Лисица

* Смертные говорят, что ночной сон плохо идет к тому, чья совесть нечиста. А я говорю, что ночной сон плохо идет в том случае, если организм требует разрядки. Переворачиваюсь с боку на спину, по стенам спальни скользит моя собственная тень, отбрасываемая в деликатном свете теплого ночника. Протягиваю руку к прикроватной тумбочке, нашариваю телефон. Яркость экрана — пусть и сведенная к минимуму — вынуждает зажмуриться. На часах без пятнадцати три ночи. Со вздохом откладываю телефон, отбрасываю одеяло. Нанами улетел на другой конец планеты гоняться за нечистью по Андам, и неизвестно, когда мне, оборотню, можно будет навестить своего любимого из шаманов. Мысли в голове путаются, натыкаясь друг на друга. Я все ещё не готова, чтобы он стал моим хозяином. Нет, передо мной не стоит дилемма. Сукуна, Король проклятий, мощнейший источник проклятой энергии, уже только одно его присутствие вынуждает меня сходить с ума. Но Рёмен — садист. Если наступит момент, когда моё присутствие будет ему в тягость, я могу погибнуть. Нанами Кенто не сравнится с Двуликим в вопросе запаса проклятых сил, которыми мы, кицунэ, питаем собственное существование и подгоняем свою эволюцию. Но мне по сердцу, как шаман ко мне относится. По сердцу его зрелость, уравновешенность, умение жить эту жизнь. И плевать, что он так и не овладел навыком Расширения Территории. Кто сказал, что кицунэ должны выбирать именно самого сильного?.. Укладываюсь поудобнее, делаю медленный глубокий вдох, приводя мысли в порядок. Двойственность моей природы — женская и лисья — вынуждает меня рассуждать с оглядкой и на женщину, и на лису. Лисица нуждается в подпитке сил. Женщина нуждается в человечности. В Двуликом бесконечный запас первого и полностью отсутствует второе. Нанами Кенто — человек, пусть и сильный шаман, умелый убийца и отличный солдат на страже духовного порядка этого мира. И пусть он не какой-то-там-Особый-уровень, я вполне способна повестись на его ко мне отношение. Уже повелась. Ведь стоит ему позвать, и я к нему иду. Блять. Снова глубоко вдыхаю и выдыхаю. Если мы проведем ритуал единения и он станет господином для кицунэ, я со временем лишусь восьми хвостов из девяти, и обрету их в течение тысячи лет последующей жизни. С Сукуной мне это не будет грозить. Но будет грозить другое — ему не нужны такие обязательства, а мне не нужно каждый день жить как у подножия инквизиторского эшафота. Готова ли я пожертвовать хвостами, а значит и силой, ради того, чтобы отрастить их заново? Мне ведь не первая сотня, не первый полтинник, и даже ещё не тридцатка!.. Наверное, я окончательно повзрослела. Запускаю руку между бедер. От мыслей об этих двоих там уже горячо. Тут же в разум настойчиво скребется ещё одна, такая непрошеная. Если бы я жила не в двадцать первом веке, а тогда, в эпоху Хэйан, что было бы, встреть я Короля проклятий?.. * Сознание возвращается ко мне нехотя, со скрипом. Разлепляю веки. Сумерки. Во рту — кисловатый привкус. Мои руки прикованы тяжелой длинной цепью к крутобокому валуну, и что самое досадное — вместо моей одежды, привычной курточки, брюк да сапог, на мне отчего-то длинный белый балахон, словно чье-то исподнее. А последнее, что я помню — вино в кубке, почему-то, очень странного вкуса. Не нужно обладать чутьем кицунэ, чтобы понять, что меня за каким-то лешим хотят опоить прямо средь людного вечера в той проклятой деревенской таверне. Вот только прежде, чем я тогда отшвырнула кубок, меня стиснули по бокам и со спины, разжали челюсти и влили дурман в глотку. И прежде, чем мир погас, один из тех, кто это сделал, что-то сказал про двуликого повелителя и о том, что он их простит. Звон цепи отдает в больной голове надсадным