваться. Начать всерьёз проникать в тайны всех этих людей, искать, что ещё они скрывают, но на меня вновь стала нападать хандра. Помимо новых знаний, давящих на грудь, мешающих дышать, её навевала погода, портящаяся не только в соответствии со временем, но ещё и по мере нашего продвижения на север, в сторону столичного города провинции Тоттори.       Зато мне всё легче давался образ меланхоличной принцессы Таэма, которая таковой изначально не являлась, но шло ей это куда больше хитрой игривости, которой я сыпал поначалу.       Ещё принцесса изменилась внешне: парик и грим очень плохо вели себя после соприкосновения с водой, поэтому Джирайя научил меня удлинять собственные волосы, что являлось первой ступенью одной и его фирменных техник. Ну, да, белить меня тоже перестали. Но в этом и толку было немного: я, с тех пор, как ошинигамился, уже загореть не мог.       В последнем перед столицей городе, уже довольно крупном, я выступал обновлённый и даже привычный к новому статусу. Мы с Джирайей успели за один переход поставить мне танец в лучших традициях Оннагата, которым заменялся танец монахов, благодаря чему удалось почти полностью отказаться от помощников со стороны.       Но на обычной постановке Джирайя в этот раз не остановился. Всё отведённое на тренировки время он отрабатывал со мной движения, делая их всё более и более женственными. Дошло до того, что я уже и вне занятий начинал ловить себя на том, что двигаюсь иначе. И это привлекало не только моё внимание.       Я ещё мог понять, когда зрители различных полов и мировоззрении залипали на мои оголившиеся ноги или облепленное мокрым кимоно тело, но ловить подобные эмоции я начал ещё и на репетициях, от людей которые ко мне до этого никакого интереса не питали. Это было подобно магии. Я делал движение чуть иначе или отклонял голову на пару миллиметров в другую сторону и тут же ощущал результат каждой частичкой тела. Меня облизывали взбудораженные взгляды.       И это чертовски льстило. Особенно меня смешило, как Кацумото, до этого весь из себя такой высокомерный, краснел, стоило мне обратиться к нему будучи в образе. А в нём я был уже почти всегда — состригать и отращивать каждый день волосы было бы глупо, поэтому я ходил с длинными, которые, пусть и мешались, но выглядели очень красиво. Тренировочное кимоно из тонкой белой ткани тоже теперь было на мне постоянно — другая одежда требовала выработки привычки к ней.       К меланхолии принцессы Таэма добавилось понимание собственной исключительности.       Да, чудесным образом, я отличал себя от этой героини и прекрасно понимал, что, выйдя из образа, уже не буду так приковывать взгляды. И в этом мне тоже виделся особый шарм.       В конце ноября, в равномерном тусклом свете тяжёлого серого неба, мы пересекли ворота столицы Тоттори, где предстояло провести порядка тридцати шоу, каждое из которых, как я чувствовал, было обречено на успех.       Несмотря на обилие уличных артистов, горожане и другие гости города оглядывались и ещё долго не могли отвести взгляда от нашей процессии. Их сходу привлекала высокая фигура Джирайи, который почему-то не пытался казаться меньше. В своей привычной одежде и с полосами под глазами он уже походил на своего героя. Потом замечали меня, идущего рядом. Если коротко — мы хорошо смотрелись вместе.       Прохожие тут же стали спрашивать, кто мы, когда и где будем выступать и явно планировали посетить все тридцать шоу, по крайней мере именно это читалось в их горящих любопытством глазах.       Разместились мы в небольшом полуобветшалом доме на окраине, громко названом гостиницей, являвшимся по сути бывшим семейным гнёздышком, не слишком умело переделанным в подобие общежития. Конечно, до моей старой квартирки этому месту ещё тухнуть и тухнуть. Более того, это абсолютно точно было лучше любого амбара, в которых мы ночевали ранее. Но вот в соотношении с тем, что могла предложить столица — это был один из худших вариантов, который, тем не менее, идеально нам подходил.       Покидав барахло, мы тут же расположились на заднем дворе для небольшого инструктажа от старосты:       — Городские кварталы закрываются в разное время, посему совершать променад нужно очень осторожно и желательно не сильно опосля заката. Центральная улица открыта денно и нощно, там мы и будем эпатировать здешних водолеев. Сцену собирать нужды нет: там всё есть. Мы с мужиками сейчас пойдём, отнесём декорации, заодно удостоверимся, что все договорённости не оказировали.       Договорённости, вопреки законам мироздания, не «оказировали». Но перед премьерой я трясся и пытался хотя бы примерно прикинуть количество голов в зрительном зале, чему очень мешал Джирайя, перечислявший все те места, где я должен быть внимательнее:       — … ещё, из-за того, что сцена здесь выше, нужно не забывать держать голову. Даже когда смотришь в зрительный зал, потому что с задних рядов это будет выглядеть плохо. Ты гордая благородная леди и осанка должна говорить об этом в первую очередь…       Если он пытался меня таким образом успокоить, то план удался: после нескольких проигнорированных просьб заткнуться, я несколько озверел и полез на него с кулаками. Да так увлёкся избиением ржущего и не сопротивляющегося старика, что забыл про волнение.       А потом вообще началось представление и я полностью перевоплотился в принцессу, которая просто не умела волноваться.       Городские понимали шутки, количество которых успело неплохо увеличиться, и людской смех, подобно морской волне, приподнимал нас над землёй. Это оказалось божественно. И, в отличие от прошлого города, бывшего куда меньше, здесь в адрес принцессы Таэма не летело оскорблений за то, то она такого «отличного мужика» так нелепо кокнула.       Они, вроде лучше понимали, будучи искушёнными подобного рода сюжетами, и проникались глубже, ведомые этим самым пониманием, но относились куда легче, стремясь всего лишь получить наслаждение от приятно проведённого вечернего досуга.       Отыграв сходу три шоу, все мы чувствовали приятную усталость и небывалое возбуждение, а потому сразу попёрлись в питейное заведение, славившееся демократическими ценами и стабильно полным залом. В этот раз тоже было не протолкнуться, но, как оказалось, знакомые старейшины заранее заняли нам пару небольших столиков.       За первый тут же приземлились старейшина, Шэнь Третий, Футоу и Коцумото. Дед Онара, выпив залпом бутылку сакэ свалил к внучку, что продолжал температурить и потому был оставлен в нашей общаге. Таким образом, за столиком со мной и гигантом-Джирайей оказалась девушка-призрак — Джина. Она упорно везде следовала за труппой и, как я успел заметить, постоянно старалась держать поближе к Джирайе. И вообще у них отношения складывались даже какие-то тёплые, что ли.       — Ну, что, Джина? Чего кушать будем?       — Что вы захотите, — ответила она ему.       — Тогда мы хотим морепродуктов. Свежих и можно ещё такояки. И десерт моим милым дамам. Дораяки?       — Да, — поспешно кивнула девушка, чем выдала свою заинтересованность этим блюдом.       — И возьмём мы конкретные или полный набор?       — Надо бы всё попробовать, — кивнула девушка.       Джирайя на такое забавное поведение не отреагировал, с серьёзным лицом рассматривая пожёваную бумажку, где кривым почерком были перечислены те невероятные яства, что могли приготовить в этой забегаловке.       — Хорошо, тогда я сейчас пойду, всё закажу, а вы не шалите. Без меня, — на том и удалился.       Мужчина поднялся и оставил меня с Джиной наедине. Мне тут же почудилась неловкость и, пользуясь своим девчачьим внешним видом, я хотел попробовать с ней заговорить, но, стоило мне открыть рот, как она вся сжалась, в попытке казаться меньше. Как бы не хотелось принять это на свой счёт, я всё же сумел сходу заметить, что смотрела она не на меня. На миг, в отражении её тёмных глаз, мне удалось увидеть опротивевший лик подходящего к нам мужчины.       