Бездомный снаряд

      Как только Саша двинул губами, чтобы превратить касание губ к губам в настоящий поцелуй, его одёрнули.       — Нет, — прозвучало, будто удар в гонг, и пацан моментально отскочил от мужчины, как ошпаренный.       — Прости, пожалуйста, — сразу выпалил он, глотая собственное сорвавшееся сердцебиение.       Ошибка.       Недопоцелуй продлился всего мгновение. И теперь он казался Саше таким далёким, будто бы его вообще не было. Зато был почти панический страх от твёрдого и громкого «нет» от Михаила.       — Извини, я не должен был. Прости, Миш, это было лишнее. Наверное, будет лучше, если я уйду… — всё лепетал Саня, даже не зная, что делать в этой ситуации. Но Миша казался таким… ласковым, что момент для поцелуя парень ощущал в воздухе.       Опять ошибся.       — Да погоди ты, не трещи, — нахмурился Миша, вновь переводя взгляд на парня. — Всё нормально, Сань, — заверил он и протянул к нему руку, чтобы взять за запястье и подтянуть обратно к себе, что получилось не с первого раза, так как Саша стоял столбом. — Просто я так не могу, — добавил ещё тише и, когда Саша вновь встал перед ним, глядя сверху вниз испуганным взглядом, опять уткнулся лбом в чужую грудь и обнял. Прямо как минуту назад. — Я сначала хочу решить всё с Ксюшей, — шепнул и тяжело вздохнул. — Понимаешь? А потом уже хочу попытаться разобраться вот в этом всём…       Нет. Саша не понимал, но молчал и продолжал стоять столбом, опять ощущая тёплое присутствие Миши рядом. Его лоб, ладони. Это всё ещё было приятно, но также и страшно. Будто фантомное ощущение страха так никуда и не делось. Сердце после шока и испуга продолжало тарабанить как бешеное.       Это был худший поцелуй в его жизни. И Саня зарёкся больше никогда ни к кому не лезть. Он не понимает этих моментов. Он только и делает, что лажает. И налажать с Мишей, с человеком, в которого он влюблён, — это верх пиздеца.       И поцелуем это не было. Саня просто задержал свои губы поверх чужих, мягких, чуть дольше мимолётного касания. Превратить это в поцелуй не позволили.       — Извини, малой… — нарушил тишину Миша и вновь тяжело вздохнул, будто воздуха на кухне не хватало. И для Саши его действительно будто бы не хватало, только вот он не вздыхал. Саня сгорал от стыда и разочарования. Причём такого сильного, что мозг уже прокладывал разные пути отхода.       Парень хотел домой.       — Испугался? — спросил Миша и провёл тёплой ладонью по его спине. — Чувствую, как сердце бьётся.       Саня опять промолчал. Язык к нёбу присох. И, казалось, чего бояться? Он всего лишь налажал с поцелуем с любимым человеком. В его жизни были вещи и похуже, но почему-то оказаться полным лохом в глазах любимого было намного ужаснее всех тех кошмаров, что вытворял Саша со своими пацанами и скинами. Стыд, страх, разочарование — всё так навалилось, что говорить сил не было. Хотелось исчезнуть.       — Больше всего я боюсь тебе навредить, малой.       А Миша всё говорил, будто ответы пацана для него — это просто приятный бонус. Его слушают — и ладно. А Саша слушал. Впитывал чужое тепло, спокойный голос и слушал, пытаясь взять себя в руки.       Как целовать — он самый храбрый и безрассудный. А как переживать из-за ошибки — так он трус.       — Что плохо сделать боюсь, что завести не туда. А эти наши отношения кажутся… — опять вздох, и Миша отстранился от парня, чтобы взглянуть ему в глаза, — они кажутся мне ошибкой, как бы рядом с тобой не было хорошо…       Саша думал, что после провалившегося поцелуя большего разочарования не будет, но он ошибся. Миша резко решил пойти на попятную после объятий, приглашения к себе и прочего, что парень, конечно же, не так понял, потому что он мелкий и глупый ребёнок. И, видимо, разочарование было написано у него на лице, судя по тому, как изменилось выражение лица Миши.       — Ох, малыш, — шепнул он и встал со стула, чтобы обнять парня и поцеловать его в макушку, затем в лоб, а после замереть, уставившись в растерянные синие глаза Саши. — Извини, что я так резко прервал и… Просто… Саш, я хочу тебя поцеловать, ладно?       У Саши что-то ёкнуло в груди после этих слов, а взгляд сразу прояснился.       Неужели? Тогда что это было? Тогда что всё это значит? Или всё также, как с тем, что малой ему не друг?       Саша запутался. Всё, чего ему хотелось — это быть рядом с Мишей. Обнимать его, целовать, слушать его истории, держать дальше от алкоголя. Одним словом — любить. Но рядом с мужчиной всё как обычно, а обычно всё непонятно и до конца не решено. Михаил — это вообще одна большая шутка в мире Саши. Сплошная ирония.       — Тогда почему «нет»? — всё же осмелился Саня и открыл рот.       Миша не стал отвечать, хотя уже говорил, почему «нет». Повторять тех слов тоже не стал. Вместо этого нахмурился, положил ладонь на щёку Саши и оббежал растерянным взглядом его лицо, явно над чем-то усердно думая. И пока Миша думал, Саша смирял его ответным взглядом и просто ждал ответа. Честного и короткого. Твёрдого и быстрого, а не высосанного из пальца в оправдание. Только вот самому Саше твёрдым быть мешала близость с Михаилом, что продолжал обнимать его.       — Почему «нет» спрашиваешь? — хмыкнул Миша, а потом, ломая все ожидания Саши, уронив взгляд на его губы, сам поцеловал.       Саша сразу вцепился в мужчину и ответил на поцелуй. Мягкий, неторопливый, почти невинный. Губы к губам, никаких языков, и Саша начал утекать от этого. От поцелуя, близости и, главное, от того, что это Михаил, а не какая-то там Лера. Горячий, широкий, крепкий, высокий, с мягкими губами и колючим из-за щетины лицом. Ни вкуса губной помады, ни объёма груди, ни хрупкости тела и длинных густых волос.       