Бездомный снаряд

      Саня выглядел печальным, когда Михаил с радостной улыбкой таскал по магазину ящик пива с двадцатью бутылками. И почему-то Миша не сразу сообразил, почему Саша такой поникший.       — Чего смурной такой? — спросил он парня, остановившись в отделе со всякими закусками. — Чего будешь есть?       — Ничего, — тихо ответил Саня, действительно выглядя незаинтересованным в еде и в целом в окружении.       — А грустный чего? — не отступал Миша, накидывая сверху ящика, что поставил на пол, разной мелочи вроде сушёной рыбы и кальмаров. А следом сделал пометку в голове, что надо не забыть купить несколько литров простой минеральной воды.       Перед тем, как заговорить, пацан тяжело вздохнул, будто слова давались ему чересчур тяжело.       — Не хочу, чтобы ты пил, но знаю, что моё мнение и слова здесь не будут играть никакой роли… — признался и отвернулся от Михаила, делая вид, что стеллаж с чипсами ему в разы интереснее мужчины и диалога с ним.       Михаил на высказывание парня не сразу нашёл, что ответить, но тоже тяжело вздохнул и посмотрел на чипсы. Он испытывал много эмоций от услышанного и что именно отвечать не очень понимал, но всё же решил заговорить.       — Знаешь, Сань… Мне очень нравится в тебе твоя честность и в то же время она меня порой сильно бесит, — выдохнул он и посмотрел на тёмный затылок парня, что начал наконец-то покрываться тёмными волосками, а не солдатской щетиной под ноль три. И было странно вспышкой понимать, что Саня бритым Мише отчего-то нравился чуть больше, чем с волосами. Будто привычка какая-то. — Почему ты не хочешь, чтобы я пил? Я же тебя ни разу не обижал…       Саня удивил Михаила и тихонько рассмеялся, покачивая головой и только потом обернулся и посмотрел в глаза мужчины насмешливым и печальным взглядом.       — Дело совсем не в этом.       Михаил выгнул дугой бровь, ожидая объяснений и понимая, что не очень хотелось знать продолжения слов парня.       — Алкоголь тебя убивает, Миш. Я не хочу, чтобы ты умирал, чего бы я тебе когда-то ни говорил. Мне это неприятно. Ты хороший человек, и я хочу, чтобы ты нормально жил… — проговорил Саша, не сводя своих синих глаз с серых глаз Миши.       Михаил замер, всматриваясь в глаза парня. Покусывал изнутри нижнюю губу, ломал пальцы на правой руке и не понимал, какого хрена происходило с Мишей рядом с Саней? Почему мелкий пацан имел такой эффект на мужчину, а не кто-то другой и близкий из окружения Миши? Почему только сопляк заставлял его думать, оборачиваться назад или смотреть в будущее, которое могло его ждать? Ни Ксю, ни Антон, ни даже Святослав. Саша. Подросток с говнистым характером, бандюга. Ни друг, ни товарищ. Ребёнок. Этот ребёнок время от времени имел над Мишей больше власти, чем кто-либо ещё. Одна верно построенная фраза с верно вложенным смыслом только что сделала больше, чем Ксюша за всё время с её вечными истериками, если дело касалось алкоголя. Почему?       — Пошёл ты… — шепнул Михаил и, не трогая ни закуску, ни ящик, развернулся и пошёл в машину.       Саша резко взбесил Михаила из-за этого. Ещё час назад было хорошо рядом с парнем и он признался ему в этом, но теперь будто начал понимать, что это странно и ненормально. Что он смягчался рядом с Сашей, слушал его и прислушивался к нему. По крайней мере в этот раз, когда Миша действительно бросил то, чего Ксюша добивалась месяцами, он понял, что что-то не так. Даже не что-то. А всё. Влюблённый Саня действительно становился мягким местом Миши. Уязвимым. Тёплым и открытым для этого человека. И всё это просто потому, что он был таким, каким Миша хотел видеть человека рядом с собой. Того человека, что готов был любить его и быть рядом. Да, Саша не был простым, но он будто пытался быть правильным. Словно заранее знал, что делать. Или действительно любит. Без задних мыслей и желания исправить. Волновался. Тихо и без приказов. Напоминал, что рядом есть люди, которые беспокоятся за Мишу. Хотел ему всего хорошего. Не хотел, чтобы он губил себя.       Но ведь это вроде хорошо, когда ты расслаблен и хочешь меняться в лучшую сторону рядом с другим человеком?       Почему-то стоя у машины и вспоминая слова Сани в магазине, Мише вдруг захотелось именно поменяться. Встать на эту правильную дорожку, когда ты ценишь свою жизнь и живёшь не только ради того, чтобы однажды опять понадобиться на службе, но и ради другого человека, что искренне рад тебя видеть в любое время и беспокоится за тебя, где бы ты ни находился. И в голове была не Ксюша, а Саня.       Сколько у них разницы в возрасте? Разве между ними что-то возможно из-за этой разницы? Что вообще с Мишей не так, что он думает о подобном и допускает это в будущем? Да, он насиловал молодых парней, но в нём не было чувств, не было подобных эмоций, только похоть и ненависть. Сейчас же всё иначе. Внутри тепло и мягко, хоть и запутано похлеще сдёрнутой с веток паутины.       Душа к парню тянулась. Точка.       Когда Саша вышел из магазина, весь растерянный, Миша больше не сводил с него взгляда. И пока пацан шёл к машине, мужчина мысль за мыслью, будто со скоростью света, думал об одном, потом о втором и пытался понять хоть что-нибудь. Например, стоит ли действительно прислушаться и не пить. Забить на тот ящик. Стоит ли извиниться перед Сашей за посыл, который тот явно услышал? Стоит ли Мише сказать малому «спасибо» за его такую спокойную заботу и все его добрые слова. Что он рядом, не уходит, хотя видел достаточно, чтобы больше не желать видеть Михаила. И, так не придумав ничего, Миша просто действовал. Впрочем, как делал чаще всего.       Когда Саша подошёл к внедорожнику и протянул к дверной ручке руку, чтобы сесть внутрь, Миша вытянул свою и преградил парню доступ. Взглянул в ещё более растерянные глаза и прислушался к себе, уловив сиюминутную мысль, что Саша ему нравился. Не просто потому, что рядом с ним было хорошо и спокойно, не только потому, что он беспокоился и всегда выслушивал. И не потому, что малой не покидал мужчину. Саня ему приглянулся как парень. Именно в этот момент, когда Саня подошёл и взглянул на Михаила, сам Миша увидел в чужих чертах лица то, что привлекало. Губы, нос, глаза. Саша стал красивым его взгляду. Это осознание было странным и почти отпугивающим, но Миша остался спокойным, что внутри, что снаружи.       Бывает, — подумал он спокойно. Саша давно не последний человек в жизни мужчины.       — Что? — тихо спросил парень, видимо, не понимая взгляда и своего недопуска в машину. Боялся. Миша видел это в его взгляде.       