Лисица

* «Как он там?» — не то, чтобы я слишком беспокоилась о состоянии Годжо Сатору после того, как тот вернулся оттуда. Но простое человеческое любопытство никто не отменял. Ответное сообщение от Сёко приходит спустя пару минут: «Крыша у него, конечно, если и тронулась, то на фоне происходящего это незаметно. Шрамы решил оставить.» Пальцы быстро тапают по экрану телефона, печатая ответ: «Понятно. Хорошо. Привет ему». Откладываю телефон, потягиваюсь на кровати. От Сёко снова приходит ответ: «Тебе от него тоже. Сказал, будет ждать тебя через час вот по этому адресу, мол, вам надо встретиться и поговорить». И следом прилетает метка геолокации. Заинтриговал. Открываю ссылку. Метка стоит в отдаленном парке, в нескольких кварталах от Техникума. Годжо Сатору хочет прогуляться? Хорошо, не вопрос. Собираюсь неспеша, чего уж там. Волосы собираю в высокий хвост, привычными движениями вырисовываю стрелки, подкрашиваю ресницы и брови. Выбор падает на сливово-коричневую темную помаду. Под брючный костюм и длинный черный плащ самое то. Последний штрих — перчатки с открытыми пальцами (ха, привет длинным ногтям), берцы и пушистый обруч с меховыми наушниками. На всякий случай закидываю Черное солнце в карман, затягиваю пояс на талии и вызываю такси. Ночной город за окном автомобиля мелькает уютным неоном, встречными вспышками от фар и уличных фонарей. Минуем светофор за светофором, поворот за поворотом, и уже скоро я высаживаюсь. Парк безлюден. Про него ходят слухи, что тут пропадают люди, что он чуть ли не заколдованный. Но если Годжо Сатору назначил мне тут аудиенцию, значит здесь вполне безопасно, верно? Уже приблизительно понимаю, о чем может пойти речь. Лисица, зачем было так рисковать? А если бы я вернулся какой-то припизженый? А если бы вас троих затянуло ко мне? А если Тенген покарает вас за вторжение? А если… Прислушиваюсь, шагая к закрытому много лет назад кафе. Вроде бы его кто-то выкупил, но открытия так и не произошло. Сухие ветки дикого винограда оплетают здание, навеивая жутковатые ассоциации с хоррор-квестами. Прислушиваюсь. Кроме птиц и белок в парке никого. Маринует меня в ожидании? Зачем?.. Парк большой, даже очень, в стороне от кафе — неработающий парк аттракционов. На первый взгляд вполне себе симпатичный. И Бог весть, сколько тут в свое время пропало подростков и одиноких людей, оказавшихся здесь в темное время. Черное солнце в кармане брюк приятной тяжестью напоминает, что я в безопасности. Хруст ветки раздается за моей спиной одновременно с тем, как меня волной накрывает аура Сильнейшего. С тех пор, как он вернулся, она стала куда более концентрированная. Оборачиваюсь. Годжо в спортивных штанах и забавном белом худи с надписью «#Dead_Blonde», сунув руки в карманы, покачивается с пяток на носки. Черная повязка привычно сдвинута с одного глаза на лоб. Шрамы на переносице, подбородке и скулах придают ему вид зловещий, при всей придурковатости образа. — Напугал, — фыркаю, тут же стараясь унять сердцебиение, все же, шаман появился слишком резко, пусть и ожидаемо, — так, о чем ты хотел поговорить? Сильнейший вместо ответа выдает резкий оскал улыбки. Вытаскивает одну руку из кармана, и в повернутой к небу ладони сгущается шар из светло-фиолетового свечения. Блять. Блять-блять-блять. — Годжо-семпай? — делаю шаг назад. Жуткая улыбка не сходит с его лица. Он склоняет голову набок, и я понимаю, что пора бежать. Заряд Фиолетового плавит парковую дорожку там, где мгновение назад стояли мои ноги. Стремглав пускаюсь