Саша был в восторге и уже не думал о том, что его первый поцелуй с Мишей был прерван самим Мишей. Целовал и не думал отступать, понимая, что делать это с любимым человеком гораздо приятнее.       Саня скомкал футболку на спине Михаила, переместил одну ладонь на затылок и зарыл пальцы в мягких коротких волосах. А потом решил ступить чуть дальше, коснувшись языком нижней губы Михаила, говоря этим жестом, что хочет больше. Он готов, даже если не готов.       Что Саша делал, он не знал. Но всё это ему казалось правильным и жизненно необходимым, несмотря на клокочущий страх в груди. Прикусить губу, прижаться ещё теснее, сжать чужие волосы на затылке. Одно понимание, что это Михаил, напрочь сшибало голову. Всё было не так, как с Лерой. Всё было ахуенно, и Саша окончательно расслабился, чтобы держать себя в руках. Но как только он позволил себе быть расслабленнее, всего на секунду коснувшись горячей кожи под футболкой на пояснице, Миша отошёл на шаг с совершенно непонятным Саше выражением на лице. И страх, и злость, и абсолютная растерянность. И дышал он так часто, будто не целовался, а бежал.       Кажется, пришла очередь Миши бояться. Только вот чего?       — Миш? — осторожно спросил Саша и облизнулся, слизывая языком чужой вкус и фантомные касания.       — Всё нормально, — загнанно ответил он, сильно хмуря брови. — Просто надо притормозить… — обернулся, будто позади него кто-то был, а потом обошёл Сашу, смазанно клюнув его в висок. — Я сейчас…       И ушёл в ванную, оставляя растерянного парня одного на кухне.       И какого чёрта это было, никто, конечно, ответа не даст. Видимо, раз с Мишей никогда ничего не было просто, подобные отношения и поцелуи тоже не будут простыми. А Саша что? Саша, кажется, был готов с этим мириться. Со странностями мужчины. Главное, чтобы он был рядом. Живым и здоровым. И пока Миша чёрт знает что делал в ванной, включив воду в кране, Саня сидел и допивал свой подстывший чай, стараясь просто смириться с происходящим и не погружаться в него.       С него довольно странностей этого дня. Он устал. Его Миша поцеловал — это главное событие. Ни труп, ни сидка за решёткой в отделении, ни поездка к чёрту на рога для разговора. Поцелуй. И сидя за столом, всё, что делал Саша, это вспомнил, как приятно было целовать Мишу. Какие у него короткие и мягкие волосы, горячая кожа и горячие мягкие губы, что так контрастировали с колкой щетиной. Всё остальное: плохое и странное за этим просто не существовало. Всё это, как кокон, что защищал от другой правды. И влюблённое сердце отказывалось возвращаться в серость простых будней, подпитываясь только недавно обретённым. Даже то, что Миша ушёл, Саша оправдал тем, что так надо. Михаил знал, что делал. И если он сказал, что не хочет парню зла, Саша поверит.              В конце концов, Миша его ещё ни разу не обидел, чтобы бояться чего-то действительно плохого.       Когда Михаил вышел из ванной, Саша сразу улыбнулся, потому что по-другому не мог. Поднял на него взгляд, поймал слабую ответную улыбку, что показалась Саше грустной, и встал из-за стола. Миша прошёл на кухню под взглядом синих глаз, залпом осушил свою кружку с чаем, а потом посмотрел на пацана и опять улыбнулся.       — Не голодный? — спросил Миша. — Тут рядом есть круглосуточный магазинчик, можем сходить, купить что-нибудь.       Саша задумался, хотел он есть или нет. А потом резко вспомнил труп у подъезда и понял, если им придётся выходить, то идти надо будет мимо него. А потом вдруг подумал о том, что скорой долго нет. Иначе бы Саша заметил огни от стробоскопа в окне. И, подумав об этом, вылез из-за стола со стороны окна и прошёл к нему. А там, отодвинув шторку, понял, что окна Миши выходили на другую сторону. И Михаил, заметивший передвижения парня и его взгляд, видно, всё понял.       — Или я могу сходить, а ты подождёшь меня…       Саша покачал головой. Нет, он не был голоден. Не после всех этих нервов. А если вспоминать мёртвое тело и кровь, то аппетит точно придёт ещё нескоро. И вроде бы это, наверное, стоило ещё обсудить, а вроде Саша и не хотел погружаться в это и Мишу волновать. Это ведь его касалось больше, чем парня. Саша вообще хотел погрузиться только в происходящее рядом с Михаилом. В его объятия, например. Парень уже получил их и теперь хотел ещё. Также он получил поцелуй, но вот к нему пока возвращаться не хотел. Будто какая-то чуйка говорила «нет» после того, как повёл себя мужчина. Было в этом что-то, что Саша хотел понять и принять, но чего сторонился, словно это поведение из-за него.       — Не хочу, — покачал головой Саша, продолжая смотреть на ночную улицу и дом напротив, где в большинстве были темные окна.       Миша неподалёку вздохнул и подошёл ближе. Положил тяжёлую ладонь на плечо парня, скользнул к другому плечу и подбил его себе под бок, чтобы приобнять. И Саша позволил. Встал рядом, прижался чуть ближе, а потом ткнулся носом в шею Михаила и тяжело вздохнул, даже не думая, позволят ему или нет.       — А чего хочешь?       Позволили. Ещё и в висок опять поцеловали. И Саша задумался и понял, что столько любви и заботы он не получал будто бы никогда. От всего этого было так тепло и хорошо, что он, кажется, готов был простить Мише всё. По крайней мере, пока рядом с ним Михаил именно такой добрый и заботливый.       — Я хочу понять, что происходит между нами, чтобы знать, от чего отталкиваться и что делать, — признался Саша и тоже приобнял Мишу одной рукой, впитывая собой чужое тепло и заботу. Это подкупало.       