Бездомный снаряд

      Чёрная полоса в жизни Саши наступила совсем не так и не там, как он предполагал. Или он так отчаянно и с такой готовностью ждал всего плохого, что сам это самое плохое к себе притягивал. В школе было скучно. Десятый класс казался простым повторением того, что они проходили раньше. Саша часто думал, чтобы прогулять школу, только вот прогуливать было негде. А ещё одиночество, к которому он было привык во время лета, стало вдруг давить на парня. Ещё и Зима, как назло, заболела под Новый год, а денег на лечение не было. Собака стала вялой, её часто тошнило, она отказывалась от еды и большую часть дня лежала и скулила, явно давая понять, что ей плохо. Саша водил её в ветеринарку на свои карманные и там их все слил, даже не сумев оплатить дополнительные исследования, а на простом осмотре ему ничего не сказали. Нужно сдать кровь, сделать УЗИ и ещё купить кое-что по мелочи. А деньги — всё. Сказать, что Саша был в отчаянии от этого — ничего не сказать. Зима — его единственный друг, и парень очень сильно за него переживал. Отец, конечно, давал денег, но их не хватало, а полную сумму на обследования он дать не мог, сказав: «Нет пока таких денег, потерпи». Только вот Зима терпеть не могла — ей было плохо. А вместе с ней плохо было и Саше, настолько, что он готов был уже лазить по кошелькам у родителей. И только потому, что он ненавидел воровство, этого не делал. Новый год парень провёл так же, как и предыдущий: в одиночестве, в своей комнате, даже не выйдя послушать президента. Стащил еду со стола, кинул на родителей безразличный взгляд и ушёл смотреть фильмы, изредка поглядывая на спящую Зиму, которой не становилось лучше. А деньги в заначке у Саши не появлялись волшебным образом, чтобы он мог помочь подруге. Саша часто вспоминал о своём прошлом. Да и в целом не забывал о нём, просто глубже и чаще анализировал его от одиночества и большого количества свободного времени. Погружался мыслями в детство, где всё было хорошо, ещё раз прокручивал в голове из раза в раз день, когда потерял своего лучшего друга, что он мог бы сделать. Пацанов вспоминал, которых считал своей семьёй. И думая, что была семья, понял, что семья везде одинаковая. Отворачивается, кидает тебя. Всё как обычно. Также школу бывшую вспоминал, одноклассников и Михаила, от которого всё ещё не было вестей. Было странно вспоминать его и при этом испытывать сожаления по поводу минувшего. Был бы Саша таким же спокойным и уставшим, как сейчас, всё ведь повернулось бы иначе. Ведь тот день в школе, когда Саша вдруг перепугался за свою жизнь… Миша приехал. Плюнул на всё, приехал и перевернул вверх дном весь этот, правильно он сказал тогда, кишлак. За чужим пацаном, и пусть он был сыном друга. Саша не мог отпустить тот день и удар по яйцам. Каким вообще надо было быть идиотом, чтобы бить в пах? Хотелось извиниться хотя бы для того, чтобы успокоить себя. Быть тем человеком, каким пацан был когда-то. Саша смотрел на белую собаку, что спала рядом с его кроватью, но видел свою чёрную полосу, очень боясь, что она ещё сильнее почернеет, если Зима умрёт. И Саша будет виноват в её смерти. От этого хотелось выть. От одиночества, бессилия и своей беспомощности. Саша медленно утопал в быте серых морозных будней, пока не услышал кое-что интересное из разговора отца ранним утром — имя. Саша только пришёл с прогулки с Зимой и, раздеваясь, услышал возбуждённый голос Святослава, что раздавался с кухни. И одно знакомое имя резануло по слуху и заставило парня зайти на кухню. Встав в проходе, Саша стал подслушивать чужой разговор, в надежде услышать это имя ещё раз. Убедиться, что ему не послышалось. — Нет-нет-нет, — тараторил Святослав, шатаясь от окна и до противоположной стены на кухне. Остановится у неё, взглянет на сына, развернётся и пойдёт дальше. — Я могу сегодня, да. Сегодня всё равно выходной, если можно так сказать. Конечно. Ради Михи на всё готов, — кивнул на какую-то фразу по телефону и положил трубку. А Саша ощутил, как разогналось сердце от волнения перед тем, что парень услышал знакомое имя ещё раз и перед тем, что он собирался сказать. — Он жив? — спросил глупо и зашёл на кухню. Встал возле стола и взглянул на Святослава, что хмуро печатал что-то в телефоне. — Жив, да, — кинул небрежно, мельком глянув на сына, и продолжил печатать. Когда допечатал, убрал телефон в карман и вновь посмотрел на Сашу. — Поеду сейчас к нему в госпиталь. Ты завтракай быстрее, могу тебя до школы подкинуть. Саша не хотел ни в какую школу. В голове пульсировало, мигая ярким огнём только одно желание: поехать с отцом. Глупо, резко, спонтанно, но Саша хотел. «Спасибо» это сраное сказать и узнать, что там с ментом, раз он в госпитале. Ноги лишился? Глаза? Челюсти? В голове было столько паршивых мыслей, что парень не мог от них отделаться. — Я с тобой поеду… Святослав кинул на сына недовольный, скептический