Лисица

* Трель дверного звонка раздается так резко, что я, за миг до этого спокойно себе ужинавшая, едва ли не опрокидываю на себя тарелку с супом. И тут же вслед за звонком незваный гость начинает колотить в дверь — и судя по звукам, и руками, и ногами. — Да иду я, иду! — торопливо подбегаю к двери, выглядываю в глазок. И попутно натыкаюсь на облако ауры чародейки, просачивающееся сквозь металл двери. По ту сторону она. Утахиме Иори. Распахиваю дверь. — Что… — Ты нужна нам!.. — на девушке нет лица. Одного беглого взгляда достаточно, чтобы понять: она в полнейшем ахуе. — Я могу… — предпринимаю попытку уточнить хоть что-то, но гостья не дает и шанса. — По пути объясню! Быстрее, ну же!.. Лихорадочно быстро обуваю кроссовки, затягиваю шнурки, набрасываю пальто и хватаю ключи с полки, попутно суя телефон в карман. Утахиме едва ли не за руку тащит меня к лифту. И пока мы едем вниз, сбивчиво проговаривает: — Годжо… Ему нужна твоя помощь. Ты кицунэ, ты ходишь между мирами… — Зайка, я все еще не понимаю, — произношу это, а внутри меня холодеет: неужели… Неужели произошло то, что ну никак не могло произойти с Сильнейшим? -Ты должна помочь нам, — ее тон настолько упавший, что даже мне, темному эмпату, её жаль, — прошу, пожалуйста… — дверцы лифта расступаются, мы пересекаем холл, за нами закрывается дверь подъезда. — Мы просим тебя, от имени всех шаманов Японии, всех шаманов цивилизованного мира, — Утахиме дрожащими руками захлопывает за мной дверцу авто и садится рядом за руль, — …найди Сатору в междумирье, задержи и попробуй утащить с собой до тех пор, пока мы с Сёко… — она снова прерывается, чтобы сделать вдох. И газует. Я вопросительно выдыхаю: — Чтобы вы? — Чтобы мы сшили воедино его душу с его телом!.. Она все еще не произносит это прямо. Потому, что если скажет, то это будет означать для неё потерю всего. Годжо Сатору мертв. Но пока эти слова ею не сказаны, всё еще можно исправить. Починить. — Я никогда не призывала тех, кто… — тоже не говорю это вслух. Утахиме нервно выворачивает руль на повороте, подрезает какого-то бедолагу и несется к Техникуму по максимально кратчайшему пути. — Все однажды случается впервые, — ее голос подрагивает, но как же она держится! — Ты же блять кицунэ с девятью хвостами! У тебя не может не получиться!.. Сглатываю. Сжимаю телефон в руке. Шаманы не умеют ходить в междумирье. В отличие от проклятых духов, проклятий и ёкаев — магических существ. Если Годжо Сатору погиб, но погребальный обряд не был проведен, и у проигравшего шамана остались незавершенные дела, а тело в полной сохранности, его духовное воплощение можно призвать в междумирье с той стороны. Не знаю и знать не хочу, что означает «пришить тело к душе», но это уже не моя проблема. Главное, что это не будет зомби. Мы въезжаем в уже знакомые мне ворота, чародейка паркуется, я стараюсь действовать максимально быстро. Утахиме практически бежит, таща меня за руку к корпусу, где расположена рабочая зона Сёко Иэйри. Не успеваю оценить саспенс полумрака коридоров, так мы спешим. Иори первая врывается в просторный зал с голыми белыми стенами, и моему взору предстает длинный деревянный широкий стол. Годжо Сатору, сильнейший шаман современности, лежит бездыханный, накрытый по грудь покрывалом. В районе талии покрывало пропитано кровью. Ясные голубые глаза плотно сомкнуты. Лоб пересекает шрам после вскрытия черепа. Кожа во многих местах покрыта шрамами от порезов. Разрезы Сукуны. Сёко оглядывается на нас, отшатываясь от стола с пациентом. — Наконец-то! — её волосы собраны в хвост, на руках стерильные перчатки, только тонкая догорающая сигарета, закушенная в уголке рта, выдает, что она очень нервничает. — Что тебе понадобится? Оцениваю