Почему всё так внезапно поменялось? Почему Миша опять говорит одно, а делает другое? Стоит ему верить? И если да, то целиком или где-то? Как читать этого человека, как его понимать и узнавать лучше? Саша хотел узнать всё. Заглянуть под каждый камень, перевернуть каждую его медаль, даже если знал, что то, что он узнает, его оттолкнёт. По мнению парня, любить — это значит принимать всё. И Саша хотел принять весь мир Михаила, чтобы быть рядом. Поддерживать его, как этого не делала жена, любить и получать подобное взамен. Поддержку и заботу. Ту безопасность и то тепло, которых он был лишён будто бы вечность.       — Скажу прямо, Сань, ты мне нравишься. И как парень, и как человек, — признался Миша, не отпуская от себя пацана. — Но пока у меня ещё есть жена, я просто не могу взять и сделать тебя своим любовником… Я делал вещи хуже этого, но… — вздохнул и прижался щекой к макушке парня. — Но это было там. Тут я просто… Ну не могу, наверное. Что-то не так. Это как-то неправильно. Я тут с тобой, а она даже не знает. Ещё и ребёнка моего носит. Не знаю, Сань. Я просто не могу окончательно себя с поводка спустить, чтобы с тобой что-то попробовать. Но говорю тебе, что я хочу. Как только я разведусь с Ксюшей, я буду твоим, ладно?       Последняя фраза пустила по телу парня горячую волну, и он улыбнулся, растягивая улыбку поверх шеи Миши.       — А я твоим? — спросил глупо, просто не имея возможности держать подобное при себе. Чувствовал себя глупым и влюблённым после подобного признания, после тепла Михаила и его внимания. Это было выше его сил. Он получил то, чего сильно желал, и теперь отказаться от этого казалось непосильной задачей. А ещё обнимать и быть максимально близко к Мише хотелось на постоянной основе, будто они сиамские близнецы. Но Саша пытался держать себя в руках и не надоедать мужчине. Пытался изо всех сил.       Миша от слов парня тихо засмеялся.       — А ты моим, малой…       Тишина, что повисла на кухне, не казалась некомфортной. Саша просто наслаждался близостью, а Миша это позволял, не отнимая щеки от макушки парня. И всё вроде бы идеально, если бы не почти незаметный тревожный огонёк внутри Саши, что не давал окончательно расслабиться.       «Я делал вещи хуже этого», — говорил Миша. И Саше стало интересно, что именно делал Михаил. Кто такой этот Миша. Что внутри него. Чего он боялся, что любил? Чего он вообще хотел от жизни, какие у него ожидания и мечты?       — Хочу узнать тебя ещё, — шепнул Саша и отстранился, чтобы взглянуть на Михаила и увидеть абсолютно растерянный взгляд. — Что? — почти было испугался Саша, словно он сказал что-то не то.       — Ничего, — сразу натянул на губы улыбку Миша, стирая из глаз растерянность. — Что ты хочешь узнать?       — Что угодно. Просто что-то о тебе, твоей жизни. О чём ты мечтаешь? Думаю, это хороший шаг стать ближе, разве нет?       На это Миша отвёл взгляд к окну и вздохнул. Улыбки на лице больше не было, взгляд стал тяжёлым и туманным. Саша о своих словах сразу пожалел.       — Идём, медали покажу, как и обещал. Там и поговорим, — вновь улыбнулся и подтолкнул Сашу на выход из комнаты.       И сердце парня вновь запело.       Он тронет то сокровенное, что было у Миши. Его подвиги, его храбрость или чо там у него? Саша узнает, может, взглянет на ту самую обратную сторону каждой медали. Он так хотел узнать, увидеть, что не мог быть спокойным. Улыбался, щёлкал пальцами, даже не осматривал интерьер большой комнаты, куда его привёл и усадил Миша. А усадил он его на пол рядом со шкафом и диваном. На бежевый мягкий ковёр, без единого пятнышка, в который было приятно зарывать пальцы, как в густую мягкую шерсть. И пока Саша гладил ковёр, отвлекаясь от будущего, Миша доставал из нижнего отсека шкафа какие-то вещи. Коробку, шкатулку, фотоальбом. Глядя на это, Саша уже не мог скрывать восторга и детского любопытства.       — Фотки тоже будут? — почти воскликнул он и взглянул на толстый квадратный альбом, обитый зелёной тканью и с солдатским бумажным прилепленным к нему шлемом.       — Там немного. Он не полный, — скромно улыбнулся Миша, после чего закрыл створку шкафа и подсел к Саше, удерживая в руках шкатулку, где, по мнению парня, были медали. — Тут медали, — подтвердил Миша мысли Саши и поставил рядом с ним шкатулку.       И первым делом Саша протянул руку именно к ней. Придвинул ближе к себе, удобнее устроился на ахуенном ковре и замер, почему-то боясь открывать шкатулку. Что там? Вроде как медали, но для Саши это было чем-то большим, чем медали. Это был мир Миши, в который парень хотел проникнуть. Тёмный и опасный, сокровенный и точно с жертвами. Саша не пытался заглянуть в мир Леры или пацанов из класса. Миша — это зверь другой породы, и жизнь у него была иной, чтобы с лёгкостью в неё ступать. Саша пытался это принять, но не мог отделаться от страха. А ещё ему казалось, что ступи он раз на ту сторону, и капкан захлопнется. И парень навечно останется в этом страшном мире.       Открыв крышку, Саша сразу увидел стопку красных книжечек и горсть медалей, что лежали в куче одна на другой. Выглядело это так, будто Мише они были не нужны. Неаккуратно, грубо, грязно. Как куча старых и ненужных монет. И даже обидно за них стало, но спрашивать Саня не стал. Взял первую в руку, оценивая её тяжесть и прохладу, и осмотрел с обеих сторон. На одной стороне номер медали, на другой танк, самолёты и надпись: «ЗА ОТВАГУ». И покрутив её в пальцах, даже не зная, что чувствовать, Саша поднял взгляд на спокойного Мишу, что сидел рядом и смотрел на парня.       — Есть история? — спросил он тихо, и Миша покачал головой, убивая надежду в глазах парня.       — Вручили двум людям из моей роты. Мне и Звереву. За проявленную отвагу и мужество при защите Отечества и за исполнение воинского долга. Там все выполняли эти вещи и были отважными и мужественными. Но выдавали не всем…       — То есть тебе повезло? — спросил следом Саша, продолжая греть медаль в ладони.       — Не знаю, — пожал он плечами, глядя на медаль в ладони парня и на торчащую серую ленту. — Я отдавал всего себя, не жалел. Может, кто-то заметил, вот меня и приставили вместе со Зверевым. Он тоже бойцом был хоть куда. Так что за дело, да, конечно, но… Не все её дождались, скажем так. Не все, кто действительно заслужил.       Саша сильнее сжал медаль в ладони и после опять взглянул на неё. Рельефный рисунок, надпись. Уже тёплая. Принадлежала Мише. И слава Богу, что живому.       — Ты её хотел получить? Ты вообще гнался за наградами?       Миша опять покачал головой.       — Никогда. Я просто делал свою работу и работу эту любил. Да и люблю до сих пор, чего лукавить, — а потом мягко хмыкнул.       — От этого эти награды ещё более ценные, — тихо вздохнул Саша и взглянул на другие медали в шкатулке.       Миша промолчал.       Медаль «За отвагу» Саша осторожно отложил в сторону на мягкий ковёр и следом взял другую: «За храбрость». Взял её, тоже осмотрел со всех сторон и опять взглянул на Мишу, просто не веря тому, что он сидел у него в квартире, рассматривал давно интересующие медали и расспрашивал про них. А ещё не так давно они целовались. Он так же не верил в то, что Миша военный и мент, это тоже казалось сюрреалистичным, ведь Саня их, вроде как, ненавидел. Особенно войны.       — Это прям за храбрость? Определённую?       Михаил тихо засмеялся и подсел ближе, чтобы взглянуть на медаль в ладони парня. Провёл по ней пальцами, а потом одним ловким движением вытащил такую же, но золотистого цвета.       — Второй и первой степени, — объяснил он. — Та, что золотистая — первая. Он выше серебристой. И как тебе сказать, Саш, — вздохнул он и вытянул вперёд одну ногу, отодвигая чуть в сторону альбом. — Не понимаю я это выделение. Ну прошёл человек пиздец, как положено, так дай ты ему медаль за заслуги. А то ветеранку каждый получил, а вот медали заимел не каждый, будто он чем-то кому-то не угодил. Не знаю, Саш… Я в это никогда не лез, меня это не интересовала глубина, но некоторые медали я бы дал каждому второму, кого знал и видел, что он делал, чтобы приблизить победу, спасти остальных и при этом остаться в живых. А эта медаль… — сжал золотистую и поднял хмурый взгляд в центр комнаты, пока Саша, затаив дыхание, смотрел на профиль мужчины и внимал каждому слову, словно они говорят о чём-то поистине сокровенном. И Саня, ненавидящий войны, не слушая самого себя, соглашался с каждым словом Михаила. — Наверное, я её заслужил, раз она у меня. Я, может, хуевый человек, но всё же я отличный солдат…       Саша не согласился с некоторыми словами, но своё мнение пока оставил при себе. Вместо этого, отложив медаль в сторону, к медали «За отвагу», он ткнулся лбом в плечо Михаила и закрыл глаза.       Когда-то Саша начал уважать Михаила из-за того, каким человеком он был? Так вот, теперь Саша зауважал его с трёхкратной силой за то, что он делал, чтобы таким человеком стать. И слово «хуевый» в собственном определении себя Мише вообще никак не подходило. И это так сильно скреблось внутри, что Саша всё-таки не выдержал и открыл рот.       — Ты не хуевый, — шепнул он, боясь самого себя и того, как странно и дико ощущался мир изнутри. Будто всё это — не он, а другой человек. Говорил за него, двигался тоже за него. И даже мыслил. — Ты потрясающий человек, Миш.       Михаил усмехнулся и в очередной раз оставил лёгкий поцелуй на макушке парня. Лёгкий, но долгий и горячий для Саши.       — Как многое я хочу тебе сказать, Сань, — шепнул в ответ Миша, дыханием щекоча отрастающие волоски на голове парня.       — Скажи? — оживился Саня и поднял взгляд на мужчину, что лишь мягко улыбался. И наконец-то чужие глаза сияли.       — Как-нибудь потом, ладно? — усмехнулся он, а Саше это не понравилось. — Интрига, малой.       — Ладно, — согласился он неохотно и с хмурым взглядом и потянулся к другой медали.       — Ты герой, — сказал Саша и взял следующую медаль, что приятной прохладой коснулась тёплых пальцев.       — Я кто угодно, но не герой, — закачал головой Миша, и Саше стало обидно, что Михаил считал иначе.       — Мы ещё вернёмся к этому, — нахмурился он и осмотрел медаль. Миша тоже решил пока отстать от темы, что он не герой и не потрясающий.       Саша брал медаль за медалью и каждый раз выслушивал от Михаила, что это и за что даётся. А медалей у него было много: «За отвагу», «За храбрость», «За воинскую доблесть», «Медаль Суворова», нагрудный знак «Участник боевых действий» МВД РФ и знак «Участник боевых действий в Чечне». Также были награды и знаки ещё со времён Советско-Афганской войны, что Сашу повергло в шок, потому что об этом периоде в жизни Миши он ничего не знал. Сколько раз он воевал? Где был, что делал, что видел? И до кучи, в самом конце толпы других наград лежал орден, будто спрятанный от людских глаз: «За заслуги перед Отечеством».       И как только Саша вытащил его, Миша принялся рассказывать про засаду в горах и то, как им крупно повезло остаться в живых. Рассказывал, как шманал трупы своих, когда собственные магазины были пустыми, как испуганные парни прыгали кто куда, чтобы скрыться от огня с двух сторон склона, как кто-то, кто уже явно не понимал, кто он и что делает, прятался под горящую технику, чтобы сгореть вместе с ней, будто эта смерть легче, чем от пуль. Рассказал про убитых, раненых и про то, как после того, как удалось эвакуировать оставшихся живых и отогнать уцелевшую технику, они с выжившими товарищами просто выкурили по сигаретке и проспали сутки.       