взгляд, и Саша мог его понять. Человек, который относился к мужчине как к говну, теперь хотел поехать к нему в госпиталь, чтобы что?.. Продолжить начатое? — Тебе зачем? — строго поинтересовался Святослав и сложил руки на груди. — Ты сам ему смерти желал. По яй… — кинул взгляд в проход за сыном и понизил голос, — по яйцам ударил… А теперь что? Саша опустил грустный взгляд в сторону. Миша настучал на пацана. Неудивительно. Но не это опечалило Саню, а воспоминания того, как он желал ему смерти и бил неясно за что после того, как мужчина спас его ненужную шкуру и катал по городу. После почти года затишья и одиночества Саша смотрел на всё иначе. Особенно на свои поступки по отношению к этому человеку. Да, он мент. Но он единственный помогал парню. И, конечно, пусть на день, но дал ощущение безопасности, которое Саша всё ещё помнил как свою первую поездку на море. И вот мужчина вернулся. — Может, я хочу «спасибо» ему сказать за помощь и извиниться за своё мудацкое поведение? — сказал резче, чем планировал, и поднял горящий вызовом взгляд на отца, что сразу хмыкнул и, видимо, парню не поверил, потому что взгляд не смягчился. Святослав вздохнул, потёр переносицу и оглянулся к окну, за которым велась борьба ясного дня с пасмурным. Лучи солнца то и дело пробивались сквозь тучи и исчезали за ними. — Ты идёшь в школу, Саш, — сказал твёрдо и пошёл на выход, но Саша преградил собой дорогу отцу и сразу собрался, вспоминая весь свой яд, который некуда было сливать всё это время. — Госпиталь — не место для детей. Тебя всё равно никто туда не пустит. И меня, может, не пустят. — Я не ребёнок. Как ты помнишь, я видел достаточно, чтобы больше не быть ребёнком. И пережил я достаточно, чтобы не испугаться безногих людей. И тебя пустят. А если пустят тебя, то пустят и меня. Святослав опять хмыкнул, но на этот раз было что-то в этом смешке тёмное и непонятное. — Ты уверен? — спросил у сына, и он уверенно кивнул. До госпиталя дорога составила аж три часа. Саша не спрашивал, где это находится, сколько ехать и что там будет. Просто сел в машину на заднее сидение, сунул наушники в уши и смотрел на пейзаж за окном, отчего-то испытывая необычайную лёгкость от того, что выехал из Москвы. Вся эта слякоть, серость, голые деревья и грязь простых дорог и широких трасс делали для морального состояния Саши больше, чем все крупицы чего-то хорошего за весь чёртов год. Госпиталь с виду был обычной белой больницей в четыре этажа. Вокруг привычная серость тёплой зимы, чёрные заборы вокруг территории, тёмные окна, где-то заклеенные газетой, и толпящиеся там и тут люди, перемотанные бинтами, кто-то на костылях, а кто-то без конечностей. Стояли кучкой дальше от главного корпуса и курили, зверем посматривая по сторонам. Саша ничего сверхъестественного не ожидал от подобного учреждения. Думал о раненых, представлял стоны, бинты, кровь и уставших врачей, но, зайдя внутрь, понял, что всё это просто его воображение, и реальность никогда не будет такой, какой ты её представляешь. На первом этаже была тишина, а на втором уже приглушённый шум голосов, на третьем тоже шум. Но не было никаких стонов и криков раненых. Не было крови на полу и стенах и толпы людей в грязных бинтах и камуфляже. Вокруг вообще было довольно чисто, не считая где-то валяющихся обёрток из-под конфет, окурков и другого мелкого мусора. Где-то шли сёстры, где-то бойцы, то молча, то переговариваясь с товарищем или с самим собой. Один на пути Сани был хромой, второй с перевязанной головой, а третий шёл, ведя ладонями по стене из-за какой-то травмы глаз, что были повязаны бинтами, пропитавшимся чем-то жёлтым с разводами крови. Зрячий злобно посмотрел на подростка, слепой прошёл мимо. Также вдоль коридора стояло несколько каталок с больными, которые, видимо, не поместились в палаты. Некоторые из больных лежали абсолютно голыми и будто не подавали признаков жизни, что сильно беспокоило Сашу, но вопросов отцу он не задавал. Шёл прямо позади него и старался не смотреть по сторонам, боясь столкнуться с тем, к чему он не был готов. И когда Святослав остановился и повернулся к сыну, Саша пожалел, что приехал сюда. Он не был готов к разговору с Михаилом. Он даже не знал, что с ним, чтобы быть готовым увидеть его. А если он тоже зрения лишился? А если что похуже? Вдруг он обожжён весь и выглядит как чёрный обгорелый пластик с пузырями по всему телу? И ещё Саша боялся запаха крови. Он может не выдержать, если почует его. Да и захочет ли Миша видеть парня после всего, что он натворил? О чём Саша думал? — Что с ним? — заговорил парень впервые с того момента, как принялся одеваться, чтобы приехать в госпиталь. Святослав обернулся. — Множественные осколочные, — сказал тихо и вдохнул запах госпиталя: сигарет и лекарств, вперемешку с чем-то, что Саша не мог описать. — Я пойду. Потом ты, если я разрешу. Человек только