наутек. Что он, блять, такое творит?! — Совсем ебанулся? — мой крик заглушает треск ветвей, по которым прилетает все тот же Фиолетовый. Краем глаза замечаю, что над парком распускается Завеса. Устремляюсь к кафе, чтобы нас разделяла хотя бы стена. Морально готовлюсь к тому, что меня в любой момент может утащить с собой Синий, когда шаману надоест палить Фиолетовым. Годжо Сатору не издает ни звука. Лишь улыбка и озорной взгляд затягивающе-голубого глаза — вот и вся обратная связь. — Да что я блять сделала?! — как хорошо, что мне хватило ума надеть брюки, а не платье. Сейчас бы пришлось раздеваться и превращаться, а так хотя бы могу бежать. Пока что. Хотя знаю, что долго бегать от него не смогу. По-прежнему не отвечает, парой прыжков настигая меня. Огибаю здание, тут же пространство рвет ещё одна фиолетовая вспышка, и стену над моей головой пробивает заряд чистой боевой магии. Кирпичи летят в стороны, я выхватываю из кармана Черное солнце и позволяю режущим лезвиям лучей развернуться в стороны. Так себе самозащита от Сильнейшего шамана современности, но хотя бы смогу отбивать вспышки. Наверное. Ноги скользят по сырой земле, когда я в очередной раз срываюсь с места. Он мой вопрос игнорирует. По тому, как густеет аура и все громче гул его крови в моих ушах, понимаю, что он беззвучно крадется по ту сторону здания. Рывок — и Фиолетовый прилетает по кабинке контролера колеса обозрения, за которой я пытаюсь спрятаться. Вот же ёбаный ты нахуй! Выскакиваю, чтобы совершить перебежку дальше, к заброшенному павильону комнаты страха, и на бегу прикрываюсь Черным солнцем, как зонтом. Ещё одна вспышка Фиолетового — и у меня невесть где берутся силы ускорить бег. С ноги выношу хлипкую дверь павильона и влетаю в кромешную темноту. По обонянию бьет стойкий запах сырости и затхлости. Узкий коридор расходится двумя ответвлениями. Выбираю идти направо. Годжо Сатору, наконец, подает голос: — Лисица спряталась? Хорошо спряталась? — знаю, что он может одним зарядом разнести павильон, но пока не спешит. — Выходи, глупенькая, выходи к папочке, — в его тоне звучит блядский ядище, и у меня подрагивают ноги от страха, — выходи, мы ведь не в прятки играем, а в салочки! Затаиваю дыхание. Его голос прозвучал ближе, судя по тому, что под моими ногами половицы скрипели, а под его — нет, он активировал Бесконечность. Теперь я не слышу его шагов. Только дыхание и сердце. И запах. Я без понятия, что на него нашло, и мне страшно до усрачки. Вот только Завеса не даст мне уйти. Аура Сильнейшего проникает повсюду, сочится из щелей, я позволяю себе отдышаться, отмахиваюсь от свесившегося с потолка скелета и крадучись ступаю по коридору дальше. Зрение оборотня — приятный бонус в этой жизни, гражданскому бы здесь было хоть глаз выколи. Аурой Сатору теперь веет сразу со всех сторон, так, что я даже теряюсь. Через метров десять замираю, прислушиваясь. Запах мага преследует меня в этом замкнутом пространстве, наполнив павильон целиком. Вздрагиваю, когда мне на плечо падает такая натуральная ладонь какого-то монстра со стены. Нетерпеливо стряхиваю её и снова прислушиваюсь. Где ты, Годжо Сатору? Рука монстра снова падает мне на плечо, но когда я снова делаю движение, чтобы её смахнуть, пальцы больно сжимают мое плечо: — Попалась. Мой визг режет уши даже мне — реакция вполне естественная, хоть и позорная. Шаман выбивает Черное солнце у меня из руки, хватает поперек тела и прижимает к стене, шепча безумно и горячо: — Попалась, глупая, попалась-попалась! Щелкаю