Лисица

* — Соскучилась? — широкая жесткая ладонь ложится мне чуть ниже лопаток, но для меня его присутствие уже давно не новость.Нас разделяет лишь ткань моей курточки и шерстяного осеннего макси-платья. — Нет, — огрызаюсь достаточно неучтиво, но в ответ он лишь смеется. Его веселят мои попытки отгородиться, но мы оба знаем, что это бесполезно. Аура у Сильнейшего шамана современности слишком яркая, чтобы просто так спрятаться. Очередь в кофейне двигается мучительно медленно. Сегодня вечером в «Эндорфине» особенно людно. Что ему от меня нужно? Что он тут делает? — Что вам от меня нужно, семпай? — оглядываюсь на него. Повязка туго натянута на глаза. Вместо формы техникума на нем свободный спортивный костюм, на капюшоне которого смешные кошачьи уши. Но мне не до веселья. Пусть Годжо Сатору хоть сотню крат выглядит забавно и мило, я уже хорошо знаю, на что он способен. Его точеный нос морщится, когда он оскаливается в белозубой улыбке: — Я пришел с миром. Для начала — поговорить, а там посмотрим. Моя очередь. Киваю официантке за стойкой: — Какао на молоке, пожалуйста, и три стика сахару, — и обращаясь к шаману, фыркаю, — и о чем же? Его рука ложится мне на плечо, так, словно дает понять: бежать некуда. — Ты ведь никому не говорила, что наш общий хороший друг выжил? Наблюдаю, как варится мое какао: — Я не обсуждаю своих любовников ни с кем, даже с ними самими, семпай. Официантка улыбается Сильнейшему: — А вам, молодой человек? — Мне то же, что и девушке, пожалуйста, — снова эта лучезарная улыбка, такая подкупающая, ну-ну, я почти поверила, — за меня и за девушку, — кладет купюру перед официанткой, взамен нам подают два стаканчика с крышечками. Забираю свой, отхожу от стойки к ближайшему столику, сажусь и недовольно сёрбаю: — Это все? Годжо плюхается напротив, задевает длинным локтем собственный стакан, отчего крышка слетает и немного горячего напитка проливается на колени шаману. — Чтоб тебя! — промакивает штаны салфеткой. Криво усмехаюсь. Ухмыляется: — Что, нравится смотреть, как я страдаю? — Очень, - отставляю стаканчик, — ну? Он надпивает у себя: — Если ты намереваешься сделать его своим хозяином, тебе придется бросать свой кровавый промысел и идти на службу техникуму. — А просто заниматься тем, что я люблю, я не могу? — изгибаю брови. — А ты прямо-таки любишь убивать? — Годжо копирует мою мимику, под повязкой бровей не видно, но я вижу как двигается ткань вместе с его лицом. — Убийство тоже может быть видом искусства, — пожимаю плечами. Разговор меня раздражает. — Если бы Нанамин сошелся с гражданской, то она, конечно, продолжала бы жить, как жила. Если бы Нанамин сошелся с шаманкой, она бы по умолчанию была кем-то из нас, тут или в Киото, не важно. Но он говорит о тебе, — Сатору наставляет на меня стик с сахаром, словно шпагу. Прячу улыбку. Кенто говорит обо мне? Приятно. — Техникум примет тебя на службу и найдет, где тебя можно применить, — он разрывает стик пополам, высыпает в какао и перемешивает, — ты подумай, Лисица. — Сильнейший пожаловал в мою любимую кофейню предложить мне работу? — щурюсь, глядя на него, мне внезапно очень хочется его спровоцировать, выбесить, разозлить, подьебать. Мужчина хмыкает: — Твоя аура стала темнее, Лисица. Не вздумай напасть, дурочка. Откидываюсь на спинку дивана: — Я не готова сейчас сделать Нанами Кенто своим хозяином. Я слишком дорожу своей свободой, чтобы дарить свою жизнь и свою волю в чьи-то руки. Но это не значит, что я не стану готова со временем, семпай. И когда это время придет, я подумаю над вашим предложением. Даже если это будет означать, что брать заказы я смогу только у Старейшин. — Может, все же пора остановиться? — Годжо в очередной раз надпивает из стаканчика. — Тебе, как женщине, энергетически не накладно размениваться на стольких любовников? — Вы это спрашиваете, семпай, чтобы потом тоже выебать меня — потенциальную девушку вашего друга? — все-таки подьебываю.