с войны вернулся, не стоит ждать от него многого, понял? Саша покорно кивнул и сел на лавку, что стояла возле двери, даже не зная, стоит ли ему идти после Святослава или лучше попридержать коней и не делать поспешных решений. Это же чёртов госпиталь, а Михаила ранило. Неясно куда и как, а Саша пришёл действовать ему на нервы. Где тут хорошая идея? Обычная спонтанная идея, что ударила в голову, как моча, и теперь Саша сидел и думал, как разбираться с последствиями принятых решений. Святослав зашёл и оставил дверь приоткрытой, за которой Саша слышал громкие голоса, смех, ругань и звон бутылок, будто они там пили. Парень смотрел в стену перед собой и ломал пальцы, нервничая и размышляя, как лучше поступить, когда он войдёт. Просто сказать «спасибо» и при этом посмотреть мужчине в глаза. А затем добавить «извини» за своё поведение. Вроде легко? Вроде. Но как же было страшно. И чёртов страх, который парень ощущал всем телом, нервировал, потому что Саша не хотел, чтобы он разбудил в нём что-то похуже. Что-то, чего парень давно не испытывал. Будто эта чёрная полоса, о которой он забыл до сих пор, могла подкинуть шутку почернее. И военный госпиталь — отличное место, чтобы пошутить почернее. Встав с лавки, Саша прошёл к приоткрытой двери, чтобы мельком взглянуть внутрь и понять, к чему готовиться. Может, увидит отца и Михаила. И если увидит, от этого будет отталкиваться дальше. Подойдя к двери, Саша одним глазом заглянул в палату и сразу же поймал взглядом седую голову отца и светлую Михаила, что сидели на койке напротив окна, лицом прямо ко входу. Миша сильно изменился, как сразу заметил Саша. А ещё он не видел на нём бинтов. По крайней мере, не там, что было доступно взгляду — торс под тельняшкой. Мужчина был с небольшой тёмной бородкой, похудел с их последней встречи и потерял массу, которой внушал страх. Он больше не казался таким грозным и будто бы лишился в глазах Саши приставки «подэлитный». Миша всё ещё казался крепким, но не таким, как раньше. Но взгляд… взгляд, который буквально на секунду поймал Саша, когда мужчина посмотрел на дверь, изменился. Одна секунда, а парня будто укололи чем-то холодным и острым. И это «что-то» во взгляде Михаила, содержало в себе дозу какой-то первобытной злобы. Кажется, Миша ненавидел парня. Кажется, Саше лучше уйти. Отпрянув от двери, глотая сердцебиение, что сорвалось с ритма, Саша быстро нашёл взглядом конец коридора, откуда они вышли, заранее готовясь бежать. Но ему даже подумать дважды не дали, потому что дверь открылась, и появился Святослав. — Иди, — сказал он парню. — Миша готов поговорить. Как закончите, иди в машину и жди, я скоро приду. И советую не действовать ему на нервы. За последствия сам будешь огребать. Но мой совет — пока держись от него подальше. И, всё ещё со скептицизмом посмотрев на парня, пошёл в сторону выхода, оставляя сына одного среди контуженных и раненых солдат. И если отец сказал идти, Саша действительно мог зайти? Но зачем? Что он вообще тут делал? И что за слова, что лучше не действовать ему на нервы? Что за последствия могут быть? Миша его придушит при случае? Порой Саша не понимал самого себя и мира вокруг. Он просто что-то делал в попытке сделать хоть что-то правильное, но по итогу лажал лишь сильнее. Вдох, выдох, взял себя в руки, напоминая себе, что он мужик и идёт говорить с мужиком по-мужски, и, встав, пошёл в палату. Будучи человеком довольно храбрым, за последний час Саша испытывал слишком много страха и неуверенности. Не зная зачем и почему, парень решил для начала постучать в палату нервно сжатым кулаком и только потом войти. И как только он зашёл, сразу услышал со всех сторон разочарованное «у-у-у». Встал в проходе и замер, оглушённый солдатнёй со всех сторон. — Бля, ну я думал, девушка придёт какая! — крикнул кто-то раздосадованно. — Давно я женщину не трогал, — раздалось с другой стороны. — Понюхать бы хотя бы… Ленка-то не даётся, ходит вон с тряпкой, бьёт нас… — Ух, я бы её, — и, встав, начал двигать бёдрами вперед-назад, прекрасно демонстрируя, как именно он бы её. В палате на десять человек ужасно пахло спиртом, лекарствами, сигаретами и чем-то до того отвратительным, что Сашу затошнило. То ли мочой, то ли дерьмом, то ли всем вместе, что ещё и смешалось с остальными запахами. Кислое, горькое и просто отвратительное, желчью собиралось где-то в горле. Бойцы в палате лежали разные, как и в коридоре. Кто-то с бинтами на голове, кто-то вокруг тела, у кого-то они были на ногах, у кого на руках. Люди без рук, без ног, без пальцев. На любой вкус. У Миши бинты при внимательном рассмотрении были точно на левой ноге. Такие же грязные, как и у людей вокруг. Жёлтые от выделений и красные от просочившейся крови. А ещё люди без конечностей в реальной жизни были не такими, какими их представлял Саша в голове. Хотелось бежать. Особенно от серых глаз Миши, что, поймав