Лисица

* Никогда не любила бывать на современных кладбищах. То ли дело древние захоронения, старинные склепы, курганы и крипты, где с тобой говорит сама история. Но в этот раз у меня нет выбора. Ветер чуть шевелит края длинных рукавов платья и его подол. Пальто на моих плечах скорее не для согрева, а стиля ради. В моих руках букет из десятка ликорисов. Завернутые в матовую черную оберточную бумагу, цветы полыхают зловеще-алым. Мой путь лежит по узкой каменной тропинке через сад с погребениями. Ступаю по знакомому пути. Сегодня очередная годовщина с момента, как Сатору убил Тоджи-сенсея. Среди ветвей сада проглядывается знакомый памятник — и незнакомая темная фигура рядом. Кажется, у сенсея сегодня гости помимо меня? Молча приближаюсь. У места погребения наемника на плоском камне сидит молодой маг. Натыкаюсь на стену его ауры — она вязкая, но спокойная, даже чуть ленивая, словно море в штиль, полное медуз. Рядом с ним бутылка виски, судя по всему уже наполовину пустая. Огибаю незнакомца, кладу букет у изножья памятника. Тебя, парень, вижу впервые, но уже догадываюсь, кто ты. Ведь сложно не догадаться, когда на могиле Тоджи Фушигуро тебя встречает его полная юная копия. Почти полная. Маг сложен хорошо, но до формы отца ему ещё качаться и качаться. — Мегуми Фушигуро, полагаю? — нарушаю тишину первая. Шаман кивает и подвигается в сторону. Сажусь рядом. Он протягивает мне бутылку. Делаю глоток из горлышка и морщусь от интенсивности вкуса. Возвращаю бутылку. Фушигуро-младший склоняет горлышко над травой у памятника и льет немного напитка прямо на землю. Символично. — Ты та самая кицунэ? — голос сдержанный, но приятный. Навскидку ему лет двадцать. Выглядит ровесником Оккоцу. — Та самая, — утираю губы тыльной стороной ладони. Виски хороший, но как по мне уж слишком резкий. — Я Мегуми Фушигуро, — снова протягивает мне бутылку, а когда я отказываюсь, то сам надпивает из неё. — Я сразу это поняла. Ты слишком похож на него. На несколько мгновений снова воцаряется тишина, сопровождаемая лишь шумом деревьев, а затем маг тихо спрашивает: — Каким он был? О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. — Человеком он был хреновым. Отцом, как видишь, ещё хреновее. Зато убийцей он был отличным, и таким же отличным наставником, — камень достаточно прохладный, я привстаю, выпускаю пару хвостов за спиной, подворачиваю и сажусь обратно. Пальто плотное, но цистит мне точно ни к чему. — Он хотя бы изредка вспоминал обо мне? — Мегуми спрашивает без горечи, спокойно, с любопытством, скорее. — И о тебе, и о твоей матери, — говорю правду, говорю искренне, — но он всегда был уверен, что тебе будет лучше без него. — Что ж, он был прав, — молодой шаман окидывает взглядом памятник, а я рассматриваю парня с нескрываемым интересом. Шутка ли — Фушигуро-младший? Его черный пиджак расстегнут, такая же черная рубашка наполовину заправлена за пояс брюк — небрежно, но не без шарма. Его классический прикид совсем не вяжется с его прической. То ли вина барбера, то ли генетики — пряди хаотично всклокочены, и даже когда он пару раз проводит по волосам пятерней, челка как топорщилась, так и топорщится. Он пахнет вискарем и каким-то парфюмом, с хвойно-коричными нотками. Аромат уютный, обволакивающий. — Годжо-сенсей говорил, что ты помогла Утахиме и Сёко вернуть его из-под щитов Тенген, — в этом вопросе уже куда больше нажима. Но сам вопрос застает меня врасплох. — Помогла, — киваю. Ищу бутылку взглядом сама. Он протягивает мне её, делаю ещё один глоток. Горло дерет так, что на глазах проступают