Сильнейший вздыхает: — Но ты не девушка моего друга, Лисица. Не удерживаюсь, чтобы не зашипеть в ответ: — Я свободная женщина, трахаюсь с кем хочу! А на днях… — сглатываю, соображая, что меня уже понесло, но остановиться уже не могу, — … ласкала себя, представляя, как Двуликий дерет меня в два хуя, что на это скажете, Годжо-семпай? — Ты сегодня слишком смелая, Лисица, — он встает из-за стола, и тут же следует короткий жесткий приказ, — ступай за мной. Недовольно вылезаю из-за стола. Сильнейший идет в сторону уборных, возле дверей сгребает меня в охапку и заталкивает в одну из них, входя следом и запирая замок. Роняю сумочку на пол, когда блондин рывком подтаскивает меня к себе и впивается в мои губы своими. В нем практически два метра, мне дико неудобно, я разрываю поцелуй, а он хватает мое лицо обеими руками: — У меня только один член, Лисица, но если тебе так хочется сразу два, я без проблем могу набрать Оккоцу, и мы… Я ни капли не сомневаюсь в этой странной угрозе, и тем более — в милом сладком щеночке Оккоцу, но мне и Годжо Сатору-то сейчас одного многовато. — Не хотите исправить моё прошлое впечатление о вас, семпай? — шепчу, позволяя ему склоняться и целовать мою шею, щекотно выдыхать мне за ухо и прикусывать мочку уха так, что у меня мурашки по всему телу.Он рывком стягивает повязку вверх, и его пронзительно-голубые глаза заглядывают прямо мне в душу. — Не хочу, Лисица, — кусает меня за подбородок, я утыкаюсь лицом ему в грудь и он целует мою макушку, запуская длинные белокожие пальцы мне в волосы, — ты преступница, и заслужила, чтобы я был жесток с тобой, — однако, действия его вовсе таковыми не являются. Мне уже так не страшно, как в первый раз. Набираюсь смелости и теперь уже сама целую его, вставая на носки и держась за его плечи обеими руками: — Хотите сделать мне больно, Годжо-семпай? — Хочу пальнуть в тебя фиолетовым и подрочить на то, что от тебя останется, — он шепчет в ответ, и я не понимаю, шутит он, или нет. — Разрешаю просто подрочить, — моя ладошка стискивает ткань его штанов в паху прямо на уже стоящем члене, его эрекция твердо упирается мне в руку, и мужчина шипит. — Я не спрашиваю твоего разрешения, Лисица, — он разворачивает меня к себе спиной, прижимает лицом к стене и задирает мое платье, опускаясь на одно колено, -тебе очень повезло, что я сегодня в хорошем настроении! Все, что мне сейчас позволено — стоять, опираясь грудью о стену уборной, широко раздвинув ноги и выгнув бедра, пока этот мерзавец, задрав подол платья мне на спину, опустившись и отодвинув полоску моих трусов, сперва ласково целует мои ягодицы и внутреннюю часть бедер, а затем ныряет языком прямо по половым губам. И язык у него непростительно длинный и жесткий. И блять умелый, настолько, что меня расслабляет практически моментально. Мне даже не приходится особо призывать на помощь природу кицунэ, чтобы моё нутро пустило сок — потому, что уже. Ощущаю его нос ягодицами, ощущаю его руки на своих бедрах — его пальцы нахально раздвигают меня ещё шире. Он вылизывает меня не ради моего удовольствия — до клитора он достает чисто изредка, — а чтобы подготовить меня к своему проникновению. Я знаю, что он носит повязку, чтобы избежать тактильного перегруза. И снял он её как раз для того, чтобы чувствовать все и на всех уровнях. Мой оргазм он тоже почувствует так, словно я его транслирую прямо ему в голову?.. Сатору отстраняется, встает и поворачивает меня лицом к себе. Я уже мало что соображаю — просто готовая на все сука, которой нужен только член. Феромоны Сильнейшего заставляют сознание плыть в сладком тяжелом тумане. Мужчина снова и снова мокро целует меня, так мягко, так нежно, словно это не я вызываю в нем раздражение одним своим существованием. И я отвечаю так же нежно, позволяя его языку ласкать мой, покусывая его нижнюю губу и царапаясь о его клыки, словно не этот шаман точно так же сильно меня бесит, как и я его. Белые ресницы закрытых глаз трепещут на его щеках, и в неярком свете уборной я невольно им любуюсь. Этот черт действительно внешне привлекателен, если бы ещё не его скотский характер… Ведь добрый и милый Годжо Сатору только со своими. С чужими он безжалостен и холоден. И ещё вот есть я, не пришей кобыле хвост. И не своя, и не чужая уже… Хотя, стоит мне принять судьбоносное решение, то стану чужой навсегда. А пока я свободна, и сама выбираю, с кем спать. Первая разрываю поцелуй, мне не хватает воздуха. Его пальцы стаскивают край спортивных штанов вместе с бельем, затем под моим платьем спускают с меня мое кружево, и он подхватывает меня на руки под бедра, опрокидывая спиной о все ту же стену.