испуганный взгляд ребёнка, кивнул на выход и, взяв костыли, встал со своей койки. Саша с радостью покинул помещение, в которое даже толком не вошёл. И с радостью сейчас же покинул бы сам госпиталь. Даже без глупого, явно не нужного Мише «спасибо». Прошёл почти год. О чём Саша думал и чем думал? Михаил был в каких-то белых, пожелтевших от времени портках с одной отрезанной по трусы штаниной. Он вышел из палаты, встал возле лавки, где сидел Саня, и посмотрел в сторону, где лежал раненый на каталке и редко подёргивал руками, будто пытался что-то этим сказать. И пока мужчина смотрел в сторону, Саша краем глаза рассматривал Мишу. Худого, с ссадинами на лице, напряжённого, будто он готовился к рывку, и чужого всему внутреннему миру парня, что всё ещё не знал, что он тут забыл. — Идём, — сказал холодно мужчина и двинулся к окну в конце коридора. Саша пошёл за Михаилом, наблюдая, как ловко он передвигается на костылях, не наступая на ногу в бинтах. Шёл мимо других палат, думал, какая же это всё хуйня — вся жизнь парня, и вдруг вздрогнул, когда мужик на койке, абсолютно голый и даже ничем не покрытый, схватил его за руку и потянул на себя. И Саша бы вскрикнул, если бы был менее испуганным, но страх был таким внезапным и сильным, что сковал его горло. Он пытался вырвать руку из чужих пальцев, но хватка была железной. — Тихо, — зашептал Миша, зажимая костыль под мышкой и перекладывая ладонь с него на чёрную макушку мужчины. — Отпусти… Пацан ещё. Не нужен он тебе, — погладил, посмотрел на руку парня, которую тот бессознательно продолжал тянуть на себя. — Ну же… Когда мужик отпустил руку парня, парень облегчённо выдохнул, а потом Саша услышал звук падающих капель воды на плиточный пол. Опустил взгляд на пах мужчины и обомлел — тот просто обоссался. Испугал пацана, а теперь лежал и ссал под себя, смотря пустым, но будто бы облегчённым взглядом карих глаз в потолок и беззвучно шевеля губами. — Ох, брат, — горестно вздохнул Михаил рядом и нагнулся, чтобы положить щёку на чужой лоб. И глядя на этот жест, внутри Саши что-то неприятно и сильно ёкнуло. Запястье, где его схватили, ныло от силы сжатия, но парень его будто не замечал. Смотрел на Мишу и хотел убежать из этого места. Дальше от чужого солдата-мента, дальше от раненого, что долго опорожнял мочевой пузырь, от этого запаха, что витал вокруг. И всё это вновь напомнило о том, что Саша ненавидел — весь силовой мир и войны. — Подложи ты ему уже утку, чё он тут как животное лежит? — рявкнул Миша старой сестре, что вышла из другой палаты, и выпрямился. — Умный нашёлся! Без тебя решу, что и кому мне подкладывать! — огрызнулась она в ответ и прошла к раненому, — У меня без тебя тут сотни таких умных! — Ой, да пошла ты! — отмахнулся Миша. — Поговори мне тут ещё, — всё рычала она, как дикая собака. — Ещё и дети здесь. Ты тут откуда? Кто тебя пустил? Вообще тут оборзели уже все. Пьют в палатах, курят… Все стены вон измалеваны вашей порнографией. Ещё этот тут! — сказала мужику и, как кусок мяса, грубо пихнув его в бок, чтобы повернуть, начала вытягивать мокрую простынь. И как только затылок раненого оторвался от подушки, Саша увидел багровую кровь на белой наволочке. Желание бежать уже ощущалось во всём теле. — Малой, шевелись, — рыкнул Михаил, напомнив о себе, и пошёл дальше по коридору. Парень будто вынырнул откуда-то, куда погрузился. Дёрнулся, поморгал и пошёл за мужчиной, слыша позади себя пропитанный усталостью и желчью голос женщины, которым она обращалась к раненому: — Когда ж ты сдохнешь уже… Саша захотел плакать от всего происходящего. Отец был прав — это место точно не для детей. Михаил встал у окна в конце коридора и открыл его. Достал откуда-то пачку сигарет, будто в трусах её прятал, и закурил, пока Саша стоял рядом и бесцветным взглядом смотрел куда-то в угол, не понимая, что происходит и что он делал, чтобы оказаться здесь. В месте, где ему не место. — Чё пришёл? — первым нарушил тишину Михаил, глядя в окно и потягивая сигарету. — На атмосферу здешнюю посмотреть? Ну и как тебе? — хмыкнул, скинул пепел на улицу и поёжился от холода. А Саша всё смотрел в пустой угол, слыша яд в чужом голосе. Он будто не рядом с Михаилом стоял. — Или нет, — посмеялся тускло, — проверить, жив ли я? Так жив, смотри-ка. Конфетки на могилку не получится принести. Не сейчас. Внутри парня всё сжалось от ощущения стыда и вины за свои дерзкие слова, которые мужчина рядом прекрасно помнил. Всё это так неприятно и сильно ударило по парню, что он аж рукой себя обнял, будто защититься от чего-то хотел и спрятаться. Всё это, весь чёртов день, который ещё даже не кончился, походил на глупый и страшный сон. От него хотелось проснуться. — Или… — «Спасибо» сказать я пришёл, — перебил его Саша довольно твёрдым, но всё же испуганным голосом, что дрогнул в конце. — Что… помог. Что после… кхм, общаги, что со