навскидку пространство для деятельности. И выношу вердикт: — Зеркало. Принесите зеркало. Утахиме тут же скрывается за дверью. А целительница оглядывает меня с ног до головы. — Почему вы обратились ко мне, а не к любой другой кицунэ? — интересуюсь для галочки, уже плюс-минус зная, что мне ответят. — Любая другая не подошла бы, — Сёко стряхивает пепел и выбрасывает окурок в урну, — ведь своей Проклятой энергией он делился с тобой. Как же завуалированно она сформулировала слово «трахался». — Рика возвратила его мозг. Юта выжил сам, а Сатору… — она умолкает. Утахиме возвращается так же, как и ушла — почти бегом. Сажусь в позе лотоса на пол рядом со столом, Иори ставит передо мной круглое зеркало и подпирает его хирургическим креслом Сёко. Целительница обходит стол, откидывает покрывало. Сбоку вижу, что поперек тела Сильнейший разрезан и сшит аккуратным швом. Кровь медленно капает из опоясывающей его раны на стол. Утахиме делает несколько шагов назад и молвит: — Скажи, когда начать. Бросаю взгляд на Сёко. Она тоже ждет. Ждет, когда я погружусь, заарканю Годжо и потяну за собой, чтобы запустить Обратную проклятую технику. Утахиме же готова пуститься в ритуальную пляску в любую секунду — чтобы усилить нас, нас обеих. — Сейчас, — пристально гляжу на свое отражение, отрешаясь от всего, что происходит вокруг. В черепной коробке о виски пульсируют строки давно услышанной песни. Но такой пробирающей. …Мама, что делать, его лоа слеп, По запаху перемещается в пустоте, Будто тянет его ко мне прозрачный клей, Из змеиных тонких сваренный костей… Стекло зеркала начинает идти волнами к центру, словно круги по воде. Междумирье затягивает мое сознание прохладным сквозняком и я ему позволяю. Глаза закрываются, чтобы открывшись, показать мне уже знакомую картину — без верха, низа и зримой поверхности. Вдалеке вспыхивает отсвет энергетической вспышки. Утахиме начала свою пляску. …Будто ты меня сшила змеиной иглой, А прореху на сердце оставила, Я не знаю его так, как его лоа, Научи меня танцевать с ним по правилам… Глубоко дышу, поглубже запахиваясь в черное кимоно. То самое. Оно ещё хранит запах Короля проклятий — странным образом, но тут это так работает. Не стану врать: мне страшно, правда. Я ещё никогда никого не призывала с той стороны. Откуда мне знать, в каком из Чистилищ он застрял? Хвосты один за другим материализуются за спиной, виляют в стороны. Начинаю призыв очень тихо и очень аккуратно. Пока не проведен ритуал погребения, пока целительница и чародейка там, снаружи, борются за него, я тоже не буду считать его мертвым. Импульс расходится незримой невесомой волной. Проклятую энергию Сильнейшего не спутаешь ни с чем, и какие бы страшные твари тут не находились, почуяв её, они не нападут. — Не отпускаете меня? Вот упрямые, — голос за спиной появляется раньше, чем я чую уже давно знакомую ауру. На босых пятках разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Он стоит передо мной весь забрызганный кровью, в страшных порезах, в искромсанной футболке и заляпанных все тем же алым белых штанах. Значит, вот так он выглядел в момент того, как Рёмен Сукуна нанес свой самый сокрушительный удар Рассечением? — Утахиме и Сёко позвали меня помочь. Я не смогла отказать. — рассматриваю его, не стесняясь. Вполне живой. Протягиваю руку, кончики пальцев встречаются с кровавой жижей на животе Сатору. Задумчиво смотрю на испачканную руку, тут же её вытираю о ткань футболки Годжо. Он фыркает: — Лисица, ты ужасный человек! Ничтоже сумняшеся, вытерла о меня мою же кровищу, что за непочтение к павшим на поле боя? — усмехается, как всегда, озорно и колко, — При всем моем желании, как бы мне ни хотелось вернуться, не думаю, девочки, что