Лисица

* Розовое золото лучей рассветного солнца ползет полосами по приоткрытым жалюзи, пока я, наслаждаясь утренней тишиной в голове и вокруг меня, завариваю какао. Струйка горячего молока взбивает собой смесь из какао-порошка и сахара, чайная ложечка тихо звякает о край чашки, и я всей грудью вдыхаю этот аромат. За стеной в соседней комнате все ещё спит шаман и вряд ли проснется раньше девяти утра. Надпиваю какао, напиток оставляет «усы» из пенки над моей верхней губой. Утираю их салфеткой. Когда Нанами проснется, сварю какао и ему тоже. Как тогда, в наш первый раз. Самый первый. * — Спасибо, что пришла поддержать меня, — светловолосый юноша садится на ступени входа в крематорий, мимо нас то и дело туда-сюда проходят люди, — для меня это ценно. Подбираю юбку, сажусь рядом. В голове крутится тысяча мыслей. Что, если бы тогда, три дня назад, я не стала невольной свидетельницей того, как хищное проклятие Особого уровня расправилось с Юу Хайбарой? Что, если бы день спустя на порог моей квартиры не явился этот мрачный тощий блондин с челкой, закрывающей треть лица? Как бы ещё судьба свела нас? Магический Техникум позволил родственникам Юу провести погребальный обряд самим. Эти двое были лучшими друзьями. В глазах Нанами густая невыразимая тоска. Такая, в которой захлебываются и тонут. И он сам на грани этого. — Ты что-нибудь ел? — спрашиваю так, словно мы знакомы всю жизнь. Кенто отстраненно качает головой. Мне сложно подавить вздох. Мне очень жаль его, правда. По-человечески. Не могу похвастаться каким-то особенным уровнем эмпатии, но буквально ощущаю, как ему плохо. — Поехали, накормлю тебя. — Беру из нагрудного кармана рубашки телефон, приложение такси пиликает уведомлением, что наш водитель скоро прибудет на точку. Кенто молча позволяет усадить его в машину, и мы так же в тишине едем лабиринтом улиц, подпираемых с боков гигантскими небоскребами. Город продолжает жить своей жизнью. Так, словно во всем мире только нам двоим не похуй, что на днях погиб очередной молодой маг, защищая гражданских. — Я должен был защитить его. — Нанами роняет это так тихо, что лишь слух кицунэ позволяет мне разобрать этот тоскливый выдох. — Ты не можешь знать, что произошло бы, будь ты рядом. Так вы могли погибнуть оба, — говорить стараюсь очень мягко. — У тебя есть лучшие друзья, Лисица? — блондин смотрит на меня в упор, нарушая молчание. Я знаю, зачем он это спрашивает, и мой ответ ему не понравится. Но я все равно отвечу. — Да. Годжо Сатору убил его, — и мой ответ звучит так буднично, что Кенто хмурится. — Кто… это был? Зря ты спрашиваешь. Но я все равно скажу. — Тоджи Фушигуро. Юноша в ответ сперва тяжело и долго смотрит, а затем молвит: — Так ты не шутила, что ты… Я прикладываю палец к губам и взглядом показываю на водителя. Теперь мы снова едем в тишине. В такой же тишине высаживаемся у железной двери подъезда, парень ждет, пока я наберу код, чтобы придержать дверь. Молча едем в лифте, и уже у входной двери, пока я громыхаю ключами, продолжает: — Я думал, что ты просто для красного словца сказала, что ты наемница. — Так ты мне не поверил? — усмехаюсь и первой шагаю в квартиру. — Ты не выглядишь, как наемная убийца, — расшнуровывает ботинки и сует ноги в подсунутые мной гостевые тапки. — Ты знавал многих наемных убийц, Кенто Нанами? — вижу, что этот разговор чуть развеивает его тоску, и потому мой рот не закрывается. — К счастью, нет, — позволяет мне забрать его курточку. — Хорошо, — отправляю её в гардеробную, — мой руки, и я жду тебя на кухне. Слышу, как льется вода, слышу как ткань полотенца мягко хрустит, когда он вытирает руки. Успеваю переодеться в домашнее — футболка да шорты, — чтобы чувствовать себя комфортнее. Когда я захожу на кухню, он уже сидит на краю подоконника, расфокусированно уставившись перед