школой. Я… — Пожалуйста, — ядовито улыбнулся Михаил парню и чуть поклонился, выражая абсолютно неискреннюю благодарность за это «спасибо». — Обращайся ещ… — И извиниться хотел за своё поведение, — громче заговорил Саша, обрывая поток ехидства и ненависти, что лился изо рта Михаила. — Что оскорблял, желал смерти и… ударил тогда. Михаил промолчал. Только более жадно затянулся, отвернувшись к окну. А Саша стоял и пытался собрать себя по кускам, что потерял за год. Кем он стал? Кем он был? Кем должен быть? — Не нужны мне твои извинения, парень, — выдохнул вместе с дымом чуть погодя Михаил, и Саша посмотрел на него. Холодного, безразличного, злого и почти до страшного уставшего. — Уходи, если не хочешь проблем. Тебе здесь не место. Приход сюда — очень большая ошибка. Как и тупое желание сказать «спасибо» здесь и сейчас, игнорируя здравый смысл всей чёртовой жизни, которая снова учила парня, который никак не желал учиться. — А я ещё переживал, что ты погибнешь, — больше себе, чем мужчине сказал Саша, — но кому это, нахуй, знать надо… — добавил ещё тише и пошёл к машине отца, глотая непрошенные слёзы. Впервые за последние годы он извинился. Впервые за последние годы открыто и искренне признался человеку, что он переживал за него. И всё для того, чтобы быть не услышанным. *** Михаил хмыкнул себе под нос, когда пацан начал уходить. Выкинул окурок в окно, закрыл его и, как только перехватил удобнее костыли, увидел Свята, что, окликнув сына и не получив реакции, продолжил путь к мужчине. — Чё, как он? — сразу спросил друг и протянул блок сигарет. — Да ничё, — отмахнулся Миша и ещё раз посмотрел туда, куда ушёл Саша. О парне даже думать не хотелось. И вообще внутри было столько раздражения на весь чёртов мир, что вслед ему хотелось только хорошего пинка дать. — Идём, посидим, — кивнул на ближайшую пустую лавку и первым пошёл к ней. Сел, положил рядом блок сигарет и вытянул больную ногу, что ныла и бесила даже под препаратами. Но хотя бы терпимо. Главное, чтобы осложнений не было, а то потеря конечности вообще добьёт его. — Ну, как там? — хмыкнул Свят, присаживаясь рядом. — Как… — вздохнул Миша, вспоминая «как там». — Стабильно… Мужчина рядом понимающе кивнул, и воцарилась приятная, взаимопонимающая пауза, где каждый думал о своём, но это «своё» касалось обоих. Михаил вспоминал свою войну за эти месяцы и прекрасно понимал, что Свят вспоминал «их» войну годы назад. И всё действительно было стабильно, и Миша был рад, что друг это понимал, этим опуская половину ненужных разговоров, которые разбередят ещё не закрывшиеся раны. — Я Ксюхе изменил, — признался Миша, когда больше не мог молчать. — Ну, — нерешительно начал Святослав, — как бы плохо я к этому ни относился, но она сама виновата… Вы ведь так и не поговорили перед твоим отъездом? Михаил покачал головой, с кислой горечью и злостью вспоминая их «разговор» сквозь закрытую дверь в квартиру её родителей и свой крик, требующий развода, если Ксюша не хочет иметь с ним никаких дел. А потом импульсивное решение поехать к начальнику домой и с пеной у рта и почти что с угрозами выпытывать у него командировку, потому что нервы вконец сдали. — С кем хоть? — Несколько раз с проститутками и один раз с… — Миша вздохнул и нахмурился, вспоминая имя, которое не узнавал, но будто придумать его было важно. Будто это что-то могло оправдать или объяснить. — Магина, Мадина… не помню… Жила в селе. Я просто… сорвался и трахнул её, — признался и закрыл глаза, вспоминая темноту ночи и горячий рот, закрытый ладонью. Святослав рядом на удивление Миши тихо посмеялся. — Спасибо хоть, что женщины, — покачал головой и хлопнул друга по плечу с гаденькой улыбочкой на губах. И увидев её, Михаил раздражённо ощерился и скинул чужую ладонь с плеча. — Пошёл на хер, — зарычал он. — Думаешь, мне легко от этого? — спросил сам не зная зачем, будто пытался выглядеть лучше в глазах друга, что и так знал Мишу как облупленного. И вопрос был сплошным враньём, которое было ни к чему. Очередная попытка доказать что-то себе и окружающим. Очиститься, объясниться, оправдаться. Глупости влияния чужого мнения. — Думаю, что да, Миш, — признался со вздохом Святослав. — Как минимум тогда тебе было легко. Насчёт сейчас… ну, сказал об этом, значит, можешь раскаиваться. Больше Миша ничего не говорил. Отвернулся от друга и смотрел на боевого товарища, которого покинула сестра. Лежал, мычал что-то. Без семьи, без родственников. Обречённый бесславно умереть в госпитале и стать забытым. И сколько таких было и ещё будет? Когда это всё вообще прекратится? От бессилия хотелось рвать и метать. Каждая его поездка в Чечню заканчивалась одинаково: сожалениями, злостью, страхами и травмами, что оставляли шрамы на теле и душе. И ведь никакой Бог не сможет их залечить. А последняя вылазка так вообще добивала. И в прямом, и в переносном значении. Морально мёртв, а физически добить