у вас получится, — тут же его бесконечно небесный взгляд наполняется черной тоской, такой красноречивой, что мне выворачивает душу, — все, что мы можем — просто поговорить, и ты отпустишь меня, Лисица. Решаю просто действовать наобум. Как мне его протащить с собой? Чем? — Ты в курсе, что у тебя осталось незавершенное дело, Годжо-семпай? — подмигиваю чародею, убираю слипшиеся от крови белые волосы с его лица. — Какое же? — он вполне по-живому дышит. Полагаю, по привычке. — Ты задолжал мне оргазм. — сперва брякаю, потом думаю. …Мама, послушай, за ним всюду ходит змея, Он ее из волос моих как-то вытащил, И вроде бы ясно, что она — это не я, А с другой стороны, волос ведь тысячи?.. — Серьёзно? Вот ведь бляха, мне теперь неловко, — на бледных щеках проступает румянец. Шагаю вплотную, запускаю пальцы в волосы на его затылке: — Так что я никуда не отпущу тебя, пока не кончу, Годжо-семпай, — натыкаюсь подушечками пальцев на страшный рубец шва под белыми волосами. — И тебе не страшно, если что-то пойдет не так? — шепчет едва слышно, но тут я услышу его даже с заткнутыми ушами. — Просто смотри и чувствуй, — мои губы зависают в миллиметре от его. Он прав, мне страшно его целовать. Поэтому эту тактильную паузу я использую для раскрутки напряжения. Каждый из моих хвостов ощущает колдовство Утахиме снаружи. Оно пробирается мне под кожу, незримо и немыслимо помогая моему разуму оставаться легким и чистым. …Будто запах весной превращается в звук, И прозрачною змеей следом ходит свирель, И шаги его текут меж разомкнутых рук, А музыка летит из распахнутых дверей… Привстаю на носочки, касаюсь своим лбом его лба. Шаман никуда не денется, пока я тут. И запускаю трансляцию воспоминаний и ощущений на два наших сознания. Руки гуляют по всему телу. Он бесстыже лапает меня, так же бесстыже улыбаясь. Черная повязка сдвинута с одного глаза вверх, отчего и без того торчащие белые волосы теперь ещё сильнее встрепаны. О, девы, надеюсь, вы шьете. …Шей, шей, шей, Пришей мое тело к душе, А с другой стороны пришей тень, чтобы танцевать в темноте… Годжо передо мной вздрагивает. Мне неудобно стоять, но я продолжаю. — Я говорил, что ты чудовище? — в его тоне нет осуждения, только поволока восторженного сарказма. Он не верит. — Заткнись и смотри, — да, у меня ноль почтения к конкретно этому павшему в дуэли с Сукуной. Как только у Сёко получится запустить его сердце, междумирье выбросит его. Шаманам сюда вход заказан — живым. И тогда мне нужно ловить момент и вытаскивать нас обоих на правильную сторону мироздания. Чтобы Годжо Сатору не угодил туда, откуда пришел — на ту сторону, в загробие, под щиты Тенген. В моей и его голове картинка такая яркая и чувственная, что я действительно начинаю заводиться. Рука Сильнейшего закидывает мое бедро на его поясницу, он нависает надо мной, пока я, прогнувшись, откидываюсь назад, спиной касаясь жесткой стены. Шаман целует меня — ласково, сладко, словно извиняясь за всю ранее причиненную боль, и я дышу им и не могу надышаться, таким светлым, теплым, сильным. Понимаю, почему многие не в силах устоять перед ним: сейчас нам обоим рвут крышу именно его феромоны, не мои. Сатору покусывает мое подставленное ласке горло, его язык проходится по обеим ключицам, он прижимает меня к себе, и я ощущаю животом его стояк. Обнимаю Сильнейшего, чтобы быть ещё ближе, пока он поддерживает меня за талию одной рукой, а второй скользит под мою юбку. Прикосновения к голой коже там расходятся по жилам кипятком, собираясь в низу живота тугим ноющим узлом, требующим больше. Требующим разрядки. Трусь о пах шамана, просовываю между нами ладонь, нащупываю под тканью штанов широкий ствол, и стиснув его настолько, насколько возможно, ритмично