собой. Вздрагивает, когда я появляюсь на пороге. — Так вот, какая берлога у кицунэ? — Не нравится? — усмехаюсь, выуживая из холодильника рис с крем-сыром и авокадо, а с секунду подумав, и непочатый шоколадный рулет. — Нет, почему же, — его тон ощущается оттаявшим, — у тебя ведь нет намерений напасть, значит меня все устраивает. — Если бы я не призналась, что моим другом и наставником был Тоджи-сенсей, ты бы все равно упомянул то, что я могу захотеть атаковать, или как мне понимать это уточнение? — наливаю в небольшую кастрюльку молоко, оставляю закипать. Микроволновка надсадно пищит, сигнализируя, что одна порция уже разогрета. Выкладываю на свежее бумажное полотенце две пары палочек, себе и ему. Отправляю разогреваться вторую порцию. — Ты же в курсе, что он был убийца магов? — Нанами встает с подоконника и успевает убавить температуру варочной поверхности плиты до того, как молоко сбегает. Снимаю с сушилки две чашки, в обе сыплю какао-порошок и сахар: — Шутишь? Ясен хрен, что в курсе. Но он не навязывал мне свой образ мышления. Я беру заказы на всех подряд, — пожимаю плечами, наполняя чашки молоком и неспешно размешивая какао. Напиток вкусно дымится, и я тоже ощущаю, до какой степени голодна. Он подвигает мне стул и сам опускается рядом. — Будь на тебя приказ и ориентировка от старейшин, я бы мог тебя… — юный шаман отправляет щепотку сыра в рот, — …арестовать. Не выдерживаю и мой смех звякает эхом где-то под потолком кухни. — И ты бы сделал это? — не стесняюсь говорить с набитым ртом. Нанами фыркает, прячась за чашкой: — Думаешь, раз — состроишь мне глазки, два — распушишь свои длинные хвосты, и это меня подкупит, если я буду намерен выполнить свой долг? Подпираю подбородок кулаком, чуть склонив голову на бок. Он отвлекся. Мне это нравится. — Думаю, что на меня у тебя не поднимется рука, — подвигаю ему отрезанный кусочек рулета, — И раз уж мы заговорили о долге, Кенто Нанами, ты ведь в курсе, что я, как кицунэ, способна сделать с тобой? Над его верхней губой остается полукруглый отпечаток пенки. Подаю ему салфетку. — Выпустишь клыки, когти, и растерзаешь меня? — пытается увильнуть, но я не позволю. — Холодно. Думай, шаман, думай. Нанами краснеет. Он подумал. На этот раз — все верно. Меня забавляет его смущение, мысленно отмечаю, что ему идет этот румянец на наметившихся скулах. — Что, никогда не попадал в лапы кицунэ? — у меня получается это не произнести, а словно проворковать, но так, чтобы он понял, что я просто смеюсь. — Ты меня смущаешь, Лисица, — на его лице воцаряется привычное выражение из смеси усталости и недовольства, но лишь на мгновение, — а ты, я смотрю, сладкоежка? — кивает на рулет и какао. В свой кусочек рулета вгрызаюсь так, словно он последний на планете. — Нет, как правило, но очень люблю именно этот рулет. Юноша мрачнеет. Зря я напомнила. Мрачнеет и умолкает, разминая вилкой шоколадное тесто рулета по блюдцу. — Хайбара тоже любил сладкое. Кладу ладонь на его руку. Ощущаю, какой он теплый. Он не противится прикосновению. Знает, что я не наврежу. Равно как и я знаю, что этот едва-едва совершеннолетний пацан с запасом Проклятой энергии не обидит меня. — Какое лакомство было его любимое? — задаю вопрос осторожно. Кенто чуть улыбается, снова глядя в пустоту: — Он обожает… обожал яцухаси. — Думаю, стоит принести парочку яцухаси на место его погребения через неделю, — только выговариваю это, как ловлю странны взгляд от собеседника. — Что знаешь о ритуалах ты, чего не знаю я? — Я советую это как ёкай, — говорю абсолютно серьёзно, — птицы помогут передать угощение на ту сторону. Понимаешь? Чуть кивает, но глядит все равно настороженно. Светлые пряди челки ползут в глаза, и он нетерпеливо заправляет её за ухо, вынуждая меня задержать на нем взгляд. Несмотря на боль и тоску, так явно сквозящую в его