клыками перед его лицом, в ответ он бьет ребром ладони по моей переносице и мир гаснет. Сильные руки молодого мужчины не дают мне сползти по стене. Прихожу в себя укрытая собственным плащом, обнаруживаю, что лежу в неудобной позе — руки за спиной, ноги подогнуты и уже затекают. Вокруг звучит мерный гул мотора. Не могу открыть глаза — мешает тугая повязка. Кисти связаны, как и ноги. С рыком выгибаюсь и ударяюсь головой о твердое. Поверхность подо мной вибрирует и качается. Запах бензина перекрывает остальные запахи. Я, блять, связана и в багажнике. Чудесно. — Годжо, мать твою, Сатору!!! — мой крик слышен, как мне кажется, всем участникам движения, если таковые есть. В том числе и тому, кто за рулем этой ебаной тачки. И пока я материализую звериные когти вместо маникюра, чтобы попытаться освободить для начала руки, слышу смех шамана сквозь толщу металла и гул мотора: — Маленькой лисичке нужно было быстрее убегать! Машина останавливается. Мои когти бессильно царапают веревку: она заговорена, и я буквально ничего не могу с ней сделать. Слышу хлопок дверцы, спустя несколько мгновений багажник открывается, холодный вечерний воздух врывается в мои легкие. Наугад делаю бросок всем телом, снова щелкая лисьими клыками, в ответ прилетает легкая пощечина — шлепок, от которого совсем не больно, но пиздец как унизительно. — Ещё раз так сделаешь, и папочке придется надеть на тебя намордник, — его голос ядовито сочится сквозь мое взвинченное сознание, пока он одним движением подхватывает меня на руки и лихо забрасывает себе на плечо. Плащ и оружие остаются в багажнике. Моя голова бессильно повисает внизу, руки за спиной затекают с каждым мгновением все сильнее, но я не чувствую этих колких мурашек. Потому, что нутро дрожит от смеси страха, неизвестности, любопытства и злости. — Вот ведь ублюдок, вытащила на свою голову, помогла по доброте душевной, змею на груди… — у меня не получается договорить, он прерывает мою тираду шлепком по моему заду, увесистым и жгучим, так, что булка тут же начинает нещадно зудеть. — Надо же, какой у маленькой глупой лисички грязный рот. Он будет наказан, — судя по тому, как он двигается, мы поднимаемся по ступеням. Тщательно принюхиваюсь и вслушиваюсь. Шелест древесных ветвей на ветру, гомон города отступил на задний план, слышен ленивый собачий лай — мы, кажется, где-то в частном секторе. Пахнет древесиной и разогретым под лучами солнца пластиком. Годжо Сатору притащил добычу в свою берлогу? Тут же следует грохот входных дверей, мой пленитель на миг задерживается, чтобы сбросить свои кроссовки, а затем несет меня дальше, и вот мы снова поднимаемся — он по ступеням, а я — в его руках безвольной куклой. Пока что безвольной. Снова тихий скрип двери. Шаман перешагивает порог, делает несколько шагов и опрокидывает меня на мягкое. Вокруг тепло, сквозь повязку на моих глазах пробивается теплый ламповый свет, фоном играет ненавязчивая музыка без слов. Снова дергаюсь в попытке освободиться: — Вот же с-сука! — Тихо! — маг приказывает таким тоном, что я прикусываю язык. Его колено прижимает мой живот, чтобы я не двигалась, он освобождает мои кисти и щиколотки, но лишь для того, чтобы привязать руки к изголовью ложа. Расшнуровывает мои берцы, обнажившиеся стопы сквозь тонкую ткань чулок лижет прохладный воздух. Мне кажется, или музыка становится громче. Сгибаю ноги в коленях, разгоняя кровь, мягкая поверхность прогибается под нашим общим весом, когда Годжо склоняется надо мной и тянет резинку хвоста, распуская