Саша не знал, как реагировать на эту историю. Вроде и миллион вопросов было, а вроде и говорить в целом не хотелось. Хотелось думать, представлять и то, что представилось, сразу забыть. А Саша представлял страх, что клокотал в висках и горле, горящих под машинами людей, что кричали от боли, и выстрелы там и тут. Боевиков, которых не было видно в горах, но которые видели тебя, трупы товарищей, кровь и крики. Миша не говорил в подробностях, но Саша мыслями так погрузился в себя, дорисовывая картинку в воображении, что испугался.       Ему хотелось обнять Мишу. Очень тесно и крепко. Ещё и тревога внутри круги накручивала, как пёс на цепи.       Но Саша молчал, продолжая смотреть на орден и сильно грустить, погружаясь в себя и собственное переживания по поводу пережитого Мишей. И из-за того, что Саня любил его, он начал переживать сильнее. И мысли, что он сможет спокойно отпускать Михаила в командировки, уже не казались такими простыми в осуществлении. Мишу не хотелось отпускать туда, где он мог умереть. Хотелось держать его рядом с собой, чтобы он был живым и здоровым. Рядом, в безопасности. Не на войне. И было так тоскливо от подобных мыслей, что хотелось скулить. Что Миша вообще пережил подобное, что был там, теперь имел проблемы с головой и в детстве был никому не нужным. Всё, что Саня хотел сделать в тот момент, это подсесть ближе к мужчине и тесно обнять его.       Но Саня не стал этого делать. Он держал себя в руках, чтобы быть адекватным и серьёзным парнем, а не плаксивой влюблённой девушкой. Вряд ли Михаилу рядом нужен истерик. Парню вообще казалось, что Мише нужна стабильность. Что в характере партнёра, что в жизни. Миша взрослый. И Саша рядом с ним тоже хотел быть взрослым. Быть человеком, на которого можно положиться.       — И тебя всё равно тянет обратно? — спросил печально и аккуратно отложил орден к медалям и нагрудным знакам, что лежали на мягком чистом ковре.       Перед тем как ответить, Миша какое-то время подумал, а Саша, пока мужчина раздумывал над ответом, смотрел на него и понимал, что хочет он того или нет, но Миша — военнослужащий. И, как говорил сам Михаил, никто тебя не спрашивает. Тебя пинают со службы в ОМОН на войну. Это его работа. Жизнь. И Саня не хотел менять мужчину под себя, потому что он любил именно этого Михаила. Неизменного и верного себе и своему делу.       — Да, — ответил коротко и улыбнулся. Так мягко и по-доброму, что Саша не мог не улыбнуться в ответ.       Классный ответ, от которого внутри у парня всё скрутило в болезненный узел.       Влюблённость — странная вещь. Всё вокруг становилось другим рядом с тем, кого любишь. И сам внутри меняешься. Вроде и к лучшему, но из-за изменений так непривычно, что вроде и страшно. И Миша рядом с Сашей словно другим становился. Не было той грубости и холода, которую помнил парень, только тепло и спокойствие. Это тоже было очень странным, но Саше нравилось. Хоть кто-то с ним такой. Хоть кому-то он нужен. А то, что он нужен Мише, чувствовал чуйкой.       Он взглянул в шкатулку, отодвинул в сторону удостоверения к награде и больше ничего не увидел.       — Много у тебя наград, — сказал он и осторожно переложил просмотренные на место. — Это круто. Ты — герой.       — У меня ещё одна была…       Саша сразу поднял удивлённый взгляд к мужчине.       — Была? И куда она делась? Что это было?       — Мужик.       Саша поднял вторую бровь, удерживая в пальцах последнюю медаль, которую стоило бы убрать к остальным.       — Ну, орден Мужества.       — Ооо! — сложил губы Саша в идеальную «о», но потом нахмурился. — Э-э-э… И куда подобный орден делся? Уж о нём я точно слышал! И за что ты его получил?       Миша сразу как-то весь посерел и похолодел. Не хмурился, взгляда не отводил, но исчезновение улыбки и эмоций в целом сделало его недоброжелательным и напряжённым. И, наверное, Саше не стоило спрашивать о подобном, но скорость рта была быстрее скорости мыслей. А ещё был важный факт — любопытство и гордость за человека, что у него есть подобная вещь.       — Долг выполнял, — буркнул Миша и со вздохом поднял взгляд к улице за окном, которая скоро должна будет светать. А Саша даже не думал о том, где он будет спать. Разговор был интереснее потенциального будущего. Он с Мишей, между ними всё хорошо, и это уже здорово. — А орден выкинул.       Парень после услышанного замер на несколько бесконечно долгих секунд, пытаясь проанализировать сказанное Мишей и принять подобную правду. Взять и выкинуть орден Мужества. Это надо быть идиотом, наверное. Саша даже хихикнул нервно, отказываясь верить в такой абсурд.       — Ты шутишь, — сказал без улыбки и в ответ получил уверенное покачивание головы из стороны в сторону. — Бля… Нахуя?       Миша отсел от парня чуть подальше и открыл альбом, что положил себе на колени. Полистал несколько страниц, пока Саша не сводил взгляда с его лица, и только потом решил заговорить.       — Так нужно было, Сань…       Спорить парень не стал. Значит, не его это дело, а жаль, ведь узнать хотелось. Такие вещи просто так не выбрасывают. А если они теряются, их стараются восстановить. Но что пережил мужчина, раз это сделал, не знал, поэтому выбросил попытки понять поступок, хоть и тянуло. Вместо расспросов убрал последнюю медаль в ладони на место, подсел ближе к Мише и взглянул в альбом с фотографиями.       — Нихуя се ты тощий! — сразу воскликнул Саша, когда наткнулся взглядом на молодого Мишу, который сидел на какой-то броне с товарищами. Советская зелёная форма, на голове торчащие в сторону светлые, выгоревшие под Афганскими солнцем волосы, а на коленях лежал автомат.       — Ты меня так быстро нашёл? — удивился Миша, быстро стерев с лица серость и безразличие.       — Да, — кивнул Саша, глядя на молодого мужчину. — По улыбке. Она у тебя самая добрая и красивая, даже тогда…       Саша тоже улыбнулся, глядя на счастливого Михаила на фото, что был похож на себя, но казался чужим из-за молодости. Ему будто лет восемнадцать или чуть больше. На фото он был почти ровесник Саше, и почему-то от этой мысли стало некомфортно. Что Саша вот он — не любит войну, сторонится военных людей, а Миша почти в его возрасте сидел на танке во время войны. Конечно, никто не знал, как повернётся жизнь, но почему-то подобное сравнение было очень неприятным и даже пугающим.       — Сколько тебе здесь? — спросил Мишу, подняв на него взгляд, и сразу увидел смущённую робкую улыбку. Из-за чего? Из-за комплимента про улыбку? Но его робкая улыбка была ещё лучше широкой. Стоило Саше об этом говорить, пока он смотрел на неё? Ведь очень хотелось. Задарить этого человека комплиментами, чтобы он точно понял, что он потрясающий. Красивый, заботливый и добрый. А его улыбка — это как звезда на новогодней ёлке. Главное украшение.       — Девятнадцать. Я из армии через четыре месяца в Афган попал. Потом дослуживать пришлось. На этой фотографии только двое в живых остались, — сказал поникшим голосом. — Я и Петька Морозов, — потянулся и ткнул пальцем в темноволосого мужчину с пышными усами. — Тут где-то было фото моей роты, — схватил все листы альбома и откинул их, чтобы попасть в самый конец, где в большом конверте лежали ещё фотографии. Большие и малые.       Миша высыпал их на ковёр, и у Саши разбежались глаза от того, что он не знал, на какое фото смотреть. Там были и маленькие фотографии-портреты, видимо, сослуживцев, и групповые фото, и чёрно-белые, и цветные. Молодой Миша, взрослый. На гражданке, на службе. И как бы не хотел Саша посмотреть их все, в итоге уставился в ту, которую ему протянул Миша. Лицо мужчины парень и на этом фото нашёл, не прилагая усилий. Миша опять улыбался. И пусть на фото, где, по приблизительным оценкам Сани, было от тридцати до сорока человек, улыбался не только Михаил, найти любимое лицо не составило труда.       — У тебя просто ахуенная улыбка, — шепнул Саша, разглядывая сначала Мишу и только потом остальных солдат.       Михаил промолчал, но Саша готов был поклясться, что тот опять скромно улыбался, будто ему приятно и в то же время неловко получать комплименты. И от этого их хотелось говорить как можно чаще. Миша заслужил. Он был красивым. А его улыбка — это главное украшение. Она ему шла и сердце парня заставляла петь.       Отложив фотографию, которую ему дал Миша, после того, как мужчина рассказал про свою роту и кто сейчас остался в живых, Саша сам потянулся к другим, что были рассыпаны на ковре. Какое-то фото было со службы, какое-то с гражданки. И везде Миша молодой, везде время Афгана или первой Чечни. Они были интересными, рассказы Миши про время и место были интересными, но когда Саша увидел его школьную фотографию, он чуть ли не закричал от восторга и радости, что тут есть такой раритет.       — Бля! — воскликнул он и подобрал небольшое чёрно-белое фото с портретом Миши на подсвеченном фоне. — Какой молодой, — добавил тише и поборол в себе желание провести большим пальцем по чертам лица, что видел перед собой. — И какой ахуенный…       Внешность у Миши была мягче. Губы более полные, нет мимических морщин, открытый светлый взгляд, короткие мягкие волосы без бритых висков, на лице без тёмной щетины. Ребёнок. Добрый, с наивным и открытым, ясным взглядом. Саша не мог поверить, что этот человек на фото ветеран не одной войны. Что он может убить, и что ребёнка с подобным взглядом мог кто-то бить. С Мишей на фотографии хотелось дружить. И то, что лежало на глубине чужого взгляда на фото, почему-то напомнило об Олесе. Она тоже была доброй, в то время как с семьёй у неё были отвратительные отношения, и мать её порола, когда нажиралась.       Хорошо, что старая сука сдохла. Того же Саша желал и родителям Миши.       — Красивый, — шепнул Саша, неохотно отводя взгляд от фото к Мише, что тоже смотрел на себя молодого, несильно хмуря брови.       — Мне тут шестнадцать.       — Хотел бы я на тебя мелкого посмотреть, — хихикнул Саша и положил фото молодого Миши в сторону, чтобы взять следующее.       — Есть одна. Я когда последний раз предков видел, стащил у них из альбома. Вот эту и ещё одну. Больше у меня нет фоток.       Саша расстроился из-за этого.       Миша забрал у него альбом и, пролистав несколько страниц, нашёл нужное фото. Осторожно вытащил его из бархатных приклеенных уголков и протянул пацану, что взял фото, будто оно могло испепелиться при неверном касании: мятое, тусклое, уже с оторванным уголком, будто попало к Мише прямиком из девятнадцатого века. Но хорошо, что на фото было всего три человека и детали позволяли разглядеть лица. И теперь, глядя на детей до десяти, Саша не мог понять, где Миша. Все светленькие, двое из них улыбались, но улыбку Михаила он не мог узнать.       — Я тот, что ревёт, — подсказал мужчина, и взгляд парня упал на пацанёнка с краю, что стоял с несчастным выражением лица и изо всех сил пытался сдержать слёзы, скривив лицо в болезненной гримасе. — Пизды отхватил от мамки. Не помню за что уже. Потом ещё раз от бати, что на фото плаксой вышел, — и хихикнул, словно это смешно.       Саше вот так не казалось. И, коснувшись пальцем Миши на фото, будто хотел через года дать ребёнку немного тепла, вздохнул.       — Я хочу въебать твоим предкам. Они уёбки. И это не смешно, что тебя пиздили просто так.       — Ну вообще-то…       — Не защищай их, — гаркнул Саша и кинул грозный взгляд к Михаилу, что сразу затих.       — Ладно, — быстро сдался он.       Саше стало окончательно плохо от того, что он слышал и видел на фото. Это несправедливо. И раздражало то, что жизнь в целом несправедлива ко многим людям. Что им не повезло, как не повезло и Мише. Его всё ещё хотелось сильно и тесно обнять, но Саша не испытывал судьбу. Михаил сказал, что надо ждать решения с женой, значит, надо ждать. Парень верил мужчине и готов терпеть. То, что он получил сегодня: разговоры и поцелуй, уже давало много надежд на что-то светлое впереди.       Саша продолжил смотреть фотографии мужчины с улыбками и печалью на лице. Все фото в альбоме были со службы. Словно другой жизни у Миши попросту не было. Война, война, война и ещё раз война. Миша на службе, Миша в отпуске, с товарищами, один, в Афгане, в городе, в Чечне, стоит, сидит, лежит. Будто не было ни дня без войны. И, как оказалось, у Миши даже со свадьбы не было фотографий, как и не было денег на платье Ксюше. Всё прошло скромно в кругу её семьи как обычный праздник.       И пока Саша в тишине досматривал альбом, с нескрываемым любопытством и внимательностью рассматривая каждую фотографию по несколько минут, Миша сидел не так далеко и молчал, больше не рассказывая историй и не объясняя, кто есть кто на фото, когда оно сделано, кем и кто жив. Саша мужчину вопросами не доставал, просто смотрел, думал и представлял, как оно — там. Вроде и страшно, а вроде и на фото все пусть и уставшие чаще всего, но с улыбкой. Или так только для фото? Потому что были фото с пустыми взглядами, были фото с кровью и копотью на коже, также была пара вырезок из газет, где виднелось лицо Миши, и там тоже в глазах была вселенская усталость и пустота. Или так только после боёв? Саша гадал, но вопросов не задавал. Время ещё будет. Но погрузиться в жизнь Миши, пусть и такую страшную, хотелось с новой силой. И даже то, что Саша напоминал себе, что этот мир недолюбливает, не помогало.       — Я хочу тебе рассказать кое-что, — наконец подал голос Миша, отвлекая Сашу от разглядывания фотографий уже по второму кругу. — Лучше, если ты узнаешь это от меня, а не от кого-то ещё, например, от своего отца.       Саша весь во внимании уставился на Мишу, в каком-то необъяснимом страхе ожидая продолжения. Звучало интересно и в то же время тревожно.       — Помнишь, он не разрешал нам видеться и вообще всячески пресекал попытки общения и ругался?       — Конечно помню, — сразу ответил Саня, вспоминая каждый такой раз и взгляд отца.       — У него есть причины беспокоиться, — тихо произнёс Миша, и взгляд парня прищурился, пока мозг в экстренном порядке выдумывал причины. — Но сразу хочу сказать, что я не причиню тебе вреда, Саш.       — Ты можешь меня убить? — почему-то первым вылетело изо рта Саши.       — Нет, Боже… Конечно же нет.       — Тогда что?       Миша поджал губы, глядя на парня с альбомом в руках.       — Я хочу, чтобы ты узнал меня перед тем, как мы точно решимся на что-то в дальнейшем. Я хочу, чтобы ты знал, почему я далеко не хороший, а хуевый человек.       Аморальный, — вспомнил Саня слова отца и уже не был так уверен в том, что он хочет знать правду.       — Что ты делал? — без какой-либо уверенности и желания спросил Саша и отложил альбом в сторону, хотя как же его хотелось прижать к груди, будто так будет не так страшно. Словно он сможет отчего-то защитить.       Перед продолжением правды Миша глубоко и тяжело вздохнул, не спуская неуверенного взгляда серых глаз с парня.       — Я насиловал парней в Чечне. А потом убивал их.       Саня не смог сразу принять услышанную новость. Первым делом мозг на автомате отсеял её в сторону неудачных шуток, чтобы не так сильно травмироваться из-за этой информации. Но чем дольше в комнате стояла тишина, а Миша смотрел на Сашу, тем скорее услышанная фраза перебиралась из категории шуток в копилку пиздеца, что происходит в жизни парня. Поэтому, когда он повёл плечами от холодных мурашек, что пробежались по спине, понял, что это уже слишком. Но как бы сильно Саша не понимал, что это не шутка, действовать серьёзно просто не мог.       — Шутишь, да? — улыбнулся он нервно, буквально ощущая, как рушится вся жизнь вокруг него. Болезненно и очень громко.       Миша — друг. С недостатками, но потрясающий и добрый человек, что постоянно спасал его задницу. Миша — человек, на которого хотелось равняться, он тот, в кого Саша был влюблён и кого жалел не так давно из-за дерьмового детства и судьбы. Да, война — это не сказка. Там убивают, там надо выжить самому, и для этого нужно убивать, но то, что сказал Миша, Саша принять не мог. И подобная правда всё, что он знал о мужчине, написанное в мире Саши белым, превратила в пепельное.       — Там был один из моей роты. Два гражданских. Типа своих. Остальные — молодые чечены. Я трахал их. Потом либо пулю в затылок, либо ломал шею, либо резал глотку. А там как пойдёт. Либо закопаю, либо в овраг, либо в речку, либо просто в солому зарою. Тот мужик, которого я убил, отец одной из моих жертв. Он в живых остался, я не смог его добить, не вышло. У него ноги отказали из-за травм, потому что я его лопатой бил по спине и голове. Потом он покончил с собой. Отец мстить пришёл.       Миша сказал это без каких-либо пауз и эмоций, не давая парню опомниться и хоть что-то обдумать. И он не шутил. А всё, что Саша делал — это боялся. По коже будто кто-то тёр песком. Внутри было столько не вырвавшегося напряжения, что он ощущал себя антилопой, что сейчас возьмёт и сорвётся с места, чтобы рывком спасти себя от когтистой лапы льва рядом. Саше было по-животному страшно.       