эхом. Осматриваюсь, одновременно с этим прислушиваясь к собственному телу. Дурман выветрится быстро, если какие-то раны и были, организм оборотня их уже залечил. Вокруг — подступающий лес, туманный и мрачный. Где-то по ту сторону валуна шумит водопад. Ясность все больше окутывает сознание, озираюсь уже активнее, попутно собирая силы для обращения. Даром, что кисти рук перехватывают железные браслеты кандалов, если можно превратиться, и тонкокостные лапы кицунэ выскользнут из оков. Первая попытка превратиться отдает болью во все уголки тела. У меня… не получилось?!. Предпринимаю ещё одну. Из носа начинает бежать кровь. Да твою же блять! Утираюсь рукавом, беспощадно изгваздывая белую ткань в ярко-алое. Снова не получилось. До меня доходит. Проклятое пойло!.. Я не знаю, сколько оно будет выводиться из тела, там была замешана магия против оборотней. Но моя лисья природа по-прежнему при мне, и нужно только подождать, когда она пережжет отраву внутри себя. Надеюсь, это произойдет быстрее, чем исполнится то, зачем я тут. Зачем, собственно, я тут? Слухи о Двуликом зародились в этих землях, совершенно мне чужих, сравнительно недавно. Встречные баяли то о четырехруком шамане, необычайно сильном, то о двуликом божестве, покровительствовавшем этой части страны. Я оказалась тут по воле чистёхонько рабочего случая — местный сёгун заказал заклание собственной тещи, заплатил мне. От тёщи я его избавила, и мне надлежало отбыть домой, чтобы залечь, спрятаться, в ожидании следующего заказа. Но задержалась, решив отдохнуть в местной таверне. Там-то я и наслушалась — прежде, чем меня опоили. Судя по всему, меня должны съесть. И слухи о Двуликом — вовсе не слухи. Снова предпринимаю попытку превратиться. Из носа снова бежит алый ручеек, слизываю тяжелую кровавую каплю с верхней губы, остальное вытираю вторым рукавом. Цепь гремит, вынуждая стаю птиц сняться с соседнего дерева. Вот же бляха!.. Лес вокруг словно становится ещё гуще и темнее. Сажусь на землю и кусаю собственное предплечье, чтобы запустить процесс регенерации, а соответственно и исцеления от пойла. Но там была магия, не позволяющая мне обратиться, и я понятия не имею, как от неё избавиться. Рана постепенно затягивается, вызывая зуд, а мне становится по-настоящему страшно. Присутствие чужой ауры тягучим дымом сочится меж древесных стволов, опутывает валун и пробирается мне под новый непрошеный наряд. Застываю в ужасе, понимая, что сейчас точно что-то будет. Аура тяжелая, болезненная, очень густая и очень сильная. И её хозяин, судя по тому, как возрастает её концентрация, все ближе. Последний луч сумеречного солнца над кронами леса выхватывает его фигуру. Кимоно издает тихий шелест, когда он, шаг за шагом, пробирается с восточной стороны леса. Вдыхаю легкий ветер, несущийся оттуда, в попытке понять, что он такое. Массивный силуэт двигается мягко, бесшумно, словно тигр крадется к потенциальной добыче. Лес будто расступается перед ним, и я наконец могу его рассмотреть. Волосы странного цветочно-розового оттенка густой гривой зачесаны назад. Из широких плеч растет две пары рук, под черной тканью кимоно легко угадываются очертания перекатов мускул. Такие же черные свободные штаны не стесняют движений и не создают лишнего шума при ходьбе. Он идет босиком. Правая половина лика искажена то ли от болезни, то ли от проклятия — от скулы до лба кожа выглядит словно древесная кора. По его остроносому лицу расходятся черные полосы татуировок, метка на лбу — словно у кота. Нижняя челюсть широкая, угловатая, сразу понятно, что питается в основном только мясом. Возможно, я и есть это самое мясо. Молодой, сильный, злой. Против него ни у какой кицунэ не будет шансов. И