мои волосы, снимает с меня пушистые наушники, расстегивает пуговицы моей рубашки. Так меня убьют, или выебут? — Как громко стучит сердечко у испуганного лисёнка, — в его голосе неприкрытая игривая издевка, — не бойся, папочка тебя не обидит. Пока что, — он кладет руку мне на висок и вынуждает повернуть голову набок, слазит с ложа и подходит вплотную к моему лицу. Распахиваю рот, чтобы съязвить что-то в ответ, но на губы моментально ложится горячая гладкая плоть. Этот ублюдок вот так, с ходу, решил трахнуть меня в рот? — Только попробуй укусить, — Сильнейший произносит это ласково-ласково, не уточняя, что именно может случиться, но мне и не надо. Послушно принимаю правила этой больной игры. Член проталкивается между моих губ, и я позволяю ему это. Сатору двигается сам, придерживая меня за нижнюю челюсть одной рукой, а второй направляя член: — Как красиво смотрится твоя помада в этой интересной ситуации, лисёнок, — движения становятся напористее, напрягаю щеки и язык, чтобы в этой позе сосать старательнее, — как тебе к лицу мой член, если бы ты только видела, — поправляет повязку на моих глазах, а я в ответ раз за разом очерчиваю языком его ствол по кругу. — Вот так, лисёнок, вот так, продолжай!.. И я продолжаю. Слюна предательски скапливается и стекает из распахнутых губ. Годжо устраивает руку на моем затылке, и теперь широкий член ныряет еще глубже, так, что моя глотка спазмически трепещет. Шестиглазый выдыхает первый стон, когда я кончиком языка пытаюсь раздвинуть щелочку его уретры, тут же обласкивая уздечку под головкой и в очередной раз заглатывая горячий бархатный ствол почти до основания. И я знаю, что помада уже размазалась- по члену, по руке, которой он его мне в рот направляет, по лобку шамана, вокруг моего рта: грязно, пошло, но по-своему эстетично. И чем сильнее Годжо загоняет мне в рот член, тем сильнее у меня слезятся глаза, так что да, подводка и тушь, скорее всего, тоже уже растеклись. Он усилием отстраняется, его плоть покидает мой рот с влажным звуком. Я со стоном делаю глоток воздуха. И понимаю, что давно и бесповоротно потекла. Вернувшийся с того света Годжо Сатору еще более ебанутый и непредсказуемый, чем прежний. И странным образом это не только пугает, но и дико заводит. Сильнейший рывком стаскивает с меня брюки, чувствую, как его пальцы натягивают ткань обоих чулков, кружевные резинки на моих ляжках не выдерживают. Губы блондина ложатся раскаленными поцелуями по моей коже рядом с кромкой трусов. Чувствую скрытым кружевом белья лобком его горячее дыхание. Параллельно вслушиваюсь в то, как бешено колотится сердце шамана. Он сдвигает набок ластовицу и дарит уже мокрым лепесткам лона поцелуй — первый за этот вечер. Рвано выдыхаю, вздрагивая всем телом. Годжо позволяет себе непростительно длинный мазок языком вдоль половых губ. Затем ещё один, и ещё один. И ещё, после которого его руки стаскивают с меня и трусы тоже. — Хочу послушать, как Лисица будет просить, — мурлычет, издеваясь и прекрасно осознавая выигрышность своего положения. Страха, который был у меня перед ним в нашу самую первую встречу, словно никогда и не бывало. Прогибаюсь в спине, хватаясь пальцами за жгуты веревок, перехватывающих мои запястья, раздвигаю ноги шире и запрокидываю голову, упираясь макушкой в ткань — одеяла, или простыни, не могу понять: — Обычно просят те, кто стал моей добычей, — кусаю губы. Его рука дотрагивается до моего рта, позволяет прикусить свои пальцы, прежде, чем начинаю их ласкать языком и посасывать. — В