облике, невольно им любуюсь. Насколько я могу судить, мы ровесники, и здесь и сейчас сидя рядом с ним, понимаю, что когда он повзрослеет и заматереет, то разобьет не одно сердечко. — Иди сюда, — решаю, что это самый подходящий момент. Поднимает на меня глаза: — М? Тьфу ты. Все парни такие тугие? Сама наклоняюсь через угол стола и оставляю на его устах невесомый поцелуй. Чтобы тут же прошептать в его губы: — Обещаю, станет легче. Он позволяет поцеловать его еще раз — глубоко, ласково и жарко, отвечая мне сперва робко и аккуратно, а затем все больше входя во вкус. Глажу его лицо, запускаю пальцы в эти мягкие светло-пшеничные волосы, чуть оттягиваю, чтобы разорвать поцелуй и прикусить пахнущую одеколоном кожу на шее чуть ниже его уха. — Лисица… — шепчет одновременно и жалобно и горячо. Отстраняюсь: — Мне прекратить? Вместо ответа он сам меня целует. Привстаю, чтобы перебраться ближе — чтобы оказаться сидящей у него на коленях. — Позволь я прекращу поток твоих переживаний, — в перерывах между лаской баюкаю его собственным трепетно-мурлыкающим тоном. Он не устоит. Он уже не устоял. Выдыхает мне в шею, пряча там лицо, такой смущенный и такой умильный одновременно. Чувствую как его горячая жесткая ладонь скользит по моей талии под футболку, и когда он касается моих ребер, я ёжусь от того, как сильно по мне бегут мурашки. Он ещё такой чистый, такой правильный — пусть и сполна узнавший что такое боль и горечь. Вторая рука сжимает мое бедро, сильно, так, словно он хочет высказать этим проявлением грубой силы то, что нельзя сказать словами. У меня срывается вздох, когда рука под футболкой оглаживает мой живот и ласково накрывает грудь. Облапать меня на моей же кухне — надеюсь, Нанами Кенто, тебе уже полегчало? Отстраняюсь, чтобы начать расстегивать пуговицы на его рубашке. Поджарый торс на ощупь ощущается раскаленным, будто у юного шамана температура. Он позволяет стащить с него рубашку, и я впиваюсь чередой поцелуев в его шею, плечо, кусаю выступающие косточки ключиц, пока мои руки шарят по его груди. Ягодицами чувствую, как тесно стало ему в брюках. — Я знаю, что ты, кицунэ, способна сделать со мной, — его голос воспаленно подрагивает, он заглядывает мне в глаза, а затем трется лбом о мой висок, — но если это хотя бы на мгновение позволит мне не чувствовать боль, то я готов повторять это снова и снова!.. Стаскиваю с него рубашку, в ответ он тянет край футболки и я задираю руки. Ткань шелестит о ткань, одежда ворохом оседает на полу. Молодой шаман покрывает поцелуями мою грудь, влажно проводит языком между двумя холмиками, которые так приятно ложатся в его ладони, сминает так ласково, так трепетно, что у меня между ног отдает ноющей тянучкой. Проклятая энергия закипает в его жилах вместе со здоровым возбуждением, и я чую её, взываю к ней, чтобы раззадорить мага ещё сильнее. Он ссаживает меня с колен, но лишь за тем, чтобы спустив с меня шорты с трусами, сгрести тарелки в один угол стола и усадить меня на дубовую столешницу. — Я хочу… — слова с его уст срываются судорожно, прерывисто, — можно я… — Можно, — раздвигаю колени, открывая самое сокровенное его взгляду и прикосновениям, — тебе сегодня можно все. Кенто опускается на колени между моих разведенных бедер, глядит снизу вверх и подтаскивает меня за бедра к краю так, чтобы мои ягодицы чуть свисали, и укладывает мои ноги себе на плечи. Я сжимаю его волосы, чтобы направить это милое смущенное лицо прямиком туда, где сейчас так нужен его острый язык. Он сначала невесомо целует сомкнутые створки лона, чуть поддевая их кончиком языка, но ощутив вкус моего желания на своих губах, накрывает лепестки плоти ртом так, что я звонко выстанываю его имя. Но он только начал. Язык молодого мага скользит по всей длине промежности, зачерпывая влагу, пробирается под капюшон