Лисица

* Удовлетворение от успешной охоты — одно из тех чувств, которые позволяют мне ощущать себя бешено живой. Не знаю, что плохого сделала моя жертва моему заказчику, но она стала моей добычей, ещё одной, благодаря которой мне на счет капнет очередная сумма. Утираю лицо, сплевывая чужую кровь и глубоко дышу, стараясь унять сердцебиение. Привычным движением опускаю сложенное Черное солнце в карман и присаживаюсь над рюкзаком на корточки, чтобы достать влажные салфетки. Сад вокруг меня продолжает жить своей жизнью — сойка чистит перья, сидя на перекладине старой арки, оранжево-белые карпы под маленьким мостом, перекинутым через пруд, то и дело всплывают к поверхности, хватая широкими пастями кусочки булки. Эту самую булку несколько мгновений назад крошила в воду моя добыча. Оглядываюсь в поисках урны, хотя бы одной, но кажется ближайшая осталась там, у входа в парк. Комкаю пучок салфеток, которыми только что оттирала руки, проверяю, цел ли маникюр, и прячу салфетки в боковой карман рюкзака. И тут небо темнеет. Это за мной? Завеса густая, темная, вижу только купол — границы расходятся по периметру парка. Торопливо закидываю рюкзак на плечо и быстро шагаю через мостик. Это точно за мной? Может, не надо? — И далеко собралась? Аура шамана шквальная, звонкая, между нами мост и пруд, но это не мешает ей ударить по моей менталке. Подобного я ещё не испытывала. Медленно оглядываюсь. — Ты ведь в курсе, что убивать людей — нехорошо? — широкая черная повязка на его глазах вынуждает его всклокоченную белую шевелюру стоять торчком. Маг приподнимает повязку с правой стороны лица, небесно-голубого цвета глаз глядит прямо в душу. — Духовные проблемы оборотней не волнуют, — наконец, решаюсь ответить хоть что-то. Рюкзак потихоньку сползает с моего плеча, а потом и вовсе падает на вымощенную галькой дорожку. Но я не пытаюсь его поднять. Вытаскивать оружие тоже не пытаюсь. Скольжу взглядом по силуэту Сильнейшего, оценивая расстояние и прикидывая, за какую долю секунды он способен вскинуть руку в жесте и стереть меня с лица земли. Он стоит, не спеша атаковать, долговязый, насмешливый, одна рука по-прежнему придерживает повязку, вторая сунута в карман брюк темной униформы техникума. Черные туфли начищены до блеска. Я ещё не встречалась с Сильнейшим лично, и всегда надеялась, что обойдусь в своей жизни без этого, но не тут-то было. Десять лет назад он убил моего наставника. Убьет и меня тоже? — Значит, не волнуют? Забавно, Нанамин говорил другое. Я вздрагиваю. Нанами Кенто упоминал обо мне? В каком контексте? Что знает Сильнейший? Годжо, чуть склонив голову набок, шагает на мост, сокращая между нами расстояние: — Покажи мне свою истинную форму, — тон насмешливый, чуть озорной. Не понимаю, всерьез он, или нет, но приказ выполняю. Это сложно назвать просьбой. Снимаю курточку, бросаю на рюкзак. Туда же отправляются джинсы и рубашка. Приседаю, расшнуровываю кроссовки, разуваюсь, носки поочередно оставляю лежать в кроссовках. Ёжусь на прохладном ветре. Спускаю трусы, встаю, прикрывая грудь руками и сосредотачиваюсь на обращении. Это сложно, учитывая, что думаю я сейчас только о том, что меня поймал Годжо Сатору. Хвосты появляются позади меня первыми. Тело ломает изнутри, какие-то мышцы и кости съеживаются, какие-то наоборот разрастаются. Мир становится черно-белым и я опускаюсь уже на четыре лапы. В такой ипостаси кицунэ гораздо крупнее обыкновенных лис, но не крупнее, скажем, немецкой овчарки. Сильнейший обходит меня по кругу, широкая