Лисица

* Провожу рукой по волосам, позволяя кончикам ноготков прочесывать пряди глубоко и до самой кожи головы. Все ещё «семерка», все ещё стилеты. Новенькое зеркало в коридоре позволяет радовать глаз отражением. Подсветка по периметру выгодно подчеркивает все, что нужно. Всегда хотела вот такое салонное зеркало в полный рост домой. Да, лампочки имеют свойство спустя какое-то время эксплуатации перегорать, но менять их не будет проблемой. Ближайшие несколько недель я буду разгуливать с длинными черными когтями. Любуюсь ими в отражении зеркала. В голове невпопад мелькает мимолетное: «Как у Короля проклятий». Нет. У него острее. Тут же мысли ассоциативной цепочкой подсовывают вереницу воспоминаний о том, как эти когти на его руках касаются моей кожи. Тонко, остро, до мурашек. В сознании вспыхивает шальная идея: а что если… Ведь на то я и ёкай, чтобы уметь взламывать барьеры междумирья и пробираться на изнаночную сторону пространства? Шаманы так не умеют. Плюхаюсь прямо на пол перед зеркалом, расфокусированно гляжу на свое отражение. Сосредотачиваюсь. Зеркальное стекло постепенно начинает браться рябью, затягивая мое сознание. Позволяю себе закрыть глаза. Затем, чтобы тут же их распахнув, обнаружить себя в кромешной темноте без верха, низа и вообще какого-либо намека на твердь. Выдыхаю, прислушиваюсь. Под моими ногами призрачная поверхность, которую я не вижу, только ощущаю босыми стопами. Оглядываю себя. Это там, дома, я сижу в шортах и футболке. Тут на мне черное кимоно с тонким поясом, и больше ничего. Все правильно — для удобства кицунэ, чтобы лисий дух мог обратиться без вреда для одежды и потом, перевоплотившись обратно человеком, облачиться в неё же. Шелковая ткань издает мягкий шелест, когда я распускаю все девять хвостов за спиной. Здесь они сработают, как антенны, передающие импульсы проклятой энергии, направленной на призыв. После Сибуи он по-прежнему под шкурой у Юдзи Итадори. Но это не мешает мне попытаться найти его здесь. Тут необходимо быть крайне осторожной. По этой грани мироздания бродят страшные монстры, готовые поживиться кицунэ. Но мне нужен только один, конкретный. С моей стороны это нихуевая дерзость. Но это ли не одна из прелестей быть оборотнем? В моих жилах пылающими искрами теплится его Проклятая энергия, питающая мою собственную лисью природу. Он не может не услышать мой зов. И я зову. Призываю. Призываю осторожно, учтиво, плавно. Энергия призыва расходится обволакивающими волнами. И я знаю, что они стопроцентно точно найдут свою цель. Я плохо понимаю, как тут идет время, но по ощущениям проходит около минуты-двух. Тишина сменяется жаром. — В моем случае отсутствие страха обусловлено тем, что я сильнейший, — первым я слышу его низкий бархатный голос, он словно сочится со всех сторон в этой необъятной темноте, — в твоем случае отсутствие страха — признак безумия или глупости, смертная. — Он материализуется неспеша, разрывая тьму багровым липким свечением, от чего у меня поджимается нутро от смеси страха и восхищения. — Как. Ты. Посмела? Одна из когтистых рук сжимает мое горло. Он вырастает передо мной, как скала, огромный, четырехрукий, в одних лишь свободных светлых шароварах, пахнущий всем тем, что гражданские называют катастрофой. Кровь, вулканический дым, жженные кости, мокрый песок после разрушительного цунами, горелая пыль, которую несет смерч. Вдыхаю этот запах полной грудью прежде, чем позволяю себе поднять на него взгляд. — Я ведь знаю, как тебе скучно там, взаперти. Хватка на горле отдает пульсацией. Хотел бы убить- уже бы сделал это. Я приблизительно знаю, как это выглядело с его стороны. Он почуял этот импульс, там, сидя на троне из рогатых черепов на обратной стороне души мальчишки, ответил на него и его затянуло сюда. Ко мне. В созданный мной клочок настоящего. Рёмен Сукуна не сможет сбежать отсюда, разве что вернуться в Гробницу зла, распахнутую в сознании Юдзи Итадори. Здесь бродит много страшных тварей. Но конкретно эта тварь теперь заперта со мной. — Маленькая глупая безумица уверена, что я позволю ей вот так помыкать Королем проклятий? — в его тоне ноль угрозы и тысяча процентов такой сладкой, такой затягивающей игривой опасности. Он не всерьез. Он знает, зачем мы друг другу нужны, но как же без игры в неприступную крепость? — Королю проклятий со мной не интересно? — и в эту игру я включаюсь вполне охотно. Хватка