клитора, ласкаясь так, что по моему телу проходит крупная дрожь. Прикосновения Нанами постепенны и нежны, но с каждым мгновением язык погружается в плоть все настойчивее, и прекращая ласкать клитор, блондин спускается на насколько сантиметров ниже, проникая языком в сочащуюся желанием киску. Я откидываюсь назад, опираясь одной рукой на стол, второй продолжая хаотично и судорожно гладить парня, пока он трахает меня языком. И спустя несколько тягучих мгновений, ощущаю, как место языка занимают пальцы, пока первый возвращается к клитору. Непроизвольно двигаю бедрами навстречу, чтобы насадиться глубже, на что получаю шлепок по бедру. Стонать в голос не стесняюсь уже давно: этот ходячий концентрат усталости и недовольства по какому-то недоразумению оказался не ботаном-девственником, а тем ещё… Тем самым тем-ещё. Его пальцы внутри меня находят такое место, от прикосновений к которому меня выгибает и я запрокидываю голову. Он наблюдает за мной из-под трепещущих ресниц, и видя, какой эффект дают его действия, ласкает меня только активнее, не отрывая горячих губ от мокрой текущей щели. Я теряю остатки самообладания, когда чувствую, как снизу, там, между ног, волна за волной начинает распускаться невыносимый, сладкий пульсирующий жар. Прижимаюсь к лицу Кенто, позволяя себе кончить вот так, бесстыдно, развязно, на языке и пальцах парня, с которым познакомилась несколько дней назад и с которым мне так хорошо. Он проводит языком от влагалища до лобка, широко, горячо, слизывая смазку, встает и нависает надо мной. Жадно целую эту точеную влажную от моих соков мордашку — но лишь затем, чтобы спустя несколько мгновений его член толкнулся вперед, в кончившую киску, ещё лениво пульсирующую и такую чувствительную. Скрещиваю ноги на его пояснице, заключая Нанами в замок. И он ни капли не сопротивляется этому, удерживая меня за ягодицы и насаживая на себя. Обвиваю руками его плечи и не отрываю затуманенный удовольствием взгляд от его глаз. Теперь там нет боли. Теперь там только звериная жажда и горячее грешное желание. Его член гуляет туда-обратно туго, размашисто и быстро. Толчок за толчком шаман вбивается в мое тело, вынуждая меня снова и снова растворяться в ощущениях того, как он растягивает меня изнутри, как заполняет собой и как подчиняет себе. Кенто ловит мой поцелуй, чтобы заглушить в нем собственный стон, и спустя мгновение останавливается, чтобы стащить меня со стола. Я понимаю все без слов. Теперь моя очередь стоять на коленях. Стоять на коленях и подставлять рот проклятому семени, которое выплескивается из крепкого члена горячими струйками. Теперь уже его пальцы перебирают мои волосы. Нанами выдыхает такой бархатисто-сладкий стон, что я опять поджимаюсь от желания. Проклятая энергия молодого шамана растекается внутри меня, и я позволяю себе в контрольный раз втянуть член глубоко в рот, чтобы принять все до самой последней капли. Нанами помогает мне встать, поправляет мне волосы и робко касается своими губами моих. — Я немного смущаюсь спрашивать, но… — Мне понравилось, — обнимаю молодого мага, — иди в душ, я за тобой. На столе остатки какао в обеих чашках уже давно остыли. Это потом, когда Совет старейшин объявит меня преступницей, он будет охотиться на меня. Это потом, когда он станет одним из самых умелых боевых магов Техникума, я стану бояться его, хотя сколько бы он ни угрожал мне, я всегда знала, что это лишь для виду. Это потом я пойму, что все-таки потеряла голову. * То самое потом, в котором мы живем сегодня, изменило нас обоих бесповоротно. Светлая челка уже давно не закрывает его лицо. Теперь его лицо наполовину сожжено, но для меня этот мужчина в любом случае красивее и желаннее всех, кем только живилась лисья половина моей природы. Ставлю чашку на стол и замечаю, что он забыл свои очки здесь вчера вечером. *