не хватило совсем немного. И то ли идти свечку ставить, то ли нет. За себя и за человека, что собой от гранаты закрыл. Ещё имя такое было у товарища, что сейчас горечью оседало на языке: Саша. Когда рваный нервный вздох покинул мужчину, Святослав ещё раз положил ладонь на его плечо. Сжал, слабо потряс и, скользнув рукой к другому плечу, обнял. И стоило лбу упереться в чужое плечо, Миша закрыл глаза, сражаясь с самим собой, чтобы не наделать глупостей. И чего больше хотелось — непонятно: заплакать или закричать. И отвлечься неясно чем было. Домом, которого нет? Войной? Семьёй, которой тоже вроде бы нет? Куда ни плюнь — лажа и тьма с дерьмом. Даже в себя не заглянуть — кладбище из надежд и воспоминаний. А отвлечься хотелось вот прямо сейчас. От всей своей жизни, что состояла из сплошной службы. И как бы Михаил не любил войну, как бы к ней не привык, после последней своей командировки в девять безвылазных месяцев понял, что устал. Всё же убегать от себя и жизни там — плохая идея. От себя не убежишь. — Че там с сыном-то произошло? — почти дрожащим от нервов голосом произнёс Миша и отстранился от друга. Вздохнул, приказал себе собраться и потёр кулаком горящие от подступающих слёз глаза. — Пришёл, извинился такой… Важный, как хуй бумажный, — фыркнул пренебрежительно и сглотнул ком. — Да я сам не в курсе, — пожал плечами Свят. — Я ему сказал, что к тебе еду, а он такой: я с тобой. Мол, извиниться хочет. «Спасибо» сказать. Не знаю, Миш. — Нашёл куда пацана вести, ёб… — С Сашей лучше лишний раз не спорить. Я сказал, что место не для детей. Но его ж не переубедишь, если что-то в голову себе втемяшит. Хочет учиться на своих ошибках — пусть. Но вроде он понял, что это за место. Шёл весь в слезах… Миша поднял уставший взгляд к потолку. Саша пришёл извиниться и поблагодарить, переживал, блядь, ещё и в слезах ушёл. Михаил не понимал этого подростка, у которого сто пятниц на неделе, ещё и настроение менялось как у Ксю во время месячных. И не хотел понимать. К чёрту этих детей. К чёрту подростков и Саню этого. У него с головой проблемы, и ему бы полечиться. А все эти детские травмы — простые оправдания своих необдуманных поступков. — Ты, конечно, разворошил там осиное гнездо. Половина педсостава школы изменилась, ещё и ученики ушли… Если бы только Святослав знал, как же Мише было похуй на это прошлое. На прошлое ему было похуй, на настоящее и будущее. Хотелось опять принять обезбол и завалиться спать. Вынырнуть из этой жизни, затеряться в кошмарных снах. И только одна надежда жила в мужчине — что он скоро привыкнет к этому, как когда-то привык. Что он скоро адаптируется, запихнёт новые раны куда поглубже и забудет о них на какое-то время. Так ведь было. Возвращение с фронта с ужасом на глазах и в памяти, несколько месяцев кошмара, что он перенёс в жизнь, агрессия, безразличие, а потом наконец-то что-то похожее на затишье и попытки замолить все свои грехи в деревянной церквушке. — Сильно тебя потрепало-то? — сменил тему Святослав. Миша молча поднял тельняшку и показал перебинтованный торс, где тоже когда-то было несколько осколков. — Жить буду. Следующая тишина, что воцарилась между друзьями, уже показалась напряжённой. — Ладно, герой, — вздохнул друг и встал. — Не забудь сигареты. Если что-то ещё надо будет — говори. Через кого угодно, я пойму, что тебе, ладно? Михаил бездумно кивнул. — Спасибо, Свят. — Давай, брат. Поправляйся скорее, а там укатим куда-нибудь, развеемся нормально. Дом снимем с ребятами, в сауне посидим, м? Миша опять кивнул, не чувствуя никакого интереса в такой встрече. Интереса пока вообще ни в чём не было. Только в принятии обезбола. Да дозу побольше. Обколоться промедолом и сдохнуть наконец. — Пойду я, — сказал Михаил и тоже встал. Взял блок сигарет, сунул подмышку. — Спасибо, что приехал. Полегче хоть стало, — соврал и протянул руку для рукопожатия. — Давай, Мих. Здоровья тебе и терпения. Всё только началось… Святослав с улыбкой пожал руку и пошёл к машине, а Михаил, проводив друга безучастным взглядом, пошёл обратно в палату, чтобы раздать сигареты и рухнуть на койку. Самое смешное было в том, что единственным, кто отвлёк его от мыслей о себе, был неадекватный пацан. Было ли дело в ненависти Миши? В конце концов, что могло быть сильнее неё? *** Саша ехал домой в гробовой тишине. Отец молчал, радио молчало. Только мысли не молчали, обсасывая каждый проступок парня за последний год. Там оступился, тут не туда свернул, тут не смог язык за зубами удержать. И к чему всё привело? Он остался один, без друзей, без возможности доверять людям вокруг себя, без надежд на реабилитацию в чужих глазах, если вспоминать Михаила. Кем стал Саша? Куда себя завёл и был ли смысл жить по прежним правилам злобного дворового пса? Кусаться, рычать, кидаться на чужих вокруг. Это ведь не выход. Саша понимал, но ничего не мог с собой поделать. Видимо, варианта