слёзы. Выдыхаю, промаргиваюсь. Фушигуро-младший пьет следом, и виски ему заходит, как вода. С каких пор маги вот так заливают боль? Ведь у него же болит. Очевидно. Интересно, кого он предпочитает? Женщин? Мужчин? И тех, и других?.. Тут же мысленно одергиваю себя: успокойся, Лисица, это ведь сын твоего сенсея! Сын, который так на него похож. Во всяком случае, лицом и разворотом плеч. — Вы с отцом были близки? — подозрительно щурится. Отвечаю максимально дипломатично, но правдиво: — Да, время от времени. Слава Богу, он не спрашивает прямо. Было бы неловко. Но смотреть на него не перестаю. У них с Оккоцу похожая природа притягательности. Маска правильности, под которую хочется заглянуть. Вдыхаю запах собеседника. Слушаю сердцебиение — он спокоен, абсолютно, угрозы во мне не видит, а значит можно очень ласково и аккуратно запустить коготки в эту молодую душу. На пробу делаю выдох через разомкнутые губы. Ну, как, поведется? Или нет? Фушигуро-младший, мгновение назад расфокусировано глядящий на памятник, вздрагивает: — Это… ты делаешь? — Что делаю? — невинно хлопаю ресницами. Соблазн слишком велик. Я только один раз попробую, и все, обещаю. Не ощущаю с его стороны сопротивления моему воздействию. — Хотя бы не у могилы моего отца! — теперь в его тоне недовольство, смешанное со смущением. — Думаю, будь он жив, был бы не против посмотреть, или даже поучаствовать, — оскаливаюсь, сама себе удивляясь, а нормальная ли я. Синие глаза молодого мага темнеют: — Так и происходит охота кицунэ? Выбираешь жертву, которая понравится, и сразу атакуешь? Подцепляю его кончиком ноготка за подбородок: — Именно. А ещё я знаю, что ты мне не откажешь. Он стискивает зубы. Сколько возмущения на этой милой бледнокожей мордашке! Конечно не откажет, у него нет выбора. В какой-то степени это можно будет назвать изнасилованием. Конечно, приятно, когда жертва первая проявляет инициативу. Но этот молодой шаман слишком закрытый и строгий для этого. Он в момент расслабляется, плечи чуть опускаются. — С отцом ты вела себя так же? — Нет, Тоджи сам меня хотел, — ухмыляюсь, вставая. Он поднимается следом, оставляет бутылку у памятника, попутно понимаю, что он выше меня на пол головы: — Я ведь могу тебя убить, ты в курсе? Закатываю глаза, нащупывая в кармане пальто телефон, чтобы вызвать такси: — Это говорил мне каждый из тех, чьей Проклятой энергией я питалась. И, да, зови меня Лисица. Он снова проводит рукой по волосам, но от этого они становятся лишь ещё взьерошеннее: — А имя? — Это и есть имя, — фыркаю. Пацан, слишком много вопросов. Такси приезжает скоро. Мы даже не успеваем насладиться неловким молчанием, воцарившимся после того, как я представилась. Блять, а ведь ему интересно. Считает, я бросила ему вызов, поманив лисьими фокусами. Но противостоять не может. Конечно он мне не откажет. Ему остается только принять ситуацию — как мухе, попавшейся в замысловато сплетенную сетку паутины. — И что ты со мной сделаешь? — от него по-прежнему пахнет виски. — Все, что захочу, — расслабленно откидываюсь на спинку заднего сиденья, ощущая, как маг, сидящий рядом, напряжен. — Чего именно ты хочешь? — он не глядит в окно автомобиля, только на меня. — Тебя, глупенький, — улыбаюсь ласково-ласково, но он этой ласковости не верит. Похуй. — Ты со мной, как с проституткой… — крысится. Окрысиваюсь в ответ: — Разница в том, что это ты мне заплатишь. Своей Проклятой энергией. Бросает на меня очередной жгучий взгляд. Таким либо раздевают и трахают до смерти, либо сразу убивают. Мои феромоны в его голове делают свою грешную работу. Чувствую себя похотливым