Походка у Шэня уже успела сделаться нетвёрдой. Но напиться за те пять минут, что мы находились в этом заведении было невозможно, а, значит, начал он ещё во время представления.       От его вида у меня внутри всё перевернулось от отвращения. Все те черты и недостатки внешности, что удавалось не замечать раньше, теперь кидались в глаза, раздражая до мелкой дрожи. При этом показывать своё резко изменившееся отношение было бы странно. И я решил попытаться сохранить нейтралитет, натягивая на лицо дежурную, ничего не значащую улыбку.       Но он был пьян, а я обряжен в женское. Посыл был понят совершенно неверно: рожа Шэня треснула от разрезавшей её мерзкой лыбы, а на эмоциональном уровне всё пропиталось предвкушением, возбуждением и самодовольством.       — Какая гадость, — заметил я так, чтобы Джина сумела меня услышать.       Она-то не знала, чего ожидать, а сориентировать девушку по своему настрою было банальной вежливостью. Она, от неожиданности, бросила на меня удивлённый, перепуганный взгляд, желая что-то спросить, но тут в столешницу впечаталось тело и она снова стала изображать из себя предмет декора.       — Я приземлюсь? — «приземляясь» проговорил Шэнь.       Вблизи мне стало лучше понятно его состояние — он не сказать, чтобы был прям в хлам. Подвыпивший, да. А ещё, очевидно, вдохновлённый на любовные подвиги тонко улыбающимся старейшиной, наблюдавшим за начавшимся представлением довольно прищуренными глазами. В этот момент он до неприличия напомнил Юдико-сана. Ох, чтобы было, встреться два эти кровососа на узкой дорожке?       — А тебе хорошо с длинными. Хрен разберёшь, что пацан.       — Ага, — кивнул я, прикидывая, как можно было бы без лишних криков и споров безболезненно и быстро отвязаться.       Пожалев сначала о том, что вообще решил связаться с этим человеком, следом, я, с должными радостью и садизмом, перевесил ярмо вины на Джирайю, молчавшего до последнего, а сейчас так и вовсе где-то потерявшегося. Вот подсказывала мне моя очнувшаяся от долгого сна чуйка, что если бы мужчина не оставил нас одних, хрен бы какой-нибудь Шэнь осмелился подкатывать ко мне свои яйца.       — А ты какой-то не такой. Морозишься, — проявил удивительную проницательность Шэнь и придвинулся ближе ко мне.       От его грабли уворачиваться было некуда, да и лишняя возня могла привлечь внимание, поэтому я стерпел, хотя блевать хотелось больше, чем возможно съесть. Положив свою руку поверх его, я попытался скинуть кисть, но реакции было ноль. Точнее даже минус что-то, потому что мужчину такой расклад не устраивали, и он прижал меня к себе.       — Прости, Шэнь, но мне сейчас не интересно.       — Что значит, тебе не интересно? — громко спросил он, а потом уже чуть тише, но с быстро накатившей злостью, продолжил. — Сначала чуть ли сам ко мне в штаны не лезешь, а, как я на тебя внимание обратил, так «не интересно»? Ты что же, себе цену набиваешь? А не обнаглел ли ты часом, малыш?       Пришлось срочно убирать свою руку с его, чтобы в порыве светлых чувств не сломать.       Я, своей лисьей чуйкой, точно понимал, что это неприкрытая манипуляция. И её надо полностью игнорировать. Но вот контролировать эмоции не получалось. Я ощутил вину и отвращение уже к себе. А ещё обиду, которая требовала от меня начать оправдываться.       Если бы не сжавшаяся рядом Джина, я бы, может и потерял контроль, но её присутствие отрезвляло и требовало показать мастер-класс по отшиванию неугодных. Даже несмотря на полное отсутствие у меня такового опыта.       — Убери руку, — холодно сказал я.       — Ага, слушать тебя, переменчивого такого. Я на дурака похож?       Хотелось сказать, что да, похож и более того, таковым является. Но переходить к оскорблениям — идея скверная. Он и без того на эмоциях. Оскорбляя его, я точно получу в результате крики. А мне это всё не нужно.       — Я не хочу с тобой сейчас говорить. И поэтому говорю, чтобы ты сейчас убрал руку, — особенно выделяя слово «сейчас», членораздельно, едва ли не по слогам, повторил я.       — А потом, что? Опять захочешь? — усмехнулся он.       Диалог вроде складывался, но злость его только росла. Видимо, у меня отлично получалось держать железобетонную мину человека, не заинтересованного вообще ни в чём в этом мире смертных.       — Это возможно, — скрепя сердце, высказал я малоправдоподобную, но верную относительно выбранной стратегии версию.       — Ну, так и чего тебя слушать? То хочешь, то не хочешь. Пойдём отсюда, развлечёмся, — Шэнь потянул меня в сторону, поднимая с места.       Недостаток веса при не слишком большом росте сделали своё дело и сходу я не смог с ним справиться, но пары секунд хватило, чтобы напитать тело природной чакрой. Да, я не был сильным, но в таком состоянии мог неплохо посоперничать с теми, кто чакрой не располагал. Шэнь, конечно, был силён, особенно относительно своей комплекции, но, пытаясь утянуть меня от стола, чуть не надорвался. А я даже не дёрнулся.       Выглядело это забавно и на губах заиграла улыбка, которая сделала сцену ещё более комичной. Люди, что сидели поближе, разумеется, обратили внимание на наши копошения и, со смешками наблюдали за потугами взрослого мужика, не способного справиться с тонким невысоким подростком.       Но заметил это Шень только тогда, когда смешок раздался с неожиданной стороны. Да, над ним посмеялась даже Джина.       Тогда Шень обернулся, окончательно озверел, увидев насмешку на моём лице, и пригрозил:       — Я тебя прямо здесь опущу, если продолжишь выкабениваться.       — И кто же тебе это позволит? — я уже забил на изначальную стратегию, которая, видимо, не могла сработать с настолько самоуверенным придурком.       — А кто мне помешает? — задал справедливый вопрос мужчина и попытался толкнуть меня на стол, оказавшийся за спиной.       Силы в этом движении оказалось много и я даже немного пошатнулся, но устоял. Тогда он, в порыве ярости, схватил меня за кимоно. Я не смог распознать в этом угрозы до тех пор, пока ткань не треснула. В один миг я оказался совершенно обнажённый, посреди переполненного людьми кабака. Теперь уже всякое возможное внимание было приковано к нам.       Я смутился. Это сбило меня с толку, и я всё же оказался на столе, но, пока падал, сумел мельком увидеть Джирайю, что находился всё это время у барной стойки и внимательно наблюдал.       Мы договорились не светить возможностями, чтобы сохранять инкогнито, да. А я уже успел показать лишнего. То есть дальше следует выкручиваться по старинке — кулаками. Шэнь успел дрожащими от злости и возбуждения руками развязать завязку на штанах. Те тут же рухнули на пол, он потянулся своими граблями к моим бедрам и тут, стараясь максимально оптимально просчитывать свои скорость и силу, я впечатал ему пяткой сначала в нос, а потом в пах.       Оттолкнулся руками от стола, плавно перекатился на пол, присел и снизу, со всей доступной мне без чакры силой, впечатал кулак в солнечное сплетение. По костяшкам прошла дрожь боли, но зашатавшийся и запутавшийся в собственных штанах Шэнь завалился назад, окупая всякие страдания.       Он попытался зацепиться за соседний столик, но рука соскользнула, зато следом ему на лицо полетел не устоявший кувшин с сакэ. Это уже был нокаут, как я убедился после десятка секунд наблюдения. Выдохнув, с присущей принцессе грацией и достоинством, я поднял с пола своё порванное кимоно, не менее изящно скользнул в широкие рукава и, неторопливо, попытался запахнуть до приличного состояния. Только потом осмотрел глазевших на меня посетителей, которые посчитали, что на этом представление окончено и, значит, настала пора аплодировать.       Это удручало. Не будь я способен себя защитить, они бы так же наблюдали, воспринимая творящееся преступление ещё одним шоу. Только, наверно, улюлюкать поостереглись, чтобы не прослыть среди соседей извращенцами и подонками.       — Неплохо, — только для меня прошептал подошедший Джирайя. Еда была уже при нём, при этом всё оказалось распихано по пакетам.       — Ты заранее знал, куда дело идёт?       — Подозревал, — кивнул он мне, а потом предложил, обращаясь преимущественно к Джине. — Не хочешь покушать в сквере? А-то тут атмосфера попортилась.       Девушка, опять успевшая вся перепугаться, только кивнула и уверенно двинулась с нами на выход. Ужин прошёл спокойно и даже почти уютно. Пока старик и девушка уминали морепродукты и сладости, я объедался собственными мыслями и переживаниями. Мне казалось, что это вообще был не конец истории с Шэнем и готовился к худшему.       Но ни на следующий день, ни после него, ни, даже через пять дней — ничего не случилось. Он вообще старался в мою сторону лишний раз не смотреть, а если и смотрел, то непременно неприязненно фыркал, выражая своё бесконечно важное мнение относительно моей персоны.       С другой стороны, стало ощущаться давление со стороны двух господ, желавших провести с принцессой ночь. Испытывающих подобное желание набралось, на самом деле, очень немало, но конкретно эти двое всё хуже реагировали на неизменное «нет», чем окончательно лишили себя хоть какого-то шанса.       К некоторым же я присматривался и сам. Для них отказ звучал не радикально, а, скорее в стиле «мне нужно подумать об этом».       На четвёртый день шоу я поймал особенно интересный взгляд, чей обладатель, хоть и питал к моей персоне симпатию, пока не подходил, выжидая. Это был высокий молодой мужчина, с отличным телосложением, которое объяснялось наличием меча. Он мог быть стражником или личным охранником, но, помимо привлекательной внешности обладал ещё и приятным осмысленным взглядом. С этим человеком точно было о чём потрахаться.       Но мужчина не подходил.       Ему будто нужен был какой-то дополнительный стимул.       И он появился.       По окончании пятого дня, когда количество зрителей стало значительно уменьшаться, по сравнению с первыми днями, Джирайя раскрыл один из своих козырей. Оказалось, что у него был ещё один сценарий, который почти ничем не отличался от предыдущего, за исключением концовки. То есть других актёров нам не приходилось затрагивать, но смысл произведения менялся колоссально.       Будь я в менее взбудораженном состоянии, скорее всего посомневался бы, а стоит ли делать так, как предлагает этот извращенец, но мне было чрезвычайно интересно привлечь того загадочного зрителя, более того, за столько проведённых шоу, мне успело наскучить отыгрывать одно и то же.       К седьмому дню зрители были предупреждены, что третье шоу, самое позднее, будет отличаться от более ранних. Так же они знали, что приходить лучше без детей.       Толика разочарования читалась на их лицах, когда к моменту знаменательной стирки повествование всё ещё продолжало идти своим привычным чередом.       Поскользнувшись и получив сверху ушат ледяной воды, я сидел в обворожительной позе, почти обнажённый под облепившей тело тонкой тканью и испуганно поглядывал на Наруками, который в этот раз не потерял сознание от переизбытка чувств. Его взгляд потяжелел, грянул гром, вдалеке раздался крик дракона и вздрогнул гонг.       Привычное возбуждение, исходящее из зала и совсем немного от Джирайи накрыло сознание. Он сделал нетвёрдый шаг ко мне. Я поднял взгляд от пола к нему и монах замер. Сжал руки в кулаки. Его неровному терпению вторил такой же неровный ритм тайко.       — Я… Я вся мокрая, — робко признался я и чуть поменял положение ног, будто мучимый возбуждением.       На деле, если отойти от образа принцессы, от стоящего в воздухе амбре жгучих эмоций я на самом деле начал неплохо так возбуждаться.       Тайко надорвался, монах рванулся со своего места, набрасываясь. Огромные руки легко подхватили меня, вжимая в горячее тело. Потом всё замерло и под стрекот Наруками медленно склонился к шее своей очаровательной гости, касаясь коди вместе с ещё одним боем гонга.       И снова тишина, мы замерли.       Все замерли.       Я замеревший в очередной изысканной, несмотря на положение, позе, сделал одно плавное движение кистью, переводя ладонь из закрытого положения в открытое.       Снова бой гонга.       Судорожный вздох толпы.       И начинается самая настоящая постельная сцена.       Наруками крепко обнял меня своими руками, его обжигающие губы, до этого окаменевшие в одном положении, со всей сдерживаемой до этого страстью стали терзать шею, ключицы, приоткрывшиеся в спущенном кимоно соски. Я запрокинул голову и старательно напоминал себе, что всё ещё нахожусь на сцене, хотя откровенные действия Джирайи бесконечно смущали — мы всё совсем не так репетировали. Да и вообще, считай, не репетировали. Только прошлись по основным позициям, чтобы я на устрицу не походил, но все эти откровенные прикосновения, жадные губы, неприкрытое возбуждение — сводили с ума, путая реальности.       Вспомнив о своей роли, я дёрнул завязки на кимоно монаха, что стало сигналом к переходу. Всё ещё сидя, он развернулся со мной на руках и уложил на пол. Полы его кимоно тут же скрыли моё тело от внимательных взглядов. Потом он опустился ниже, почти прижимаясь ко мне, но оставляя небольшой промежуток и я тонко вскрикнул, оповещая зрителей, что чудо свершилось.       Потом начиналась юмористическая часть: мы начали кататься по сцене, имитируя сумасшедшую страсть, врезаясь и снося собой декорации, Джирайя забавно пыхтел, как полагалось бы престарелому герою любовнику и продолжалось это под надрывный хохот публики до тех пор, пока монах на запутался в собственном поясе, задыхаясь насмерть. Я ещё какое-то время продолжал страстно постанывать, а потом, поняв, что любовник, кажись, откинулся, стал не менее весело выбираться из-под его гигантской тушки.       Весь взъерошенный, в помятом кимоно, я резко поднялся, вздрогнул, увидев собственное отражение в реке и стал в срочном порядке приводить себя в порядок. Особенно зрителей порадовало, когда я, облизнув палец, стал укладывать им брови. Оправив в конце кимоно, я принял привычную изысканную позу и теперь, уже никуда не торопясь, поплыл освобождать дракона, попутно запнувшись о бездыханное тело горе-любовника.       Это шоу можно было считать успешным. Овации не затихали ещё минут десять, двое моих настойчивых поклонников прежде, чем Джирайя их выкинул, успели поставить фингал Футоу, начавшему, после случая в кабаке, с особым рвением блюсти мои честь и достоинство.       Но, что куда важнее, пришёл тот самый. Он скромно замер у входа в актёрскую зону, под внимательным взглядом Футоу и насмешливым Шэня, который, заметив, что я отвергаю вообще всех, немного подуспокоился.       — Очередной твой поклонник, — заметил Джирайя, которому Джина помогала смывать с лица грим.       Я же, закончив развешивать мокрое кимоно, впервые за долгое время натянул штаны и кофту. Холода всё же успели добраться и до южных земель, поэтому, несмотря на физический комфорт, я всё же решил, потакая эмоциональному, перебраться в более тёплую одежду.       — Ага.       — Выглядит так, будто ты собираешься пойти с ним, — с толикой напряжения в голосе заметил Джирайя.       — А я собираюсь, — тут же отозвалася я, перекидывая волосы за спину.       — И ты считаешь, что это хорошая идея?       — Так, старик, если за этим парнем есть грешок, говори сейчас же, — с подозрением потребовал я.       — Да я его первый раз в жизни вижу! — тут же отозвался он.       — И в чём тогда проблема? Не все же люди мудаки. А этот ещё и симпатичный.       — Приличные люди за актрисками не гоняются.       Этот аргумент уже заставил задуматься.       — Но я же могу за себя постоять, — заметил я, для самого себя в первую очередь.       — Конечно, можешь. Но от дерьмовых воспоминаний тебя это не защитит.       — Но это может оказаться и что-то хорошее, разве нет?       Джирайя на это ничего не ответил. Только продолжал мучить пространство вокруг своими сомнениями.       Я же подумал, что другого шанса у меня здесь не будет. Да и вообще, как ещё тогда себе любовников искать? По объявлению? Это же тоже странно.       Поэтому, помахав на прощание Джирайе, я пошёл в сторону выхода, где меня, приветливо улыбаясь, встречал мужик мечты, не меньше.       — Доброй ночи, принцесса. Или как будет лучше к Вам обращаться? — хорошо поставленным, но излишне деловым голосом поинтересовался он.       — Можно просто Таэма. А Вас?       — Меня зовут Хэруо, — тут же представился он, а потом, чуть замешкавшись, предложил. — Вы не хотели бы провести время в компании? Меня и моих друзей? Мы хорошо заплатим.       Разумеется. Всё должно было пойти по пизде с самого начала. И я уже хотел отказаться, но изо рта вырвалось странное:       — Конечно. Мне нравятся компании.       — Тогда позвольте проводить Вас, Таэма.       Он указал рукой в сторону одного из переулков, ведущих в квартал торговцев. Это показалось мне неплохим знаком, учитывая, что все соседние с ним были уже закрыты, а, значит, «компания» точно была там. По дороге мужчина ненавязчиво рассказывал о своих впечатлениях от спектакля и изменённой сцены:       — … это было очень смело и волнующе. Знаете, я ведь и до этого приходил, но не мог осмелиться предложить своё общество, хотя бы потому что не один. Мы с моими друзьями изначально познакомились во время одного интересного шоу в публичном доме Ягодного Дракона, возможно, Вы что-то слышали о них? Там ставят смелые представления для людей, питающих слабость к юношам. С тех пор мы стараемся делиться своими находками. Надеюсь, Вас не обидит такой термин?       — Нет, ничего. Понимаю.       Меня, напротив, очень успокаивала такая робкая откровенность.       — Здорово. Потому что я очень надеялся, что Вы нам станцуете. Все мы ценим искусство, а Ваша техника показалась мне бесподобной. Уверен, они тоже присоединятся ко мне в этой оценке. И ещё, пока мы не пришли, не могу не предупредить, что мои друзья — люди искушённые и многого не ожидают. Я понимаю, что это излишне, но, прошу Вас, постарайтесь их удивить.       Увидев большой особняк, у которого замер Хэруо, я снова внутренне подобрался. Это не был дом среднестатистического торговца. Здесь должен был жить чрезвычайно состоятельный человек, с огромным штатом слуг. Если это были владения лишь одного из «компании», появлялся вопрос: «кем же тогда были остальные?»,       Хэруо меня изначально привлёк, в том числе, видимой принадлежностью к среднему классу. Образованный, состоятельный, но понятный, из тех, кто живёт на земле. А тут выходило снова не тем боком, каким хотелось.       Меня посетила светлая мысль — забить на это дело и пойти в общежитие. Столько «но» в этом деликатном деле даже для Наруто Узумаки многовато. Но потом я подумал, что могу пропустить что-то очень интересное, захватывающее. А, если дело запахнет керосином — сильнее, чем сейчас, — то я всегда смогу свалить. Людей с сильной чакрой по близости нет, а простой человек, пусть даже с мечом, мне не соперник.       Я не без опаски входил в этот дом и оставался начеку, ощущая кожей шевеления воздуха и слыша разговор в одной из комнат на первом этаже. Пространственное чутьё тут же помогло сориентироваться, но Хэруо повёл меня в другую сторону. Я уже даже решил, что нам нужно в другое место, но прилично так поплутав по первому этажу, будто в попытке запутать, он привёл нас именно туда, куда я и думал.       Здесь были ещё двое. Один — полный мужчина лет тридцати с очень нежной кожей, в простой опрятной одежде. Другой тоже мог считаться скорее полноватым, но с большой натяжкой, при этом выглядел он куда менее симпатично — щёки все изрыты, зубы жёлтые и неровные, движения излишне дёрганые.       Никого из них я раньше среди зрителей не видел.       — Здравствуйте, друзья мои! Посмотрите, кого я вам привёл.       — Если это девка, Хэруо, то ты можешь забыть дорогу в этот дом, — сходу сказал толстяк, который, похоже, был хозяином этого особняка.       — А если всё же юноша? — спросил уже я сам, нарочно пытаясь говорить даже немного ниже обычного.       — Ох, — хозяин с наигранным шоком на розовом лице откинулся на спинку дивана, хватаясь за сердце, а, в следующий миг, стряхивая с живота несуществующие крошки, подскочил и протянул мне для рукопожатия сразу обе тёплые влажные руки. От него веяло доброжелательностью, радостью от встречи и неприкрытым восторгом, который он тут же, безостановочно тряся мою руку, начал изливать, параллельно не забывая пятиться в сторону своего диванчика:       — Какая у тебя мягкая кожа, а какая белая! Сразу видно, никогда ничего тяжелее рюмки сакэ не держал, какая красота! Кстати, а не хочешь сакэ? Ох, не могу, эти глаза, мальчики, вы только посмотрите в эти глаза. Как океан! Я тону в них, честное слово. Так, а что по поводу сакэ? И волосы! Это парик? Я потрогаю? Нет, это не парик! И я не понял, где сакэ нашего гостя? Хэруо, поторопись, а-то я чувствую себя плохим хозяином. Ой, а расскажите, чем Вы занимаетесь? — тут он внезапно замолчал и уставился на меня круглыми глазами.       Одна моя рука оставалась зажата в его, во вторую уже впихнули сакэ, при этом меня успели усадить на диван и даже расположить к себе таким вдохновенным трёпом.       — Я актёр из приезжей труппы. Мы играем Наруками, быть может, вы слышали?       — Слышали, как же. Хэруо нам все мозги проел с этим кабуки. Уж прости, я не фанат, Киничи тоже. Но я уже начинаю жалеть, что мы так и не сходили.       — А я говорил, — заметил с расслабленной улыбкой Хэруо.       — Ой, захлопнись. Такую красоту от нас скрывал.       — Он отлично танцует.       — Захлопнись, — опять пробурчал на друга хозяин дома, а потом уже ласково у меня поинтересовался. — Так а ты танцуешь?       — Да.       — Прелесть какая! А не мог бы ты станцевать для нас? Тебе для этого что-то надо? Я на сямисэне играть умею. А Хэруо сможет на тайко ритм держать. Что думаешь?       Я кивнул. Сексом тут и не пахло, во всех смыслах, но компания интересная получалась, поэтому даже самому стало интересно. Пришлось немного подвигать мебель, освобождая мне место, в это время Киничи послали искать музыкальные инструменты, которые где-то в доме были, но где, никто не знал. Потом мне даже подыскали кимоно — простенькое, но из такой мягкой нежной ткани, что я побоялся прикидывать его примерную стоимость.       Потом мужчины долго разыгрывались, шутливо переругиваясь и смазывая струны — душевные — сакэ. К моменту, когда я уже начинал танцевать, это мало кого интересовало. Особенно от того, что переодевался я прямо в комнате. Градус возбуждения вырос, но руки никто распускать не спешил и неторопливый танец их всё-таки увлёк.       Потом снова была куча болтовни и сакэ, который всё чаще проливался не достигая рта. Сам хозяин дома, имя которого так и не было названо вслух ни разу, уже откровенно лип ко мне, утыкаясь в шею всякий раз, стоило ему шутливо обидеться на грубые замечания друзей.       Я отыгрывал опьянение.       И с подозрением осознавал, что эти люди тоже.       Но, в отличие от них, я точно знал, как выглядит действительно пьяный человек и заподозрить меня в трезвости было бы невозможно. Так что в этой странной игре я выиграл.       Но проигрывал в другой.       Хэруо уже какое-то время сидел на полу около меня и старательно разминал мои стопы, точнее, уже икры и, временами, бёдра. Пухляш, который при своём несколько избыточном весе, отличался ещё и огромным ростом, уже не стесняясь касался губами моей шеи и на слабые протесты не реагировал. Что один, что второй.       Размышляя, как поступить, ведь просто встать и уйти совесть отчего-то не позволяла, я совсем забыл о третьем, Киничи, внушавшем доверия меньше всех остальных вместе взятых. Его приближение я почувствовал заранее. Он не особо скрывался. Потом коснулся моей шеи, что тоже ещё можно было понять, хотя я приготовился всех раскидать и валить.       И тут шею, в районе сонной артерии, кольнуло, будто иглой. Я тут же дёрнулся, резко оборачиваясь, и увидел в руке Киничи пустой шприц.       — Эй, ты ему сколько вообще вколол?       — Три куба.       — Он же выпил! Тебе охотно трахаться с куском мяса?       Мир немного смазался, в теле появилась слабость. Но, куда хуже, оказалась тошнота.       