ладонь с прохладными пальцами треплет меня за пушистым ухом. Отключил Безграничность на миг, чтобы это сделать? Девять хвостов малодушно поджимаются. Он видит это и фыркает: — Достаточно. Возвращайся. Подчиняюсь. А когда выпрямляюсь во весь рост уже будучи человеком, сталкиваюсь с шаманом нос к носу. Он смотрит на меня сквозь повязку, и пусть я не вижу его взгляд, я чувствую его, проникающий насквозь. Прикрываю грудь руками, а хвостами оборачиваю бедра, распуская их так, чтобы было теплее. — Я почувствовал следы твоей ауры однажды, когда Нанамин прибыл в техникум и мы пили кофе, — Годжо берет прядь моих волос и пропускает сквозь пальцы, — я спросил у него, не охотился ли он на кицунэ. Нанамин сказал, что не охотился, и все остальное я понял сам, — он говорит, а я разглядываю его, пока могу. Острый треугольный подбородок, острый чуть вздернутый нос, острые черты силуэта — Годжо словно весь состоит из резких линий. Обманчиво-милая улыбка приоткрывает ряды зубов и я успеваю заметить небольшие клыки. Он высокий, очень, и на фоне этого кажется чуть поджарым. — У меня на этой почве вопрос, — отступает на шаг, чтобы вновь обойти меня вокруг, теперь уже откровенно разглядывая, — кто чья игрушка, Лисица? — Близость кицунэ и человека позволяет оборотню поглощать жизненную энергию партнера без вреда. Близость кицунэ и мага позволяет… — я сглатываю, чувствуя, как меня знобит от страха, — позволяет мне черпать проклятую энергию, накапливать про запас и с помощью этого эволюционировать. Никто ничья. Тон Годжо становится чуть зловещим: — То есть, если бы ты отказывала себе в соблазнении шаманов, не отрастила бы девять хвостов? — Не отрастила бы так быстро… — ветер холодит голые плечи, я переступаю босыми ногами. Мне плевать, что я перед ним голая. Мне не плевать, что я — перед ним. — И кто же самый сильный источник для подпитки? — все ещё не атакует. С чего бы? — Сукуна, — отвечаю, не задумываясь. Годжо ухмыляется. — Ты с ним контактировала? — он становится серьёзнее. — Что он тебе говорил? — Мы не особо разговаривали, мы больше… — запинаюсь. Как я могу в лицо Сильнейшему просто вот взять и сказать «трахались»? Но он понимает. Он, блять, все понимает. Наверное, ещё и мысли читает. — Во-от, как, — усмехается, запрокидывая голову и оставляя горло таким обманчиво-беззащитным, — выходит, Король проклятий — сильнейший? Чего он добивается? — Таким принято считать вас, Годжо-семпай, — стараюсь говорить как можно осторожнее. Кто знает, что способно его спровоцировать. — Закрой глаза, — внезапно склоняется и произносит полушепотом мне на ухо, я закрываю глаза, — что ты ощущаешь, Лисица, когда я делаю вот так? Его рука ложится мне на горло, широкая, чуть прохладная. Он не сжимает, просто держит. Я чувствую его ауру, чувствую его проклятую энергию, но она остается при нем. — Чувствую, что у вас холодные руки, Годжо-семпай. — отзываюсь так же тихо, как он только что ко мне обращался. Он отнимает руку. — Значит, это должна быть именно близость? — он забавным, таким человеческим жестом трет затылок, прежде, чем вновь стать зловещим. — Меня выслали в этот сад потому, что наш менеджер по работе с обращениями гражданских передал информацию, что в саду оборотень. Я прибыл убить оборотня, но тут оборотень мне в глаза заявляет, что Сукуна Рёмен оказался лучшим из всех магов, которые были у оборотня, — Годжо сдвигает повязку на лоб целиком, волосы чуть заламываются назад, — Но ведь у тебя были не все маги, кицунэ, — ясно-голубые