четыре его алых глаза смотрят заинтересованно и голодно. Он опускается рядом на одно колено, разглядывая. Росту в нем — полтора человеческих. От него пахнет кровавым пламенем, так, словно сгорела полная деревня людей, и он вобрал в себя этот запах. И я не чувствую ни капли божественного в чудовище, которое сейчас так пристально меня изучает. Одна из его рук поддевает моё лицо, грубо сминая мой подбородок. — Ты не человек, — оскаливает два ряда жутких клыков, сплевывает в сторону, — эти глупцы решили меня обмануть, подсунуть мне кицунэ? Мои потроха от страха поджимаются. Он вздыхает, оглядываясь в сторону деревни. -Неблагодарные, — недовольство явно сдержанное, сдобренное разочарованием, он снова смотрит на меня, и больше всего на свете мне хочется исчезнуть, — думают, я стану есть оборотня? То есть, все-таки я — мясо. Набираюсь храбрости издать писк: -Вы…отпустите меня? Выпрямляется во весь рост, и я снова ужасаюсь тому, каков он. Жуткая ухмылка скользит по его татуированному лицу, он подается в мою сторону, дергает цепь вместе со мной вверх, на уровень своей головы. Суставы рук больно выкручиваются, но я подавляю шипение. — Отпустить тебя? — Его ноздри трепещут, когда он вдыхает мой запах. — Это будет слишком просто и скучно, девчонка, — он вновь отворачивается в сторону деревни, швыряя меня на землю, — но есть тебя я брезгую, — скалится в усмешке, — я слишком хорошо знаю вашу природу, — глядит снисходительно, -мне должны были оставить чистую деву, а не испорченного оборотня. Мной брезгуют. Что ж, отлично, в этой ситуации — просто замечательно. Хотя, не такой уж и испорченный я оборотень — по меркам кицунэ, конечно. Сглатываю. И он, наконец, озвучивает условие. — Приведи мне кого-то вместо себя, и я дарую тебе жизнь, Лисица. Снова сглатываю. И задаю вопрос: — Двуликий повелитель освободит меня от цепей, чтобы я могла выполнить его пожелание? Он снова подбирает широкой когтистой ладонью цепь, и мне не нравится, как меняется его взгляд. Рывок сбивает меня с ног прямо в его руки, ткань белого жертвенного одеяния трещит, расходясь по швам, и четыре руки Двуликого гуляют по моему телу, бесцеремонно и жестко. — Освободит, когда наиграется, — и без того низкий баритон сходит на рокотание, шаман сгребает одной рукой мои волосы, заставляя задрать голову, открывая горло, а второй пропускает между пальцами мои соски, тут же задевая их когтями. Третья рука сжимает мою талию, а четвертая так по-хозяйски раздвигает мне ягодицы. Знаю, что сопротивление может стоить мне жизни, поэтому решаюсь просто быть собой. Быть кицунэ. Снова вдыхаю его запах во всю силу легких. Позволяю этой тяжелой густой ауре поглотить меня, попутно ощущая, как его длинный жесткий язык скользит от одной ключице к другой. Меня трясет от страха, я в предвкушении жестокости, но меня оставят в живых. Полагаю, оно того стоит. -Надо же, — Двуликий щурит все четыре глаза, рассматривая меня и продолжая грубое исследование моего тела, — испорченная грязная сука готова подставить свои дырки, лишь бы спасти свою шкуру? Дорогой, ты на моем месте поступил бы так же — мелькает в моих мыслях, и тут же щеку обжигает пощечина, несильная, но унизительная. — Тебе бы поучиться учтивости, кицунэ, — склоняется ещё ближе, ощущаю кожей его дыхание, — я вижу тебя насквозь, глупая. Ладно, ёбаный ты нахуй, пусть так. Но процесс запущен. Спорить я не буду, просто буду хорошей. Даже если мне не видать и тени ласки. Цепь звенит, когда я протягиваю руки к полам его кимоно и распускаю пояс. Ответом мне служит одобрительный рык. Ткань соскальзывает на траву, и я не могу отказать себе в том, чтобы не рассматривать и его тоже. Татуировки пересекают широкие плечи, вторая