Чтобы они там мне не вкололи, это херня не сработает. Точнее, сработает, но очень ненадолго.       Сознание осталось со мной, но дурнота наросла — организм максимально оперативно боролся с отравой. Из-за этого с трудом удавалось пошевелиться, а потом, поборов первый шок, я и вовсе расслабился. Если начну двигаться сейчас — меня сможет скрутить даже этот подонок Хэруо. И тогда ничто не остановит их от того, чтобы вкатить мне дозу посерьёзней.       Чужие руки забрались под одежду, нетерпеливо стягивая. Они рыскали по обнажённому телу без стеснения, будто оно не принадлежало другому человеку. Губ коснулось что-то влажное и проникло в рот. Не сразу, но я сообразил, что это был чей-то член. Силы откусить его у меня уже были, но я заставил себя расслабиться.       Было нужно ещё минуту подождать.       Ноги прижали коленями к груди, открывая вторую дырку. В тот же момент там оказались руки, принадлежащие разным людям. Они щипали, гладили, шлёпали. Особенно болезненный шлепок пришёлся по мошонке. Тогда я решил, что и так справлюсь. Открыв глаза, я тут же обнаружил всех троих. Зубы сомкнулись на члене толстяка, пятки синхронно прилетели по причинным местам двух других. Следом ещё один удар прилетел Хэруо, который сумел сохранить боеспособность. Бил я зло, не рассчитывая силу от слова совсем, поэтому сломал себе костяшки, а ему — челюсть.       Только после этого схватил футболку, которая валялась на полу ещё с того момента, как я переоделся в кимоно, и, натянув её на ходу, быстро покинул дом, боясь не удержаться и убить ублюдков.       До общежития добирался верхними путями и запрыгнуть решил сразу в своё окно, но, из-за головокружения и застилающих глаза слёз, немного промазал и задел боком раму. Но приземлился относительно тихо, не создавая дополнительного шума. Тут же отыскал в стопке стираной одежды бельё и шорты, натянул их, едва не порвав от накопившейся обиды, потом схватил со стола ножницы и направился в ванну.       Но в дверном проёме увидел Джирайю, который, скорее всего, стоял там ещё до того, как я вернулся и потому, разумеется, видел, чем я тут занимался. Приготовившись к очередному конфликту, я сильнее стиснул ножницы.       — Что собрался делать? — поинтересовался мужчина нарочито спокойным голосом.       — Волосы отстричь хочу. Надоели, — коротко ответил я и попытался протиснуться в щель между мужчиной и дверным косяком, но меня ловко перехватили за плечо и втащили в комнату, закрывая дверь и забирая ножницы.       — Садись, — Джирайя кивнул на угол кровати. — Помогу хоть. А-то ещё ухо себе отрежешь.       Всё ещё ища подвох, я занял предложенное место. Но ничего странного не происходило. Мужчина аккуратно забрал мои волосы в низкий хвост, перетянул резинкой и только после этого отрезал. Голова сразу полегчали а на лицо попадали высвободившиеся прядки.       Откинув хвост в сторону, Джирайя начал укорачивать то, что осталось, начиная с затылка. А я, ощущая себя в полной безопасности за ширмочкой из волос, всё сильнее горбился, а потом вовсе заплакал, но тихо, чтобы он не заметил.       Ножницы шуршали у ушей, чужие пальцы, едва касаясь, перекладывали и захватывали прядки одну за другой, так приятно и успокаивающе, но перестать плакать не выходило и, когда Джирайя добрался до чёлки, он, с некоторым удивлением, увидел моё заплаканное лицо. Я отвёл взгляд, поднял голову так, чтобы было удобнее стричь, и мужчина быстро закончил. Отложив ножницы в сторону, он потрепал меня по голове, сбрасывая приставшие волосинки и немного иначе укладывая волосы.       Когда его рука скользнула сбоку от лица, я не выдержал и прижался к родной ладони щекой, прося ласки. Мужчина тут же подключил и вторую руку, стирая ею солёные дорожки слёз, заводя непослушные прядки за уши, массируя затылок.       — Почему это причиняет столько зла? — спросил я и всхлипнул.       Джирайя замер.       — Ты о сексе? — уточнил он.       Я покивал и снова расплакался. Эта эмоциональность уже надоела.       Джирайя, тем временем, поднялся с колен и сел рядом со мной. Под его весом кровать натужно скрипнула и прогнулась, отчего я начал заваливаться ему на колени. Меня перехватили, обняли за плечо и начали пытаться ответить, будучи не вполне подготовленными:       — Походив по миру, я заметил, что половина всех бед, исходящих от людей, связана с нездоровой похотью. Вторая же половина, если присмотреться, тоже окажется следствием этого же явления. Сексуальных девиаций существует огромное количество и многие из них тебя искренне удивят. Но откуда они, так сразу сказать сложно. Может, человечеству свойственно порой их порождать вне зависимости от своего на то желания и уровня развития. Единственное, что мне точно известно, секс зачастую правит этим миром. И, так вышло, что ты временами источаешь дьявольскую сексуальность, на которую, в первую очередь, слетаются люди, погрязшие в этом, как в болоте и не способные выбраться, задуматься о чём-то ещё.       — То есть я только таких привлекать могу?       — Нет. Конечно, нет. Просто первыми на эту черту клюют подонки. Приличные люди, разумные, они сначала смотрят не на это. И потому, только увидев тебя во всей красе, никогда не предложат провести вместе время. Только если не являются кончеными романтиками, верящими в любовь с первого взгляда. Для здорового секса, нужен здоровый интерес. Ты должен нравиться, как человек. Иначе к тебе уважения не будет. А секс без уважения, как ты уже мог заметить, является насилием.       — Я идиот, — пришлось признать.       Ткнувшись лицом в плечо Джирайи, я попытался обнять его ещё сильнее, ощущая небывалое спокойствие, но для этого пришлось в итоге забраться на него и только потом падать в объятия.       — Ты ещё просто очень юн. Это не те вещи, которые можно узнать, не пожив. Но теперь, как мне кажется, ты станешь лучше понимать устройство мира. Способ, конечно, ты выбрал экстремальный, но это полностью в твоём стиле.       Джирайя поглаживал меня по спине, а сам задумчиво поглядывал в окно, храня молчание и любуясь чёрным из-за туч ночным небом.       Я успел уложить в голове мысли и сформировать вопрос:       — Как мне тогда искать любовников?       Джирайя, шокировано, перевёл на меня взгляд округлившихся от подобного нахальства глаз и уточнил:       — Ты же не хочешь, чтобы я тебе ещё и ёбырей помогал искать?       — Как грубо.       — «Как грубо»? Может, мне ещё и свечку подержать?       — А чего ты так кипятишься? — прищурившись, уточнил я.       Это была скорее шутка, но после моего вопроса, стало не до них. Я, своей лисьей чуйкой, как никогда ясно ощутил, что здесь была зарыта собака такого размера, что Джирайя скорее помрёт, чем проговорится.       — Эй, старик, ты заставляешь меня беспокоиться. Неужели у меня есть какой-то неизлечимый недуг и нормальный гейский секс мне окажется доступен только с собственными клонами?       — Что ты несёшь? Я просто не хочу влезать в чужие амурные дела, — соврал старик и посмотрел мне в глаза, чтобы я окончательно убедился в бесконечной потребности Джирайи меня наебать.       — Ага, — кивнул я, даже не пытаясь сделать вид, что поверил.       И хотел подёргать мужчину за ухо, за такое недоверительное отношение, но, когда мои пальцы задели шею, а потом и горячее от смущения ухо, сквозь мощный панцирь сумело пробиться то ощущения, что мужчина так умело и самоотверженно прятал.       Возбуждение.       Пылкое, но нежное. Похожее одновременно на жирное масло и мягкие кучевые облака.       Наверное, удивление на моём лице сумело в красках объяснить Джирайе откуда оно такое красивое взялось. И он, впервые на моей памяти, по настоящему испугался.       Я же, не будь дураком, а королём дураков, спросил по-простому:       — Так ты ревнуешь, что ли?       Громкий выдох и спрятанное в ладони лицо стало мне ответом. Мужчина над чем-то напряжённо думал, а я ему не помогал, массируя ухо, а потом и затылок. Потерев глаза, он резко поднял голову и заявил:       — Я не буду с тобой спать, Наруто!       — Ага, — отозвался я, в очередной раз показывая, до какого места мне его заявления.       А потом придвинулся ещё чуть ближе, надавливая бедром на пах мужчины, и потянулся вверх, прямо к его губам. Из такого положения мне ещё не хватало роста, так что я приготовился ждать, но мне это надоело уже через пару секунд, пришлось целовать упрямый, гладко выбритый подбородок.       Душа поэта не выдержала, и он отвернулся, давая мне возможность дотянуться уже до щеки. Но пришлось пересесть, и тут я занял куда более удобное положение, прижимаясь к Джирайе своим пахом.       Не столько даже вопреки, сколько благодаря пережитому надругательству, я ощущал сильнейшее возбуждение. Мне хотелось ласки, нежности, любви. Хотелось убедиться, что со мной всё в порядке, просто люди попадались в последнее время мерзкие.       — Я не отстану, — решил всё же предупредить, ещё раз проезжаясь пахом, показывая нарастающее возбуждение.       — Ты ужасен, Наруто, — выдохнул Джирайя и всё же поцеловал меня.       Уверенный, умелый, заботливый. Когда он обхватывал мою талию руками, его пальцы соприкасались — такова была разница в размерах. Но, даже сжимая, прикусывая или удерживая, он контролировал силу.       Скинув на пол мою футболку, он широко прошёлся языком по шее, потом припал губами к кадыку, посасывая, заставляя урчать. Потом стал спускаться ниже и, пока у меня ещё была возможность, я потянулся к завязкам на кимоно. Узелок удивительно легко поддался, а потом мужчина уже сам скинул его, нетерпеливо дёрнув плечами.       Теперь, его заинтересовала родинка около подмышки, между плечом и грудью. Это местечко оказалось удивительно чувствительным и я с радостью, продемонстрировал это, пройдясь ногтями по широченной мускулистой спине.       — Ты с меня так кожу сдерёшь, — предостерёг мужчина, поднимая поплывший от возбуждения взгляд.       — Не преувеличива… Оу, — оборвал я себя, когда ощутил сильный запах крови, а потом посмотрел на руки.       Вместо коротко остриженных ногтей, на них сейчас были самые настоящие окровавленные когти, которыми я неплохо так распорол Джирайе спину.       — Это же обработать надо, — подорвался я, но меня удержали на кровати и даже перекинули в лежачее положение.       От столкновения спины с матрасом внутри всё перевернулось, а пружины натужно скрипнули. Сверху навалился Джирайя, удерживая вес на локте одной руки, а другой проводя по бедру, от колена, ныряя в широкую штанину шорт и дальше, пока натяжение ткани не остановило вблизи паха.       — Так заживёт, — прошептал он и поцеловал в губы.       Его рука перебралась ко мне на пах, поглаживая через тонкую ткань, потом он подцепил сразу резинки шорт и белья, высвобождая ноющий член и погладил уже так, легко накрывая широкой ладонью и мошонку и ствол до самой головки, влажно мажущей по низу живота.       А я стеснялся. Мне почему-то не хватало смелости взяться за его брюки и выпустить зверя. Наверно, начало доходить, какого размера этот зверь. Я его видел только в состоянии покоя, а тут, судя по ощущениям, полная боевая готовность.       Джирайя продолжал очумительно ласкать снизу и потом ещё ловко поймал мой язык, посасывая, перекатывая на своём языке шарик пирсинга, и этого хватило, что бы тело вздрогнуло от накатившего оргазма. Сперма рывками выплёскивалась на живот, но я уже успел испугаться, что на этом праздник жизни может закончиться, поэтому, несмотря на навалившееся блаженство, принялся действовать.       Сжав напряжённое плечо мужчины, больше для собственного успокоения, чем пытаясь удержать, другой рукой я пролез между нашими телами, нащупал завязки и снова, с удивительно лёгкостью, сумел развязать. После, надеясь закрепить успех, полез в бельё, но Джирайя вдруг прервал поцелуй, ухватил меня за шаловливую ручонку, завел её над головой и прижал к подушке.       Я, внимательно глядя в смеющиеся глаза мужчины, с поистине лисьим любопытством, полез к нему в трусы другой рукой, но и её перехватили, завели к первой и, скрестив запястья, перехватили одной рукой.       Мне игра очень понравилась и я, не будь дураком, а, как уже было признано, королём дураков, подтянул к груди колено относительно свободной ноги и попытался провернуть фокус уже стопой. Пальцы, чуть касаясь ноготками кожи, обтягивающей крепкие мышцы живота, скользнули ниже, пока не достигли резинки белья. Джирайя и сам наблюдал за моей конечностью с нескрываемым любопытством, не уверенный в успехе задумки, но уже прикидывающий, как бы ещё и эту конечность зафиксировать.       Я же, закусив от напряжения язык, скользнул мизинчиком в небольшой просвет между резинкой и телом около выпирающей подвздошной кости. Получилось подцепить и, зажав краешек белья между двумя пальцами, я медленно, чтобы не соскочило, стал стягивать ткань вниз. И довольно успешно. Уже стало виднеться основание члена, но тут мою ногу перехватили и за лодыжку потянули к рукам.       Хорошая растяжка стала моей погибелью — Джирайя не только без труда сумел одной рукой зафиксировать сразу три мои конечности, но я даже сам от этого дискомфорта не испытал, валяясь всё так же расслабленно, но уже снова возбуждённо.       Попытки высвободить оставшуюся на свободе конечность провалились. Джирайя надёжно фиксировал её своими ногами.       Убедившись, что лезть мне к нему больше нечем, мужчина наклонился и поцеловал тонкую кожу за коленкой задранной ноги, облизал и снова поцеловал, но уже чуть ближе к икре, оставляя засос. Потом укусил с другой стороны, где начиналось бедро.       Это было щекотно и волнительно. От таких ласк я не мог не ёрзать и пытаться выбраться. Дошло уже до того, что вместо тихого стона из меня вырвался всхлип. Джирайя тут же поднял голову, отрываясь от своего занимательного дела, пытаясь понять, что случилось.       — Я больше не могу. Хочу. Пожалуйста, — тихо попросил я, плохо понимая, чего именно хочу.       Джирайя и сам не сразу сообразил. Сначала он коснулся губами головки подрагивающего члена, но я тут же сказал:       — Нет. Не это.       Тогда и мне стало понятно, что не хватало того чувства, из-за которого я так настойчиво, несмотря на неудачу, продолжал искать мужика. Джирайя тоже был вынужден сообразить и теперь пребывал в задумчивости, но ещё один мой жалостливый всхлип заставил его, поджав в недовольстве губы, отпустить мои конечности, чтобы следом стянуть шорты и бельё.       Понимая, что вечеринка не отменяется, я вновь ощутил игривость. Поджал колени, прикрываясь, а потом стал наклонять ноги в одну сторону, скручиваясь корпусом в другую, потягиваясь и лишний раз показывая, какой я лакомый кусочек.       — И где только такому научился? — пробурчал Джирайя, не имевший возможности остаться равнодушным.       — Так так же кошечки делают, когда долго на солнышке валяются, — заметил я, жутко хриплым голосом.       Джирайя, чуть дёрнул головой, будто вслушиваясь в мой голос, и я даже ощутил толику разочарования, когда замолчал.       — Тебе нравится такой голос? — тут же поинтересовался я, стараясь не терять нужный тембр и ощущение в горле.       — От тебя ничего не скроешь, — с одной ему понятной печалью, заметил Джирайя.       А потом положил руки мне на колени, поглаживая, но не разводя.       — О чём думаешь? — тут же заинтересовался я.       — Да так.       Сейчас, сидя, упираясь коленями по бокам от моих бёдер, Джирайя был похож на Ками секса. О чём я и решил ему сообщить:       — Ты дьявольски горяч. Я ещё летом это заметил.       — Подожди, то есть это сейчас не минутная блажь, а ты уже столько времени на меня залипаешь? — удивился мужчина и его руки чуть крепче сжали мои колени.       — Да, — мурлыкнул я, улыбаясь.       Поборов удивление, мужчина усмехнулся и тут я снова кончил — буквально, — от одного только его вида: с голым торсом, в брюках, характерно натянувшихся в районе паха и промокших от смазки, с сияющими в лунном свете роскошными белыми волосами, хитрыми глазами и ебучим пирсингом в носу, на который можно пускать слюни до скончания времён.       