блестящие глаза, окаймленные белыми ресницами, смотрят мне в самую глубину сознания. Сглатываю. Меня бьет дрожь. С уст срывается: — Не надо, Годжо-семпай… Если я вас захочу, и мне сложно будет остановиться, это может очень плохо для меня закончиться, — почти скулю, но Сильнейшего это не трогает. Приподнимает мое лицо за подбородок: — Ты попробуй. А там поглядим. Его уязвило, что я отдала первенство Сукуне? Со вздохом стараюсь полностью расслабиться и выполнить очередной приказ. Уверена, с отказами он не сталкивался. Он кивает в сторону беседки. — Там будет удобнее. Подхватив ворох вещей и рюкзак, направляюсь к ней, вперед, он неотступно шагает сзади. Чувствую, что все время нахожусь в поле его ауры. В беседке разжимаю руки, вещи сваливаются на одну из обшитых искусственной кожей лавочек. Механизм природы таков, что как только кицунэ позволяет себе почуять в мужчине добычу, человечность оборотня уходит на второй план, во главе остается лишь такое выматывающее желание: обладать. Поглотить собой, обволочь, получить свое удовольствие, свою порцию проклятой силы, и отторгнуть, чтобы потом, встретившись опять, повторить снова. В преданиях кицунэ изображаются обольстительницами, способными питаться одним партнером всю жизнь. Мужчина, полюбивший девушку-кицунэ, будет жить очень долго. Я никому ни в чем не клялась. Я принадлежу лишь самой себе. Годжо Сатору знает все о таких, как я. Его легко захотеть. Он молодой, красивый и по-своему забавный. Его харизма светлая, чуть пофигистичная, местами неуклюжая, но это лишь по-человечески добавляет ему душевности. Уверена, что Годжо Сатору — верный друг и отличный учитель. А ещё — сильнейший маг современности и очень опасный противник. Конечно, на вызов по присутствию оборотня техникум прислал его, а не кого-нибудь из студентов или магов более низкого ранга. Животная похоть бежит по венам, распускается в теле незримыми огненными бутонами, прорастает внизу живота, заставляя мурашки бежать по коже, вынуждая подсознание порождать самые откровенные образы. Сильнейший видит эти мимолетные изменения. — Я немного помогу тебе, Лисица, — заходит мне за спину, собирает мои волосы и кладет на одно плечо, его шепот ожигает мне раковинку уха, — что является мерилом полученной проклятой энергии? — его ладони ложатся мне на плечи, скользят вниз, по лопаткам, бокам, пояснице. — То, насколько тебе было хорошо, или то, как ты чувствуешь себя после? — Вы убьете меня? — оглядываться не смею. — Если я тебя убью, Нанамин расстроится, мне бы этого не хотелось, — Сильнейший надавливает мне на середину спины, вынуждая прогнуться вперед и упереться руками на спинку лавочки, — не вздумай навредить ему или кому-либо другому из техникума, Лисица, ты меня поняла? — Поняла… — мой голос срывается на короткий визг. Широкая пятерня Годжо с размаху прикладывается к моей ягодице, оставляя алый полыхающий след. Вспышка боли от шлепка сменяется жжением в месте удара. Маг снова заносит руку и я снова взвизгиваю, хотя стараюсь изо всех сил держать себя в руках. — Надо же, взрослая сильная кицунэ пищит, как маленький лисенок, — он сжимает мои девять хвостов у их основания и убирает в сторону, прежде, чем очередной шлепок обжигает мою кожу, — под завесой тебя никто не услышит, Лисица. Можешь кричать, я разрешаю. Умоляюще оглядываюсь через плечо. Он отстраняется на несколько мгновений, лишь для того, чтобы снять повязку, расстегнуть пиджак, рубашку и ремень на брюках. Меня выебут прямо тут, в беседке посреди традиционного