папиком, который склеил малолетку. Только я не папик, да и не такая уж у нас и большая разница в возрасте. Авто тормозит рядом с парадным подъездом. Выхожу из машины и шагаю, не оглядываясь, зная, что он следует за мной, как привязанный — рассерженный, возмущенный, заинтригованный и взведенный. Пересекаем холл, в лифте он встает спиной ко мне, и я тянусь к его уху, чтобы шептать максимально нахально: — Я только начала. Очень скоро ты не заметишь, как сам этого будешь хотеть и будешь просить. — Спорим, не буду? — это одна из его последних попыток вернуть контроль. Хер там плавал. — Спорим, будешь? Мне самой держаться все сложнее. Лисья природа берет верх, и я позволяю ей это. Кицунэ чует легкую добычу и выпускает когти. Кицунэ ощущает слабое сопротивление жертвы и только сильнее звереет от этого. Кицунэ знает, что возьмет свое — выпьет, выжмет, выжрет все до капли, и отпустит молодого шамана нагуливать Проклятую энергию дальше, до следующей встречи. За нами захлопывается дверь квартиры, и это для него звучит словно щелчок механизма, спускающего лезвие гильотины на шею приговоренного. Его бесит, что я влезла ему в голову, а он позволил. Его бесит, что я его использую, а он ничего не может с этим сделать. Он не успевает ничего сказать — я сбрасываю пальто на пуф в коридоре, разворачиваюсь к парню. Одна моя рука сжимает его нижнюю челюсть, а вторая — затылок, заключая его голову в замок. Пальцы тонут в мягких черных волосах, таких непослушных и торчащих в стороны. И я только тянусь к нему лицом, как он целует первый. Сердито, нервно, тоже с вызовом. Его губы сминают мои, он кусается раз, другой, в попытке поставить меня на место и отвоевать влияние себе, но кто сказал, что тебя пустят к рулю? Ты похож на своего папочку, но ты не он, Мегуми. Сердце молодого шамана теперь колотится изнутри о свою клетку из ребер так сильно, что мне это даже льстит. Его руки сперва сжимают мои плечи, потом соскальзывают по талии, а затем и вовсе стискивают мои бедра. Бессовестно льну к нему, ощущая, что его длинные пальцы уже собирают ткань подола платья, чтобы задрать его повыше. И он задирает — нахально, ещё одним жестом возмущения. Пока ещё возмущения, не гнева. Чтобы облапать мои булки, скрытые гладкой тканью капроновых колгот. Стараюсь не отставать, вытаскивая край его рубашки из-за его ремня, расстегивая её мелкие пуговицы и запуская руки под ткань, не разрывая поцелуй. Он вздрагивает, когда я касаюсь его кожи, и блять, наощупь он как отполированная мраморная статуя. Нетерпеливо стаскиваю с него пиджак и уже расстегнутую рубашку, Мегуми чуть отстраняется, демонстрируя издевательски-обреченный оскал: — Напоминаю, что я все ещё вполне могу убить тебя, Лисица. — Убьешь ту, которая приложила лапку к воскрешению твоего сенсея? — позволяю ему рывком развернуть меня к нему спиной. Он расстегивает молнию платья у меня на спине, и темная тяжелая ткань оседает у моих ног. Разворачиваюсь, чтобы распустить его ремень. — Если придется — да, — его дыхание сбивается, когда мои руки ложатся на его пояс, а пальцы вжикают ширинкой брюк. — И не узнаешь, как может быть хорошо в её ловушке, — испускаю смешок, прежде, чем снова вовлечь шамана в болезненный поцелуй. Сперва он беззастенчиво ласкает руками мою грудь, так, будто это не он только что угрожал мне убийством, а затем идет на запрещенный прием: его пальцы впиваются в капрон, делают маленькое усилие, и колготки рвутся широкими стрелками, как в ублюдской порнухе. Спасибо, Фушигуро, теперь я стопроцентно выгляжу, как шлюха. Отшатнувшись от шамана, стаскиваю с