на горле не слабеет, второй рукой он играет с моими волосами, пока третья и четвертая покоятся скрещенными на его груди. Придерживаю обеими ладонями его запястье у моей глотки, но не в качестве сопротивления, а как часть тактильного диалога. — Ты не бежишь, не плачешь, не умоляешь о пощаде, тебя не сломать, не унизить, — склоняет голову набок, ороговевшая половина лица под незримым источником мерцающего света выглядит ещё химернее, чем обычно, — не желаешь пойти ко мне на службу, когда я верну себе власть? — «А я верну», так и читается во взгляде. — Король проклятий предлагает мне сделать его своим Хозяином? — чувствую, как его ладонь размыкается на горле, после когтей остаются саднящие отметины. Сукуна медленно обходит меня по кругу, две руки скользят по моему телу — на талии и по плечам: — Называй это, как хочешь. — Что на это скажет Ураумэ? — я ведь не могу не считаться с тем, кто рука об руку с Двуликим с самой эпохи Хэйан. — Ваша с ним служба будет разного толка, — монстр замирает за моей спиной, и я ощущаю, как мои лопатки сквозь ткань кимоно касаются его торса, — мне нравится, что ты не навязываешь чувства и не требуешь ничего: ни любви, ни нежности, ни верности, только черпаешь силу, которой мне не жалко. — Но как только я надоем тебе, ты от меня избавишься, — чуть откидываюсь назад, теперь уже откровенно прижимаясь спиной к этому зверю. Две его руки ложатся мне на виски, одна ползет по скуле вниз, к шее и ключице, вторая забирается пальцами в пряди волос, медленно их оттягивая. Третья рука по талии скользит вперед, к краю запа́ха кимоно, пробирается под ткань, и кончики грубых пальцев обжигают кожу прикосновением. — Значит сделай все, чтобы не надоесть, — его тон такой, словно ничего такого не происходит. Зажмуриваюсь, ощущая, как четвертая рука сминает мой подол, неумолимо задирая его, и как жесткая ладонь сжимает хвосты у их основания: в огромном кулаке помещаются все девять позвонков, меховым пушистым букетом. Решаюсь сказать ему правду. Как-никак, все равно он способен забраться в мои мысли. Так зачем тянуть? Тьма вокруг нас вспыхивает багровыми сполохами, словно где-то вдалеке то зажигается, то гаснет северное сияние. — Великий Король проклятий простит меня, если я скажу, что желаю сделать своим Господином другого… человека? Сукуна смеется. Хрипло, весело, пасть на его животе распахивается и обвивает меня длинным языком вокруг тела, с силой вжимая меня в корпус монстра: — Человека? — его смех утихает. — Ты о том шамане, чьей Проклятой энергии в тебе так же много, как моей? — его пальцы стискивают основание хвостов сильнее и тянут так, что у меня не получается сдержать стон накатившей боли, но в этом есть свое мазохистски-тягучее болезненное удовольствие, — Ты хочешь сделать своим Хозяином смертного, который уязвим, слаб и подвержен старению? Сколько бы ты его ни питала, ни поддерживала, ему не сравниться с тем, что могу дать тебе я, Лисица, — язык второй пасти сжимает меня, словно мокрый скользкий канат, а рука Сукуны за воротом кимоно сминает мою левую грудь, когти проходятся по соску, отчего тот твердеет практически моментально. Ладонь огромная, жесткая и горячая. Две других руки подхватывают мою голову под подбородок и вынуждают запрокинуть так, что мое лицо теперь обращено к нему. Его дыхание обжигает мне губы. Четыре янтарно-алых глаза глядят ядовито и выжидающе. — Я выберу смертного. Но потом. Здесь и сейчас я призвала Короля проклятий потому, что… — и тут мне не хватает духу продолжить вслух. Кусаю губы. Чувствую, как затекает шея. Он выпускает мою голову, со спины склоняется к моему уху, и одна из его рук развязывает пояс моего кимоно: — Продолжай. Это приказ. «Потому, что пока я ещё свободна, я имею право скучать по тебе. Потому, что пока я ещё могу трахаться, с кем захочу, я хочу чувствовать твои руки на моем теле. Потому, что пока у меня есть возможность призвать тебя в междумирье, я сделаю это, и Годжо Сатору об этом не узнает. Потому, что пока меня не связывают никакие клятвы и обязательства, сейчас я хочу именно тебя.». Он почуял это, зуб даю, почуял, но он приказал ответить. И ответить решаюсь только последнее. — Потому, что я хочу тебя. Он ухмыляется. Он прекрасно знал, что я отвечу. Но он прежде всего мужчина. И как мужчине ему принципиально было услышать это прямым текстом. И кое-что он все же приоткрывает и со своей