двигаю рукой. Его пальцы кружат по промежности по краям белья, подогревая и раззадоривая. Молодой мужчина шумно втягивает воздух, заставляя меня вздрогнуть, но я не прекращаю наваждения. Только сильнее зажмуриваюсь. Знаю, что там, в его голове, он чувствует все так, словно побывал в моей шкуре. В моей голове его пальцы наконец-то сдвигают полоску ткани ластовицы трусиков вбок, собирая гармошкой, и жесткими подушечками собирают мой сок, прежде, чем начать дразнить. Продолжаю ласкать его через штаны, пока он не переходит на следующий уровень, быстро и легко стимулируя показавшийся между складочками капюшона клитор, требующий внимания. Его внимания. Не могу оставить это вот так. Настойчиво отстраняюсь, не выпуская его из объятий, впрочем, расстегиваю пряжку ремня, та звонко щелкает. Подрагивающие пальцы не слушаются, расстегиваю ширинку на брюках блондина, шаман шипит, когда я прохожусь кончиками острых ногтей по чувствительной плоти члена, пока стараюсь выпустить его из плена штанов и белья. Годжо отпускает меня, разворачивая к себе спиной, заставляет прогнуться, оттопыривая бедра, и его рука вновь у меня между ног, пока второй он ласкает сам себя. — Я и вправду такой бесцеремонный? — шепчет он. Отзываюсь, не открывая глаз: — Как правило, ещё хуже. Один палец погружается в меня довольно легко — киска пропускает его, обволакивая бархатным мокрым жаром, Сатору делает несколько движений и добавляет сразу два. От этой стимуляции я уже не сдерживаю стона, выдыхая его порывисто и тихо. Его пальцы внутри меня ритмично двигаются, заставляя лоно развратно хлюпать соком, и я чувствую, как его вторая рука чуть наращивает темп. Он очень хочет оказаться внутри, но не хочет причинить боли. И тогда я, чуть оглядываясь, шепчу: — Сатору, пожалуйста… — прошу так робко, словно это у нас впервые. И он приставляет головку к сочащейся щели входа. Киска пульсирует в почти болезненном ожидании. Головка сперва медленно раздвигает такую горячую, такую мокрую плоть, а затем одним тугим движением проталкивается внутрь. Шаман дает мне всего мгновение прежде, чем толкнуться ещё глубже, натягивая мое лоно на свою бархатную раскаленную твердь. Годжо выдыхает стон. Я кусаю и облизываю свои губы, чуть переминаюсь на носочках, но не прекращаю. Его руки сжимают мою талию, а член — движение за движением — выбивает из меня звонкие стоны. Упираюсь руками о стену передо мной, понимая, что ещё немного и начну подмахивать навстречу, и блять, я хочу этого и делаю это. Мои ягодицы со звонкими пошлыми шлепками ритмично соприкасаются с его бедрами, моя щелл с каждым толчком, с каждым полным наслаждения ударом плоти о плоть расступается, растягивается, послушно вбирает все, что он дает, и снова, и снова, и снова. Удовольствие растекается по нам обоим, циркулируя вместе с Проклятой энергией, от шамана ко мне, сквозь меня и обратно. Скользко, сладко, туго, глубоко. Годжо склоняется ещё ближе ко мне, сгребает мои волосы пятерней у макушки и оттягивает, вынуждая прогнуться ещё сильнее и запрокинуть голову. И от этого проявления грубой силы узел зарождающегося оргазма скручивается во мне ещё сильнее, заставляя сгонять все ощущения вниз и концентрироваться только на них. Шаман, ни на секунду не сбавляя темпа и жесткости, подтаскивает меня вплотную, теперь подхватывая меня чуть ниже груди одной рукой, пока вторая снова ныряет к клитору. Пальцы порхают по мокрой щели непростительно приятно. Клитор чувствительный настолько, что когда подушечки пальцев Сильнейшего касаются его, я вскрикиваю особенно звонко. Годжо оскаливается улыбкой мне в висок и неумолимо нежно продолжает ласкать меня рукой, параллельно вытрахивая из меня человечность. И оргазм послушно