сада, на берегу пруда с карпами. Было бы забавно, если бы не было так страшно. Будь на моем месте любая другая девица, уже потекла бы. Стараюсь гнать прочь мысли о том, что я в руках убийцы моего наставника. Что я в руках мага, способного в одиночку устроить госпереворот. Его ладонь гладит меня вдоль позвоночника и пальцы одной руки снова обхватывают хвосты у основания. Приказа дематериализовывать не поступало, значит, ему так нравится. Делает вперед ещё шаг, его бедра сталкиваются с моими. Через ткань его брюк ляжкой чувствую твердость его эрекции. Сильнейший наклоняется к моим плечам, выдыхает мне в загривок и начинает свое наказание. Укус за укусом его зубы впиваются мне в шею, в плечи, в мочки ушей. Насмешливый шепот заставляет табун мурашей бежать по лопаткам: — Я вижу, как закипает твоя кровь, кицунэ. Что мне сказать, чтобы она стала ещё горячее? — снова играет с моими волосами, наматывает на кулак, тянет так, чтобы я задрала голову назад и заглянула в его глаза, — о, я знаю. Я не стану тебя убивать, и я не могу изменить твою природу, но я могу наказать тебя за то, кто ты есть, — снова шлепок, сильный, хлесткий, — нельзя убивать людей, глупая Лисица, нельзя быть такой испорченной!.. — снова шлепок. — Нельзя попадаться на глаза гражданским!.. — и снова. — И тем более нельзя злить меня, ты слышишь? — шлепок, за ним снова укус, я хнычу, переступая с ноги на ногу и меня гложет изнутри преступное желание развернуться и прыгнуть на него, либо смыкая челюсти на его горле, либо ляжки на его лице. — Я вижу, о чем ты думаешь, — уже не шепчет, шипит, — только попробуй! — последний шлепок обжигает промежность. Взвизгиваю особенно громко. Давай, Годжо Сатору, накажи меня за то, кто я есть. Его змеиный шепот возымел правильный эффект. Чуть раздвигаю ноги, приподнимая таз. Сильнейший направляет меня вперед, вынуждая встать коленями на кожаную поверхность лавочки, руками все так же держась за спинку. Теперь ему будет удобнее. Ощущаю подушечки его пальцев на своих нижних губах. Второй рукой он по-прежнему держит меня за основание хвостов. Это странным образом заводит ещё сильнее. — Ну же, кицунэ, — надо же, просительный тон! — покажи мне, как ты меня желаешь. Это тоже приказ, который надо выполнять. Расслабляюсь настолько, насколько возможно. Его прикосновения между моих ног размазывают тягучую смазку и скользят глубже. У меня срывается резкий выдох, когда его палец на фалангу оказывается внутри и тут же ныряет глубже. Решаюсь попросить тоже: — Ещё… — Что? Не слышу, — снова склоняется ко мне, зарывается лицом мне в волосы, делает вдох, — повтори. Судорожно облизываюсь. — Ещё. Я хочу большего. Он выполняет мою просьбу так, словно это я отдаю тут приказы. Одна фаланга сменяется сразу двумя пальцами, и я едва успеваю расслабить мышцы, чтобы избежать режущей боли. Лоно предательски пускает сок ещё сильнее, что не остается незамеченным. — Как можно быть такой бесстыжей, такой распущенной, Лисица? — Годжо не может не прокомментировать. — Куда это годится? Кто тебя такую воспитал? Тоджи Фушигуро, которого ты убил. Раздвигаю ноги ещё сильнее, раскрываюсь, как последняя блядь. Его пальцы гуляют во мне, вынуждая хотеть больше. На секунду его руки выпускают меня, я слышу шелест ткани. Горячая плоть головки упирается в створки моего лона, и под настойчивым давлением Сильнейшего, его член толкается вперед. Его грудь встречается с моей спиной, мужчина прижимает меня к себе, я позволяю одной его ладони ласкать мою грудь, пока