стороны: — В этом разница между тобой и остальными, Лисица. Пока другие молят о пощаде, ты молишь о члене. — и кимоно соскальзывает с моих плеч. Сукуна поворачивает меня к себе лицом, подхватывает под спину и мягко опрокидывает назад. Голой кожей ощущаю все ту же невидимую плоскость, на которую я теперь повержена навзничь. Король проклятий нависает сверху, словно древний монолит, готовый меня раздавить, и тяжесть его тела вынуждает воздух покинуть мои легкие. Пасть на животе вновь выпускает наружу язык, и блять он длинный, непозволительно длинный и широкий, и горячий, и скользкий, и такой наглый, что я не успеваю сообразить, что сейчас будет. Рёмен опирается на один локоть, второй рукой придерживает меня за поясницу снизу, третья рука снова стискивает мое горло, а четвертая тоже там, внизу, раздвигает мне ноги. Покрываю поцелуями широкие тяжелые скулы Двуликого, кусаю исполосованный татуировками подбородок, кончик моего языка прогуливается по морщинам обезображенной половины лица Сукуны. Он ловит мой рот своим и кусает мои губы, так, что я вскрикиваю сквозь этот звериный поцелуй. Мокро слизывает кровь с моих губ, и я задыхаюсь от того, что чувствую внизу. Сначала по промежности скользит когтистая ладонь, собирая сок моего желания, размазывая его, вжимается в плоть, и в следующую же секунду кончики когтей раздвигают половые губы в стороны так сильно, что я скулю от дискомфорта. — Тише, Лисица, — для его роста поза неудобная, но ему плевать, он подтягивает меня вниз, ко рту на его стальном торсе, — я только начал. Вторя пасть встречает меня вязкой слюной. Этот блядский длинный язык ныряет в щель киски, сначала дразня по всей длине от клитора до анального отверстия, а потом, почуяв, как мое тело поддается ласке, одним мокрым толчком прокладывает себе путь в так податливо расступившееся под его напором лоно. Мои глаза закатываются от интенсивности стимуляции, и в момент я вижу лицо Двуликого. Вижу страшный оскал его садистской улыбки, его клыки прямо над моей головой. Вижу, как он упивается моментом этой грязной животной власти. Язык внизу сумасшедше быстро сворачивается и разворачивается внутри меня, толкаясь во все возможные точки и неумолимо раздвигая влагалище, делая его ещё более покорным. Я знаю, зачем. Я готова. Я хочу так. Рёмен прижимает меня к себе ещё сильнее и рывком поднимает, в свою очередь откидываясь назад. Теперь сверху уже я — с широко раздвинутыми ногами, сижу прямо на его второй пасти, и мое тело содрогается от болезненной ласки. Склоняюсь вперед, чтобы опереться о тело Двуликого, но он не позволяет, одной рукой захватывая мои кисти и сжимая их у меня над головой. Две других его руки придерживают меня за бедра с обеих сторон, а четвертая снова ласкает грудь, и я замечаю, как откровенно он мной любуется. Как и сам тоже кусает нижнюю губу и щурится, предвкушая самое сладкое. Мех на моих хвостах топорщится от удовольствия, и судя по ощущениям, язык его второго рта куда длиннее, чем я могла себе представить. Он вылизывает изнутри так старательно, так горячо, ласка настолько обволакивающе-сильная, что у меня в уголках глаз собираются слезы. И когда этот язык ритмично изгибается внутри меня, лоно отзывается шквальной бешеной пульсацией оргазма. Пульсацией взрывной, тягучей и вышибающей из меня последнюю человечность. Сукуна выпускает мои руки, позволяя мне рухнуть ему на грудь, приподнимает бедра и приспускает с себя штаны, выпуская наружу оба члена. Я знаю, что меня ждет. Для этого мы оба здесь. Три руки поднимают меня, как куклу, а четвертая придерживает члены у их общего основания. Язык второго рта покидает мое тело, уступая место двум раскаленным гладким головкам, синхронно тычущимся в распахнутую и все ещё пульсирующую дырку, оставленную языком. И Двуликий садит меня — медленно, неумолимо, сильно. Садит на свою задвоенную твердь, на эти два широких длинных члена, и мы оба знаем, что лишь податливая кицунэ способна принять это в таком виде. Такого, каков он есть, без расшаркиваний и прикрас. Кончившая киска раздвигается туго, плотно и болезненно. Я извиваюсь в руках Короля проклятий, оглушенная ощущениями, и стараюсь расслабить мышцы как можно сильнее. Плотно прижатые друг ко другу, фаллосы, пересекаемые кольцами татуировок, проталкиваются едва ли на четверть. И для Сукуны это непростительно мало. Он, конечно, не останавливается. — Я бы мог