распускается ярким цветком, бутоном, поглощающим всю меня и погружающим в бесконечно сладкую острую пульсацию и меня, и мужчину. — Блять, Лисица… — Годжо дрожит всем телом, тяжело дышит приоткрытыми устами. Но я безжалостна. Спиной уже чувствую все тот же сквозняк. Мне нужно всего несколько мысленных усилий… В моей голове эта пульсация заставляет Сатору со стоном выскользнуть, сжимая член у основания и изливаясь тягучими каплями семени мне на бедра. Годжо закидывает голову назад, но я не позволяю разорвать эту ментальную связку. Сцепляю руки за его затылком, запуская когти в него, неглубоко, но крепко. …Мама, шей, шнуруй лопатки узкие, Аккуратнее вдоль позвоночника вонзай, Если его лоа слеп и ходит по музыке, Я и сама себе сейчас завяжу глаза. И нас выбрасывает обоих. Распахиваю глаза, ощущая, как задыхаюсь, словно в панической атаке, но хвала небесам, обнаруживаю себя в том же белом зале. Едва успеваю словить падающее на меня вперед зеркало. Ярчайшая вспышка света отбрасывает меня от стола, больно ударяюсь о кафель пола, шквал горячего воздуха протаскивает меня пару метров. Рывком оглядываюсь по сторонам. Напротив по стене сползает Утахиме, кажется, лишившаяся чувств от удара. И только Сёко, с разметавшимися волосами, с безумным, но торжествующим взглядом, в последний раз плавит пространство, запуская ещё одну такую же вспышку Проклятой энергии. Распластанное перед ней тело Сильнейшего делает вздох. Само. И заходится надсадным кашлем. Встаю на подрагивающие ноги, подхожу к чародейке, хлопаю ее по щекам, приводя в чувство. И все это время не спускаю взгляда с Сёко и с шамана. Воскресать — та ещё задача. Особенно когда твое тело искромсано сверху донизу. И он кричит. Годжо Сатору кричит, впиваясь в собственные волосы, и с криком из него выходит весь ужас и страх смерти. — Сатору! — Утахиме отталкивает меня и в несколько скачков оказывается у стола, рядом с Сёко. Целительница позволяет возвратившемуся шаману прокричаться, прокашляться, а когда тот умолкает, тихо задает один-единственный вопрос: — Ты больше нас не оставишь? Годжо натягивает окровавленное покрывало до подбородка, жмурясь на ярком свету: — Только если никто больше не зарядит по мне Разрезом. Усмехаюсь. На подкашивающихся ногах подхожу тоже. Не знаю, сколько там у меня осталось хвостов после этого фокуса. Сатору поднимает на меня взгляд и тоже слабо усмехается: — А ты даже мертвого заебёшь. — Напоминаю, что ты все ещё мой должник, Годжо-семпай, — беру его за руку и тихо сплетаю наши пальцы в замок, — и спасти тебя может только мое решение принадлежать другому. — Вдруг после возвращения я стану злым? — То ли предостерегает, то ли обещает Сильнейший. — Ты мне не простишь. — Тогда я лично отправлю тебя туда, откуда только что привела, — тоже, не то угрожаю, не то констатирую факт. Выпускаю его жесткую руку. Пусть теперь вдоволь обнимутся с девочками. Разворачиваюсь и шагаю к выходу. — Лисица! — его голос заставляет меня обернуться. — Спасибо!.. — Я сделала это не для тебя, а для всего остального мира, — замираю на пороге зала. Утахиме догоняет меня: — Скажи, кицунэ, чего ты хочешь в обмен на то, что тебе пришлось сделать? — чародейка кладет мне руку на плечо. — Мы в долгу. — Просто не подпускайте его к Королю проклятий, — подмигиваю шаманке, — два тигра не могут жить на одной горе. Он снова окликает меня, прежде, чем я ступаю за порог: — Эй, Лисица! — Ну? — Ты в курсе, что шаманами могут называться только маги, родившиеся в провинции Шамань, а все остальные — это маги игристые? С фырканьем ухожу. Краем уха слышу, что у Сёко и Утахиме аналогичная реакция. Но после этого тупого смехуечка сомнений не остается ни у кого: Годжо Сатору вернулся. *