было два: либо желать смерти людям вокруг, что учат, как жить, либо закрываться в себе, чтобы больше никто на тебя не обращал внимания. Ни советов, ни боли, ничего. Будто это было легче. Он словно терял в себе человека. Даже не старого себя, а в целом себя. Пёс с окраины, угодивший в большой город, с другими правилами, с другими людьми и ценностями. Или всё осталось прежним? Придя домой, Саша сразу сел на колени и обнял Зиму, что угасала на глазах. Зарылся носом в её шерсть и лёг рядом. Учился любить на ней. Доверять, заботиться, видеть себя со стороны. И из-за того, что собака заболела, он видел себя ужасным человеком. Недоглядел, не уследил, не обратил внимания. Никакой заботы, ничего. Или что-то вернулось бумерангом. Или всё та же чёрная полоса? Гуляя вечером с Зимой, что вяло перебирала лапами и вообще была не заинтересована в прогулке, Саша глотал слёзы, не представляя, что он будет делать без собаки, к которой сильно привязался. Зима не хотела идти в парк — просто встала перед дорогой и не желала идти в его сторону. Она не реагировала на вкусняшку, что ей протянул Саша. Даже не смотрела на хозяина. И пока Саша со слезами на глазах и болезненным комом в горле смотрел на свою подругу, в голове пульсировали слова отца: «Саш, нет пока таких денег, ну пойми ты. Я бы дал, но нет их». — Не уходи от меня, — шепнул собаке и сел на корточки рядом с ней. Взглянул в серые глаза, погладил и обнял. — Пожалуйста, выздорови. Скажи, что тебе надо? Я всё сделаю, только скажи… Собака молчала. Лизнула парня в солёную щёку и села рядом, позволяя себя обнимать. Иногда Саша думал, что она просто тосковала по старым хозяевам, и этими мыслями утешал себя. Ведь тоска пройдёт, надо собаке просто устроить жизнь лучше, чем там. Только вот летом всё было нормально, и её не тошнило. Зима не отходила от парня, слушалась только его и никогда от него не убегала. Могла ли она тосковать спустя столько времени и заболеть от тоски? Это подгрызало дыру в надежде, но Саше нужно было себя как-то успокаивать. Месяц до весны парень жил только редкими встречами с одноклассниками после школы, что кое-как, но отвлекали от одиночества и проблем с псом. Что там с Мишей, который уже должен был покинуть госпиталь, Саша не интересовался. Мужчине он был неприятен — это стоило признать и принять. И Саша принял, пусть и с неясной грустью в сердце. Он ведь пытался всё исправить. Пытался измениться. Тщетно. От этого было обидно. Почему-то Саша надеялся, что мужчина сможет понять подростка и простить его. Тогда, когда Саша вёл себя как мудак, он почему-то был уверен, что Михаил будто понимал его. Словно всё это было всё же не ради своего друга, а именно ради пацана. Тупого, агрессивного. Или, опять же, Саше просто хотелось в это верить. Надеяться, что хоть кому-то он когда-то был нужен. Если бы он мог, он бы с радостью исправил своё прошлое и перестал скалиться на Мишу. И это ужасно бесило. И то, что время нельзя вернуть и всё исправить, и то, что этим человеком был именно Михаил. Взрослый мент, которых Саша ненавидел. Чужой человек. — Ты сегодня совсем грустный, — промурлыкала Аня, одноклассница, что часто тусила в их пацанской компании. Обняла парня со спины, пока он сидел на стуле, положила подбородок ему на плечо и принялась мурлыкать на ухо. — Что случилось, Саш? Саша позволял девушкам висеть на себе, не испытывая к ним ничего. Зато они из-за этого выдумывали себе всякого, а потом обижались, когда не получали от парня внимания. Даже пацаны удивлялись выдержке Сани. — Собака болеет, — неохотно признался Саша и опустил взгляд на ковёр, что лежал в комнате одноклассника Сени. Сегодня они засели у него, спасаясь от снегопада, что внезапно сыпанул в конце месяца и замёл всё в округе. Зима любила такой снег. Ей бы понравилось. — Ладно, я пойду… — сказал со вздохом парням, что понимающе кивнули, и встал. — Это та белая? — всё не унималась Аня. Встала вслед за пацаном и пошла за ним в прихожую. — Красивая, кстати. Имя ты ещё такое ей дал. Зима! — хихикнула она и привалилась плечом к стене, наблюдая, как парень обувался. — Ей подходит. Наверное, в снегу её сложно найти, — хихикнула опять. — А у меня же тоже собака есть. Правда, дворняжка… Котом зовут. Он любит когтями всё драть. Может, вместе погуляем с ними? Саша молча вышел из квартиры Сени и хлопнул дверью, не вынося Аниных потуг завоевать его внимание. И вообще навязчивое женское внимание раздражало. Наверное, для остальных это было странным, но Саша и вправду не видел в этих девушках ничего, кроме того, что они были его одноклассницами. Ему понравилась Настя… когда-то. Но теперь он её ненавидел и даже вспоминать о ней не хотел, считая предательницей. Он думал, что друга завёл, а на деле как обычно. Пришёл домой, позвал гулять Зиму, что неохотно вышла из его комнаты, и, спускаясь на лифте, восторженно рассказывал ей