вторая отодвигает мое бедро, раскрывая меня ещё больше. Темп Годжо поначалу берет дразнящий, плавный. — Если бы ты умела любить, кицунэ, — шепот в самое ухо, кажется, звучит громче, чем мои стоны, — ты бы была с Нанамином? — Если бы умела… — проклятье, как же не к месту эти вопросы!.. — Что ж, я ему передам, — толчок под лопатками заставляет меня опрокинуться обратно вперед, на собственные руки, шаман задирает мои хвосты, и я понимаю, что сейчас будет жестко и жестоко. Теперь его аура внутри меня. Теперь его проклятая энергия течет сквозь меня. И я не в силах сдерживать собственные крики. Он двигается наотмашь, быстро и хладнокровно. В каждом тугом толчке больше гнева, чем страсти. Но моё сознание уже плывет, выпуская на поверхность самое грязное, самое грешное. Мне наконец начинает нравится. — Ещё, — сперва шепотом, затем громко, так, чтобы слышала каждая пташка под Завесой, — ещё! И он дает мне ещё. Ухмыляется, кусает губы, и сносит все границы, свои и мои. Не будь я в этот момент так сильно возбуждена, мне бы пришлось несладко. Оттопыриваю бедра ещё выше, чтобы мужчине было удобно. Чувствую, как тянет позвонки хвостов, как судорожно стискивает другой рукой мою ляжку, насаживая на себя. Ещё сильнее и ещё теснее. Влагалище покорно хлюпает, натягивается и расходится с каждым пронзающим, глубоким резким движением. Его рука с ляжки скользит выше, к промежности, теперь уже горячие пальцы нащупывают клитор. Я дергаюсь всем телом — он стимулирует слишком ярко, но бежать мне некуда. — Что такое, Лисица? — Сильнейший выдыхает с привкусом сдерживаемого рычания, — слишком сильно? — и он ускоряет движения. — А если так? Снова и снова кричу, разрываемая шквалом ощущений. Член раскаленно вбивается в такт с движениями его пальцев, клитор горит, хрустально-светлая и невероятно насыщенная проклятая энергия пронзает сознание, наполняя душу и переливаясь через край. Кончаю с его именем на выдохе. Кончаю долго, болезненно, оргазм словно выжимает из меня саму жизнь, слезы бегут из внешних уголков глаз, но Годжо не останавливается. Для нежной плоти, получившей разрядку, это слишком. Отталкиваюсь от спинки лавочки и пытаюсь вырваться, но мужчина крепко держит меня поперек корпуса, продолжая безжалостные, обжигающие движения. — Что случилось? — его дыхание сбивается, но он не теряет лицо перед собственным подступающим оргазмом. — Тебе больше не нравится? Ты меня больше не хочешь? — у него срывается воспаленный хриплый смешок, а я изнемогаю от переизбытка этой садистской ласки. Вцепляюсь руками в его руки, и стоны рвутся из груди. Это уже не удовольствие, это уже пытка. Кончившая растраханная плоть не терпит такого обращения, но Сильнейший безжалостен. Он выпускает меня только после того, как кончает сам. Семя, способное зачать во мне ещё одного представителя клана, тоже наполняет меня его проклятой энергией. Я, всхлипывая, оседаю прямо на лавочку, нещадно пачкая её и своей смазкой, и спермой шамана. Годжо щелкает пряжкой ремня, садится на корточки напротив меня. Я вытираю слезы и собственную слюну. Между ног все горит, влагалище пульсирует и саднит. — Не сиди на холодном Лисица, — его тон почти ласковый, — одевайся и уходи отсюда, это место преступления. Я сниму Завесу. Поднимаю глаза на него и решаюсь сказать то, что вертится на языке уже с минуту. — Сукуна был ласковее. Прежде, чем натянуть повязку на глаза, он их закатывает и цокает в своей привычной озорной манере: — Понял. В следующий раз я буду нежнее. В следующий раз?! *