этот раз добыча — ты. — он убирает руку. Только от этих слов, от этого ядовитого и одновременно ласкового голоса меня утаскивает очередная волна возбуждения. Сейчас — его феромоны это оружие, а не мои. Вдыхаю всей грудью: — О чем Сильнейший хочет, чтобы я его просила? — Не знаю, ты мне скажи, — усмехается мне в бедро. Приподнимаю таз в попытке поймать промежностью хоть каплю прерванной разговором ласки. — Продолжай… — не решаюсь сказать прямо, гордость встает поперек горла. Его ладонь шлепает по моему бедру: — Не понимаю, о чем ты. — Прошу…. Продолжай, пожалуйста… — снова вздыхаю, ощущая, как его пальцы размазывают его слюну и мой сок по приоткрытым половым губам. — Чего хочет маленький глупый лисенок? — блять, я не вижу его улыбку, но я её уже почти ощущаю физически. Его пальцы скользят ублюдски ярко. Мурашки бегают по мне волна за волной. — Хочу твой язык у меня между ног, — сдаюсь, закусывая губу почти до крови. Он снова усмехается, устраиваясь между моих ног поудобнее, и я начинаю задыхаться от ощущений. Язык шамана ныряет под капюшон клитора, мягко, влажно, чтобы затем проскользнуть ниже и обвести преддверие влагалища. Рефлекторно дергаю руками в безуспешной попытке коснуться мужчины, но заговоренные путы держатся более, чем крепко. Позволяю себе стонать столь же откровенно, сколь откровенна сейчас его ласка: горячая, медленная, своей сладостью выворачивающая наизнанку мою природу как лисью, так и человеческую. Ерзаю по ткани рубашки костюма, мое сердце так же бешено стучит, как и у мага. Сатору вылизывает мою киску так нежно, с таким желанием, с таким трепетом, словно мы первые друг у друга. И я верю в искренность каждого прикосновения, как минимум, потому, что аура шамана полыхает вокруг меня чистейшим белым. Как его волосы. — Я хочу член… — у меня это вырывается неожиданно даже для меня самой. — Рано, лисёнок, — губы Годжо покидают мою промежность, он поцелуями покрывает мой живот, раздвигает половинки ткани рубашки, и его руки ложатся на мою грудь. — Пожалуйста!.. — роняю это и обиженно оттопыриваю губу. Он конечно замечает это, тянется к моему лицу, целует, кусает за подбородок, проводит языком вдоль горла: — Я ещё не наигрался! — его укусы остаются на моих ключицах, мокрое движение кончика языка спускается по груди к соскам. Втягивает поочередно правый и левый, массируя то одну, то вторую грудь, пропускает соски между пальцами, оттягивает и снова кусает, снова облизывает и кажется вот-вот замурлычет. Мурашки разбегаются по моим ребрам, когда он сжимает мою талию и снова накрывает своими губами мои. Поцелуй получается тягучий, сладкий, медленный и горячий. Язык Сильнейшего скользит по моему языку, задевает зубы, ласкается мягко, нежно и напористо. Прикусываю его кончик, и Годжо усмехается в поцелуй. Отстраняется и снова спускается к промежности, на этот раз толкаясь одним пальцем. У меня от неожиданности вырывается звонкий стон. — Я ведь по-прежнему твой должник, Лисица, — он шепчет, а у меня от его шепота едет крыша, — сначала ты кончишь, а потом получишь, о чем просишь, — и с этими словами его язык снова оказывается у меня на клиторе. Второй палец присоединяется к первому, и Годжо начинает ими двигать, задевая внутри меня настолько чувствительное место, что я вздрагиваю от наслаждения всем телом. Мерно, ритмично, настойчиво. Не сдвигаясь в сторону ни на миллиметр. Мне не нужно видеть его, чтобы понимать, как внимательно он следит за тем, как реагирует мое тело на его ласку. Потому, что он не