Сам Михаил не хотел причинять парню зла. И говорить ничего плохого не хотел. Хотел больше обнять его, прямо здесь и сейчас. Успокоиться самому, парня успокоить. А потом поехать к Антону. А ещё как-то хотелось поблагодарить его, что он такой вот открытый и всё-таки добрый.       — Не надо на меня злиться. Я не просил тебя не пить. Ты мне задал вопросы, я на них ответил. Всё, — сказал Саша холодным голосом, не сводя с мужчины рядом своих синих глаз. А Миша на это лишь слабо усмехнулся. По-доброму усмехнулся. Но напрягшийся Саня так не подумал. Отвёл глаза, сделал шаг назад и тяжело вздохнул. — Делай что хочешь. Я тебе не указ, — выдохнул он напоследок.       — Вот именно, — хмыкнул Миша опять совсем беззлобно и сразу поймал хмурый взгляд Сани. Растерянный маленький мальчик. И как же стремительно он становился дорог Михаилу в тот вечер. Чем дольше Миша на него смотрел, тем скорее понимал, что это всё подходит к концу его понимания ситуации, пусть и не полной. — Но я не буду пить, — сказал после и убрал руку от двери машины.       Хотелось его обнять. Прямо тут, под окнами дома. Прижать к себе и просто постоять так недолго, привыкнуть к парню в ином ключе, с иным ощущением близости, позволить ему расслабиться и обнять себя. Но Миша не хотел рисковать. И не мог. Да, он может обнять малого, как отец, как друг, дядя кто угодно, и вложить в объятия разный смысл. Но одно лишь понимание, что обнять он его хочет как потенциального будущего партнёра, не позволяло делать даже один маленький шаг в сторону парня на глазах у всех.       — Садись, — вздохнул Миша и сам пошёл обходить свой УАЗик, чтобы сесть в салон.       Сел внутрь, сунул ключи в замок зажигания, но заводить своего железного зверя не стал. Вместо этого откинулся на спинку сиденья и взглянул на Сашу, что сидел на пассажирском. Смотрел в окно, покусывал нижнюю губу будто сильно нервничал и чёрт знает, о чём думал. Зато Миша знал, о чём сам думал. А думал он о малом и о том, как всё странно. Что Саня вот такой вот простой, свой и источал спокойствие и безопасность, где Миша сможет отдохнуть и побыть собой. Побыть любимым и понятым хоть кем-то. Его выслушают, его не осудят. Это казалось самым дорогим, что хотел Миша. Спокойствия и понимания. И вместо Ксюши получил мелкого парня, что жизни ещё не особо-то и видел. Но рядом с этим маленьким человеком Мише хотелось находиться. Даже просто в тишине. Молчание с ним тоже приносило покой, и стало интересно, что ещё может дать общение с Сашей, когда с ним и так слишком легко и хорошо?       Уронив взгляд на ладонь парня, Миша почти бездумно потянулся к ней и сжал в своей, прекрасно ощутив, как вздрогнул Саша. Сам отвернулся к окну, вздохнул и через несколько долгих секунд ощутил ответное сжатие. И от этого стало так тепло внутри, что Миша закрыл глаза и привалился лбом к своему боковому окну, от бессилия сдаваясь тому, что происходило с ним из-за Саши. И ощущение было таким, не сказать, что приятным, будто бы Миша влюблялся в мелкого рядом.       На миг стало так страшно, что в груди бешено забахало сердце, глухими ударами отдаваясь во всём теле. Но Миша быстро успокоился. Его ведь любят в ответ, к чему нервы?       Только если к тому, что Саня — парень, ребёнок и сын друга, а Миша не женщина бухгалтер, а мужчина, боец ОМОНа, ещё и с беременной женой в придачу. Вот тут да, стоит нервничать, если Саша рядом, а Миша не заперт с ним в бункере от посторонних глаз и ушей.       Никто не может быть «за» эти отношения. Но что делать, если очень хотелось попробовать? Если с другим человеком хорошо, почему от этого надо отказываться? Зачем оставаться с тем, с кем плохо?       Миша в который раз напомнил себе, что ему поздно экспериментировать. Что это нельзя делать в его положении. Что сделает плохо он не только себе и Ксю, но и малому. А как именно он сделает плохо, покажет только будущее.       Счастья в жизни, конечно, наконец хотелось обрести. Только какой ценой Михаил его получит? Придётся ли для этого отбирать его у других людей? У Ксюши, например. И вроде ещё не так давно плевать было на неё, Миша хотел развестись, а теперь опять внутри черви сомнений закопошились.       — Поехали ко мне вместо Тохи? — спросил Михаил, вновь взглянув на парня, что не выпускал чужой ладони из пальцев. Саша выглядел удивлённым на это предложение. Посмотрел на Мишу, уронил взгляд на их руки и, сильнее сжав чужую ладонь, напряжённо поджал губы, и Миша прочитал это как-то по-своему. Страх парня, его неуверенность и мысли, которые могли пролететь в его голове. Маленького, несмышлёного, влюблённого ребёнка, что явно ещё плохо понимал, во что он мог вляпаться. — Я не буду тебя обижать, малой, — заверил его Миша и в ответ сжал чужие пальцы. — Посидим, попьём чая, просто поговорим. Медали тебе всё-таки покажу, если хочешь ещё…       — Хочу, — резко ответил Саша и вновь взглянул в серые глаза Михаила. И в чужом взгляде Миша увидел столько натянутой уверенности и вместе с тем настоящего страха из-за того, что его могло ждать дальше, что сам Михаил смог лишь усмехнуться и внутри себя начать восторгаться чужому бесстрашию и готовности быть рядом и любить.       — Тогда поехали, — кивнул он с улыбкой. Напоследок мазнул большим пальцем по чужой ладони, согревая себя изнутри этим касанием и, параллельно заводя УАЗ и доставая телефон, думал, а хорошая ли это идея?       Тронув внедорожник с места, Миша так же нашёл в своём телефоне контакт Антона и, решив позвонить ему, приложил телефон к уху. К тому же, хотелось услышать друга и товарища.       — Привет, — сразу сказал Антон, как только ответил на звонок. — Чё, где вы там? Долго ещё?       Звучал мужчина достаточно живо, бодро и жизнерадостно, а значит, никаких ранений у него не было, что радовало.       — Мы не приедем, Тох, — сказал Миша и быстро глянул на парня, что смотрел в окно с нервной улыбкой на лице.       — Почему? — спросил Антон, уже не звуча так бодро и радостно, и настало время Михаила нервно поджимать губы.       — Да тут изменились планы немного… — протянул он, естественно не имея права говорить об истинных причинах. Да и о чём говорить, если начистоту? Миша сам правды ещё не знал. Он просто действовал. Даже не пытаясь заглянуть в будущее. Гнался за чем-то и ничего не видел из-за скорости. За счастьем ли? Своим.       — Жаль, — только и сказал Антон, звуча действительно расстроенным. — Тогда до встречи на службе?       — Ты мне маякни, если ещё свободен будешь. У меня отпуск, я приеду, если смогу, договорились?       — Договорились, — ответил таким же расстроенным голосом и после небольшой паузы окончил звонок.       Антон, который не смог скрыть своих эмоций — это что-то новенькое.       Убрав телефон в карман, Михаил решил сосредоточиться на дороге, даже не смея думать о пацане рядом. Всё слишком резко приняло другие направления. И сколько бы Миша не говорил себе не делать так или иначе, он делал как раз то, что делать было нельзя. Впрочем, как многое в своей жизни. Гнался за своим, а по сторонам не смотрел. И почему-то в вечной гонке за тем самым «своим», получал что угодно, но не то, что нужно.       Но ведь с Ксюшей по началу всё было прекрасно. Миша даже поверил на долгое время, что кто-то его может любить. Таким, какой он есть. Но вот сколько лет прошло и всё полезло наружу. Его дурная натура и желания Ксюши, что не желала видеть мужа собой. И когда, почему? Из-за усталости Миши в тот год? Из-за перегорания на работе? Всё навалилось, прижало, вот и пришлось всю мерзость наружу выкинуть? Или раньше он просто не был собой рядом с любимым человеком, а тут вдруг стал им.       Хотя он в целом никогда не был мягким и хорошим. Кажется, только к жене. И вот к Саше хотелось быть таким. Странно и удивительно. Значит, парень действительно был нужен.       Затормозив возле своего первого подъезда, Миша не стал окончательно глушить мотор — парковаться было негде. Колесить по двору можно долго в поисках места — стройка вокруг да около, половина парковочных мест просто исчезла, а летом на газоне не парковаться совести ещё хватало. Зелени и так меньше с каждым годом. Поэтому, вынув ключи от квартиры, Миша протянул их Саше, что молча сидел рядом и любопытным взглядом осматривал окрестности.       — Подъездная дверь открыта, можешь зайти. Четвёртый этаж, квартира четырнадцать, — звякнул связкой с ключами от дома, дачи и шкафчика на работе и зале и получил в ответ почти испуганный взгляд синих глаз. — Или можешь у лифта подождать. Мне надо машину припарковать пока. Чего тебе со мной взад-вперед кататься? Устраивайся пока. Будь как дома.       Саша взял связку ключей из рук мужчины и задумчиво посмотрел на неё. Ни брелков, ничего. Кольцо и ключи разного размера и с разной резьбой. А потом кивнул и вышел из машины. Напоследок подарил Мише робкую улыбку, хлопнул дверью и пошёл к подъезду.       Миша только тяжело вздохнул, надеясь, что всё будет нормально. Они действительно посидят, выпьют чая и просто поговорят. Тихо и спокойно. Как друзья. Хорошие и близкие друзья. Миша в влюблённые глаза Сани посмотрит и окончательно решит для себя, нужно ему это или нет. Стоит ли всё это того или лучше оставить всё как есть. Не доламывать и так всё сломанное в своей жизни.       Прокатившись до конца дома и обратно, Миша так и не нашёл свободного места. Где-то бордюры перекопаны, встать негде, только проехать, где-то отсутствующий люк был огорожен, где-то детскую площадку решили расширить, добавив туда ещё одну тонну песка и новые качели. Район разрастался, машин становилось больше, а мест для парковки меньше. Хотя ещё пару месяцев назад без этих строек всё было замечательно.       Повезло Мише ровно тогда, когда он уже готов был ехать к другому дому.       Проезжая мимо своего подъезда, он увидел, как одна машина трогается с места. Мигнула красными фарами сзади, выехала с парковочного места вдоль дороги и, пустив в воздух облако сизого дыма, поехала дальше, освободив место для Миши. И мужчина, радостно свистнув, поехал туда.       Заглушил авто, вынул ключи и, кинув взгляд к подъездной двери, увидел, как из неё вышел человек. Нервный, сутулый, запуганный какой-то. И профессиональный взгляд Миши сразу вцепился в него.       Что-то в нём было не так. То есть, всё в нём было не так. И то, что тип вышел из подъезда Миши напрягало лишь сильнее, потому что не так давно туда вошёл Саня. А зная Саню и его нетерпимость к чёрным, а странный тип явно был нерусским, могло произойти всё что угодно. И до этого спокойное сердце, начало учащённо биться в груди. Вся атмосфера вечера в целом очень сильно и резко изменилась из-за этого незнакомца. Ещё и чуйка так и говорила, что всё неспроста, но Миша старался её игнорировать. Михаилу вообще хотелось, чтобы хотя бы один день рядом с Сашей прошёл спокойно. А то что ни день, то выкрутас от жизни со стороны Миши, то со стороны самого парня.       Выйдя из машины, Миша сразу пошёл домой, стараясь не обращать внимания на незнакомца, что так и ошивался возле подъезда. Но проходя мимо, не мог не замешкаться, поймав чужой взгляд. Злобный, и испуганный. Взгляд, который Михаил видел слишком часто, что на войне, что на службе в ОМОНе.       Взглянув в чужие глаза, Миша приказал себе двигаться дальше. Но стоило сделать ещё два шага к двери, как всё решили за него.       Михаил не успел ничего сделать, когда тип подорвался с места и резко встал сзади. Миша бы в целом мало чего смог сделать. Особенно тогда, когда к шее, ровно там, где стучала заветная артерия, было приставлено холодное лезвие ножа. О, это сладкое, ледяное ощущение близости смерти. Как давно он ощущал что-то подобное и как это всё казалось знакомым. Всё так и погружало Михаила в прошлое, где он лежал в погребе с остальными пленными и подвергался пыткам чеченов каждый раз, когда те возвращались из боя.       — Толка дернис, с-собака, — прошипел чечен позади и опалил ухо Миши горячим дыханием. — Я тебэ глотка вспорю, как скотине. Толка крыкни…       Михаил молчал. Лишь смотрел вперёд на дверь и думал о малом, который в неё вошёл. Всё ли с ним в порядке? Смог ли он миновать этого психа? Тронули его или нет? И до этого спокойно стучащее сердце, несмотря на ситуацию и нож у горла, вновь забилось быстрее, потому что Миша начал бояться за своего пацана. То, что он свой и почему, уже не хотелось обдумывать.       — Чего хочешь? — хрипло и спокойно спросил Михаил, продолжая смиренно стоять на одном месте, опустив руки по швам. И даже мысли не было в голове, чтобы дать отпор. Тут действительно глупо дёргаться, собачья мразь позади знала, что делать. Перерезать горло не так легко одним движением — хрящ, а вот проткнуть его, особенно нежную, тонкую кожу возле артерий — раз плюнуть. Тут действительно: дёрнись, и истечёшь кровью как баран. Да и не хотелось дёргаться отчего-то. Внутри, несмотря на мысли о парне, было странное, больное спокойствие.       Уж что, а смерть давно не пугала. Даже такая близкая.       — Что я хачю? — усмехнулся незнакомец и сильнее ткнул остриём ножа в шею, пуская первую каплю крови. Миша слегка напрягся от неприятного ощущения. Ранку сразу защипало, а кожа вокруг в миг стала раздражённой и крайне чувствительной к любому касанию. — Смещной ты… Пиздец, какой смещной… — ещё раз усмехнулся тип, а потом рявкнул что-то тихо на чеченском. Миша плохо знал этот язык. Даже вообще не знал, поэтому о чём тот говорил, не понял. Одно проклятие, обычное упоминание Аллаха.       Миша его перестал слушать. Вместо этого продолжать смирно стоять, смотреть на дверь, ощущать нож у горла и думать о том, что будет, если сейчас выйдет пацан и увидит эту картину… А будет плохо. Миша не мог допустить того, чтобы пострадал мелкий. Он не мог также допустить того, чтобы он увидел подобное.       — Слушай, — окликнул он незнакомца спокойным и ровным голосом. Тот сразу замолчал. — Тут окна везде. Кто-то выйти может… Нам, может, лучше отойти куда? Только не внутрь…       — Пачиму не внутр? — хмыкнул тот задумчиво. — Что? Тот пацан твой сын, да? Я видел…       Миша сразу ощутил ледяную струю, что прошлась от макушки до пят.       — Он был у твоя двери. Потом вошёл. Сказал, что не знает Михаила. Но я нашёл тебя спустя столька лет и знал, что ты жил тут, — сказал незнакомец и шмыгнул носом. — Харашо была бы его изрезать, раз сын. Зуб за зуб, как у вас говорят.       Миша тяжело вздохнул и закрыл глаза. Он не понимал этого типа.       — О чём ты? — решил спросить и опять уставился на серую железную входную дверь, замок на которой уже второй день как не работал. И вот итог: по дому шляются всякие отбросы.       — О чём я? — усмехнулся незнакомец и чем-то зашуршал позади Михаила, даже не думая убирать от его шеи нож. Ни на миллиметр. Остриё продолжало неприятно корябать кожу и быть в опасной близости от стучащей артерии. — Я об этом, с-сука. Помнишь, что ты делал, пёс? — хмыкнул и свободной рукой потянулся вперёд, чтобы показать Михаилу фотографию: три человека без верхней одежды, на фоне полевой кухни и брони, стояли и улыбались. И только одно лицо было обведено чёрным фломастером. Миши.       Но это Михаилу ничего не дало. Там много кто что делал. И если человек позади хотел чего-то добиться от Михаила, то ему придётся быть поконкретнее.       — У мэня сын с сабой покончил после того, что ты сдэлал с ним… Ты изувечил его! Изнасилавал! У него ноги отказали! Он ничего не мог делать! И я пришель за табой! Я нэ буду тебя убивать, но я тэбя тожа изувечу. Я эти годы искал тэбя и тренировался на животных. У каждого ноги отказали. Я знаю. Я сделаю. Я испорчу тебе жизн. Или сыну тваему испорчу.       Миша покорно закрыл глаза.       Было четыре человека, что после него остались в живых.       Один был своим. Пацан, будто вчера восемнадцать стукнуло. Пришёл к ним в подразделение, сразу налажал крупно, вывел Мишу из себя. Тем же вечером Миша порвал его, заранее вырубленного, в здании школы. Его звали Алёша. Следующим же днём из-за невозможности нормально вести бой, он погиб, а то, что его кто-то изнасиловал, пацан не нашёл смелости сказать.       Второй был своим гражданским. Миша просто не смог его прикончить.       Третий тоже был своим товарищем. Но этот случай Михаил даже вспоминать не хотел. Там всё произошло почти по обоюдному согласию.       И четвёртый вот он. Вынырнул из прошлого, возродился в гневе отца. Мелкий пацан лет семнадцати. Убирался на заднем дворе своего дома. Весна была. Ветки в тачку сваливал, гнилые яблоки, другой мусор. Миша его за руку схватил, в сарай отвёл, избил хорошо и изнасиловал. Тогда его свои спугнули, что тоже к дому подошли. Как раз Мишу искали. Тогда, чтобы заглушить плач пацана, Миша взял лопату и несколько раз приложил его по голове и спине, надеясь, что это если не убьёт подонка, то хотя бы вырубит и заткнёт.       Заткнуло.       Тогда, выходя из сарая, Миша наткнулся на его отца. Тот как раз сына искал, чтобы он помог им с матерью. Старик спросил про пацана, но Миша сказал, что видел, как тот к соседям пошёл. Соврал. Батя к ним пошёл, поверил, а Миша заторопился к своим, что уже стояли за забором и ждали его, раскуривая на троих одну сигарету.       — Помню его, — сказал честно, и сразу услышал смешок позади.       — Ничего не хочещь сказат?       Михаил задумался, ещё раз вспоминая тот день.       Сколько раз после того, как он ушёл в ОМОН, Миша вспоминал подобные действия? Насилие, пытки, допросы, казни. Сколько раз он проклинал себя за подобное, пытаясь встать на верную дорожку? Сколько раз это было искренне, а не наигранно?       И теперь штиль внутри. Миша ничего не чувствовал, вспоминая чужой скулёж и кровь на презервативе. Даже вспоминая того пацана, он ничего не хотел сказать.       Михаилу было плевать.       Да, он это делал. Хорошо ли это? Конечно, нет.       — Нет, — ровно ответил Миша, хотя, наверное, в его ситуации вернее было бы врать, чтобы сохранить свою жизнь. Чтобы оставить мужа для Ксюши, хорошего сотрудника для ОМОНа, любимого человека для Саши. Опять другим, но не себе. На себя было плевать в этот момент, а вот другие люди заставляли хвататься за хрупкую соломинку желания выжить. — Мне плевать на твоего сына. Я не испытываю ни капли жалости и сострадания. Одно могу сказать. Лицо надо было мне прятать, чтобы подобного не произошло. Ещё с Афгана… — сказал спокойно и внутри собрался, чтобы не оставить своей крови перед своим подъездом. Саня же выйдет, будет искать.       Отец того парня скомкал фотографию и кинул её в сторону. Миша слегка напрягся, продумывая все свои пути и манёвры. Нож был слишком близко для резких действий, даже в противоположную сторону нельзя давать — рука дрогнет. Проткнёт. Чёрт с ней, с гортанью, спасти можно, но сосуды, нервы и мышцы в шее, это другой разговор.       — Я тэбя зарэжю. Как свинью зарэжю… А сына твоэго изнасилую. Всё! — гаркнул он вдруг, точно разбудив людей на первых этажах. — Хватит слов! Иди в дом. На глазах твоэго сына всё сдэлаю.       Этого Миша не мог допустить. Поэтому когда в спину слегка толкнули, предпринял рискованную попытку увеличить дистанцию между ножом и шеей.       Шаг влево, наклон вниз, правая нога назад за голень мужчины, правый локоть наверх, в грудь незнакомца, и чеченец начал заваливаться назад, потеряв равновесие, когда Миша потянул правую ногу обратно на себя, лишая чеченца опоры.       Когда в крови был адреналин, время вокруг Михаила будто бы замедлялось. Он мог поклясться, что несколько раз видел, как в него летит пуля. И теперь чечен для него падал слишком медленно, словно Миша был мухой.       