себя то, что мгновение назад было красивыми черными капронками, выгодно стройнящими ноги, и остаюсь в одних трусах. Его боксеры оттопырены его стояком. Без предисловий опускаюсь на колени, собирая волосы на одно плечо, оттягиваю край его белья и выпускаю наружу член. Фушигуро, закусывая губу, откидывается лопатками на стену коридора, синие глаза его болезненно блестят: — Что, прямо здесь? — А почему нет? — мой шепот обжигает выдохом пока еще закрытую головку, и молодой шаман издает очень тихий, но очень сладкий стон, когда мои губы проходятся по крайней плоти члена, и двигаются ниже. Выцеловываю ствол мокро, демонстративно, спускаюсь к мошонке, попутно наслаждаясь тем, как добыча дрожит всем телом от возбуждения и предвкушения. У меня самой между ног предательски-сладенько тянет: кицунэ хочет свою жертву не только во рту. Мой рот раздвигает крайнюю плоть и стягивает в стороны, открывая головку и щедро размазывая языком вязкую влагу слюны. Шаман снова стонет, тихо, просительно, но прямым текстом пока еще не просит. Надо, чтоб просил. Хочу, чтоб просил. Дразню, снова вылизываю только ствол, смакуя каждую венку. Мегуми кусает губы, прогибается в пояснице, словно ища путь мне в рот глубже, но я не даю. Кружу вокруг, ласкаю лобок поцелуями, втягиваю в рот мошонку, руками сжимаю узкие бедра молодого мага, снизу вверх гляжу, любуясь его юностью и красотой. Он сухой, поджарый, но гармоничный. Весь угловатый, как Годжо, но в этом вся прелесть. Растрепанные и торчащие в стороны колючими прядями волосы лишь придают изюминку его образу. — Ну же, ты долго собираешься… меня изводить? — Его ладонь ложится мне на щеку, я поворачиваюсь к ней и кусаю запястье мага. Не сильно, так, символически. -А ты долго собираешься молчать — Позволяю его пальцам зарыться в мои волосы, он сперва красноречиво наматывает их на кулак, но затем выпускает. Он прекрасно понимает, что к чему. На его лице — борьба желания с гордостью. Ладонью провожу по члену вверх-вниз. Фушигуро сдается. Прикрывает глаза, и с его уст срывается: — Прошу, возьми его в рот. Пожалуйста… Какой вежливый. Не то, что твой папочка. Тоджи-сенсей просить не стал бы, а просто закогтил бы мой затылок и выебал в рот без лишних разговоров. Но ты не он. — Прошу… — он задыхается, жмурится и запрокидывает голову. Ну, ты ведь уже попросил, терять нечего, зайка. Мои губы натягиваются на этом твердом рельефном стволе, Мегуми снова не в силах сдержать стон, когда я начинаю двигать ртом по всей длине. Влажно, быстро, глубоко. Одна моя рука сжимает его у основания для удобства, и с каждым движением я касаюсь носом лобка мага. Фушигуро скалится от удовольствия, чуть двигая бедрами навстречу, и когда я понимаю, что он окончательно вошел во вкус, останавливаюсь. — Блять!.. — На его мордашке снова негодование, такое красноречивое, что мне даже забавно. Встаю. — Разувайся. Сбрасывает туфли, рядом остаются мои ботинки, затаскиваю его в спальню, но до кровати мы не доходим. Позволяю лисьей природе доминировать. Прижимаю его к себе в очередном поцелуе, заставляю сперва его самого опуститься передо мной на колени, а потом и вовсе опрокидываю парня на спину, позволяя ему утонуть в пушистом ковре-травке. — Лисица… — Заткнись, — твой рот сейчас нужен для другого. Снимаю трусы, кружево летит на застеленную постель. Подтягиваюсь бедрами к его лицу, опираясь коленями по бокам от его головы. — Тебе к лицу этот ракурс, — мурлычу, гладя его по волосам. Он стискивает мои ягодицы и сам притягивает меня к себе. Сначала его губы и моё лоно знакомятся в мягком поцелуе с его