пара рук растет как бы за первой. Он позволяет мне выскользнуть из его хватки, я встаю на колени, и весь мой внешний вид показывает, на что я готова. Одна из четырех рук приспускает штаны, и я удивленно ахаю. Члена у него тоже два, растущие из одной тяжелой мошонки и расположенные друг над другом. Каждый из них посередине пересекают такие же черные закольцованные полосы. И оба они– массивные, длинные и требующие в этот момент меня. Моих прикосновений. Мой рот. Мою узость. И под вздох Двуликого я даю ему это. Мои движения ограничены длиной цепи, но я очень стараюсь. Обеими ладонями обхватываю и раскрываю головку сначала верхнего, потом нижнего члена. Целую поочередно каждый из них, ощущая, как для меня самой ситуация начинает играть новыми красками, и как его проклятая энергия с каждым моим прикосновением перетекает ко мне. Мой язык легко скользит по одной головке, по второй, и вот я снова тянусь к верхнему члену, лаская нижний руками, и пробую взять его в рот, старательно пряча лисьи клыки. Двуликий запускает пальцы мне в волосы, перебирая пряди почти ласково, другой рукой поглаживая мое горло, и остальными двумя упираясь в собственную поясницу, чуть откидываясь назад и крепко расставив босые ноги. — Этим ты зарабатываешь на жизнь? — низкий насмешливый шепот отдает в моих ушах высокой вибрацией. Отрицательно мычу, ощущая, как головка и ствол верхнего члена медленно проталкиваются вглубь моего рта, проваливаясь все глубже и распирая глотку. Двуликий позволяет себе первый одобрительный стон, глядя, как я жмурюсь в попытке принять ещё глубже и ощущая спазмы в моем горле. Подаюсь назад, выпускаю его изо рта, даю себе миг отдышаться и вбираю губами теперь уже второй. Между ног начинает сжиматься и горячеть. Верхний член мажет мне по лицу влагой моей собственной слюны, пока я давлюсь нижним. Закашливаюсь, отстраняюсь, повторяю попытку. Во второй раз получается. Ствол по самую татуировку оказывается у меня во рту, стенки глотки болезненно сжимаются. — А теперь попробуй быстрее, Лисица, — хищное мурлыканье пробирается под кожу, — иначе я сделаю все сам. Я в этом не сомневаюсь. Но желание уже растекается по моим жилам, и инстинкт самосохранения отключается. Выпускаю второй член и выдыхаю. — Я не могу быстрее, повелитель, они слишком большие… С утробным рыком наматывает мои волосы одной рукой на когтистый кулак, направляет верхний мне в лицо второй, третьей разжимает мне челюсти. Твердая плоть врывается непозволительно грубо. Внутренности сводит от непрошеного рвотного рефлекса, но Двуликого это не волнует. Придерживая у основания второй член, он безжалостно трахает мой рот, и на его четырехглазом лице расцветает жестокая ухмылка: — Слишком большие? — Толчки заставляют мои глаза закатываться, мне не хватает воздуха и голову снова ведет. — А ты у нас привередливая? — Слышу, как громко он вдыхает. — Я отсюда чую, как ты течешь, так зачем строишь из себя невинную, а, Лисица? — Верхний член сменяется нижним. — Скажи спасибо, что я не пожелал насадить твой ротик сразу на них двоих!.. Жалобно скулю, чувствуя, как мир начинает ускользать. Двуликий замедляет движения, отстраняется, дает отдышатся. — Посмотри на себя, кицунэ, — пощечина снова ожигает мою щеку, теперь вторую, — выглядишь, как шлюха, не стыдно? — Его рука стискивает мое лицо, заставляя снова открыть рот, но он просто разглядывает меня, словно художник свое извращенное творение. — Знаю, что не стыдно, твой запах кричит о том, чтобы эти два хуя оказались не только у тебя во рту, Лисица!.. Нет, мне стыдно. Стыдно от того, что он прав. Мне омерзительно то,что он со мной делает, но я не хочу, чтобы он прекращал. Он дергает цепь, вынуждая меня