о том, какой снегопад идёт на улице и как много намело пушистого снега, затыкая этими словами себя самого. Вышел на улицу, пошёл к парку и с тревогой заметил, что Зима совершенно никуда не хотела идти. Они прошли почти до дороги в парк, как она села и больше не вставала, а внутри у парня всё сразу сжалось от её поведения, и самые страшные мысли начали захватывать власть в его голове. Что вот и всё. Сейчас и она покинет парня, потому что он ничего не смог сделать. Бесполезный, беспомощный идиот. — Зим, — позвал дрожащим голосом и сел рядом. — Ну ты чего?.. Идём гулять, — шептал на грани слёз и с тревогой смотрел в серые глаза собаки. — Смотри, сколько снега. Ты ведь так его любишь. Ну, Зим. Девочка моя. Устало вздохнув, собака посмотрела на парня, будто что-то понимала, только не могла об этом сказать. Потянулась носом к его лицу, понюхала и отвернулась. Когда собака начала громко скулить, сердце парня почти разорвалось от боли, потому что он совершенно не знал, что делать. Саше было страшно, и страх по кусочкам отбирал трезвый разум. А потом она вдруг навострила уши, чего не было уже очень давно. Обернулась, фыркнула и встала. — Кто там? — оживился Саша следом. — Кошка? Зима тихо, ослаблено гавкнула. — Хочешь за кошкой погнаться? Да, девочка? Давай, ищи её, ищи эту тварь блохастую. Ищи её! Гуляй! — и отпустил с поводка, жгуче надеясь, что всё наладится. Что Зима ожила. Вот так внезапно. Как чудо. Собака оступилась, когда потрусила туда, куда хотела, и сердце парня опять едва сжалось, испугавшись, что сейчас она упадёт и больше не встанет. Зима трусила тяжело, медленно, но целеустремлённо, что не могло не радовать Сашу, который шёл позади неё со слабой улыбкой. А потом она побежала, прыгнув в глубокий снег, и Саша широко улыбнулся. Он шёл за ней по сугробам, которые намело во дворах, старясь не потерять из виду. Улыбался, как самый счастливый человек, и строил планы на будущее, в которых будет присутствовать его подруга. Ей ведь немного лет. Где-то три года, как сказал ветеринар. Это ведь мало для собаки. Почти щенок. Саша почти выдохся, ступая по глубокому снегу. Но выдохнуться совсем не успел — замер, увидев, как Зима достигла своей конечной цели рядом с чужим человеком. Виляла хвостом, скулила, руки лизала, подпрыгнуть пыталась, чтобы в лицо лизнуть, а потом и вовсе повалила человека, когда тот сел. Молодая девушка, что явно была рада спустя столько времени найти свою пропавшую собаку, смеялась и то и дело повторяла: «Белла, солнышко моё, я так рада». У Саши всё задрожало внутри, а потом упало. — Зима! — крикнул он, надеясь, что она услышит, но собака и ухом не дёрнула. Крутилась около хозяйки и не могла найти покоя. — Зима… — повторил тише и, не получив никакой реакции, резко и бесповоротно сдался. Развернулся и молчаливо пошёл в сторону дома, до боли сжимая в замёрзших пальцах поводок собаки. Жить почему-то перехотелось. Ещё и холод вокруг превратился в настоящий мороз. Саша шёл к дому и пытался успокоить себя тем, что у настоящей хозяйки будут деньги, чтобы вылечить её. Что там Зиме будет лучше. Что это правильно. Это её дом, её семья. Только вот Саша теперь остался без семьи и подруги. И от этого внутри было больно. Он её действительно любил. Всем сердцем. Она была его спасителем. Сев на лавочку возле подъезда, Саша закрыл лицо ладонями и тихо заплакал, совершенно не стесняясь слёз в свои семнадцать. Он всегда сворачивал не туда, видя в повороте только верный путь. Всегда говорил то, что считал правильным, на деле делая только хуже. И даже с собакой, думая, что он поступает верно, даёт ей волю погулять, как она того хочет, упустил своего единственного друга. Подругу. И опять остался один. — Че, опять хачики житья не дают? — раздался рядом насмешливый голос, и Саша поднял заплаканный взгляд на человека, что встал рядом. Высокий, крепкий, с тростью в левой руке. Михаил. В чёрной куртке, без шапки, в светлых джинсах и берцах, в которые они были заправлены. Стоял и холодным, колючим взглядом смотрел на парня, удерживая почти докуренную сигарету в уголке рта. — Отпиздили? — хмыкнул следом и улыбнулся. Ни широко, ни радостно. Наоборот. Тонко, злобно и гадко. Саша нахмурился, глядя в серые глаза. Парень нашёл Зиму, когда ушёл Михаил, а потерял, когда он вернулся. И против своей на то воли, он опять пожелал мужчине смерти. Лишь бы Зима вернулась. И, поймав себя на этих мыслях, испугался себя, мира вокруг и мужчины, что казался настолько чужим, что, может, ему и правда можно было пожелать смерти. — Пошёл ты на хуй, — рявкнул Саша и, сжав поводок в руке, швырнул его в Мишу и пошёл прочь от подъезда, просто не вынося его слов и тона, в то время как парень потерял своего единственного друга. — Припизднутый, блядь, — услышал он в спину и ускорил шаг, не желая возвращаться домой, пока там Михаил. Да и в целом не желая возвращаться домой.