стороны. Я потекла, кажется, еще в такси, и теперь открыта его взгляду влажно и безоружно. Мегуми пробует меня, снова сперва целуя разомкнутые лепестки половых губ, а затем делая длинный мазок языком от преддверия влагалища до клитора. Одобрительно ахаю, прикрывая глаза. Видя, что мне нравится, Фушигуро-младший начинает вылизывать подающуюся его ласке плоть, равномерными ритмичнымм движениями, и теперь дрожь берет уже меня. Его язык и его рот такие горячие, прикосновения такие нежные, словно это не он дважды намекал мне на расправу. Теперь ты не будешь пахнуть виски, Мегуми Фушигуро, теперь ты будешь пахнуть мной. Язык мага кружит возле входа в киску, раз, другой, затем ныряет в нее так приятно и смело, что я теряю самообладание. Двигаю бедрами, насаживаясь на этот шустрый язык, а когда парень пытается отстраниться, чтобы сделать вдох, не позволяю. Сжимаю его за волосы и трусь о его лицо, жестко, интенсивно, он стонет у меня между ног, но покорно позволяет мне такое обращение. Послушно подставляет язык дальше, то скользя им внутрь приоткрывшегося от ласки лона, то упруго проводя им по самому клитору, когда я в очередной раз качаю тазом. Наконец, выпускаю шамана, но лишь за тем, чтобы пересесть ниже. И глядя на его раскрасневшееся лицо, влажные припухшие губы, полыхающие румянцем желания скулы, сползаю к недоласканному члену. Головка проникает в меня, как по маслу, а затем моя разгоряченная лаской шамана щель туго пропускает его всего. Мегуми выгибается, запрокидывая голову, его пальцы снова на моих бедрах, и я начинаю движения. Позволяю члену практически полностью выскальзывать, а затем снова жестко насаживаюсь, и опять, и опять, словно стараясь киской вытащить из Фушигуро само его сознание. А он и не против. С каждым толчком в меня, с каждым моим звонким стоном, маг наслаждается не меньше моего. Глядит из-под ресниц, бросающих тень на блестящий взгляд, кусает губы, порывисто дышит, тоже не стесняясь стонать, когда особенно сладко, особенно сильно, особенно невыносимо. Вместе с его предэякулятом по мне растекается его сила, его Проклятая энергия. Мои ягодицы издают шлепки о его бедра, его руки перемещаются одна на талию, другая на грудь, и он лапает меня с таким же блядским выражением лица, с каким я скачу на его члене, загоняя пожестче и послаще. И чем сильнее и быстрее это делаю, тем больше ощущаю в себе его Проклятой энергии. Кицунэ захлебывается восторгом, когда маг начинает кончать. Соскальзываю с члена, тут же торопливо накрываю головку ртом. Не должно пропасть ни капли. Мегуми рвано стонет от того, как ярко, как сильно, слишком сильно. И я упиваюсь его удовольствием и тем, как это блять красиво. Но прийти в себя я ему не позволяю. Снова оказываюсь на его лице, и парень знает, что нужно делать. Клитор, такой чувствительный, такой набухший и скользкий, принимает ласку от его губ и языка с благодарностью и охотой. Мегуми действует старательно и нежно, лаская и выпивая меня до дна. Оргазм расходится снизу вверх, шквалом наслаждения окутывает сознание, а растраханная щель пульсирует на лице молодого шамана. Кричу, вздрагивая всем телом и снова сжимая волосы парня. Он успокаивающе гладит мои ноги, мой живот, и я сползаю на ковер, укладываясь рядом и все еще вздрагивая. Мегуми переворачивается набок, глядя мне в глаза: — Думал, ты меня задушишь в какой-то момент. Выдыхаю, прикрывая глаза: — Нет. В моей жизни достаточно одного мертвого Фушигуро. Шаман ухмыляется. А я перебираю в голове варианты: посадить его на цепь сейчас, или же отпустить, чтобы нагулял аппетит и вернулся?.. *