Уже знакомый горячий член упирается в вылизанную им плоть, и я сама делаю движение навстречу, насаживаясь на такую желанную в этот момент твердь. Фаллос проталкивается медленно и туго, растягивая до предела и вынуждая меня утопить стон в плече Сильнейшего. Годжо испускает судорожный выдох и начинает медленные ритмичные толчки, и эта раскрытая поза, такая неудобная, но такая блядская, оставляет меня один на один с этими ощущениями. Я буквально в его руках, и он удерживает меня одновременно и крепко и бережно, словно все те угрозы про Оккоцу и фиолетовый — просто громкие речи для острастки. Словно все те козьи морды, которые он мне состроил — лишь ёбаный цирк. Сильнейший прикусывает мне край уха, я нахожу в себе силы поднять лицо и он снова вовлекает меня в поцелуй, продолжая фрикции и ускоряясь с каждым мгновением и вынуждая меня откровенно стонать ему в губы. Сцеловывает каждый из этих стонов, и потом всем корпусом ложится на меня, тяжело и хрипло дыша мне в висок. Его одеколон очередной волной врывается в мои легкие, и смешиваясь с естественным запахом его тела — смеси мускуса, теплой пыли и чего-то зефирно-сладкого — ещё больше сносит мне крышу. Выгибаюсь навстречу, чтобы быть ещё ближе, и в этот раз мне блять действительно хорошо. Сейчас он ни за что меня не наказывает. Сейчас мы просто два живых человека, мужчина и женщина, которые ничем друг другу не обязаны, но которые могут подарить друг другу удовольствие и делают это. Сейчас мне не страшно. Совсем. Я не чувствую, как моя спина начинает ныть от толчков о твердую стену. Не чувствую, как начинают затекать ноги в такой позе. Все, что мне сейчас доступно — наслаждаться этой близостью, пока ни у меня, ни у него мозги не встанут на место и мы не станем снова друг для друга заносчивым противным шаманом и оборотнем-убийцей. Он резко прекращает движения, выпускает меня из рук и заставляет встать на колени: — Давай, Лисица, будь умницей! Когда я слышу это от мужчины, я понимаю, что власть в моменте принадлежит вовсе не ему. Его член полностью в моей смазке, я охотно подставляю рот под него, всем своим видом говоря: видишь, какая я хорошая и послушная? Видишь? Больше не будешь хотеть атаковать меня фиолетовым? Горячий и влажный, фаллос толкается по вытянутому языку вперед, я не вбираю сразу весь, а играю, захватывая губами сперва только головку, потом четверть члена, потом половину, затем весь и снова опять только головку, ритмично и равномерно. Сильнейший облокачивается о локоть на стену над моей головой, упираясь в сгиб локтя лбом, и полностью отдается на милость моего клыкастого рта. Я ерзаю бедрами, в киске болезненно пусто, хочется снова почувствовать в себе этот восхитительный горячий стояк и желательно на нем и кончить, но пока что первым кончает Сильнейший. Кусает себя за рукав, сдерживая стон, и его семя вместе с проклятой энергией стекают мне в глотку, и меня трясет. Трясет от переполняющей силы, я практически ею захлебываюсь. Годжо подается бедрами вперед и проталкивает член так глубоко, насколько ему позволяет длина, я утыкаюсь носом в его выбритый лобок и скулю то ли от того, что его размер не позволяет мне сделать вдох, то ли от восторга. Он снова долго изливается, крупно вздрагивая и давясь стонами сквозь стиснутые зубы, а я лишь покорно глотаю. Его ладонь на моей макушке не позволяет мне двигаться. Сильнейший осторожно выскальзывает, и я слизываю все, что ещё осталось. Голодное растраханное лоно по-прежнему просит член и оргазм. Мужчина треплет мои волосы: — Какая старательная умница, — член скрывается за краем его белья, шаман натягивает штаны обратно. А я? А, блять, я?! — А я? — снова скулю, как пристыженная собака, чувствуя вселенскую несправедливость. — А ты, Лисица, сегодня без сладкого, — Годжо подмигивает мне, прежде чем натянуть маску обратно, — чтобы при следующей встрече я мог вернуть должок. Встаю, надевая трусы и поправляя платье: — Следующего раза может не быть, Годжо-семпай, — вот ведь ублюдок! — Значит когда в следующий раз будешь себя ласкать, просто представь меня! — он отпирает дверь уборной и выходит вон. Я торопливо снова поворачиваю замок, оставаясь наедине со своей злостью и неудовлетворенным возбуждением. Нет, Годжо Сатору, в следующий раз умолять о возможности кончить будешь именно ты. Пока не знаю, как я это проверну, но я обязательно что-то придумаю!.. *