В то, что он остался цел, не верилось. Шансов было слишком мало для подобного. Но, наверное, спасибо спаррингам с Антоном. Тоха — суровый противник. Сильный, ловкий и слишком опытный.       Когда чеченец выронил нож, то ли из-за боли в отбитом затылке, то ли из-за растерянности, Миша сразу его подобрал и, не думая дважды, сел на мужчину и сам воткнул нож ему в горло. И первый раз вышел не очень удачным — нож вошёл сзади в шею, скребнув по позвонкам. То ли из-за того, что Михаил нервничал, то ли из-за поспешности действий. Но второй удар был в точку: прокол трахеи и артерии.       Пульсирующая струйка крови сразу ливанула наружу, и Михаил встал с мужчины.       Чечен не стал ничего говорить Мише, пока ещё мог. Вместо этого, больше от бессилия прижимая к ране ладонь, он начал плакать. И как понял Михаил, это из-за того, что не удалось отомстить за сына. Он проиграл.       «Что ж», — подумал Миша. «Надо было действовать, а не пиздеть». Ведь если бы тип действовал, то это Миша бы сейчас истекал кровью, а сын был бы отмщён. Но чечен не был бойцом. Он был ослеплённым местью простым человеком. И неумение вместе с яростью стали его ошибкой. Но вышло как лучше для Миши. И не испытывая ничего к человеку на асфальте, он стряхнул со складного ножа ещё не свернувшуюся кровь, подобрал выкинутое фото и, когда чеченец потерял сознание, облегчённо вздохнул, достал телефон и принялся звонить своим, даже не думая сообщать в скорую.       Нож и фото сохранил как доказательства. Не стал скрывать от своих, что сам убил, да и смысла не было. Миша служил в Чечне, всё ещё ездит туда в командировки, лицо не прячет. Это давно могло аукнуться… Много кому.       Но как его нашли, кто сдал, кто помогал? Какая крыса была в его окружении?       Достав фото и распрямив его, Михаил посмотрел на своё обведённое лицо и перевернул картинку другой стороной. И там, чёрным по белому было написано почти всё, начиная от подразделения, роты, места, где служил в то время и заканчивая его адресом.       Вот война и пришла на порог его дома…       Когда адреналин начал постепенно накрывать его, Миша решил закурить.       Спокойно сел на лавочку, поджёг сигарету, затянулся и уставился на мужчину, что лежал перед ним и продолжал вытекать, создавая широкую дорожку из чёрной крови, что шла ниже к тротуару и там в углублении собиралась в небольшую лужицу.       Ни ненависти, ни страха, что его кто-то может увидеть. Михаил сидел, курил, ждал, когда отступит ударивший адреналин и думал.       А если бы дома была Ксюша? Если бы она открыла дверь? Чечен бы её убил? Она бы точно сказала, что да, Михаил живёт тут, и она его жена. Ни капли понимания, что ФИО мужа иногда табу. Что и она в опасности. И вот, пожалуйста. Но миновало. Жену обошло стороной, а Саня как обычно под ударом. И всегда будет под ударом, если Миша рядом. Уж если не из-за его профессии, то из-за его поведения.       А на улице стояла гробовая тишина.       Город точно уже спал.       Когда сигарета дотлела, Миша кинул её в мусорное ведро рядом и встал, собираясь пойти домой к пацану, чтобы не встречаться лицом к лицу людьми, что вдруг решат пройти мимо. И как только встал, увидел, как открывается дверь, и из неё назло всему существованию Миши выходит встревоженный Саша. И как вышел, сразу замер, когда увидел перед собой труп.       Краска с лица парня сошла так же, как с тела перед ним.       — В дом! — рявкнул Михаил резче и злобнее запланированного. Дёрнулся в сторону пацана, закрывая собой вид на труп на асфальте и грубо толкнул пацана в подъезд, чтобы сократить время его прибывания там, где ему быть запрещено. — Живо! — рявкнул ещё раз, когда его не послушали и даже нагло выглянули из-за плеча, чтобы ещё раз взглянуть на убитого мужчину.       — Это… Это… — заговорил он, заикаясь, но в итоге ничего не сказал. Зашёл задом в подъезд, встал у лестницы к лифтам и тяжело, часто задышал, будто пребывал в панике. И Миша его понимал.       Схватил за плечо, толкнул наверх к лифтам, чтобы скорее добраться до квартиры и там уже успокоить ребёнка.       Ребёнка…       Саша опять стал для мужчины ребёнком, а не взрослым парнем, с которым Михаил мог бы построить пусть и не долгосрочные, но отношения.       — Я не пойду к тебе, — запыхано сказал Саня и дёрнулся в сторону, будто действительно хотел убежать и уйти домой. — Это ты его убил… Прямо возле дома. В городе…       Михаил почти раздражённо вздохнул. Он понимал страх Саши, помнил его прошлое, но слушать подобное было скучно и неприятно. Саша ничего не знал, но, конечно, обвинял Михаила, потому что он военнослужащий и мент.       Может, с парнем будет и не так просто, как хотелось бы думать Мише.       — Я тебя ждал, волновался, что тебя долго нет, а ты, оказывается, просто решил позабавиться и средь города убить кого-то?!       — Да, ебучего моджахеда я убил, который пришёл убить меня. Конечно, продолжай меня уебком считать! — не выдержал и рявкнул Миша, резко заткнув парня. — Я ж мусор, да? Не могу сам себе жизнь спасти!       Саня уронил взгляд под ноги и растерянно вздохнул, после чего посмотрел вниз на закрытую подъездную дверь, за которой лежал труп с дорожкой крови от головы. Вздохнул, сглотнул, а потом нервно задрожал и поднял абсолютно растерянный взгляд на Мишу.       — Ты цел? — спросил полушёпотом и оббежал испуганным взглядом Михаила напротив. — У тебя кровь…. — произнёс почти одними губами и потянулся к ранке на шее рукой, но вовремя одёрнул себя и вновь уронил взгляд под ноги и задрожал. — Извини, я просто… Трупы… — вздохнул и закачал головой. — Ненавижу трупы. Не могу их видеть. Боюсь… — и задышал часто-часто, будто ещё миг и…       Саша заплакал, взглянув на Мишу. Нижняя губа подрагивала, как у ребёнка, нижняя челюсть тоже, а по щекам катились крупные слёзы, которые пацан явно не контролировал. И всё раздражение, весь адреналин, что ещё секунду назад стучал в крови, начали медленно отступать.       — Я сразу вспоминаю Олесю. Тех людей в общежитии. Теперь и Лёшу. И кровь… Её так много. Я… я…       — Идём, малой, — сказал тихо Миша и подтолкнул плачущего Сашу к лестнице, хотя всё, что хотелось сделать, это обнять его и тесно прижать к себе, подарив тепло, безопасность и заботу. Только перед этим надо было бы ещё и руки помыть, потому что взглянув на ладонь, которую он положил на плечо парня и которой держал нож, Михаил увидел немного засохшей крови. — Давай, Сашка, двигай ногами, тебе сейчас надо.       — Извини за слёзы, — всхлипнул парень и стал нервно вытирать влагу со щёк ладонями. — Я их не контролирую. Я вообще не знаю, что со мной. Просто страшно…       Миша остановился на лестничном пролёте и тяжело, громко вздохнул. Слышал, что Саше стыдно за поведение и реакцию, понимал, что тот хочет быть взрослым рядом с мужчиной, а выходило всё вот так вот слёзно и истерично. И вдруг так жалко его стало, что внутри Миши всё неприятно скрутило. Саня как он — весь искалеченный внутри без какой-либо поддержки рядом. Искалеченный ребёнок, что продолжал плутать по тропинкам жизни, делать неправильные выборы и не понимать, что именно делать, чтобы выбраться из этого лабиринта.       И нужно ли это Михаилу? Такой пацан. Поломанный, мелкий, влюблённый, истеричный порой, с дерьмовым характером. Сын друга. Что стоял и продолжал плакать, потому что Миша убил человека, а он боялся крови, трупов и смерти, в то время как это было жизнью Михаила…       Повернув Сашу к себе и прижав к груди, Михаил понял, что Саня ему нужен. И прижимая дрожащего пацана, впервые ощутил то, как идеально он ощущался рядом. Как прекрасно помещался в объятиях, как приятно грело его тело. Сашу в целом было будто бы правильно обнимать. И Михаил обнимал, стараясь успокоить и поглаживая по спине.       — Хочешь плакать — плачь, — шепнул он на ухо, прекрасно ощущая, как сквозь футболку жгут чужие горячие слёзы. Как быстро они пропитывали ткань и оседали влагой на коже. — Извини, что ты это увидел. Клянусь, я пытался его увести.       Саша замотал головой, прижимаясь к Михаилу и комкая его футболку на спине. А потом неохотно отстранился и устало взглянул в глаза мужчине.       Михаил молчал, глядя в покрасневшие синие глаза Саши. Смотрел на припухшие от соли губы, на раскрасневшиеся щёки, мокрые слипшиеся ресницы и прекрасно ощущал внутри пульсацию мысли, что ему определённо нравилось то, что он видел. Саня был красивым. Чертовски красивым. И то, что видел Михаил совершенно точно захотелось поцеловать и всегда держать рядом.       Подняв чистую ладонь к лицу малого, Миша положил её на щёку парня и большим пальцем осторожно утёр мокрые следы от слёз. На другой щеке проделал то же самое тыльной стороной ладони. И, касаясь горячих влажных щёк, горел внутри как просыпающийся вулкан.       Михаилу нравилось делать эти вещи. Ему нравился парень, что был перед ним. Нравились его слёзы, сломанное детство и ебейшее поведение, что скакало от тотального пиздеца и разбоя, до слёз из-за крови на асфальте.       — Пойдём домой, малыш, — произнёс он тихо и ещё раз провёл большим пальцем по чужой щеке, глупо не понимая, откуда взялось столько спокойствия и нежности.       Взгляд парня вспыхнул как залп в ночи.       — Идём? — переспросил, стараясь игнорировать то, что он только что произнёс. То, как он решил вслух назвать парня прямо рядом с ним, то, как вспыхнул взгляд парня и теперь горел надеждой и такой любовью, что Миша не только это видел, но и чувствовал внутри себя. — Попьём чая… Поговорим спокойно. А утром отвезу тебя домой, ладно?       Саша потерянно закивал, не спуская влюблённого взгляда с Михаила. О дохлом чечене он явно забыл. И чтобы пацан окончательно успокоился и забыл о трупе, Миша потянулся и мягко, заботливо поцеловал его в лоб. И как только губы задержались на нём дольше запланированного, малой сам потянулся за объятиями, прижался к мужчине и уткнулся носом в изгиб шеи, начиная громко сопеть.       Миша не сопротивлялся и даже не думал об этом. Смотрел в бледную зелёную стену с надписями чёрными маркером, обнимал пацана в ответ и наслаждался этой близостью. Саша ощущался рядом слишком хорошо, чтобы назвать это ошибкой. И в то же время всё нутро Миши, то, что было взращено войной, службой в ОМОНе и семейной жизнью, говорило, что это неправильно.       — Я люблю тебя, — сказал Саша, вибрацией и теплом дыхания коснувшись шеи Михаила.       Миша не стал отвечать взаимностью, да и не мог. Он молчал. Слова признания не делали ни тепло, ни холодно. Они были как фоновый шум. Малой ему нравился как парень. Миша считал его красивым, а недавно ощутил что-то похожее на влюблённость, но даже этого он не мог сказать и не планировал. Несмотря на то, что с Сашей рядом слишком хорошо, эти слова произносить вслух Миша просто не мог.       Слишком многое ещё было не решено и слишком многое ещё не было принято.       — Идём, малой, — шепнул ему Миша и ещё раз поцеловал, только теперь в макушку.       Сам разорвал объятия и пошёл наверх, судорожно пытаясь предположить, что будет дальше и что ему делать, чтобы поступить правильно. Саня не был мелким, ему уже семнадцать, это вполне себе нормальный возраст, но ощущался он именно так. Сколько у них разница в возрасте? Почти двадцать лет?       Нихуёво так, чтобы жить в балансе. А хотелось. И жить хорошо, и игнорировать сложности, которых было слишком много вокруг.       Мишу будто подменили в одночасье, и это слишком сильно раздражало его.       Зайдя в квартиру, Михаил сразу включил свет. Разулся, пока Саша не видел, спрятал нож и фото в комоде в прихожей и, послав парня делать чай на кухне, заперся в ванной и принялся отмывать шею и руки от грязной крови того ублюдка. Хорошо, если Саша этого не видел. Хорошо, если больше не думал о трупе, а думал о поведении человека, в которого был по уши влюблён.       Выключив воду, Миша поднял голову и посмотрел в зеркало, сразу сталкиваясь взглядом со своим отражением. Уродливое лицо человека с уродливой гнилой душой. И это любил Саня? Это считал красивым? Небритое стрёмное ебалище? Улыбку этого чудовища, которое кликали Михаилом? Саня, Ксюша, что с ними не так? Мишу, как ему думалось, никто и ничто не может полюбить и принять. Он ужасный человек, он это понимал, знал, видел себя монстром. Ксюша этого не знала, даже не предполагала, что её муж чудовище, а Саша предполагал. Миша видел это в чужих глазах и это пиздец как подкупало.       Отвернувшись от уродства в зеркале, Миша вытер руки и пошёл к парню на кухню, чтобы сделать хоть что-нибудь правильное. — Ты как? — спросил он, зайдя на кухню, и сразу сел за стол, на котором уже стояла чашка с горячим чаем. Хотя Мише хотелось пить совсем не чай.       — Нормально, — прохрипел Саша и сразу прочистил горло. Сел напротив на диванчик и опустил взгляд на стол, что был покрыт скатертью в цветочек. Пить свой чай тоже не торопился. И Миша не торопился говорить. Наблюдал за Сашей, пытался окончательно смириться с тем, что ему нравится парень. И не просто как человек. Нравятся подростковые черты лица, нравится мужское, а не женское. Привлекало. — Кто… Кхм, кто это был? — спросил неуверенно и поднял такой же, как голос, взгляд на Михаила.       — Недруг из Чечни, — быстро и спокойно ответил Миша, перекладывая широкую ладонь на маленькую кружку. Погрел её о керамическую поверхность, звякнул о него кольцом на безымянном пальце и сразу нахмурился. — Запомнил моё лицо. Нашёл. Пытался отомстить.       Саша несколько долгих секунд задумчиво смотрел в сторону, будто думал над следующим вопросом или пытался усвоить то, что человека, которого он любил, могли выследить враги и убить.       — Как он тебя нашёл? — спросил и опять посмотрел на мужчину. Краснота с глаз после слёз прошла.       — Он не сказал. У меня сотни догадок, но что правда, я не знаю.       — Он… террорист?       Миша со вздохом хотел было покачать головой, но вдруг задумался. Желал ли он говорить Саше о подобном? Об изнасилованиях, об убийствах вне боя. Мог ли Миша рассказать ему об этом случае, что привёл к трупу у подъезда?       Почему-то Михаил склонялся к «нет». Парень не поймёт. Да никто не поймёт, если так подумать. Это то, что будет только с Михаилом и с теми, кто после него остался в живых. И Святослав впридачу, что всё ещё с опаской относился к другу, если рядом был его сын. Уж кто, но Саша точно отвернётся, как бы сильно он не пытался узнать и понять Мишу.       Тут свободы рядом с ним не будет. Малой испугается. Впрочем, как испугается и других историй. Говорить можно всё что угодно, но на деле это будет иначе.       — Наверное. Боевик какой-то, — сказал вместо правды и отвёл взгляд в сторону. Так всегда легче думать.       Придумывать.       — Запомнил, пришёл за своих мстить.       — А почему за тобой, а не за кем-то ещё?       Миша задумчиво хмыкнул.       — На меня первого, может, вышел…       Свободы рядом с Сашей не будет. Он не узнает настоящего Мишу. Сам Михаил этого не позволит. Думать о признаниях тоже совсем не то, что признаться и получать долгожданное понимание и любовь своих грехов.       И вновь будет напряжение и недопонимание. А раскрыться наполовину — то же самое, что подрочить и не кончить. И всё эти ещё не начавшие отношения в голове Миши резко приобрели обречённость и скорый чёткий конец.       — Расскажи о себе? Ты хотел вроде, — тихо попросил Саша и наконец-то сделал маленький глоток чёрного чая. — О детстве там, может… Хочу узнать тебя.       Миша по-доброму улыбнулся, расслабляясь от того, что тема ушла туда, где у него пока не было цензуры. Уж что, а детство — это простор для рассказов. Чернухи, конечно, достаточно, но это явно не то, что насиловать парней, а потом убивать их. Ну и другого до кучи.       — Да че там рассказывать, — засмеялся он, отчего-то сильно радуясь, что кто-то искренне интересовался им и пытался узнать лучше. Это так сильно осчастливило его, что Миша вдруг загрустил, потому что воспоминания из детства и взрослой жизни быстро вернули его на землю и объяснили счастье от внимания. — Предкам я был не нужен… — сказал тихо, но всё же натянул на лицо сухую улыбку.       — Как так? — сразу спросил Саша, хмуря брови.       — Мать меня в поле родила. На сене. Мы в деревне жили. Родила и в сене оставила.       Саня обомлел от такой новости и даже моргать перестал.       — Меня бабушка нашла, царствие ей небесное, когда за коровой пошла. Я так вопил, говорила, что меня невозможно было не услышать, — а потом сам усмехнулся, меняя грусть и тревогу на радость от таких жизненных поворотов. Так почему-то было легче с этим справляться. — Ну и неудивительно, я ток вылез, кожа, наверное, пиздец чувствительная, а я в сене весь! А оно знаешь, как колется?!       — Тебя бабушка воспитывала?       — Не-е, — отмахнулся со смехом Миша. — Матери пиздюлей вставила, и ей пришлось меня растить. Ещё потом вся деревня узнала, что она от меня избавиться хотела. У неё выбора не было, но так она меня ещё сильнее ненавидеть начала. Но того я не помню, это бабушка рассказывала потом. Кормила, одевала, но чтобы внимание и заботу, тут не повезло, — сказал тише и разочарованно причмокнул, роняя взгляд в сторону на кухонный пол.       Ведь у него тоже вроде как ребёнок будет. Его ребёнок. А Миша его не хотел. Заранее ненавидел и боялся. Как ненавидела и боялась Мишу его родная мать. И сразу так грустно стало от этого, что жизнь вспять захотелось повернуть. Только что исправлять и где — неизвестно. Но своему будущему ребёнку вдруг захотелось дать то, чего не было у Миши.       — Помню, я бегу, — продолжил он говорить, заставляя себя перестать думать о собственном чаде, — падаю, коленку разбиваю, плачу сразу, к мамке тянусь, больно ж, а она и глазом не моргнула. Как шла, так и продолжала идти. Обидно было пиздец. Видел, что других сразу на руки брали, обнимали, целовали, я тоже хотел. К другим тёткам всегда тянулся. Вот как щас помню… Почему-то хотелось, чтоб пожалели, внимание обратили.       Когда в горле встал ком, Миша удивлённо вздёрнул брови.       Обидно было всё ещё, оказывается. Причём обида была с влагой, что ещё не образовалась на глазах, но была близка к этому.       Вспоминать о своём детстве вскользь — это одно, но погружаться вот так — другое. И мать, которую он думал, что простил, оказывается, не простил. Сейчас вспоминать собственную ненужность всему миру было на удивление чертовски обидно. Себя жалко стало. Маленького и беззащитного, которого воспитывал кто и что угодно, но не собственная семья. Спасибо бабушке, что изредка приезжала из города и внука любила, а не отправляла гулять с утра и до вечера, чтобы под ногами не мешался.       Миша бы с радостью вернулся в детство и защитил себя. Обнял и пожалел.       Сморгнув саможалость и жгучую влагу в уголках, он снова улыбнулся.       Так действительно легче. Будто всё шутка. Это ведь смешно. Дети, которых не хотят родители и которые предоставлены сами себе, брошенные в соломе младенцы, равнодушие собственной матери и всё, что было дальше, но чего Михаил ещё не говорил и что почти забыл.       — А как же бабушка? Она кажется хорошим человеком, — подал голос Саша, вырывая Мишу из собственных размышлений.       — Так и есть. Но она в городе жила, приезжала летом на пару месяцев, может. Помогала, меня воспитывала и учила. Школы-то в деревне не было, разрушилась. Только в районе. Но туда ни автобусов не ходило, ни чего-то другого, пешком десять километров я не хотел ходить.       — И как ты учился? — всё не унимался Саша, а Мише приятно было от этого.       — Когда мне было четырнадцать, бабушка умерла, а мы в район переехали. Городом это назвать сложно, так… И каменные дома, и деревянные, и известняковые. Такой, знаешь, посёлок городского типа. Чистый Союз. Там была школа, ну, я и пошёл в четырнадцать. Сложно было, но учился как-то. Я всё инженером мечтал стать, — засмеялся он вдруг, вспоминая свою мечту и знания. — Но нихуя не знал, не сдал и стал солдатом!       — Так вот что тебя в армию привело! — воскликнул радостно Саша, словно наконец-то решил сложную для себя задачу, и Миша вновь засмеялся.       — Отсутствие мозгов, ага, — всё посмеивался он. — А ещё незнание, что делать, ненужность миру и потерянность в собственной жизни, — хмыкнул напоследок и увидел, как нахмурился Саня. — Но ты даже не представляешь, какими отличными бойцами становятся такие потерянные и ненужные никому люди.       — Это ты о себе? — спросил малой и вопросительно выгнул одну бровь.       Миша промолчал, продолжая смотреть на малого. Но, наверное, да, это он о себе. Солдат из него куда лучше человека.       — Ладно, — вздохнул Саша и откинулся на спинку диванчика. Кажется, парень окончательно забыл об инциденте внизу и погрузился в жизнь Михаила. — Но как ты рос, если был… нелюбимым ребёнком?       — Как и большинство деревенских детей — гулял. Там и рос, — пожал плечами Миша и сделал свой первый глоток. И то для того, чтобы смочить горло. — По началу на территории. С курами играл, собака наша была моим лучшим другом. Она потом за задницу батю укусила, — усмехнулся он, — и больше я её не видел… Кхм. Потом по улице с ребятнёй бегал. В лес часто убегали, на речку, коров гоняли, коз. Вечно рвал что-нибудь из одежды, бедокурил, потом люлей получал от бати с матерью.       — Тебя били? — округлил глаза Саша.       — Ну да, — нахмурился Миша, не понимая, чего так удивило пацана. — Пиздили ток в путь. Ну, мамка меня не воспитывала, наказывала только, а батя ток пиздюлями и воспитывал.              Саша отвернулся. Чуть губы надул, нахмурился и выглядел таким расстроенным, что Михаил тоже задумался.       Всех пиздили. Мишу хуярили только так, и за дело всегда. Кажется. Сашу вот тоже батя ударил один раз, не выдержал. Всех детей бьют. Это нормально. Обычно.       Только вот Саша убежал сразу и неделю дома от обиды и злости не появлялся, а Миша каждый раз плакал и терпел. Но не убегал, хоть и тянуло иногда. Нормой считал. Потом с пацанами синяками мерились. Обидно, конечно, было, что всё вот так вот, но что поделать?       Вновь уронив взгляд на кухонный пол, Миша тяжело сглотнул и тяжело вздохнул.       Или и это не было нормой? Ему отец руку сломал, когда узнал, что сын девушку обрюхатил. В детстве, возможно, сломал палец. У Миши безымянный палец на левой руке чуть кривой. И перегородка в носу. И всё из детства.       Вроде. Или с войны. Уже всё перемешалось. Но то, что Мишу в детстве били — это факт. И то, что было ужасно больно, он тоже прекрасно помнил, хотя боль у него в жизни и в памяти стиралась быстро.       И вновь жаль себя стало, мелкого, что никто не защитил и никто не любил. А хотелось. Миша всегда к другим тянулся. Добрым рос, несмотря на родителей. Война всё сломала. Миша был подонком иногда, но был человеком. В Афгане всё под откос пошло. Умерло. После детей в рабстве, после общения со своими покалеченными, вернувшимися из плена парнями, после ебучих базаров с маленькими мальчиками и того, что Миша видел на нём. После сладкой, вываренной в мести пытки своего же, что перешёл из плена к врагу. Всё изувечено внутри. Сгнило и теперь воняло.       Убийства, жестокость и насилие стали абсолютной нормой. Стёрся цвет. Исчез вкус.       Бытовуха. Просто жизнь. Та, которая родила и воспитала, дав работу и хобби — служить. Родине, народу, но ни разу не себе.       Погрузившись в мысли, Миша не заметил того, как встал парень. Заметил это только тогда, когда малой встал рядом.       — Миш… — позвал он тихо.       И как только Миша поднял на него взгляд, обнял и прижал к себе, заставляя мужчину уткнуться носом куда-то себе в грудь.       Внутри всё сразу с грохотом развалилось, и Миша жадно и крепко обнял парня в ответ, поглощая чужое тепло.       — Ты мне нужен. И мне жаль, что тебе так не повезло с родителями.       Закрыв глаза, Михаил громко выдохнул. В уголке глаз всего на миг защипало, но мужчина убил эту мерзость на корню.       — Я люблю тебя. Извини, если тебе это неприятно.       Прижавшись носом к груди парня, Миша жадно вздохнул.       От Саши пахло озоном дождливого летнего и тёплого дня. Земляной, освежающий, сладкий запах мгновенно полюбившийся мужчине. И это был его запах. Пацана. Ни духов, ни гелей, ни мазей.       С Саней всё казалось настоящим. Ярким и правильным. Вся эта его любовь, забота и желание узнать и понять. С Ксюшей будто бы всё было не так. Игрушечно. Наигранно и выдумано. Как сказка. Старая и с костями в сундуке, пусть и приправленная счастьем любви. Саша другой. Саша живой и реальный. Рядом с ним Михаил действительно ощущал себя нужным и любимым. Что он сам живой. Что несмотря на всё совершённое, он мог рассчитывать на небольшое количество любви и счастья.       Жадно вдохнув ещё сладкого запаха, что исходил от пацана, Миша прижался теснее к его телу, заменив нос щекой. Саша был дорог Мише. Мелкий, истеричный, сломанный в некоторых местах, но уже родной. Саша ощущался уютно в руках, и он казался домом. Тем, где можно расслабиться и улыбнуться. Рассказать, как прошёл день, пожаловаться на начальство и получить в ответ не равнодушие и раздражение, а тепло и сочувствие.       В пацане хотелось полностью раствориться. Ему хотелось доверить собственную жизнь. И Миша неохотно понимал, что он действительно влюблялся в этого ребёнка. В того, кто не уходит, любит, волнуется и тихо пытается помочь.       Вновь коснувшись носом груди Саши, Миша провёл им по ней, продолжая втягивать полюбившийся запах. Провёл ладонями по напряжённой спине к шее, подтолкнул к себе и тяжело вздохнул. Михаил определённо влюбился. И даже если это ошибка, то ошибся не только он. Главное, это не вместе идти ко дну.       Когда Саша пугливо коснулся затылка Миши, сам Миша перестал желать ходить вокруг да около и играть неясно во что. С Сашей хорошо. Саша создан для его рук. Его маленький смелый мальчик, что несмотря на ужас и опасность оставался рядом.       — Малыш мой, — шепнул Миша и поднял взгляд к напуганному пацану. Ткнулся подбородком в грудь и посмотрел в чужие глаза, желая только одного — не оставаться окончательно одному.       Саша тяжело и сухо сглотнул и грубо скребнул пальцами по затылку мужчины. А потом чуть отстранился и робко, неумело и испуганно поцеловал Михаила, плотно захлопнув глаза.