Он слушал. Он представлял. И пока представлял, смотрел на Мишу. Главного героя всех этих зверств.       — Хотел убить меня… Не получилось…       И хмыкнул. Самодовольно, как могло показаться парню. И для Саши это было знаком, что пора съебывать. Его тошнило от страха. Он будто начал ощущать запах крови в квартире. Жизнь в который раз сделала крутой разворот, не давая парню касаться счастья дольше положенного.       — Но я никогда и пальцем тебя не трону, Саш, — опять заговорил Михаил, а Саня даже не желал его слушать. Он не верил ему. Не мог. — Просто хочу, чтобы ты знал эту тёмную сторону моей жизни. И чтобы ты не узнавал это от отца.       Саша резко поднялся с пола. Он был как одна большая пружина. Мышцы почти подрагивали от нервного возбуждения. Если раньше Михаил был оплотом безопасности и понимания, то теперь от него разило смертью, а смерть — это не есть безопасность.       — Сашка, пожалуйста… — почти взмолился Миша, когда парень встал. — Мне нужно, чтобы ты узнал. Я не могу тебе врать. Только не тебе...       — Нет, — испуганно гаркнул парень, не спуская дикого испуганного взгляда с мужчины, что продолжал сидеть на ковре среди своих фотографий с военной службы. Он не солдат. Он — убийца и насильник.       — Сань… Малой, прошу… Ты мне нужен.       После этого что-то кольнуло внутри. Но всего на миг. Страха и отвращения было больше.       — Ты реально аморален, — сказал он, вообще не желая говорить — страшно. Вдруг мужчина вцепится в горло Саши, если разозлится? Вдруг его изнасилует?       — Я знаю… — только и сказал Миша. — Но несмотря на это я тебя не трону. Клянусь.       Саша не мог верить. И не мог больше оставаться в этой квартире наедине с… Саша больше не знал, кто такой Миша. Он понимал убийства на войне — это приказ, это желание самому остаться в живых. Но убить из-за прихоти? Изнасиловать? Сделать человека инвалидом? Смеяться над местью убитого горем родителя?       — Не подходи, — шепнул Саня пересохшим ртом и сделал осторожный шаг назад. И как только он его сделал, Миша поднялся, отчего парень чуть не рванул босиком на улицу, лишь бы остаться наконец-то одному.       — Саш, пожалуйста… — всё молил Миша, выглядя действительно растерянным и расстроенным. — Что… Что мне сделать, чтобы ты действительно понял, что я тебе не угроза?       — Сдохни, — кинул Саня и сделал ещё один шаг в сторону выхода из комнаты. — Отдай себя чечену, а потом сдохни.       Эмоции с лица Миши полностью стёрлись, и Саша ощутил, как слюнявый страх лизнул его в затылок, сковывая по рукам и ногам.       Зря он это сказал.       — А я ведь в тебя только влюбляться начал, — опустошённо сказал Михаил больше себе, чем парню, судя по ничтожной громкости, но Саша всё равно услышал.       — А я тебя только что прекратил любить, — ответил он, всё ещё не зная, почему он говорит и что ему делать. Его продолжало колбасить изнутри. Его тошнило, парень даже моргать боялся.       Миша поднял пустой взгляд к потолку на несколько долгих секунд, а потом тяжело вздохнул.       — Давай я тебя до дома хотя бы довезу…       — Я сам дойду.       — Сань, на улице ночь…       — На улице уже светает.       Когда Миша обернулся, чтобы взглянуть за окно, Саша воспользовался моментом и дал дёру.       Схватил кроссовки, открыл дверь непослушными пальцами и рванул по лестнице вниз, даже не дыша, будто воздух помешает ему двигаться. И только внизу остановился и прислушался, бежит ли кто за ним.       Кажется, нет.       Нет шагов, лифт не гудит.       Быстро натянув кроссовки, Саша всё равно побежал быстрее из дома, не в состоянии оставаться в нём. И когда выбежал, замер.       Трупа больше не было. Зато в предрассветных холодных оттенках были разводы крови на асфальте, которые пытались смыть водой. Ржавые, грязные, заметные на подсыхающем асфальте, будто тело увезли несколько минут назад. Рядом со скамейкой окровавленные медицинские перчатки, трубки, пакеты. Трава на газоне измята, возле бледного кровавого пятна валялась пустая пачка из-под жвачки.       И тут лежал убитый отец одной из жертв Миши. Саша не думал о том, что жертвами были чечены. Нация, которую он сам ненавидел. Он думал, что именно делал Миша, чтобы продолжать бояться его. Сколько крови он пролил? Сколько убил, потому что хотел, а не потому, что надо было?       Он убийца. Он преступник. И этот человек — крёстный Саши. И теперь парень понимал его слова, что он не может им быть. Действительно. Такой будет крёстным только в аду. И крестик, что висел на груди, будто бы начал гореть и оттягивать.       Саше было противно. Ему было страшно и тяжело от правды, которую он услышал.       Миша насиловал. Убивал. Пуля в затылок. Перерезанная глотка. А сверху припорошить соломой, чтобы не сразу нашли.       Сашу вырвало желчью в мусорное ведро, где ещё лежали кровавые медицинские перчатки и тряпки. Спазмов было так много, будто желудок хотел избавиться от самого себя. Но как только Саша закончил с пустой рвотой, он начал плакать, пока тело трясло изнутри и било ознобом.       Он будто только что сам чуть не стал жертвой, но ему, в отличие от остальных, получилось сбежать из логова монстра.       Лучший день в его жизни превратился во второй худший.       Саша снял с себя крестик и выкинул в мусорное ведро. Задыхаясь эмоциями и беззвучными слезами, он сделал то, что делал лучше всего в последнее время — побежал. И ему было жаль, что от жизни, которую он проживал, убежать было невозможно.