встать, разворачивает к себе спиной, и я утыкаюсь лицом в теплый бок валуна. Горная порода царапает мне кожу, колено Двуликого раздвигает мне ноги. Ему неудобно, я слишком низко, и тогда он подхватывает меня поперек живота, прижимая к себе, и мои ноги повисают в воздухе. Поза ублюдская, моя голова ниже моих бедер, руки оттянуты цепью, но удобство — последнее, что меня волнует. Пожалуйста, только не два сразу!.. Меня спасает только то, что я блядски мокрая. Нижний член вонзается в преддверие влагалища, влажный вход обхватывает головку, и я кричу. Двуликий даже не пытается медлить. Член вбивается внутрь одним тугим толчком, болезненным и острым.Второй член он ласкает сам, чувствую, как двигается его кулак по стволу. Его плоть внутри меня толкается быстро и грубо, но это варварское обращение вызывает у меня иррациональное желание расслабиться и принять больше. Что я и делаю. Он трахает меня, как куклу, не имеющую возможности оказать сопротивление. Жар его тела только сильнее заставляет растворяться в болезненно-сладких ощущениях. Его бедра снова и снова проталкивают в меня его член, и при каждом движении внутрь или обратно я плавлюсь, расступаясь под его силой и полностью подчиняясь. И кричу уже не от боли, а от того, что моё тело не в силах выносить такую чудовищную, но такую желанную заполненность. Стенки лона спазмически сжимаются на нем, заставляя меня задыхаться и трепетать в его руках. На секунду он туго выскальзывает, и я понимаю, что место первого члена занял второй. Вход снова отзывается саднящим дискомфортом, но уже растраханная киска принимает второй член куда покорнее. Двуликий толкается изнутри, попутно снова лаская первый фаллос, и я позволяю себе окончательно утонуть в этом раскаленном вареве из инстинктов и наслаждения. Стенки влагалища снова сжимаются, так жадно, так умоляюще, если бы только мои руки были свободны… — Пожалуйста… — срывается с моих уст неожиданно даже для меня. Но Двуликий только наваливается сильнее, прижимая меня к валуну. -Ты не имеешь права просить, — хриплый выдох выносит мне его приговор. Но я не сдаюсь. — Пожалуйста, прошу… — Хочешь кончить? — Его грудь прижимает мою спину, выбивая из меня весь воздух. — А ты заслужила, Лисица? В этой позе его член упирается в шейку матки, разбавляя удовольствие дискомфортом, но меня ведет, я не соображаю уже ничего, а в голове только одно: я хочу кончить в руках этого чудовища, и мне уже плевать, съедят меня, или нет. — Пожалуйста… — выдыхаю, словно мантру, словно молитву этому самому четырехглазому темному божеству. Он с нетерпеливым рычанием накрывает одной рукой спереди мою промежность, и когтистые пальцы грубо сминают клитор, вынуждая меня завизжать от интенсивности. Член внутри меня толкается особенно жестко, раз, другой, ещё и ещё, и я бьюсь в руках шамана, сжимаясь на нем до отказа, сжимаясь и растворяясь в тягучем болезненном оргазме, таком вымученном, грязном и ярком. Моё лоно брызжет бесцветным горячим соком, Двуликий продолжает безжалостно втрахивать меня в скалу. Теперь толчки особенно быстрые, чувствую, как его член только сильнее наливается. Кончает он сразу двумя, семя хлещет внутри меня, снаружи и изливается на спину и на ягодицы, горячее и густое. Проклятая энергия устремляется в каждый уголок моего сознания вслед за собственным удовольствием. А ещё понимаю, что от чужой волшбы, не позволяющей мне обращаться, уже не осталось и следа. Её выжгло, вытравило близостью с этим монстром. Двуликий оставляет болезненный укус на моем затылке и позволяет соскользнуть с члена. Теперь он освободит меня от цепи, чтобы я привела ему ужин? * Кончаю, вытянувшись струной в постели. Теперь точно можно будет уснуть быстро и сладко. *