тебя наказать за то, что сегодня услышал, — он то ли шепчет, то ли рычит, его голос пробивается ко мне сквозь поволоку наслаждения и боли, и я не соображаю абсолютно ничего, — я бы заставил тебя понести от меня, и твой шаман бы тебя не принял с моими щенками, а избавиться от них ты бы не посмела, — он опускает меня ещё ниже, лоно растянуто до предела, а во мне только половина его длины, — но я милостив, Лисица, я не поступлю так с той, что так глупа и бесстрашна. — и с этими словами он толкается глубже. Ещё. И начинает двигаться. Сквозь дикий букет ощущений в голове бегущей строкой всплывает одна-единственная мысль: если проклятое семя прорастет во мне, Магический Техникум тут же упрячет меня в лабораторные застенки. Шутка ли — дитя Двуликого? Но я бы не стала, Король проклятий, решать за Нанами Кенто, принимать ли ему меня после такого жуткого эксперимента, или нет. Ведь наша с ним связь — это совсем про другое. Рёмен останавливается, но только для того, чтобы притянуть меня поближе и продолжить. Я знаю, какая картина там, между моих ног. В порнухе девицы вставляют в себя дилдо и побольше, но то они. Натренированные. Подготовленные. Растраханные. А здесь и сейчас два пугающих члена растрахивают меня — так, что смесь наслаждения со страданием выворачивает мою природу наизнанку, тянет, ломает, подчиняет. Теперь Сукуна толкается вовсе не так медленно. Он воистину милостив, он позволил привыкнуть. А ведь мог бы просто повалить, вцепиться клыками в загривок, как самое настоящее животное, и выебать как есть, безжалостно, беспринципно, только ради своего удовольствия, только ради себя самого. Только ради своих собственных инстинктов, заставляющих даже тысячелетнего шамана, Короля проклятий, желать оставить после себя что-то. Кого-то. Инстинкт размножения слишком подлая штука. И только у кицунэ он помножен на жажду чужой энергии. Все-таки моя киска не способна уместить их оба полностью. Но Двуликого это уже не интересует. Он погружен в обволакивающий тугой жар достаточно, чтобы потерять голову. Когти трех его рук впиваются в мои бедра, в мои бока, а четвертая направляет движение плоти все так же неумолимо. И толчок за толчком, удар за ударом этот зверь приближает свое удовольствие. Способен ли он в полной мере ощутить удовлетворение? Или никакой жрице похоти не унять того огня, который грозит вот-вот выплеснуться через край? Я чувствую, что он сдерживает себя, и от осознания того, что это ради моего блага, помогает мне расслабиться ещё больше и принять ещё чуть глубже. Он хватает меня за волосы слишком неожиданно, и так же неожиданно подается наружу. Киска его не выпускает, и Двуликий рычит, прикладывая усилие: — Блять, Лисица!.. Раздвигаю бедра так широко, как могу, и лоно выпускает налившиеся кровью стволы — медленно, натужно, и как только обе багровые головки ощущают воздух, Сукуна за загривок тянет меня вниз. Распахиваю губы даже не пытаясь взять в рот кого-то одного. Семя заливает мне лицо, рот, грудь, одна из его рук давит мне на затылок, и я старательно вылизываю поочередно обоих. Между ног зияет неправильная тянущая пустота, но в районе солнечного сплетения распускается яркий свет. Новая порция Проклятой энергии хлещет по всем жилам сразу, и я задыхаюсь от того, как это сильно. Как все это сильно. Двуликий тянет меня на себя, на его животе снова распахивается пасть. Все тот же длинный язык собирает с моей кожи потеки спермы, пока его хозяин снова меня целует. Пьяно, кроваво, жестко. Теперь он пахнет и мной тоже. — Парадокс. Рёмен Сукуна, Король проклятий, в момент близости куда ласковее, чем сильнейший шаман Годжо Сатору, — у меня срывается смешок. — Это имя не произноси! — рычит мне на ухо. — Ты не того называешь сильнейшим, Лисица. Кончиком носа упираюсь в его висок, пока тот второй язык снова обвивается вокруг меня. — Что мне передать ему при встрече? — Передай, что мои разрезы его найдут. — Он выпускает меня из рук. Мои ноги дрожат, но я кое-как встаю. — Как скажешь. Сбегаю первая. Распахиваю глаза и обнаруживаю себя распластанной на полу коридора. Под этим же новеньким зеркалом. В низу живота ощущение, словно мне прострелили влагалище. Между ног мокро, а на лице и груди до сих пор влажно от проклятого семени. И только чуть ниже груди полученная энергия распускается раскаленным цветком. Протягиваю руку к кнопке на краю рамы и выключаю подсветку. *