Тут он отпустил мои колени, завел руки себе за голову, подхватывая волосы и, изучая меня каким-то новым взглядом, стал завязывать хвост. От таких движений, мышцы на руках и груди перекатывались, завораживая и заводя ещё сильнее.       — Мне кажется или настрой поменялся? — робко, но всё ещё хрипло уточнил я.       — Да, — мурлыкнул уже Джирайя, пуская по телу волны мурашек.       Закончив с волосами, он ухватил меня за всё ещё сведённые в игриво-стыдливом жесте бёдра, подтянул к себе и развернул, провозя спиной, боком и животом по покрывалу и устраивая голой попой к верху у себя на бёдрах. В таком положении дырочка точно была на виду, а, учитывая, сколько на неё уже должно было натечь с паха, ещё небось и блестела.       Две крупные ладони накрыли ягодицы, покрывая ещё и бёдра, сжали, развели в стороны и вверх, заставляя меня ещё сильнее прогнуться в пояснице. Ещё немного помассировав, Джирайя скользнул ладонями ниже между ног, в сторону паха, а потом подхватил и потянул выше, закидывая мои ноги себе за плечи, пока мой пах и снова начавший твердеть член не упёрлись ему в ключицы. А потом между ягодиц стало влажно и горячо.       Я и без того находился в положении мало свойственном людям в обычной жизни, а тут ещё и такие удивительные вещи происходить начали, что я подавился вздохом, а потом, проглотив кашель, глухо простонал, уткнувшись лицом в сбитое покрывало.       Языком это ощущалось охрененно. Он мог коснуться мягко, оставляя размашистый мокрый след, который тут же начинало холодить прохладным воздухом, а мог, напрягая, вжаться острым кончиком в дырочку, давя в неё, неглубоко проникая внутрь, а потом вообще обхватывал губами всё колечко мышц, посасывая, будто желая оставить ещё и там засос.       Но очень скоро, этого стало не хватать. Я сам чувствовал, как нутро от общего возбуждения и мягкого, но настойчивого, воздействия, начинает податливо раскрываться, готовое принять ещё.       Скинув меня обратно на матрас, Джирайя хотел полезть копаться в своих вещал, но я тормознул его, уперевшись стопой в грудь и жестом фокусника вытащил из браслета связку презервативов.       — Не это потерял?       Джирайя закатил глаза, и легко дотянулся со своего места до шуршашей ленточки.       — Тебя нужно растягивать?       — Тебе — да. Так что давай, приступай, — поторопил я, отворачиваясь и уже самостоятельно принимая надлежащую позу, то есть каком кверху.       Распечатав презерватив, Джирайя натянул его на два пальца и тут же приставил к дырочке, постепенно проникая внутрь массирующими движениями. А потом, когда ощутил, что я легко его принимаю, медленно вставил до конца.       Я весь прогнулся, блаженно вздохнул и подался чуть назад, поощряя дальнейшее надругательство.       — Тебе не больно? Ты совсем узкий.       — Мне идеально, — тут же отозвался я и, подумав, добавил. — И будет ещё охренительней, когда это будет твой член.       — Ты сейчас договоришься до того, пиздюк, что это случится прямо сейчас.       Всё ещё хотелось подначивать, но инстинкт самосохранения тут сработал и позволил удержать варежку захлопнутой. Тем более, что пальцы у Джирайи были такие же большие, как он сам, и шли туговато.       Но очень быстро жаждущая острых ощущений дырка совсем разогрелась и три пальца приняла с той же лёгкостью, что и два. Скоро это и Джирайя понял. Вытащил пальцы, скинул на пол презерватив, который свою главную функцию на сегодня выполнил и добавил к слюне нормальной смазки.       — Как тебе удобней? Так или лучше сам сверху сядешь? — безуспешно примеряясь, поинтересовался мужчина.       — Мне удобней прямо сейчас и прямо так. Давай. Это же не тебе в зад дубину пи… ах!       — Так вот как ты затыкаешься, — с трудом выговорил Джирайя, успевший одним движением войти почти наполовину.       От неожиданности, я напрягался и не пустил его глубже, но ощущая внутри это давление, от которого спирало дыхание, дрожали ноги и волны обжигающего удовольствия расходились по паху, было легко снова расслабиться, позволяя огромному члену прорываться ещё глубже, удивляя и меня и Джирайю возможностями моего небольшого тела.       — Я тут подумал, — начал Джирайя, когда остановился, чтобы дать мне привыкнуть. Оглаживая пальцами ягодицы и мокрое, растянутое до предела колечко мышц. — Я свиток призыва заглатываю специальной техникой, а ты же его сможешь в задницу прятать без всяких ниндзюцу.       — Отличная мысль. А теперь представь, что мне срочно придётся его извлечь. На поле боя, желательно, — посмеиваясь, из-за чего внутри всё сжималось, обостряя ощущения, сказал я.       — Без подобного потенциала, сама идея теряет смысл, — справедливо заметил Джирайя.       Потом крепко обхватил меня за бёдра, вошёл до конца, медленно вышел и снова быстро двинулся вперёд, замедляясь в конце и плавно врезаясь пахом в ягодицы. Задав темп, Джирайя немного менял угол проникновения. Я тоже пытался подстроиться, но с меня и без того пот градом тёк, а ноги не разъехались только от того, что мужчина сам меня удерживал.       Наконец, получилось подобрать нужное положение, чтобы член входил под максимально приятным углом и тогда Джирайя стал двигаться ещё злее, окончательно выбивая из меня всякие мысли. Когда ему захотелось сменить позу, я подчинялся его рукам безвольной жидкой массой. Кончил я уже почти насухую, лёжа на спине и изо всех оставшихся сил обнимая целующего меня Джирайю руками и ногами. Тогда он, двинувшись ещё пару раз, вошёл, наконец, на максимальную глубину, вдавливая меня в несчастную кровать, за скрипом которой не всегда было слышно собстенные громкие стоны.       Потом, повернувшись вместе со мной на спину, укладывая на грудь, он снял и скинул на пол презерватив, который, как я обнаружил чуть ближе к рассвету, был изодран в клочья и его кусочки мне ещё только предстояло вымывать.       Лежа на груди спящего мужчины, я старался не двигаться, точно зная, что он проснётся. Тут на руку сыграло то, что на восстановление сил у меня ушло несколько часов, в течение которых я, даже при наличие возможности, двигаться бы не стал. А так, валяться на тёплой широкой груди, после восхитительного секса, где были и страсть, и нежность, оказалось прекрасно.       Но часам к семи утра тело уже молило о движении. Тогда я сполз с Джирайи, который всё же проснулся, но, быстро сообразив, что к чему, снова отключился и не просыпался даже пока я бродил по комнате, наводя порядок и одеваясь для похода в баню. Источников в этих краях, к моему глубочайшему сожалению, не водилось.       Отмокнув, расслабившись, налюбовавшись собственным отражением, которое, наконец, снова стало походить на меня, хоть и всё ещё отдалённо — привыкнуть к бледности и шрамам пока не получалось, — я соизволил медленно поковылять в сторону общежития, где должен был состояться один коротенький прогон.       Время ещё было раннее — немногим дальше полудня, — так что я не ожидал, что все члены труппы уже будут стоять во дворе, ожидая меня одного. Этого хватило для того, чтобы насторожиться.       Поэтому я не сильно удивился, когда на меня набросился, подобно тигру, которому в задницу перчик чили затолкали, сам старейшина. От злости, он даже сумел вспомнить моё имя, что ещё раз подчёркивало исключительность момента:       — Где ты был, Наруто?       — В бане, — неторопливо кивнув, проурчал я, напоминая самому себе обожравшегося сливками кота, хвост клавшего на бремя страстей человеческих.       — А с господином Симидзу ты когда успел пересечься? — плюясь, продолжал допрос старик.       — А господин Симидзу у нас кем будет?       — Этот человек держит город. Торговец. Чуть полноватый. Футоу сказал, что ты с одним из его приближённых вчера вечером ушёл.       — Хэруо, да, был такой. И полный торговец был. И ещё один. Киничи, — неторопливо перечислял я, наблюдая за нервничающими членами труппы, что беззастенчиво подслушивали разговор, а потом перевёл взгляд на хмурого Джирайю.       — И что ты, мать твою перемать, Наруто, умудрился сделать, что человек, плевавший на уличных артистов в целом и кабуки — в частности, в первый же час работы канцелярии продвинул и полностью заверил закон о запрете кабуки во всей провинции Тоттори?! Что! — последнее слово он уже натурально проорал.       Вздохнув и переведя взгляд обратно на старика, я честно признался:       — Откусил ему его хуёк.       Мир замер, подавившись собственной слюной, а потом ткань мироздания прорвал громогласный хрюкающий хохот. Кажется, Шэнь Третий окончательно смирился с моим отказом и сейчас так радуется за то, что его хуёк остался при нём.       — Ты что сделал?       — Вы прекрасно слышали. И, я так понимаю, шоу отменяется? — по-деловому уточнил я.       Старейшина пока не был готов успокаиваться, но тяжёлая рука Джирайи на плече сумела вернуть его к проблемам насущным. Пыхтя, старик всё же ответил:       — Да. Из города нас не выгоняют. Пока. Но выступать не получится. У дома этого аренда ещё на неделю у нас. Столько здесь и останемся. А потом двинем домой.       — Понятно, благодарю, — кивнул я и пошёл в свою комнату — собирать вещички.       Вскоре ко мне пришёл Джирайя. Он мои действия распознал максимально верно и заметил:       — Если мы сейчас уйдём, мне придётся вернуть тебя в Коноху. Ты уверен, что не хочешь провести здесь ещё неделю?       Обернувшись, я увидел его, привалившегося к дверному косяку, тоже ленного и вальяжного. Завязки на кимоно и штанах болтались неровными лоскутками, на оголившихся предплечье и шее виднелись глубокие царапины, теряющиеся в одеждах.       — Выглядишь так, будто тебя на ночь в клетке с бешеной кошкой заперли.       — Скорее уж с лисом, тогда, — усмехнувшись, поправил Джирайя. — Так что?       Я задумался. Ни коллектив, ни город мне не были симпатичны, пусть не полностью, но в массе своей. Был ли это повод возвращаться в деревню и лишаться возможности провести своеобразный медовый месяц с Джирайей?       — Не знаю, даже.       — Уехать можно в любой момент, — продолжил свои уговоры мужчина и я решил согласиться.       Кинув стопку чистых вещей обратно в ящик, я вновь обернулся и тут же угодил в объятия. Но секса мне пока было достаточно, как и Джирайе, поэтому я предложил:       — Давай днём тренировки, а вечером всё остальное. Кстати, я хочу научиться делать минет.       Джирайя отпустил меня, отошёл на шаг, поправил ворот кимоно и, вроде как даже смущаясь, признался:       — Здесь из меня плохой учитель. Я же убеждённый гетеросексуал.       — Был.       — Был, — послушно кивнул мужчина и уголки его губ стали подрагивать.       — Я понял. Но мне от тебя нужен только твой член и голова, которой ты сможешь анализировать и говорить, что и как тебе нравится, а что — нет.       — Ладно. Не могу сказать, чтобы меня концепция таких тренировок только лишь пугала.       — Чудно. Ну, пойдём тогда.       Для тренировки пришлось покинуть пределы города и немного углубиться в лес, а там мы уже начали занятие. Удивительно, но Джирайе, видимо, было необходимо меня трахнуть, завязывая в разные узлы, чтобы оценить реальные возможности гибкого тела. Поэтому дело сдвинулось с мёртвой точки.       Он смог поправить мне стойку, поставить удар, правда пришлось сначала коготки подстричь — они, как и волосы, после отрастания обратно не втягивались.       Потом ещё немного поработали над ниндзюцу и устроили спарринг в треть левой пятки, чтобы грохотом никого не напугать и лес случайно не проредить.       Вернулись мы уже поздним вечером, но Джирайе оказалось необходимо отлучиться по какому-то делу. И в общежитие я вернулся один.       В нём было подозрительно безлюдно и темно. Будто все обитатели свалили в едином порыве, оставив только одну любвеобильную парочку, чьи стоны слышались, стоило сконцентрировать чакру в ушах. Но не стоило обманываться: сладких возлюбленных в труппе отродясь, как мне кажется, не водилось.       Затаившись, я скользнул сразу на второй этаж через прикрытую оконную створку. Из гостиной, вышел в коридор, и, успев различить в мужских стонах Шэня, почти расслабился. Но потом послышался другой низкий голос, принадлежавший скорее всего старосте, а женский вздох внезапно обратился криком, оборвавшимся вместе со звонким шлепком. Уже заранее понимая, что происходящее мне не понравится, я потянул ветром приоткрытую дверь, которая с тихим скрипом, который за возобновившимися стонами и криками слышно было только мне, отворилась достаточно, чтобы я из своей тени смог увидеть, как старейшина и Шэнь, измывались над полубессознательной, побитой Джиной. По её белым тонким ножкам стекала кровь, соски покраснели от укусов, всюду на, обычно закрытых одеждой, частях тела виднелись синяки разной степени новизны, царапины, шрамы, засосы. Пальцы на руках тоже были повреждены, будто ногтями пыталась проскрести себе путь к побегу.       Придушив девушку, Шэнь вбивался в её вяло сопротивляющееся тело, а старик стоял рядом, дроча свой скукоженный хер и грубо лапая девушку, то хватая её за грудь, то вставляя пальцы в рот, то дёргая за волосы.       Это было настолько отвратительно, что я не мог пошевелиться и только медленно сполз на пол, прикусывая кулак в немом крике. Мне стало страшно. И, в лучших традициях человеческого эгоизма, за себя любимого, конечно. Потому что я буквально видел свою судьбу, стоит мне наткнуться на любого ублюдка чуть сильнее меня или нескольких, но тоже шиноби.       И мне ведь никто не сможет помочь. Не станет помогать, как я сейчас не помогаю Джине, потому что переполненный паническим ужасом мозг не способен найти хоть одну причину поднять это бесполезное тело и убить этих двоих.       Внезапно рядом выросла тень. Но даже тогда я не смог оторвать взгляда от завершения того жуткого акта, что совершался, наверно, не одну сотню раз.       И не с одной сотней человек.       Тень положила свою руку мне на плечо, но тогда это был слишком незначительный стимул отреагировать.       Потом меня объял знакомый аромат безопасности, и я оказался на руках у Джирайи, который бесшумно покинул общежитие и поставил меня на землю только тогда, когда убедился, что нашёл достаточно уединённое место.       — Мы можем что-то сделать? — спросил я бесцветным голосом, без особой надежды. — Что-то такое, что действительно гарантированно спасёт её, а не сменит одно несчастье другим.       — Я долго думал. И у меня появилась одна мысль. Более того, я даже успел свой замысел осуществить.       — Что ты сделал?       — Старик умрёт через пару недель от лихорадки. Про похождения Шэня очень скоро узнает отец его жены. И скорее всего убьёт. А Кацумото ближайшей весной женится на Джине и далеко не сразу поймёт, что сделал это не по своей воле.       Это звучало отлично, вот только:       — А он её не возненавидит?       — Не должен. Но я планирую наведаться к ним через пару лет. Проверю.       Подняв взгляд, я впервые увидел Джирайю. Я всё думал, что он наблюдатель, который только собирает информацию и в жизни людей старается не вмешиваться. Но, оказывается, он сам выбирает сюжеты историй окружающих.       Было бы здорово, чтобы он всегда был рядом. С ним мне ведь точно ничего не грозит.       От моего взгляда мужчина засмущался и, польщённый, заметил:       — Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, мне придётся убить всех, кому ты это расскажешь.       — Это правило обычно работает как-то иначе, — заметил я, улыбаясь и чувствуя, что окончательно успокаиваюсь.       Джирайя улыбнулся, обхватил моё лицо своими тёплыми ласковыми руками и протирая большими пальцами под глазами, прямо, как вчера.       — Тебе надо умыться. Шрамы на щеках опять вскрылись.       — Угу, — кивнул я, кутаясь в его тепле.       Эту ночь мы провели в гостиничном номере подальше от общежития, а утром, не договариваясь, собрали вещи, попрощались с труппой и неторопливо двинулись в сторону Конохи, потому что после такого оставаться в Тоттори не было никаких сил.