только следит, но и в силу своей Проклятой техники, в силу своей проклятой природы способен разделить мои ощущения со мной, лишь заглянув мне в голову. Он знает, как сделать мне хорошо, и делает. И с каждым движением внутри и снаружи я все ближе к тому, чтобы сойти с ума. Тугое напряжение в низу живота с каждой секундой все невыносимее, и я понимаю, что сейчас либо умру, либо кончу максимально ярко. Пружина возбуждения лопается, и вместе с этим лавина удовольствия сметает последние крохи моего сознания. Сильнейший не прекращает ласку, не оставляя мне ни шанса. Крик — все, что мне остается. Крик, как высвобождение разума, подожженного развратным грязным экстазом. Я кричу от того, как мне хорошо, кричу имя шамана, меня выгибает удовольствием снова и снова, а между ног брызжет горячая жидкость. Меня трясет, и сквозь пелену этого сладкого безумия слышу, как Годжо, отстранившись наконец, усмехается: — Какая умница, — его тело прижимает своим весом меня к кровати, я все ещё крупно вздрагиваю, ловя волны уходящего оргазма. Рывком опускает мою повязку и мы встречаемся взглядами. Его лицо влажное от моего сока, и он позволяет мне сцеловать эту влагу. А дальше — действует жестко, по-хозяйски, и я не оказываю сопротивления: он подхватывает меня под одно бедро, заставляя развести ноги ещё шире и приподнять таз. Тугой член толкается в меня, и я снова кричу, впиваясь ногтями в веревки. Он свой должок вернул, теперь пришло время Сатору Годжо взять свое. И он двигается во мне, не отрывая взгляда. Вижу, как он тоже чуть прикусывает губу, как его лоб, наполовину перекрытый его повязкой, блестит от пота, как блестят его широкие плечи, покрытые страшными шрамами. Вижу, как его рот приоткрывается в тихом сладком стоне, когда моя киска сжимается на его члене снова, снова и снова. Его сильные тесные толчки внутри сводят меня с ума не меньше, чем предшествующая им ласка. Я раскрываюсь навстречу этим движениям полностью и без остатка, позволяя Сильнейшему втрахивать меня в постель. Рубашка подо мной тоже уже промокла насквозь, но мне похуй, мне так похуй!.. Он привстает, но лишь для того, чтобы выпрямиться и забросить мои ноги себе на плечи. И продолжить двигаться. Я бессознательно пытаюсь ухватиться за одеяло, но пальцы хватают воздух — длина веревок не позволяет. Годжо покрывает поцелуями сперва одну, потом вторую мою стопу, кусает пальцы моих ног, проводит языком по косточке щиколотки, и от смеси ощущений толчков внутри и влажной щекотки я в который раз звонко вскрикиваю, не понимая уже, где заканчиваюсь я и начинается этот сумасшедший шаман. Сатору покидает мое тело неожиданно, одной рукой опираясь рядом со мной, а второй лаская член. Капли семени жемчужным дождем покрывают кожу на моем животе, и Годжо стонет, так же развязно, как я, дрожь проходит по его телу волна за волной, а я не могу даже обнять его. Сильнейший поднимает на меня глаза, мое сердце пропускает удар, и он в который раз за сегодня впивается в мои губы поцелуем. — Мы квиты? — тянется к моим кистям, распуская веревки. — Не знаю, поглядим, — привстаю на локтях освобожденных рук, стирая его сперму со своего живота и демонстративно облизываю ладонь. Молодой мужчина снова улыбается как накануне в парке: — Я не слишком тебя напугал? — Это уже не важно, — решаю умолчать о том, что вообще-то, слишком, но это и вправду уже не важно. — Я бы не стал всерьёз палить по тебе Фиолетовым, — улыбка его такая обезоруживающая, что я почти поверила, ну-ну. Оглядываюсь. Где мои трусы? *